Мотивы благотворительности. 
История благотворительности в россии. 
Москва и московская пресса конца хiх века

Мотивы благотворительности — один из ключевых вопросов. В ряде разделов уже приходилось обращать на него внимание. Так, уже констатировано, что большое количество анонимных пожертвований говорит о том, что на первом месте в деле благотворительности стояли сугубо религиозные мотивы — исполнение долга верующего человека. Однако некоторые благотворители подробно указывали, во имя чего совершены их пожертвования, благодаря чему можно догадываться о двигавших ими мотивах. К сожалению, таких случаев всего 110. Однако это случайная выборка и данные ее могут несколько конкретизировать сделанные ранее наблюдения.

Наиболее многочисленной является передача сумм на помин души (72), с указанием имени, за кого следует молиться. Показательно, что в ней всего семь случаев приходится на подписную благотворительность, остальные случаи анонимны, при этом указаны имена тех, кого следует поминать. При этом 21 пожертвование передано в пользу церкви, шесть — в пользу неимущих, о бедственном положении которых сообщали газеты. Остальные десять предназначались погорельцам, пострадавшим от неурожая в России, голодающим Индии, греческим семьям, пострадавшим в ходе греко-турецкой войны и т. д. Девять пожертвований было совершено во здравие. Они полностью анонимны и также содержат имена лиц, за которых следует молиться. Восемь совершено в пользу храмов, одно — в пользу бедных.

Можно сказать, что передача средств на помин души и во здравие носила адресный характер. Лица, ее совершившие, рассчитывали, что адресаты пожертвований будут молиться за тех, чьи имена фигурировали в записках.

Особое место среди мотивов благотворительности занимает увековечение памяти тех или иных лиц, событий и т. п. На их долю приходится 32 пожертвования. Причем 11 было совершено в память манифеста 19 февраля 1861 г. Восемь из них совершены студентами и одно подписано как «неизв.». Обращает на себя внимание пожертвование 5 руб., совершенное К. и О. Коноваловыми на строительство в Москве храма в ознаменование 19 марта 1861 г.^[1] Остальные пожертвования переданы для увековечения памяти деятелей культуры. При этом, как уже говорилось, 70 пожертвований было прислано на строительство памятников.

Судя по маленькому числу подписных пожертвований, мотив тщеславия был далеко не превалирующим. Примечательно, что не выявлено ни одного случая увековечения собственного имени путем пожертвований. Все они передавались либо без указания того, чтобы капиталам, стипендиям, заведениям и т. д. присваивать чье-либо имя (и эту решение брала на себя организация-получатель), либо передавались с целью увековечения памяти родственников, друзей, сослуживцев и т. д.

Впрочем, полностью мотив тщеславия сбрасывать со щитов нельзя. Известны случаи, когда жертвователи куражились, прежде чем совершить передачу сумм. Так, некий купец потребовал, чтобы московский городской голова Н. А. Алексеев поклонился ему в ноги, и только после этого совершил пожертвование¹. В то же время необходимость поддержания определенного общественного реноме, желание быть не хуже других, также подвигала некоторых жертвователей передавать суммы на благотворительность.

Ярким примером этого стала история с С. Т. Морозова: только узнав, что его двоюродный брат, М. А. Морозов, пожертвовал 27 000 руб., он согласился войти в попечительный совет Музея изящных искусств^[2][3]. Надо сказать, что И. В. Цветаев, организуя музей, умело использовал фактор общественного мнения. В общем-то, и Ю. С. Нечаев-Мальцев в какой-то степени оказался «в ловушке», правда, не по вине И. В. Цветаева, а великого князя Сергея Александровича: «Великий князь принял Юрия Ст[епанови]ча с особенным вниманием… и в шутливой форме извинился перед ним за то, что, лишь по слухам зная о намерении Нечаева-Мальцева подарить Музею каменные фасады, доложил о том Государю… „Что мне с вами делать, ваше высочество, — засмеялся в ответ Ю[рий]Степанович]. — Теперь уже надо делать, так как Вы уже об этом сказали государю. Поищем теперь камушка получше“. И с этой минуты отдался мысли о фасадах»^[4].

Как представляется, необходимость соответствовать общественному мнению толкала и Н. И. Пастухова, непримиримого врага филантропии (каким он выглядит на страницах «Московского листка») участвовать в благотворительности. То же, наверное, относится и к первым лицам города. Например, московский городской голова К. В. Рукавишников, при котором открылись попечительства о бедных, сам был крупнейшим благотворителем. В частности, его семья стояла у истоков попечения о детях преступников, беспризорников и т. д. Речь идет о легендарном Рукавишниковском приюте, который стал предтечей советской системы А. С. Макаренко^[5].

Впрочем, нетрудно заметить, что вопросы имиджа относятся к крупной благотворительности. А вот в мелкой мы можем наблюдать более сложную и интересную ситуацию. Выявлено 2002 пожертвования, подписанные либо инициалами, либо ничего не говорящими посторонним именами. Например, Василий С., В. Ф. А. и т. п. Эти пожертвования вполне могут быть отнесены к анонимным, с тем лишь замечанием, что они допускают, пусть и слабую, но все-таки возможность отождествления.

Только сам жертвователь по такой подписи может узнать себя. Для чего же тогда она ставилась? Подписи инициалами достаточно, чтобы убедиться: дошло ли пожертвование или нет и… почувствовать свое участие в общественно важном беле! Пожертвования, подписанные инициалами, могут показывать стремление людей чувствовать себя соучастниками общего дела. Они ярко свидетельствуют о развитии гражданственности среди населения пореформенной России.

• [1] От конторы «Русских ведомостей» с 1 января по 29 февраля // Русские ведомости.03.03.1896. № 62.
• [2] Бурышкин П. А. Москва купеческая. М., 1991. С. 153.
• [3] И. В. Цветаев создает музей. М., 1995. С. 76.
• [4] И. В. Цветаев создает музей. М., 1995. С. 93.
• [5] Старикова Л. М. Рукавишниковский приют // Московский журнал. История государства Российского. 2007. № 5. С. 13—19.