Развитие системы социальной помощи и здравоохранения в коллективизированной деревне Юга России 1930-х гг

Актуальность темы

исследования. Осуществленная в Советском Союзе на протяжении 1930;х гг. коллективизация сельского хозяйства привела не только к возникновению качественно новых форм организации аграрного производства, но и внесла самые существенные изменения в традиционный уклад жизни российской деревни. Помимо прочего, именно в период коллективизации была осуществлена модернизация социальной сферы села и, в том числе, началось планомерное формирование широкой сети учреждений здравоохранения и социальной помощи. По существу, колхозное строительство 1930;х гг., при всех его негативных характеристиках, стало мощным стимулом создания единой системы социальной и медицинской помощи сельскому населению Советского Союза.

Хотя осуществлявшееся в рамках колхозного строительства конструирование системы социальной поддержки и медицинского обслуживания населения коллективизированной деревни являлось одним из важных направлений советской модернизации 1930;х гг., вызывало одобрение сельских жителей и являлось существенным фактором, примирявшим их со сталинской аграрной политикой, в научной литературе оно получило весьма фрагментарное освещение. В советской историографии, базировавшейся на марксистской теории и потому ориентированной, в основном, на исследование социально-экономических и общественно-политических процессов, практически не находили отражения вопросы исторической повседневности, к числу которых с полным правом могут быть отнесены крестьянская взаимопомощь и сельское здравоохранение. В постсоветский же период исследователи увлеклись анализом острых и ранее тщательно замалчивавшихся аспектов «великого перелома» советской деревни (раскулачивания, антикрестьянских репрессий, голода 1932 — 1933 гг. и т. д.), что отнюдь не способствовало осмыслению осуществленных в 1930;х гг. трансформаций в социальной сфере. Ситуацию усугубило наметившееся с середины 1990;х гг. снижение внимания российских (в частности, южно-российских) специалистов к разнообразным аспектам коллективизации и жизнедеятельности колхозного крестьянства. Все это придает несомненную научно-теоретическую актуальность такой теме исследований, как социальная поддержка и медицинское обслуживание населения коллективизированной деревни 1930;х гг.

Помимо научно-теоретической актуальности, рассматриваемая нами тема имеет и ярко выраженное практическое, прикладное значение, обусловленное, во-первых, развернутым с 1990;х гг. и продолжающимся поныне реформированием аграрного производства (и, соответственно, всего жизненного уклада российской деревни) и, во-вторых, колебаниями социальной политики в постсоветской России. Недостаточно продуманные и крайне непопулярные в российском обществе попытки реформирования советской модели здравоохранения и социального обеспечения, направленные на сокращение государственного участия в помощи больным и нуждающимся гражданам, наглядно демонстрируют пагубность игнорирования полезного исторического опыта. В особенности, сложная ситуация наблюдается в перманентно реформируемой деревне, социальная сфера которой подверглась дезорганизации, сокращению и частичному разрушению. Сопоставление реалий советской колхозной и постсоветской деколлективизированной деревни зачастую складывается отнюдь не в пользу последней, при всем неоднозначном отношении общественности и ученых к коллективным хозяйствам. В этой связи, представляется вполне разумным и целесообразным сохранение полезных наработок колхозной системы в деле медицинского и социального обслуживания сельских жителей. Подобное же возможно лишь по итогам осуществленного историками обстоятельного анализа массива сведений о принципах, направлениях и методах создания и функционирования системы социальной поддержки и здравоохранения сельского населения в Советском Союзе на протяжении третьего десятилетия XX века.

Хронологически настоящее исследование ограничено концом 1920;хначалом 1940;х гг. Выбор начальной границы определяется тем, что именно к исходу 1920;х гг. большевистское руководство во главе с И. В. Сталиным взяло курс на кардинальное изменение аграрной политики, на отказ от принципов нэпа и форсированный переход к созданию крупных форм сельхоз-производства. Если 1928 г. ознаменовался нагнетанием режима «чрезвычайщины» в советской деревне, то 1929 г. навсегда вошел в историю как «год великого перелома», непосредственно предшествовавший сплошной насильственной коллективизации «по-сталински». Коллективизация же сопровождалась созданием и развитием в российской деревне сети учреждений здравоохранения и социальной помощи. Итоговой датой рассматриваемого в представленной работе исторического периода выступает 1941 г., поскольку начавшаяся тогда Великая Отечественная война прервала процесс расширения и укрепления системы медицинского обслуживания и социальной помощи селянам. В ряде случаев исследование выходит за рамки 1941 г., чтобы с наибольшей четкостью проследить развитие в военное время тенденций, заложенных в системе социальной помощи колхозному крестьянству в 1930;х гг.

Территориальные рамки исследования охватывают Дон, Кубань и Ставрополье, то есть ведущие аграрные регионы Юга России. Именно эти регионы одними из первых подверглись коллективизации, а реализация данной политики осуществлялась сталинским режимом ускоренно, в кратчайшие сроки и с ориентацией на вовлечение в колхозы как можно большего количества хлеборобов. В итоге, уже к середине 1930;х гг. южно-российские села и станицы были коллективизированы, и подавляющее большинство донских, кубанских, ставропольских земледельцев оказалось в колхозах. Тем самым, перечисленные аграрные регионы Юга России предоставляют исследователю массу репрезентативных материалов, позволяющих в деталях реконструировать процесс формирования сети учреждений здравоохранения и социальной помощи, протекавший на селе в условиях колхозного строительства. Национальные регионы Северного Кавказа остаются за рамками нашей работы по причине их заметного социально-экономического и культурно-бытового своеобразия, наложившего заметный отпечаток и на мероприятия большевиков по созданию и оптимизации деятельности структур крестьянской взаимопомощи и учреждений здравоохранения.

Первоначально Дон, Кубань и Ставрополье входили в состав созданного в 1924 г. Северо-Кавказского края, куда, помимо них, включались также районы Терека и национальные области (Адыгея, Ингушетия, Карачай, Чечня, Северная Осетия, и др.). Поскольку осуществлять эффективное руководство столь обширной территорией из краевого центра, — г. Ростова-на-Дону, — было практически невозможно, возникла необходимость реорганизации края. 10 января 1934 г. Северо-Кавказский край разделили на две новые административно-территориальные единицы. Одна из них сохранила прежнее название, — Северо-Кавказский край, — но границы ее существенно сократились: теперь в составе нового края со старым названием остались Ставрополье, Терек, национальные регионы Северного Кавказа. Вторая из созданных административно-территориальных единиц получила общее наименование — Азово-Черноморский край и объединяла Дон, Кубань, Адыгею. В 1937 г. на Юге России был осуществлен очередной этап административно-территориальной реорганизации, в ходе которой возникли Ростовская область (сюда вошли районы Дона), Краснодарский (Кубань, Адыгея) и Ставропольский (Ставрополье, Терек, Карачаево-Черкесия) края.

Цель исследования заключается в проведении всестороннего, детального и взвешенного научного анализа процессов формирования и функционирования в коллективизированной деревне Юга России 1930;х гг. системы медицинского обслуживания и социальной поддержки сельского населения.

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:

— осуществить критический анализ комплекса разноплановых источников, лежащего в основе исследования трансформаций здравоохранения и социальной помощи в южно-российской деревне в условиях колхозного строительства в конце 1920;х — 1930;х гг.;

— установить степень научной изученности проблемы конструирования социальной сферы деревни Юга России в 1930;х гг., определить тенденции, периоды и перспективы историографии избранного дискурса;

— разработать теоретико-методологическую платформу исследования социальных реформ в коллективизированной деревне СССР 1930;х гг.;

— рассмотреть вариативность моделей социальной поддержки и взаимопомощи крестьянства, выдвигавшихся в период коллективизации;

— определить специфику функций социальных учреждений сел и станиц Юга России в условиях реализации аграрной политики большевиков, выявить степень их сопричастности организационно-хозяйственному укреплению колхозной системы;

— проследить процесс формирования и развития сети сельских учреждений здравоохранения на Юге России в 1930;х гг.;

— выявить общие и особенные характеристики функционирования медицинских учреждений колхозной деревни Дона, Кубани, Ставрополья;

— представить картину курортного строительства на Северном Кавказе и роль санаториев и курортов как средства оздоровления донских, кубанских, ставропольских хлеборобов в третьем десятилетии XX века.

Объектом исследования выступает социальная сфера колхозной деревни СССР в границах такого переломного периода отечественной истории, как конец 1920;х — начало 1940;х гг.

Предметом исследования является формирование, развитие и функционирование сети учреждений здравоохранения и социальной помощи в коллективизированных селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья в конце 1920;х — начале 1940;х гг.

Теоретико-методологическая база работы включает в себя, прежде всего, фундаментальные для исторической науки принципы объективности, историзма, системности и всесторонности, предопределяющие осуществление анализа событий минувших лет во всей их сложности, противоречивости, причинно-следственной обусловленности и с учетом социально-экономической, политической, социально-психологической специфики конкретной эпохи. В соответствии с устоявшейся в постсоветской историографии традицией, ведущими методологическими подходами при исследовании трансформаций социальной сферы коллективизированной советской деревни 1930;х гг. выступили формационный и цивилизационный подходы. Признанным достоинством формационного подхода является актуализация социально-экономических процессов, что позволяет с максимальной степенью полноты и четкости проследить влияние колхозного строительства на социальную сферу деревни и, в том числе, — на модернизацию сельского здравоохранения и крестьянской взаимопомощи. Цивилизационный подход, в рамках которого основное внимание уделяется культурным, ментальным и прочим особенностям общественного организма, предоставляет возможность рассмотреть многообразные аспекты сельского здравоохранения и социальной помощи с точки зрения исторической повседневности.

Одним из центральных сюжетов теоретико-методологической базы предпринятого нами диссертационного исследования выступает теория модернизации в варианте «множественных модернов», а также частно-исторические концепции консервативной и фрагментарной модернизации.1 Существенным компонентом теоретико-методологической базы исследования выступают положения «новой локальной истории», обоснованной, прежде всего, в работах Т. А. Булыгиной. Сущность «новой локальной истории», как набора опреде.

1 См.: Вишневский А. Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР. М., 1998; Бондарев В. А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни: История преобразований в сельском хозяйстве и эволюция крестьянства в конце 20-х — начале 50-х годов XX века на примере зерновых районов Дона, Кубани и Ставрополья. Ростов н/Д., 2005; Его же: Российское крестьянство в условиях аграрных преобразований в конце 20 -начале 40-х годов XX века (на материалах Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев). Дис.. докт. ист. наук. Новочеркасск, 2007.

2 См.: БулыгинаТ.А. Историческая антропология и исследовательские подходы «новой локальной истории» // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. ленных теоретико-методологических установок, заключается в комплексном, междисциплинарном исследовании прошлого конкретного региона (в данном случае таковым выступает Юг России) в общих рамках российской истории, дабы установить и подчеркнуть региональную специфику, отнюдь не абсолютизируя ее. В этой связи, указанная теоретическая разработка предоставляет историку возможность четко определить особенности протекавших на Юге России событий, в том числе — формирования и функционирования сети учреждений здравоохранения и социальной помощи в колхозной деревне 1930;х гг.

В работе применялись как общенаучные, так и специально-исторические методы исследования. Использовался сравнительно-исторический метод, с помощью которого удалось установить преемственность и различия здравоохранения и социальной помощи в доколхозной и коллективизированной деревне Юга России. Наряду с этим, историко-генетический метод применялся для определения устойчивых тенденций в социальной сфере российской деревни на протяжении 1920;х — 1930;х гг. Метод контент-анализа позволил установить степень постоянства различных положительных (или, напротив, негативных) явлений, сопровождавших развитие системы учреждений медицин.

А.Н. Еремеевой, А. Ю. Рожкова. Краснодар, 2006. С. 27 — 34- Ее же: Новая локальная история полиэтничного региона // Материалы и исследования по отечественной и зарубежной истории. К 70-летию доктора исторических наук, профессора A.A. Кудрявцева. — Ставрополь, 2011. С. 235 — 241- Булыгина Т. А., Маловичко С. И. Культура берегов и некоторые тенденции современной историографической культуры // Новая локальная история. Вып.

2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. — Ставрополь, 2004. С. 4 — 24- Маловичко С. И., Булыгина Т. А. Современная историческая наука и изучение локальной истории // Новая локальная история. Вып. 1. Новая локальная история: методы, источники, столичная и провинциальная историография: Материалы первой Всероссийской Интернет-конференции., Ставрополь, 23 мая 2003 г. — Ставрополь. 2003. С. 6 — 2- Маловичко С. И. Новая локальная история: историографический опыт выход за границы провинциализма // Новая локальная история. Вып. 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. — Ставрополь, изд-во СГУ, 2004. С. 140 — 156- Оборский Е. Ю. Заметки о современной исторической науке и деятельности центра «Новая локальная история» // Новая локальная история. Вып. 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. — Ставрополь, изд-во СГУ, 2004. С. 184 — 187. ской помощи и социальной поддержки в селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья на протяжении третьего десятилетия XX века.

Новизна представленной диссертации заключается, прежде всего, в том, что в ней, впервые не только в региональной южно-российской, но и, по существу, в общероссийской историографии, осуществлено специальное, всестороннее и комплексное исследование проблемы формирования, развития и функционирования системы здравоохранения и социальной помощи в коллективизированной деревне Юга России на протяжении 1930;х гг.

Кроме того, в работе:

1. Проанализировано содержание основополагающих нормативно-правовых документов, выступавших краеугольными камнями юридической базы устройства и деятельности сельских учреждений социальной поддержки в 1930;х гт. Доказано, что содержание советского социального законодательства в рассматриваемый период времени было нацелено на достижение важнейшей для сталинского режима цели, каковой являлась минимизация государственных расходов на поддержку нуждавшихся жителей села и применение взаимопомощи и медоб-служивания как стимулов трудовой дисциплины и производственной активности аграриев. Поэтому, в базовых нормативно-правовых актах подчеркивалось, что средства для финансирования системы социальной поддержки крестьянства должны предоставляться самими аграриями (то есть, речь шла не о государственном социальном обеспечении, а о взаимопомощи). Ограничивался контингент жителей села, имевших право на социальную поддержку, и существенно лимитировались ее размеры.

2. Выявлена степень участия и роль в деле социальной помощи нуждавшимся жителям коллективизированной деревни коллективных хозяйств и касс общественной взаимопомощи колхозников (КОВК). Обосновано авторское мнение, согласно которому КОВК лишь формально являлись центральным звеном сформированной в ходе колхозного строительства системы социальной помощи и взаимопомощи крестьянства. Вопреки советскому социальному законодательству, ведущую роль в поддержании и налаживании функционирования данной системы играли не КОВК, а колхозы. Хотя законодатель обременял коллективные хозяйства лишь минимумом социальных функций, именно они предоставляли основную материальную помощь своим нуждавшимся членам, исходной причиной чего являлось отсутствие у КОВК собственной производственной базы и полная их зависимость от колхозных дотаций.

3. Проанализирован процесс формирования системы социальной помощи и взаимопомощи населению коллективизированных сел и станиц Юга России на протяжении 1930;х гг. Доказано, что процесс этот по своей протяженности намного превзошел сплошную форсированную коллективизацию, поскольку даже к началу 1940;х гг. целый ряд южно-российских колхозов не имели КОВК. Причем, кассы взаимопомощи нередко создавались с трудом, либо числились на бумаге, поскольку многие колхозники не желали в них состоять по причине довольно незначительных возможностей отмеченных учреждений в деле поддержки впавших в нужду донских, кубанских и ставропольских хлеборобов.

4. Представлена и обоснована периодизация функционирования учреждений социальной поддержки и взаимопомощи колхозного крестьянства, включающая в себя следующие основные этапы: 1) 1930 — 1933 гг.: этап становления системы социальной помощи в деревне и, в том числе, в селах и станицах Юга России- 2) 1933 г. — середина 1935 г.: этап функционального многообразия касс взаимопомощи, в рамках которого их председатели и активисты стремились выполнять не только задачи социальной поддержки нуждающихся крестьян, но также содействовать развитию здравоохранения, культуры и быта в коллективизированной деревне- 3) середина 1935 г. — середина 1941 г.: этап функциональной минимизации и оптимизации деятельности КОВК, когда была существенно уменьшена численность их задач, что сказалось на повышении эффективности их функционирования.

5. Детально рассмотрены многообразные направления функционирования КОВК, каковыми являлись: оказание социальной помощи и поддержки инвалидам, нетрудоспособным и временно впавшим в нужду колхозникамзабота о колхозницах-роженицах и матерях, особенно многодетныхборьба с беспризорностью и безнадзорностьюпомощь престарелым сельским жителям, не имевшим родственниковфинансирование медицинского обслуживания селян, и пр. Доказано, что в ходе форсированного колхозного строительства КОВК ориентировались представителями власти не столько на оказание поддержки нуждавшимся аграриям и членам их семей, сколько на всемерное содействие созданию, развитию, организационно-хозяйственному укреплению и функционированию колхозов, а также проведению сталинской аграрной политики.

6. Впервые в отечественной историографии освещено участие сельских медиков в заселении демобилизованными красноармейцами «чернодосоч-ных» станиц Северо-Кавказского края в 1933 — 1934 гг., львиная доля которых (13 из 15) располагалась на Кубани. Установлено, что сотрудники учреждений здравоохранения внесли немалый вклад в дело закрепления красноармейцев-переселенцев на новом месте жительства, поддерживая таковых во время болезней и борясь с эпидемиями, особенно малярией. Тем самым, представители сельской медицины опосредованно способствовали исправлению негативных последствий осуществленных сталинистами депортаций населения «чернодосочных» станиц и налаживанию деятельности местных колхозов. Вместе с тем, часть медицинского персонала Кубани крайне отрицательно относилась к красноармейцам, будучи солидарной со многими местными жителями в их социальном антагонизме.

7. Подробно освещен процесс создания и деятельности учреждений здравоохранения и курортного излечения населения колхозной деревни Юга России 1930;х гг. Доказано, что, как и в случае с работниками касс общественной взаимопомощи колхозников, деревенские медики в первой половине 1930;х гг. активно привлекались партийно-советскими чиновниками не столько к выполнению непосредственных профессиональных обязанностей, сколько к содействию функционированию и укреплению колхозов. Обосновано мнение о том, что становление сельской сети учреждений здравоохранения имело не только количественное, но и качественное выражениев последнем случае речь шла о состоянии больниц, амбулаторий, фельдшерских пунктов и иных подобных заведений и о наличии в них медперсонала. Негативные явления в данной сфере удалось минимизировать лишь к концу 1930;х гг.

Среди принципиальных сюжетов, содержащихся в нашей работе, представляется необходимым особо выделить и подчеркнуть ряд выносимых на защиту положений:

1. Сплошная форсированная коллективизация, развернутая сталинским режимом в конце 1920;х — 1930;х гг., выступила мощным стимулом формирования в российской деревне системы социальной и медицинской помощи. В ходе колхозного строительства была значительно увеличена численность учреждений здравоохранения и социальной помощи, существовавших на селе с досоветских и доколхозных времен и, что важнее, — все эти, ранее единичные, учреждения превратились в ячейки единой сети, покрывшей практически всю коллективизированную деревню. Коллективизация, впервые в отечественной истории, предоставила представителям власти огромные возможности по мобилизации и аккумулировании материальных средств сельского населенияколхозы, ставшие в 1930;х гг. практически единственными формами организации сельхозпроизводства (не считая совхозов и стремившихся к нулю хозяйств единоличников), позволяли осуществлять постоянный контроль за крестьянством и перераспределять произведенную продукцию по усмотрению государства. Хотя львиная доля изъятых из деревни средств расходовалась сталинским режимом на проведение индустриализации, продовольственное обеспечение горожан и армии, все же некоторая их часть расходовалась на решение социально важных для колхозного крестьянства задач. В числе этих задач выступали и такие, как создание и налаживание эффективного функционирования сети учреждений социальной поддержки и здравоохранения впавших в нужду и недужных жителей села.

2. Процесс формирования и законодательного оформления системы социальной поддержки и взаимопомощи колхозного крестьянства проходил отнюдь не гладко, а в обстановке острых и продолжительных дискуссий. Две стороны, принимавшие участие в этой дискуссии, можно определить, с некоторой долей условности, как «максималистов» и «минималистов». В первом случае речь идет о массе жителей села, многих представителях местной (сельской) администрации и деревенских низовых ячеек ВКП (б), которые полагали, что система социальной помощи должна финансироваться преимущественно за счет средств государства и ориентироваться на всех нуждающихся крестьян (за исключением, разумеется, «классово-чуждых»). Иными словами, «максималисты» выступали за превращение колхозного крестьянства в полноправных клиентов государственного социального обеспечения. Напротив, «минималисты», представленные верхушкой и средними слоями компартии и госаппарата, стремились к созданию в коллективизированной деревне системы взаимопомощи, которая должна была функционировать на средства не государства, а самих крестьян, и акцентировать усилия не столько на социальной помощи, сколько на социальном страхованиито есть, речь шла о весьма и весьма существенном лимитировании функций указанной системы взаимопомощи колхозников. В дискуссии между «максималистами» и «минималистами», длившейся с конца 1928 г. до весны 1931 г., ожидаемую и убедительную победу одержали последние. В деревне была создана система не социального обеспечения, а взаимопомощи, что закреплялось рядом документов: «Положением о кассах общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» (утверждено ВЦИК и СНК РСФСР 13 марта 1931 г.), «Примерным уставом касс общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» (утвержден СНК РСФСР 28 июня 1931 г.), «Положением о кассах взаимопомощи колхозов» (принято Президиумом ЦИК СССР 1 февраля 1932 г.).

3. Содержание вышеперечисленных документов, создававших правовую базу системы взаимопомощи колхозников, зачастую сильнейшим образом диссонировало с действительностью коллективизированной деревни третьего десятилетия XX века. Наиболее важное расхождение между содержанием нормативно-правовых актов и колхозной реальностью, которое необходимо в данном случае подчеркнуть, заключалось в том, что кассы общественной взаимопомощи колхозников и коллективные хозяйства, образно выражаясь, поменялись местами. Согласно официальным документам, ведущую роль в оказании помощи и поддержки впавшим в нужду колхозникам должны были играть исключительно КОВКв обязанности колхозов вменялось лишь перечислять кассам взаимопомощи некоторое количество продуктов и денежные суммы, носившие вспомогательный характер. На деле же осуществление функций по обеспечению нуждавшихся аграриев силами одних КОВК не представлялось возможным, так как у них не было собственной производственной базы для финансирования отмеченных задач. Поэтому, вопреки законодательству, эффективность функционирования сельской системы социальной помощи в 1930;х гг. напрямую зависела от колхозов. Рядовые жители села понимали всю глубину несоответствия между буквой закона и объективной действительностью. Но все их предложения о передаче социальных функций непосредственно колхозам отвергались представителями власти, которые не желали упускать из-под своего контроля более (или, даже, менее) значительную часть колхозной продукции.

4. Поскольку система социальной поддержки колхозников была сформирована в период сплошной форсированной коллективизации (и, КОВК практически не могли функционировать без дотаций колхозов), зачастую ее функции сводились не столько к помощи впавшим в нужду крестьянам, сколько к укреплению коллективных хозяйств, содействию деятельности последних и, в целом, к реализации аграрной политики сталинского режима. Наиболее часто подобного рода задачи ставились перед работниками КОВК в первой половине 1930;х гг., в условиях продолжавшегося форсирования темпов и сроков коллективизации. Кассы взаимопомощи должны были бороться за укрепление трудовой дисциплины в колхозах (отказывая в поддержке тем колхозникам, которые пассивно относились к общественному производству), за выход на работу как можно большего количества женщин (содействуя организации детских дошкольных заведений), принимать участие в хлебозаготовках, и пр. Разумеется, выполнение подобных задач негативно сказывалось на основной деятельности КОВК. Во второй половине 1930;х гг. учреждения социальной поддержки колхозной деревни стали уделять гораздо больше внимания своим клиентам. Однако, в данное время они охватывали своей заботой далеко не все категории нуждавшихся жителей села, а только те, которые перечислялись в нормативных документах и разного рода ведомственных циркулярах. В основном, усилия касс общественной взаимопомощи колхозников были направлены на поддержку матерей (особенно многодетных), на ликвидацию детской беспризорности и безнадзорности, на социальное страхование временно нетрудоспособных крестьян и помощь инвалидам. Кроме того, некоторая часть средств КОВК шла на обеспечение престарелых колхозников, лишенных опеки родственниковпенсионное же обеспечение всех пожилых земледельцев законом не предусматривалось.

5. Одним из существенных факторов наблюдавшегося на протяжении 1930;х гг. количественного увеличения и качественного улучшения сельской системы медицинского обслуживания выступало стремление властей превратить данную систему в одно из вспомогательных средств организационно-хозяйственного укрепления колхозов. В этой связи, сельские учреждения здравоохранения, подобно кассам общественной взаимопомощи, в первой половине 1930;х гг. также активно привлекались партийно-советскими органами к содействию колхозному строительству. В обязанности деревенского медперсонала, — врачей, фельдшеров, лекпомов, акушерок, и т. д., — входило обеспечение санитарно-гигиенических условий на производстве, борьба за трудовую дисциплину путем установления действительно заболевших аграриев и симулянтов, и т. д. Все эти специфические функции, выходившие на первый план по политическим мотивам, не подменяли основные задачи сельских медиков, — осуществление профилактики и лечение заболевших селян. Однако, акцентирование внимания медперсонала на обеспечении колхозного производства не способствовало оптимальной работе деревенских учреждений здравоохранения. Персонал сельских больниц, амбулаторий, аптек, фельдшерских участков и акушерских пунктов привлекался к обеспечению сельскохозяйственных кампаний на всем протяжении 1930;х гг. Но, во второй половине указанного десятилетия медики получили возможность тратить гораздо больше усилий на свои непосредственные профессиональные обязанности. Тогда же состояние деревенской сети учреждений здравоохранения заметно улучшилось, в связи с организационно-хозяйственным укреплением колхозной системы и общей оптимизацией положения в коллективизированной деревне, — как по всему СССР, так и на Юге России.

6. В связи с произошедшим в условиях колхозного строительства расширением сети сельских учреждений медицинской помощи увеличилась и численность их персонала — врачей, фельдшеров, лекпомов, акушерок, и т. д. Сельские медики выступали в качестве одного из профессиональных отрядов, обеспечивающих бесперебойное функционирование коллективных хозяйств и, тем самым, — устойчивость колхозной системы и реализацию аграрной политики сталинского режима. Однако, зачастую медперсонал на селе испытывал массу трудностей материально-бытового характера, порожденных как непосредственно сталинским «большим скачком», так и халатностью и злоупотреблениями местных властей. Поэтому немало деревенских врачей, фельдшеров и лекпомов пассивно относились к своим профессиональным обязанностям и стремились покинуть деревню, чтобы устроиться на работу в город. Кроме того (и, данное обстоятельство необходимо подчеркнуть как весьма важное), часть корпорации сельского медперсонала, вкупе с другими представителями сельской интеллигенции, выступила против коллективизации и сопровождавшего ее насилия над крестьянством. Характерным примером выступает негативное отношение ряда кубанских медработников к красноармейцам-переселенцам, направленным для заселения опустевших после депортации их жителей «чернодосочных» станиц в 1933 — 1934 гг. Комбинируя репрессии и улучшение материального положения медиков, партийно-советским структурам удалось повысить их лояльность к существующему политическому режиму, несколько уменьшить отток квалифицированных специалистов из села в город и снизить остроту проблемы кадров в деревенских учреждениях здравоохранения. Все же, коренным образом улучшить материально-бытовое положение сотрудников учреждений медпомощи на селе и покончить с кадровым голодом, на Юге России не удалось до начала 1940;х гг.

Практическая значимость исследования. Материалы диссертационной работы использовались при подготовке к проведению занятий по курсам «Отечественная история», «Регионоведение», «Основы этнологии», при написании учебных пособий по дисциплинам «Социальная этнография и демография», «Этническая культура Южной России». Содержание, основные положения и выводы настоящего диссертационного исследования могут быть использованы в процессе разработки мероприятий по оптимизации положения и функционирования сельских учреждений здравоохранения в современной России, а также при подготовке и чтении лекционных курсов по отечественной истории, краеведению, этнологии, истории российского (в том числе, южно-российского) крестьянства советской эпохи.

Апробация работы. Непосредственно по теме диссертации опубликованы 55 работ общим объемом 67,35 п.л., среди которых 3 монографии, 11 научных статей в периодических изданиях, рекомендованных ВАК России, 15 публикаций в сборниках трудов Международных, Всероссийских, региональных научных чтений и конференций. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры теории государства и права и отечественной истории ЮжноРоссийского государственного технического университета (Новочеркасский политехнический институт).

Выводы: В 1930;х гг. представители власти требовали от работников сельских учреждений здравоохранения Юга России выполнения той же важнейшей задачи, которая ставилась и перед органами социальной помощи, -содействия коллективизации, функционированию и укреплению колхозной системы. Сельские медики выступали в качестве профессиональной группы, обеспечивавшей приемлемые санитарно-гигиенические условия при осуществлении различных сельхозкампаний, лечившей колхозников с целью скорейшего возвращения их на производство, крепившей трудовую дисциплину путем выявления лодырей и симулянтов. Врачи, фельдшеры, лекпомы привлекались партийно-советскими органами к осуществлению профилактических оздоровительных мероприятий среди колхозников, поддержанию приемлемого санитарно-гигиенического уровня в колхозных бригадах и на полевых станах, и пр. Охрана здоровья красноармейцев-переселенцев и членов их семей в «чернодосочных» станицах Юга России в 1933 — 1935 гг. (да и позже) также представляла собой частную меру, направленную на осуществление сталинской аграрной политики.

Все эти специфические функции никоим образом не отменяли основных задач деревенского медперсонала, каковыми являлись проведение профилактических мер, лечение сельских жителей, забота о женском и детском здоровье, предупреждение эпидемических заболеваний и противодействие им. Одной из важнейших обязанностей сотрудников учреждений здравоохранения в селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья в 1930;х гг. являлось предупреждение распространения эпидемических заболеваний, особенно таких масштабных, как малярия. С этой целью, проводилась вакцинация и хинизация населения, контроль за чистотой водяных источников, обеззараживание заболоченных территорий, являвшихся рассадником малярийных комаров, и другие меры. Во второй половине рассматриваемого десятилетия особую актуальность приобрела охрана материнства и детства, поскольку демографические показатели советского общества (и, в том числе, колхозного крестьянства Юга России) были заметно ухудшены «великим переломом». В рамках указанного направления деятельности за счет государственного и местных бюджетов, средств колхозов и КОВК создавались родильные дома, колхозные хаты-родильни и родильные комнаты, а сельские медработники занимались обслуживанием рожениц, молодых матерей, а также заботились о здоровье детей.

Определенное значение в деле оздоровления сельского населения имели курорты и санатории, которыми славился Северный Кавказа. В 1930;х гг. были проведены масштабные работы по реконструкции и модернизации таких известных курортов, как Анапа, Геленджик, Кавказские Минеральные Воды, Сочи — Мацеста, и др., что позволило существенно увеличить их емкость. Расширение курортов, а также появление возможности финансирования отдыха и лечения колхозников за счет средств колхозов и касс взаимопомощи, способствовало некоторому увеличению численности крестьян в общей массе клиентов санаториев и пансионатов.

В условиях форсированного колхозного строительства система учреждений здравоохранения Дона, Кубани и Ставрополья зачастую выполняла свои прямые задачи далеко не на должном уровне. Только во второй половине 1930;х гг., когда организационно-хозяйственное состояние колхозной системы несколько улучшилось, сельские медики Юга России с большей активностью занялись лечением крестьян и казаков. Функционирование сети медучреждений благотворно отразилось на санитарно-гигиеническом состоянии советской деревни, на здоровье и самочувствии ее жителей, в том числе, — крестьян Дона, Кубани и Ставрополья. Несмотря на дефицит медицинских кадров, на халатность и злоупотребления медработников и представителей власти, больницы, амбулатории, фельдшерские пункты, санатории, курорты и пр. все же работали, снижая масштабы заболеваемости, эпидемий, улучшая ситуацию в сфере родовспоможения, охраны здоровья детей, и пр.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Подводя итоги нашего исследования, отметим, что на всем протяжении 1930;х гг. в сфере социальной и медицинской помощи населению советской (в частности, южно-российской) деревни доминировала тенденция отстранения государства от материальной поддержки нуждавшихся крестьян, характерная еще для предшествовавшего десятилетия. Сплошная коллективизация в конце 1920;х — 1930;х гг. не только не изменила и не устранила эту «генеральную линию» социальной политики большевиков, но даже укрепила ее.

На начальных этапах коллективизации, когда стала очевидной неизбежность ликвидации функционировавших в 1920;х гг. комитетов крестьянской взаимопомощи, представители большевистского руководства приступили к разработке теоретической и нормативно-правовой базы системы социальных учреждений колхозной деревни. В процессе конструирования теоретико-идеологических постулатов социальной поддержки колхозного крестьянства, позднее облеченных в правовую форму, выявились принципиальные различия во взглядах партийно-советских чиновников и жителей села на устройство и финансирование новых учреждений соцобеспечения. Сформировались две основных позиции, сторонники которых по-разному оценивали степень участия государства в деле помощи сельским жителям, испытывавшим потребность в ней. «Минималисты», представленные руководящими работниками высшего и среднего звена, ратовали за то, чтобы возложить расходы на социальные нужды на плечи самих колхозников. Напротив, «максималисты», к которым принадлежали многие простые жители села, а также немало рядовых коммунистов и местных чиновников, выступали за активное материально-финансовое участие государства и колхозов в социальной сфере. Дискуссия между «минималистами» и «максималистами» продолжалась довольно долго (с конца 1920;х гг. и до начала 1931 г.), но закончилась ожидаемой победой сторонников отстранения государства от участия в материальной помощи колхозному крестьянству. Иного невозможно было ожидать в условиях, когда сталинский режим стремился осуществить масштабную модернизацию СССР путем максимальной мобилизации внутренних ресурсов, в том числе, — средств сельских жителей и производимой ими продукции.

Зримым выражением победы «минималистов» явилось создание касс общественной взаимопомощи колхозников, призванных осуществлять функции социальной поддержки нуждавшихся жителей коллективизированной деревни за счет средств самих этих жителей. Обязанность колхозников самостоятельно, практически без участия государства, финансировать мероприятия по оказанию помощи бедствовавшим односельчанам, была закреплена в ряде базовых нормативно-правовых документов, таких, как «Положение о кассах общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» РСФСР от 13 марта 1931 г., «Примерный устав касс общественной взаимопомощи колхозников и колхозниц» РСФСР от 28 июня 1931 г., «Положение о кассах взаимопомощи колхозов» СССР от 1 февраля 1932 г.

Возложив на колхозников обязанность самостоятельно оплачивать социальные мероприятия, большевистское руководство исходило из принципа максимальной экономии средств, которые должны были быть использованы не для помощи сельскому населению, а для форсирования темпов модернизации. Все тот же принцип максимальной экономии материально-финансовых фондов являлся основой перманентных требований со стороны партийно-советских функционеров к работникам КОВК минимизировать и оптимизировать размеры помощи, оказываемой ими попавшим в тяжелую жизненную ситуацию деревенским жителям. Кроме того, социальная политика сталинского режима предусматривала дифференциацию клиентов сельских социальных учреждений в зависимости от их общественно-политической позиции (была ли она просоветской или, напротив, антисоветской) и трудовой активности, демонстрируемой в сфере колхозного производства. Зачастую, такого рода дифференциация перестала в своеобразную фильтрацию нуждавшихся колхозников, когда те из них, кто не устраивал власть своим критическим восприятием большевизма или пассивным отношением к труду в колхозах, вовсе лишались права на получение помощи и поддержки (несмотря даже на уплату членских взносов в КОВК). С одной стороны, превращение социальной помощи в некий бонус за трудовую активность и лояльность к сталинскому режиму, в определенной мере содействовало укреплению просоветских (в частности, проколхозных) настроений в деревне. С другой стороны, подобный подход способствовал, опять-таки, экономии средств.

Вышеперечисленные требования властей препятствовали кассам взаимопомощи колхозников Юга России в полной мере выполнять даже те ограниченные функции, которые были сформулированы в их основополагающих нормативных документах. Отчасти, поэтому ведущую роль в поддержке нуждавшихся жителей коллективизированной деревни играли не столько КОВК, сколько колхозы. К тому же, кассы взаимопомощи не обладали производственной базой, имевшейся у колхозов (и, ранее, у крестьянских комитетов взаимопомощи), а членские взносы состоявших в кассах колхозников представляли собой недостаточно обильный источник материальных средств.

Функционирование касс общественной взаимопомощи колхозников в 1930;х гг. четко подразделяется на два этапа: до и после 1935 г. В первой половине 1930;х гг. КОВК стремились охватить как можно больше сфер жизнедеятельности колхозной деревни. Напротив, с 1935 г., подчиняясь решениям руководящих органов, сельские социальные учреждения СССР (в том числе Юга России) акцентировали внимание на решении четко очерченного круга задач. Теперь они сосредоточили усилия на оказании помощи временно нетрудоспособным и впавшим в нужду колхозникам (а также членам их семей, особенно детям), роженицам, матерям, многодетным семьям, семьям красноармейцев, безнадзорным и беспризорным детям, инвалидам и престарелым членам коллективных хозяйств.

Различные категории нуждавшихся колхозников и членов их семей требовали различной же помощи, сфокусированной с учетом степени и характера возникших перед ними специфических проблем. Временно нетрудоспособным колхозникам полагалось начислять пособия, оплачивать лечение (в том числе санаторно-курортное), устраивать их на легкие, посильные работы. Охрана материнства и детства и помощь семьям колхозников (особенно многодетным), являвшиеся приоритетными направлениями деятельности КОВК с 1935 г., осуществлялись путем начисления пособий, выдачи продуктов питания, приобретения предметов ухода за новорожденными, приобретения или ремонта жилищ многосемейным членам коллективных хозяйств, и пр. Проблема беспризорности и безнадзорности решалась путем помещения детей в специально созданные на средства КОВК и колхозов детские сады, ясли, площадки, детдома и колонии, путем патронирования и усыновления сирот с последующим их трудоустройством. Пожилые члены коллективных хозяйств получали пособия либо помещались в дома престарелых колхозников.

Причем, выполняя все эти многообразные функции, работники касс общественной взаимопомощи колхозников не должны были ни на минуту забывать о неизменной сверхзадаче, каковой являлось содействие укреплению колхозной системы. К выполнению указанной сверхзадачи сотрудники сельских социальных учреждений должны были стремиться всегда, не жалея сил и средств. Причем, в первой половине 1930;х гг. председатели и члены правлений КОВК участвовали в упрочении позиции колхозов прямо и непосредственно, нередко, — в ущерб своим специальным задачам. Тем самым, процесс функционирования системы социально помощи населению коллективизированной деревни 1930;х гг. (в частности, сел и станиц Юга России) приобретал отчетливо выраженный социально-политический характер.

Далеко не всегда в 1930;х гг. помощь, оказываемая сельскими социальными учреждениями нуждавшимся жителям коллективизированной деревни, в том числе колхозных сел и станиц Дона, Кубани, Ставрополья, была достаточной. Иной раз, такого рода помощь не оказывалась вовсе в силу дефицита средств или халатности председателей и членов правлений касс взаимопомощи и коллективных хозяйств. Но, несмотря на все негативные явления, создание и функционирование сельских социальных учреждений в период коллективизации повышало социальную защищенность жителей села и являлось одним из позитивных результатов колхозного строительства. Все это способствовало не только укреплению общественного производства, но и распространению проколхозных настроений среди сельских жителей Юга России.

Говоря о сельском здравоохранении, следует подчеркнуть, что именно в связи с коллективизацией в советской деревне началось масштабное строительство сети медучреждений. Именно коллективизация стала мощным стимулом развития системы медицинской помощи, охватившей в 1930;х гг., в отличие от предшествующих исторических эпох, практически всю российскую деревню, в том числе — села и станицы Дона, Кубани, Ставрополья.

Развитие системы здравоохранения в коллективизированной деревне объяснялось тем, что соответствующие замыслы представителей власти, а также благие намерения сельской общественности, получили серьезную материально-финансовую базу в виде колхозов. В российской деревне эпохи нэпа массированное строительство больниц, амбулаторий, фельдшерских и акушерских пунктов было до крайности затруднено скудостью государственных финансов и отсутствием эффективного кооперирования распыленных крестьянских хозяйств, объединенные средства которых могли бы стимулировать развитие сельской медицины. Зато колхозы, превратившиеся в третьем десятилетии XX века в безраздельно доминировавший тип сельхозпредприятий, при всех своих (весьма многочисленных) негативных характеристиках имели одно важное преимущество: они позволяли объединить средства рядовых аграриев и направить их для решения тех или иных государственно и общественно важных задач. Безусловно, зачастую мобилизация средств сельского населения осуществлялась сталинским режимом вне воли и желаний самих крестьян, а собранные властями средства использовались для осуществления индустриализации и т. п. Но, частично, аккумулированные финансы тратились на реализацию давно назревшей задачи, каковой представлялась коренная модернизация социальной (в том числе, медицинской) сферы села.

Прикладывая усилия к формированию широкой сети медицинских заведений в коллективизированной деревне, представители партийно-советских структур СССР преследовали достижение вполне зримых социально-экономических целей, заключавшихся в организационно-хозяйственном укреплении колхозной системы. С этой точки зрения, сельские медики должны были своей профессиональной деятельностью обеспечивать бесперебойное функционирование колхозов, исцеляя заболевших и травмированных аграриев и, тем самым, содействуя скорейшему возвращению их на сельскохозяйственные работы. Медицина, таким образом, выступала в качестве одного из важных условий непрерывного и эффективного производственного процесса в колхозах.

Вместе с тем, немаловажными факторами осуществленного в 1930;х гг. коренного реформирования, расширения и переоборудования сети учреждений здравоохранения, существовавшей в российской (в том числе, южнороссийской) деревне еще с дореволюционных времен, выступали большевистская идеология и социально-политические расчеты советско-партийного руководства. Отмеченные факторы повиляли и на процесс создания и налаживания деятельности сельских медучреждений на Юге России.

С позиций идеологии коллективизация рассматривалась как средство устранения различий между городов и деревней, ликвидации «мелкобуржуазного» характера крестьянства и превращения его, наряду с рабочим классом, в верную опору советской власти (в более узком плане, — сталинского режима). При этом, традиционная деревня должна была исчезнуть, а ей на смену ожидалось появление такой организации сельских поселений, которая максимально напоминала городпроще говоря, коллективизаторы намеревались переустроить деревню по образцу города, а не наоборот. Поскольку же город по уровню развития медицинской помощи намного превосходил село, одним из результатов коллективизации мыслилось увеличение численности и модернизация деревенских больниц, амбулаторий и пр.

В социально-политическом плане создание и налаживание эффективной деятельности сельских медучреждений представлялось одним из действенных средств проколхозной агитации среди крестьянства. Российские земледельцы, в массе своей, резко отрицательно воспринимали практикуемую сталинским режимом насильственную коллективизацию и негативно относились к колхозам из-за господствовавших там организационной неразберихи, экономической слабости, злоупотреблений руководства, а также в связи с полным подчинением колхозников партийно-советской администрации, отстранением их от рычагов управления своими сельхозартелями и от произведенного продукта. Крестьяне, и хлеборобы Юга России в том числе, не приветствовали те перемены, которые несла им коллективизация, — утрату статуса самостоятельных хозяев и превращение в наемных сельскохозяйственных рабочих.

Конструирование сети сельских учреждений медицинского обслуживания проводилось в 1930;х гг. довольно быстрыми темпами. В частности, только на Юге России уже в первой половине третьего десятилетия XX века численность деревенских больниц, амбулаторий, фельдшерских и акушерских пунктов заметно превысила уровень предшествующего десятилетия. Одновременно увеличивалась численность медицинского персонала путем создания новых вузов и расширения приема в них, а также ускоренной подготовки медработников низшего звена (лекпомы, акушерки, санитарки, медбратья и т. п.) из числа самих сельских жителей.

Впрочем, в условиях «великого перелома», количественный рост сельской системы здравоохранения был существенно затрудненмероприятия по созданию данной системы проводились, зачастую, бессистемно и далеко не столь активно, как на протяжении последующих лет. Сдерживающими факторами здесь выступали практиковавшееся сталинским режимом выкачивание из подвергнутой коллективизации деревни максимально возможного количества материально-финансовых средств, снабжение крестьянства и финансирование социальной сферы села по остаточному принципу. В первой половине 1930;х гг. на создание и налаживание эффективного функционирования сельских учреждений здравоохранения расходовался лишь минимум государственного и местных бюджетов, а подвергнутые узаконенному грабежу колхозы мало чем могли помочь больницам и врачам. Не следует также упускать из виду характерные для периода коллективизации социальную нестабильность и конфликтогенность, не лучшим образом сказывавшиеся на процессах складывания сельской системы медицинского обслуживания.

В итоге, в первой половине 1930;х гг. (особенно, в ходе ускоренного колхозного строительства, то есть в первой трети указанного десятилетия) во многих коллективизированных селах и станицах Юга России не существовало не только больниц, но даже амбулаторий и фельдшерских пунктов, а также ощущался острейший дефицит медперсонала. В основном действующие медучреждения концентрировались в наиболее крупных сельских населенных пунктах (особенно в районных центрах), совхозах и МТС. Данное обстоятельство объяснялось тем, что в период коллективизации представители власти заботились в первую очередь о повсеместном формировании колхозов и о выполнении ими сельхозкампаний, налогов и госпоставоксоциальные вопросы деревни отходили на второй план.

Одновременно, скудость финансирования, слабость колхозов, халатность и злоупотребления партийных функционеров и советской администрации отрицательно сказывались не только на количественном, но и качественном состоянии сельской сети медучреждений. Нехватка квалифицированного медперсонала, дефицит специально подготовленных помещений и лекарственных препаратов, средств дезинфекции, коек, постельного белья, продовольствия для больных, нередко, не позволяли оказывать своевременную и результативную помощь заболевшим или травмированным аграриям.

Задачи, выполняемые сельской системой медобслуживания, отличались определенным своеобразием в первой половине третьего десятилетия XX века. Следует констатировать, что перечень функций учреждений здравоохранения коллективизированной деревни (в том числе на Юга России) был довольно пространным. Основной массив задач, возлагавшихся в 1930;х гг. на врачей, фельдшеров, акушерок и других медработников в колхозной деревне Дона, Кубани и Ставрополья, как и всей страны, не выходил за рамки профессионального предназначения сельских эскулапов, заключавшегося в охране здоровья и самой жизни селян.

Однако, в условиях «великого перелома» одной из важнейших задач сельских медиков признавалась не столько борьба за здоровье и жизнь деревенского населения, сколько содействие организации и проведению различных сельскохозяйственных кампаний: весеннего сева, прополки, сбора урожая и обмолота, взмета зяби и сева озимых, снегозадержания, и т. д. Медперсонал в селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья, при поддержке районной администрации, работников сельских (станичных) советов, колхозных управленцев и деревенских активистов, должен был заботиться о здоровье колхозников, дабы их массовый выход из строя не тормозил бы осуществление перечисленных сельхоз-кампаний. Для этого в селах, станицах, хуторах, полевых таборах, машинно-тракторных станциях, проводились профилактические, оздоровительные мероприятия: прививки, очистка источников питьевой воды, борьба за чистоту населенных пунктов и жилищ, санитарно-медицинский контроль за пунктами приготовления пищи в колхозных бригадах, и пр.

Кроме того, представители власти обязывали медработников проводить тщательный осмотр заболевших и травмированных аграриев. В ходе осмотра медики должны были выявлять симулянтов и, тем самым, содействовать поддержанию трудовой дисциплины, столь важной в условиях сталинских колхозов, в которых материальное стимулирование производственной активности колхозников подменялось демагогией и внеэкономическим принуждением.

Наконец, еще одной специфической задачей сельских врачей, фельдшеров, лекпомов, акушерок на Юге России в первой половине 1930;х гг. являлось содействие расселению и хозяйственному закреплению красноармейцев-переселенцев. В особенности, такие задачи были актуальны для медперсонала Кубани, где располагалось подавляющее большинство «чернодосочных» станиц: 13 из 15 указанных поселений Северо-Кавказского края. После того, как сталинисты осуществили полную или частичную депортацию населения «чернодосочных» станиц и, в результате, сами же организовали здесь кризис аграрного производства, потребовались срочные меры по переброске в репрессированные населенные пункты новых работников. Такими работниками и стали десятки тысяч демобилизованных красноармейцев, которым, однако, тяжело пришлось на новых местах жительствах вследствие резко враждебного отношения со стороны уцелевших кубанцев, материально-продовольственных затруднений и неблагоприятных природно-климатических условий, способствовавших распространению эпидемий.

Медики должны были доступными и средствами помогать красноармейцам: лечить их и членов их семей, оказывать помощь в создании нормальных санитарно-гигиенических условий в разоренных «чернодосочных» станицах, бороться с распространением инфекционных заболеваний, в особенности малярии. Далеко не всегда медработники Кубани эффективно выполняли поставленные перед ними задачи, отчасти из-за того, что и сами не были свободны от неприязни к красноармейцам-переселенцам, которых они считали пособниками сталинского режима. Все же, организация медицинской помощи демобилизованным красноармейцам в определенной мере препятствовала их бегству в родные края из «чернодосочных» станиц и содействовала их хозяйственному закреплению в кубанских колхозах.

Весьма важным направлением деятельности медперсонала Юга России в 1930;х гг. являлась борьба с инфекциями и эпидемиями. Особое внимание медиков было сосредоточено на профилактических мероприятиях, то есть вакцинации, ликвидации источников и переносчиков заразы, создании здоровых санитарно-гигиенических условий в городах и селах Дона, Кубани, Ставрополья. В частности, меры по предупреждению малярии включали в себя хиниза-цию населения и проведение среди него разъяснительной работы, скашивание камыша, нефтевание и опыление ядохимикатами заболоченных территорий с целью уничтожения малярийных комаров и их личинок, устройство в жилищах сеток, пологов и занавесок, и т. п. Надо признать, что в первой половине 1930;х гг. позитивные сдвиги в борьбе с инфекционными болезнями и эпидемиями на Юге России, были не столь существеннызачастую та же малярии валила с ног довольно значительное количество сельских жителей. Срывы и упущениями в противодействии малярии и другим инфекциям были обусловлены дефицитом финансов, лекарств и материалов, нехваткой, халатностью и злоупотреблениями медперсонала. Наиболее же важной причиной отсутствия прочной защиты от инфекционных болезней являлась дезорганизация аграрного производства и всей жизни деревни. В этих условиях наблюдалось повсеместное физическое и психологическое ослабление крестьянства в результате систематического недоедания и прямых голодовок (а также из-за сильнейших стрессов), что превращало сельских жителей в легкую добычу разнообразных инфекций.

Особым направлением деятельности по оздоровлению сельского населения Юга России, являлась организация санаторно-курортного лечения колхозников. В конкретно-исторических условиях 1930;х гг. комплекс мероприятий по санаторно-курортному лечению населения Советского Союза имел не только собственно медицинское, но еще и отчетливо выраженное социально-политическое значение. Доступ к такому лечению предоставлялся, в первую очередь, представителям «социально-близких» большевикам слоев и групп, то есть рабочим, служащим, а уж затем крестьянам. В итоге, увеличение представительства хлеборобов на курортах и в санаториях стимулировало среди них просоветские настроения, в некоторой мере содействовало укреплению социальной базы большевистского режима в деревне. Данное обстоятельство повышало актуальность направления жителей колхозной деревни как всего СССР, так и Дона, Кубани, Ставрополья на курорты и в санатории.

Сталинская модернизация 1930;х гг. и, в частности, такой ее важный компонент, как форсированное колхозное строительство, ознаменовалась некоторыми переменами в сфере организации и проведения санаторно-курортного лечения советских граждан. Коллективизация изменила социальный статус земледельцев в глазах большевиков и тем облегчила им доступ на курорты и в санатории. Колхозники уже не рассматривались как «мелкобуржуазные элементы», каковыми большевики считали крестьян и получили возможность в больших количествах, чем крестьяне доколхозной деревни, проходить курс санаторно-курортного лечения. К тому же, в коллективизированной деревне появились предприятия и учреждения, которые могли оплачивать дорогостоящее лечение на базах отдыха: это были коллективные хозяйства и кассы общественной взаимопомощи колхозников (КОВК). Кроме того, отдельные коллективные хозяйства и КОВК на собственные средства создавали дома отдыха, в которых восстанавливали силы колхозники.

Источники не позволяют говорить о том, что в 1930;х гг. численность сельских жителей, побывавших на курортах и в санаториях, превзошла уровень предшествующего десятилетия. Основной позитивный импульс коллективизации в отмеченной сфере медицинской помощи заключался, на наш взгляд, в том, что в 1930;х гг. впервые была создана возможность для сельских жителей (в том числе Юга России) пройти курс санаторно-курортного лечения. Другое дело, что воспользоваться такой возможностью удавалось немногим в связи с предпочтениями большевиков, а также организационно-хозяйственной слабостью и бедностью множества коллективных хозяйств и КОВК, что, в свою очередь, было во многом обусловлено дискриминационной по своей сути социальной и аграрной политикой сталинского режима.

Полагаем, что содержание и выводы настоящего исследования могут иметь определенное значение при разработке и реализации оптимального варианта модернизации социальной сферы постсоветской деревни, пребывающей ныне в далеко не лучшем состоянии. На наш взгляд, результаты анализа осуществленных в 1930;х гг. мероприятий по формированию и налаживанию функционирования сети учреждений социальной помощи и здравоохранения в коллективизированных селах и станицах Дона, Кубани, Ставрополья, позволяют разработать ряд практических рекомендаций, небесполезных в современных условиях. Среди таких рекомендаций особо выделим следующие: Во-первых, правительственным органам, а также местному руководству на Юге России следует уделять намного более пристальное внимание вопросам здравоохранения и социального обеспечения на селе, памятуя о том, что без решения таких вопросов невозможно не только наладить эффективное функционирование аграрного сектора, но и сохранить российскую деревню, дальнейшее вымирание которой будет иметь, без преувеличения, трагические последствия для нашей страны.

Во-вторых, следовало бы в законодательном порядке возложить на владельцев негосударственных сельскохозяйственных предприятий и объединений обязанность за счет собственных средств обеспечивать социальное и медицинское обслуживание своих работников, что позволит не только улучшить заботу о крестьянах, но и будет в полной мере соответствовать общественным представлениям о социальной справедливости.

В-третьих, необходимо активизировать деятельность федеральных и муниципальных властей по материально-бытовому обеспечению медицинских специалистов, прибывающих для работы на селе (отрадно, что об этом говорил председатель правительства Российской Федерации В. В. Путин).

В-четвертых, целесообразно было бы за счет федеральных и местных ресурсов увеличить финансирование мероприятий на санаторно-курортное лечение сельских жителей, особенно многодетных матерей и детей.