Экономические последствия запретительной системы 1811 г

«Положение о нейтральной торговле на 1811 год», проведенное Сперанским, было не просто протекционистским, но прямо запретительным мероприятием по отношению к полуобработанным продуктам и фабрикатам. Оно, конечно, стояло в связи с тем основным мотивом русской торговой политики, который выступил с особой ясностью в конце XVIII в. и который продолжал определять нашу торговую политику до конца XIX в. — с мотивом охраны платежного баланса и поддержания курса денег.

Как мера запретительная, это «Положение о нейтральной торговле», помимо тех политических последствий, на которые я указывал, а именно — обострения отношений с номинальным союзником России Францией и последующей войны с ней — должно было иметь для России ряд невыгодных экономических последствий. Несомненно, что в такой стране, как Россия, стране со слабо развитой промышленностью, но уже с известной степенью развития обмена, вытекающего из определенных потребностей населения, это «Положение» должно было повести к повышению цен, отяготительному для всего населения.

По словам одного из современников, «жителей России можно было разделить на 3 категории: самая обширная, составляющая около 99% населения, — это люди, которые принуждены платить двойные и тройные цены за такие предметы, которые, если и не составляют предмет естественной необходимости, то путем долгой привычки вошли во всеобщую нужду; вторая категория, очень малочисленная, состоит из тех лиц, которые, будучи в сношениях с контрабандистами, умеют добыть такие товары за дешевую цену и держать это в секрете, и, наконец, третью представляют спекулянты — монополисты, которые, зная, что спрос на их товары значительно превышает предложение, назначают произвольные цены и наживаются на счет потребителей, отданных им в жертву»¹.

Министр финансов Д. А. Гурьев в 1813 г. сделал расчет, касающийся торговли сукнами, но иллюстрирующий вообще потери страны от запретительной системы: «…сукон в России расходилось до 50 тыс. аршин в год. По ценам 1812 г. оно продавалось от 40 до 45 руб. ассигнациями за аршин. Между тем, если бы привоз сукон был дозволен с пошлиной в 5 руб. ассигнациями (25% ad valorem), то аршин заграничного сукна стоил бы 20 руб., все же количество расходуемого сукна обошлось бы потребителям только в 10 млн руб., а казна получила бы с этого количества таможенный сбор в 1 ½ млн руб. Обыкновенного сукна привозится до 2 млн аршин в год и оно стоит средней ценой по 12 руб., следовательно, на эту статью население России расходует 24 млн руб.; если же эти сукна разрешить к привозу, с пошлиной по 1 руб. с аршина, то они обойдутся не дороже 5 руб. аршин, включая пошлину, а все их количество, потребляемое в России, — 10 млн; сверх того, казна получила бы с них таможенной пошлины до 2 млн. Таким образом, при разрешении привоза сукон с пошлинами, далеко не низкими, — частные люди выиграли бы всего до 24 млн, а правительство — до 4 ½ млн руб. в год. В такой же пропорции, по мнению графа Гурьева, уменьшились бы издержки партикулярных людей и возросли казенные доходы и при дозволении к привозу шерстяных и бумажных товаров. Кроме того, от недостатка сукон на российском рынке сильно страдала азиатская торговля, от которой Россия всегда получала такие большие выгоды. До 1810 г. китайцам продавалось по 60 тыс. кусков сукна, а в 1808 г. это количество упало до 8 тыс.^[1]

Граф Гурьев доказывал, что и то соображение, будто бы все деньги, переплачиваемые за запрещенные товары, остаются в России — несправедливо: значительная часть из них остается в руках иностранцев, которые имеют в России запасы от прежнего привоза или же находят способы водворять эти товары в Россию путем контрабанды. Запретительная система, по мнению министра финансов, оказывает вред и внутреннему производству, отнимая у промышленников всякое побуждение к соревнованию и к усовершенствованию изделий и возбуждая промышленную спекуляцию. Затем, как большей частью самый бдительный надзор недостаточен к пресечению контрабанды, усиливающейся по мере возвышения цен, и вся польза для внутренней промышленности, ожидаемая от запрещения, по мнению графа Гурьева, обращается на тайнопровозителей, то государство сугубо теряет, платя вдвое и втрое за необходимые для него товары и не успевая вовсе распространить или усовершенствовать собственные фабрики"¹.

Из приведенного расчета видно, в какой мере запретительная система была нерациональна не только с точки зрения потребительских интересов, но и с точки зрения финансового (фискального) интереса — интереса извлечения доходов путем таможенного обложения.

Здесь следует отметить вот что. Наша эпоха запретительных мероприятий конца XVIII и начала XIX вв. любопытна в том отношении, что она характеризуется расхождением и борьбой между двумя государственно-хозяйственными мотивами, влияющими на торговую политику: между мотивом фискальным (получением доходов от таможенного обложения) и мотивом денежно-политическим (стремлением влиять в нашу пользу на платежный баланс), вызывавшим запретительные меры, и действие которого решительно противоречило фискальному интересу.

Из создавшегося положения вытекал вывод о необходимости смягчения запретительной системы.

• [1] Письмо графа Ю. П. Литта к неизвестному лицу в делах Департамента внешнейторговли. Цит. по: Лодыженский К. Н. История русского таможенного тарифа. СПб., 1886. С. 170—171 [2-е изд.: Челябинск: Социум, 2005. С. 178—179].