Танатологические мотивы в прозе Л.Н. Андреева

Настоящая работа находится на стыке двух исследовательских тем, за последние годы получивших в российском гуманитарном знании статус актуальных. Первая из них находится в области литературоведения, шире — в области дисциплин, изучающих художественный текст (семиотика, киноведение, искусствоведение, структурализм). Это теория мотива, имеющая глубокую традицию (А. Веселовский, В. Пропп) и получившая сегодня новый толчок к развитию (В. Тюпа, Н. Тамарченко): «Проблема мотива является одной из чрезвычайно значимых в современном литературоведении, так как подобный подход дает возможность по-новому интерпретировать художественный текст, рассматривая его как элемент системы текстов конкретного автора, литературно-художественного направления или литературной эпохи. Если рассматривать тексты отдельного писателя как единый метатекст, порожденный определенной индивидуальностью, то при этом в нем естественно обнаруживаются устойчивые мотивы, иллюстрирующие авторскую модель бытия» [188- 7].

Второй исследовательский вектор, ставший отправной точкой для данной работы, — танатология как учение о смерти. Во второй половине XX века это учение, будучи изначально областью естествознания, распространилось на гуманитарные науки (Ф. Арьес, В. Янкелевич), а отношение к смерти стало рассматриваться как важная антропологическая или, как бы мы сегодня сказали, культурологическая проблема. Так, например, Ф. Арьес, выделяя в истории человечества различные концепции смерти, по сути, видит в них этапы истории части культуры, во многом определяющей качество культуры в целом.

В Россию танатология как область гуманитарного знания пришла в 90-е годы вместе с переводами западных авторов (переводы Ф. Арьеса, С. Грофа, Ф. Хуземана, В. Янкелевича), обзорно-популяризаторскими и оригинальными текстами российских танатологов (П. Гуревич, А. Демичев,.

А. Лаврин, С. Рязанцев). В это же время проводились специальные исследования, касающиеся функционирования танатологических элементов в литературе (Ю. Лотман, А. Аствацатуров, Г. Косяков), имеющие свою, правда, не столь глубокую традицию (П. Бицилли, М. Бахтин). Анализ этих исследований показывает, что данная проблема изучалась с разных точек зрения. В основном создавались статьи историко-литературного характера, рассматривающие семантическое наполнение мотива смерти (П. Бицилли, Т. Розанова, Н. Романенкова, М. Шабурова, Г. Постнов). Использовались интуитивистский (В. Топоров, И. Берман), нарратологический (М. Бахтин) и структурный (Ю. Лотман, С. Гринева) методы.

В нашей работе сближение указанных исследовательских векторов (теория мотива и танатология) обусловил анализ актуального материалатворчества Леонида Николаевича Андреева. Этот писатель принадлежит к числу авторов, составивших целый пласт «возвращенной литературы», которая с 1990;х годов привлекает особо пристальное внимание исследователей. Среди вновь открытых тем выделяется интерес ряда писателей начала XX века к смерти: это и «смерторадостный» «поэт смерти» Ф. Сологуб, и М. Арцыбашев с его романом «У последней черты», и «бесконечно» боящийся смерти автор «Освобождения Толстого» И. Бунин, и «верный рыцарь смерти» Л. Андреев. Каковы причины подобных танатологических настроений?

Эпоха рубежа XIX—XX вв.еков сегодня представляется как время перемен. Сын Леонида Николаевича Андреева Вадим так впоследствии писал об этом периоде: «В первые годы двадцатого века было ощущение того, что некая историческая эпоха кончается, „что в этом мире мещанства, чиновничьего засилья и социальной несправедливости больше жить невозможно“, что придет нечто новое и, конечно, светлое и замечательное, что уж очень темна была жизнь вокруг, — было повсеместным. Представлялось, что за гибелью непременно наступит великолепное возрождение. Все свято верили в чеховские алмазы, не соглашаясь, однако, с тем, что их увидят только через двести лет: срок казался непомерно большим» [133- 278−279]. Гибель старого и нарождение нового в России было неизбежно, и в наше время те трансформации уже воспринимаются не с точки зрения подготовки революции 1917 года, а как самостоятельное движение, затрагивающее в первую очередь мировоззренческие основы общества.

В. Мескин характерной чертой эпохи XIX—XX вв.еков называет «разрушение»: «характерной особенностью наступившего века стало разрушение многих представлений о материальных и идеальных сущностях мира, о возможных связях между ними. Разрушение представляется следствием какого-то скрытого метазакона XX столетия, который повлиял и на жизнь, и на искусство». В качестве примеров таких деструктивных явлений литературовед приводит «разрушение атома и условной картины мира, разрушение исходных понятий о времени, о пространстве, об абсолютных началах в идеалистических и материалистических концепциях, разрушение устойчивых поведенческих норм, разрушение многих бытовавших мифов индивидуального и общественного сознаниясоответственно, в художественном творчестве — разрушение классического образа и классической эстетики, привычного облика человека и границы в условной иерархической пирамиде, отделяющей мир феноменальный от ноуменального, разрушение диалогических отношений в искусстве и сложившихся представлений о его предназначении, разрушение или, по крайней мере, ослабление генетических связей между художниками-классиками и художниками нового поколения, разрушение объединений внутри этого нового поколения, разрушение цельности в творчестве отдельно взятых мастеров» [198- 6]. Добавим к этому перечню разрушение веры в Бога, составлявшую идеологическую основу предшествующих эпох. Такое обилие деструктивных тенденций не могло не породить внимание к феноменам, которые традиционно воспринимаются как уничтожающие феномены. Прежде всего мы имеем в виду смерть, или Танатос как совокупность деструктивных тенденций.

Следовательно, актуальность данной работы обусловлена следующими факторами: изысканиями в области андрееведения, раздела литературоведения, имеющего сложную историю и потому далеко не исчерпавшего свой исследовательский потенциала также изысканиями в области популярной теории мотива и современной танатологии.

Безусловно, на танатологические мотивы в творчестве Леонида Николаевича уже обращали внимание К. Арабажин, М. Волошин, Т. Ганжулевич, В. Львов-Рогачевский, Н. Михайловский, П. Пильский, Н. Урусов, В. Фриче (прижизненная критика) — М. Горький, Б. Зайцев, А. Каун, Г. Кинг (1920;30-е годы) — В. Беззубов, Л. Иезуитова, С. Ильев, В. Келдыш (советское время) — Л. Колобаева, В. Мескин, Н. Осипова (1990;е годы). Однако изучение всего корпуса прозаических текстов Андреева под таким углом производится впервые. Кроме того, в работе использованы материалы неизданных дневников, проливающие свет на отношение Леонида Николаевича к смерти с начала 1890-х годов, то есть до появления его первых художественных произведений. Как нам кажется, тематический принцип изучения литературы, положенный в основу работы, чрезвычайно продуктивен и позволяет пролить свет на многие мировоззренческие аспекты андреевского творчества, которые прежде не находились в сфере исследовательского внимания. Еще одно, даже главное достоинство этого принципа — способность представить сложное, зачастую противоречивое наследие писателя как целостное явление. В описанных качествах диссертации (новые материалы, принцип изучения, целостность) и заключается ее научная новизна.

Объектом настоящего исследования является проза Леонида Николаевича Андрееваархивные материалы из Русского архива в Лидсе (Великобритания) и из Орловского государственного литературного музея И. С. Тургенева. В процессе работы над диссертацией использовались тексты.

Л.Н. Андреева из собрания сочинений в шести томах (М.: Художественная литература, 1990;1996). Изучение истории создания и установление даты написания произведений не входили в задачи работы. Однако когда эти данные способствовали определению значения мотивов, они принимались во внимание и брались из комментариев к указанному собранию сочинений и других источников. Кроме того, данная диссертация не преследовала текстологические цели, поэтому архивные материалы были обработаны в соответствии с современной орфографией, когда эта обработка не препятствовала передаче смысла.

Предметом данной диссертации стали танатологические мотивы в прозе писателя. Цель работы — описать восприятие феномена смерти, отраженное в произведениях Андреева. В связи с целью работы предполагается решение следующих задач:

— показать историю танатологии как области гуманитарного знания;

— проанализировать риторику танатологического метанарратива в литературоведении XX века;

— описать теорию мотива как минимального содержательно-структурного элемента;

— рассмотреть историческое развитие и современное состояние андрееведения;

— выявить, какова степень изученности танатологической проблематики в андрееведении;

— классифицировать танатологические мотивы в прозе Андреева;

— установить окололитературные факты, повлиявшие на интерес писателя к танатологическим проблемам;

— на материале дневников 1890-х годов показать истоки внимания Леонида Николаевича к изображению смерти;

— выявить семантику мотивов «естественной» смерти, самоубийства и убийства в прозе Андреева;

— определить функции танатологических мотивов (приложение).

Основным методом исследования в данной диссертации является историко-литературный метод. Вместе с тем установление интертекстуальных связей, дающих представление о тех традициях, в которые вписывалась и вписывается изображение смерти у Андреева, побуждает нас использовать сравнительный метод. Внимание к субъектной организации взгляда на факт кончины («извне», «изнутри») заставляет обращаться к нарратологии. В приложении, посвященном изучению участия танатологических мотивов в организации структуры текста, мы неизбежно сталкиваемся со структурным методом.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что она способствует уточнению представлений об особенностях поэтики JI.H. Андреева. Основные положения диссертации могут быть использованы при дальнейшем исследовании художественного мира этого автора, особенностей семантики и функционирования в его текстах других мотивов, а также при исследовании танатологических мотивов в произведениях других писателей.

Практическое значение работы состоит в том, что его основные положения и выводы могут быть использованы в общем курсе истории русской литературы XX века, в спецкурсах и семинарах по творчеству JI.H. Андреева, по проблеме танатологических мотивов в мировой литературе, по историко-литературным и структурным исследованиям в литературоведении вообще.

Положения работы были апробированы на межвузовской конференции молодых ученых (Череповец, 2000), международной научной конференции, посвященной 130-летию со дня рождения JI.H. Андреева (Орел, 2001) — V-x Поспеловских чтениях «Сравнительное изучение литератур: теоретические аспекты» (Москва, МГУ, 2001) — международной научной конференции молодых филологов (Эстония, Таллинн, 2002) — международной научной конференции молодых филологов (Эстония, Тарту, 2002) — международной научной конференции «Мир романтизма» (Х-е Гуляевские чтения, Тверь, 2002) — конференции молодых ученых «Науки о культуре — шаг в XXI век».

Москва, РАН — Российский институт культурологии, 2002). По теме диссертации опубликованы пять статей, еще три находятся в печати.

Построение работы направлено на последовательное решение поставленных задач и поэтапное достижение цели работы.

Первая глава «Понятие танатологических мотивов» состоит из двух разделов. В первом разделе «Танатология и литература: к постановке проблемы» описывается происхождение термина «танатология», устанавливается его статус («учение»), приводятся возможные значения («учение о смерти», «общекультурный опыт описания смерти», «литературный опыт описания смерти»). Затем анализируется ряд статей по проблеме «Танатология и литература», выявляются принципы их построения, методология исследования. Во втором разделе «Мотив в художественном тексте» дается определение таким понятиям, как «текст», «художественный текст», «сюжет», «мотив" — показывается соотношение указанных понятий с другими традиционными терминами («фабула», «композиция», «тема», «идея», «проблема» и др.) — излагается теория мотива в его широком и узком понимании (мотив как любой повторяющийся объект и мотив как минимальный содержательно-структурный элемент) — приводится классификация мотивов (лейтмотив, динамические и статические мотивы).

Вторая глава «Танатология и андрееведение» посвящена истории вопроса и также состоит из двух разделов. В первом разделе «Основные проблемы андрееведения» дается обзор и классификация андреевианы вообще, намечаются основные векторы современных исследований в этой области. Второй раздел «Изучение танатологических мотивов в андрееведении» описывает достижения исследователей JT.H. Андреева в области темы смерти и сопутствующих ей мотивов.

Третья глава «Семантика смерти в прозе JI.H. Андреева» включает в себя четыре раздела. Практический разбор текстов писателя предваряет раздел «Презумпции», в которой определяются установки анализа, дается классификация танатологических мотивов. Второй раздел «Мотив естественной» смерти в прозе Л.Н. Андреева" посвящен описанию личного опыта писателя, наблюдавшего чужую смерть от болезни или несчастного случая. Здесь рассматривается теоретическая составляющая мотива смерти, отраженная в дневниках 1890-х годов, рассказы об «опредмеченном» смысле жизни, о смерти как процессе, о воскресении. В третьем разделе «Мотив убийства в прозе Л.Н. Андреева» дается характеристика мотива убийства, выявляется его семантика в рассказах об убийцах, жертвах и военных действиях. Наконец, четвертый раздел «Мотив самоубийства в прозе Л.Н. Андреева» повествует о специфике мотива самоубийства, а также о его значении в дневниках писателя 1890-х годов, в рассказах о несовершенных самоубийствах, в произведениях о самоубийстве и познании, в текстах о самоубийстве родителей.

В «Заключении» содержатся выводы, обобщающие описание танатологических мотивов в прозе Л. Н. Андреева, намечаются перспективы, которые возникают благодаря данной диссертации.

В конце работы располагается дифференцированный «Список источников и литературы». Завершается же диссертация приложением «Функции танатологических мотивов в прозе Л.Н. Андреева», которое не вошло в третью главу по методологическим причинам. В приложении рассматривается участие смерти в организации структуры художественного текста, генерирующая и прерывающая роль Танатоса.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Итак, в ходе работы над диссертацией были достигнуты ее такие теоретические и практические задачи: показана история танатологии как области гуманитарного знанияпроанализирована риторика танатологического метанарратива в литературоведении XX векаописана теория мотива как минимального содержательно-структурного элементарассмотрено историческое развитие и современное состояние андрееведенияопределена степень изученности танатологической проблематики в андрееведении.

Была достигнута цель работы. Мы описали три танатологических мотива в прозе Андреева: «естественная» смерть, убийство и самоубийство. Оказалось, что одной из характерных черт изображения Танатоса в творчестве писателя является нивелирование различий между этими типами кончины. Несмотря на оригинальную логику развития, и «естественная» смерть, и убийство, и самоубийство в художественном мире Андреева показываются как танатологические факты, схожие по значению, по поставленным проблемам. Они даже сопровождаются схожими мотивами. Таким образом, на основании трех разделов практической главы мы можем сделать следующие выводы, характеризующие танатологию Андреева в целом.

1). Вслед за Шопенгауэром Андреев принимает радикальное сенсуалистское отношение к жизни. Жизнь существует, пока существуют ощущения. Ощущения целиком зависят от внешних раздражителей. Таким образом, существование человека обусловлено внешним миром. Нет миранет и индивида. Нет индивида — нет и мира. В этом движении, которое мы совершаем, по словам Андреева, как «собака, кусающая свой хвост», писатель приходит к самой первой своей танатологической концепции «смерть как пустота, бездна». «Там нет ничего», — это результат позиции, которую сам ЛеонидНиколаевич назвал «скептицизмом». Великая неизвестность окружает мир и то, что находится за его пределами. Сомнение в существовании Бога, судьбы, даже самого мира приводит к сомнению в потусторонней жизни.

Кто создает этот мир? Все-таки Андреев допускает существование неизвестной высшей силы, которую можно назвать Богом. Человек с рождения оказывается в оковах мира, а следовательно, и этой высшей силы. Проблема заключается в том, что Бог не привносит в созданный им, зависящий от него мир справедливость, прежде всего, Он не избавляет от смерти. Персонажам Андреева не дано приблизиться к тайнам бытия, стать бессмертным, понять себя и смысл жизни. Смерть как роковая случайность подстерегает близких людей, а у человека нет никаких средств, чтобы победить смерть. Даже вера теряет свое значение. Более того, человека ограничивают и в социуме, не дают ему реализоваться, всячески унижают и уничтожают. Смерть предстает как следствие искусственности общественного устройства. Персонажи Андреева в угоду личному благополучию забывают о своих больных друзьях, и те умирают. Уйти от этой несправедливости можно только «смертью смерть поправ». Добровольный Танатос разрушит «клетку», представление и о существовании, и о несправедливости. В этом случае смерть понимается как освобождение, которое сопровождается протестом против социального и абсолютного зла. Персонажи Андреева никогда не протестуют только против общественных проблем. Их взгляд на вещи более глубок. Виноват по большому счету оказывается Бог, «допустивший слезу ребенка», поместивший человека в «тюрьму» жизни.

2). Поиск смысла жизни является ключевой проблемой для персонажей Андреева. Этот поиск сопрягается с важнейшим действием, отличающим человека от других живых существ: он хочет понять. Одним из объектов познания становится самая страшная тайна — смерть. Танатос у Андреева сопряжен с гносеологическим началом. Андреев изображает смерть не только как момент, но и как осознаваемый длящийся процесс. Чаще всего это просто умирание, наблюдаемое со стороны, то есть состояние до факта кончины. Однако в центре рассказа может оказаться и состояние после гибели, промежуток между смертью и потусторонней жизнью. Писатель заглядывает во внутренний мир умирающего и наблюдателя, описывает кончину «извне». И приходит к выводу: Танатос сводит на нет любые действия жизни, заставляя не верить в их целесообразность. Особенно это становится ясно, когда персонаж «опредмечивает» смысл существования и мечтает о его достижении. Смерть возникает как вечная невозможность обладать заветным предметом, как стена, преграда к счастью человека. Точно так же невозможно познать (познать — значит обладать) сам Танатос. Смерть стоит, как стена, перед всеми, кто хочет осмыслить существование преграды или заглянуть по ту ее сторону из мира живых. Андреев доказывает, что ни убийство, ни самоубийство не прибавляют знания о Танатосе. Смерть как способ познания — ужасный или красивый шаг, но не более.

В то же время именно танатологическая ситуация дает шанс осознать смысл своей или чужой жизни. Смерть предстает как снятие социальной маски. Танатос срывает «личины» и с наблюдателей смерти, и с самих субъектов умирания. Чиновник, купец, министр, революционер — все они теряют свой прежний статус в экстремальной ситуации. То, что мы сегодня называем экзистенциальным началом, становится неизменным спутником смерти в прозе Андреева. И «естественная» смерть, и самоубийство, и убийство нивелируют важность бытовых проблем, переводя их на уровень общечеловеческих, вселенских. Именно в этот момент можно найти первоисточник жизни или принять смерть как естественный закон бытия.

3). Постепенно Андреев наполняет потусторонний мир значением. Смерть как пустота в 1910;е годы заменяется смертью-покоем. Это вечный покой, соседствующий с состоянием нирваны. В полном соответствии с восточной философией в нем все должно раствориться, даже собственное «я». Данный факт не пугает писателя, который мучается от постоянных внутренних конфликтов. В этом свете смерть даже эстетизируется в духе романтизма. Конечно, ведь она сохранила значение освобождения от усталости жизни.

Андреев устает не только от жизни, но и от страха перед тайной Танатоса. После 1908 года, когда писатель понемногу начинает отходить от смерти первой жены, его персонажи наконец-то находят способы преодоления смерти. Жизнь для других — один из них. Взамен религиозной веры появляется вера в необходимость собственной гибели ради будущего счастья человечества. И тогда сама смерть «рукоплещет» героям. А в 1910;е годы появляется еще один вариант преодоления Танатоса — вера в «третье» состояние, гармонизирующее конфликт между жизнью и смертью.

Исходя из вышесказанного, можно выявить мотивы и образы, окружающие Танатос в прозе Андреева. Мотив страха вытекает из непонимания смерти. Невозможность познать Танатос сопряжена с образом стены, который может быть трактован как синоним смерти, так и синоним потусторонней силы, влияющей на человека. Стены вызывают страх перед будущим, страх переходит в безумие. Жизнь персонажей Андреева наполнена и боязнью, и сумасшествием. Особенно, когда в ней столько роковых случайностей, которые не воспринимаются иначе как насмешка высшей силы. Бесцельно погибают люди на войне. Умирают дети, умирают родители, чаще всего отец. Танатос разрушает семейные связи, возводит коммуникационный барьер — молчание. Нельзя не устать от такого существования. Так на первый план выходит усталость от жизни. Человек хочет «свободы и покоя». Мотив свободы связан с мотивом покоя, так как оба они подразумевают избавление от лживой мирской суеты. Путь избавления ясен — либо шаг в пустоту, либо поиск источника жизни. Последним чаще всего бывает любовь, мотив, который в художественном мире писателя может толкнуть и к деструкции, и к открытию смысла жизни. Человек не в силах выбирать свой путь, но способен достойно встретить его итог — смерть. Путь от страха к любви, от ощущения пустоты к предчувствию покоя и «чего-то третьего» — такие изменения происходят в мировоззрении Андреева в течение его творческой жизни.

В заключение хотелось бы наметить перспективы данной работы. Мы описали семантику танатологических мотивов в прозе Андреева. Это лишь один аспект мотива как содержательно-структурного элемента. Особого исследования требует его структурная сторона. Опыт такого взгляда на танатологические мотивы содержится в приложении. Конечно, этот эксперимент не исчерпывает тему начала и конца, генерирующей и прерывающей функции смерти.

Безусловно, такого же пристального внимания заслуживает и изображение смерти в драматургии писателя. Кроме того, отдельным предметом изучения может стать каждый из мотивов и образов, сопровождавших Танатос в художественном мире Леонида Николаевича: стена, любовь, познание, безумие, рок и др.

По ходу работы нами были намечены интертекстуальные связи Андреева с другими писателями. И если сравнение Леонида Николаевича с Толстым, Достоевским, Горьким, По, Сологубом имеет довольно длительную историю, то творческие параллели с Лермонтовым или Газдановым практически не изучены. Впрочем, компаративистика не останавливалась специально на сопоставлении с точки зрения смерти. Нам этот поворот представляется чрезвычайно продуктивным.

Наконец, данная работа затрагивает важнейшую проблему современности — неприятие смерти как окончания индивидуального бытия и демонстративный поиск способов победы над этим законом природы. Ф. Арьес видит в таком отношении к смерти проблему современного человека: закон природы «медикализируется», не осмысляется, а убирается с глаз. Отсюда и такой большой страх общества перед смертью. В США эту проблему решают на уровне образования, в России ее еще нет. Поэтому каждый текст по этому вопросу, даже научный, имеет личную мотивацию и общественный смысл. р