Бумажные волны. 
Большие циклы конъюнктуры. 
Избранные работы

В заседании 16 мая Временное правительство решило увеличить эмиссионное право государственного банка на новых 2 млрд руб. На денежный рынок, таким образом, будет выброшено еще 2 млрд руб. Бумажные волны на рынке растут. Шелест кредиток усиливается, а печатный станок продолжает работать.

Когда мы вступали в войну, в обращении было 1630 млрд руб. кредитных билетов. На 1 декабря 1916 г. их было уже 8383 млрд руб. Теперь количество бумажных денег превосходит 13 млрд руб.

Всякому понятно, какая огромная ноша, какая ужасная тяжесть легла на рынок. Эта тяжесть увеличивается еще тем, что количество товаров на рынке за время войны сильно сократилось. Следовательно, несоответствие между количеством бумажных денег и товаров усилилось. Покупательная сила рубля упала. Она упала уже более чем на половину своей ценности и продолжает падать.

Товарные цены возросли и продолжают расти. Стоимость войны возрастает. Дороговизна жизни усиливается.

Эта дороговизна заставляет массы населения изнывать под своей тяжестью и кричать о помощи. И мы знаем, что после революции мы вступили в полосу повышения заработной платы, в полосу повышения жалованья солдатам и служащим, в полосу требований повышения пайков и т. д.

Но все это вместе усилило расходы государства. Нужда государства в деньгах естественно и сильно возросла. Государственная власть ходом вещей ставится перед вопросом: где же взять эти деньги?

Для нас существуют три, и только три, пути: те или иные налои, займы и новые выпуски бумажных денег. Четвертый путь — продажу государственных имуществ, рудников, лесов и т. п. — мы в счет не принимаем: это уже последнее перед банкротством средство, отчаянное средство, и оно далеко не всегда может быть проведено в жизнь. Остаются упомянутые три пути.

Но старые налоги в своем поступлении за время войны сильно ослабели и не играли сколько-нибудь значительной роли при современном необычайном и многомиллиардном бюджете. Новые налоги на неимущие массы было бы неразумно и бессмысленно останавливать. А новые налоги на имущие классы, например решительное ограничение военных прибылей, до сих пор не проверены. Займы проходят не в достаточной мере успешно.

И вот государственная власть сталкивается с необходимостью прибегать снова и снова к печатному станку, снова и снова вздымать волны бумажных денег. Народнохозяйственный оборот продолжает ненормально вздыматься, в буквальном смысле слова «пухнуть» .

Совершенно ясно, что мы стоим в каком-то замкнутом волшебном круге. Мы выбрасываем бумажные миллиарды и поднимаем товарные цены. Но подъем цен приводит к требованию новых бумажных миллиардов, и мы выбрасываем их снова…

Мы стоим в этом волшебном круге и все, поголовно все, кричим: довольно, довольно «бумажного разврата», пора поставить финансовую политику государства на разумные основания. Мы кричим, а жизнь делает свое дело, финансовую политику никак не удается поставить на разумные основания, и бумажные волны продолжают усиливать свой грозный прибой. Они грозят поглотить нас, привести к полному финансовому краху, к катастрофическому разложению всего денежного обращения и народнохозяйственного оборота.

И так будет продолжаться до тех пор, пока мы не перейдем от словесной к действительной борьбе за возможно более рациональную политику.

От колебания и разрушения денежного и вообще народнохозяйственного оборота всего более страдает в сущности демократическая масса. Вот почему демократия должна глубоко понять и почувствовать, что денежный оборот — это не только дело «банкиров» и не только «банкиров» касается. Демократизация должна осознать, что борьба за разумную финансово-экономическую политику есть прежде всего ее задача и касается ее интересов.

Но что же можно сделать в этом направлении? Государству нужны деньги, и нужда его в них возрастает. Пока продолжается война, нужда эта особенно велика и настоятельна. И вот из сказанного выше ясно, что для правильной финансовой политики государство должно получать средства не от печатного станка, а иными путями.

Демократия и должна добиваться, чтобы государство напрягло свои силы и перешло на эти иные пути. Имущие классы не в достаточной мере энергично поддерживают займы. Это объясняется отчасти бедностью капиталами нашей страны. Но есть и другая причина. Займы дают высокий процент. Но очевидно, что другие виды помещения капиталов дают еще высший процент и нет достаточно сильного желания прийти на помощь государству. Однако имущие классы должны, обязаны это сделать. Иного выхода нет. Это нужно раз и навсеща усвоить. И если они не хотят сделать это добровольно, остается прибегнуть к государственному принуждению. А этот путь приводит нас к решительному срезанию доходов имущих классов путем налогов и ограничения их прибылей. Когда государственное принуждение проникает во все поры жизни, когда родина требует величайших жертв, когда трудовые массы умирают ради свободы, какой же разговор может быть о том, где выгодно и где невыгодно помещение капиталов, какой разговор может быть о свободном усмотрении капиталистов.

Мы полагаем, что ограничение предпринимательских прибылей на капитал толкнет его и в займы, так как с ограничением предпринимательских прибылей ослабеет и относительная невыгодность помещения капиталов в займы.

К поддержке государственных финансов должны быть привлечены, далее, и прочие капиталы, как, например, монастырские. И они должны пойти в займы. Если же добрая воля монастырей окажется, как оказывалась ранее, слабой, государство обязано прибегнуть и здесь к принуждению, вплоть до конфискации тем или иным путем. Нам кажется, что при современном уровне народного правосознания и при современном тягостном положении страны такая решительная мера вполне возможна и не встретит противодействия масс. Религиозность народа в конце концов не нуждается в том, чтобы у монастырей скоплялись большие капиталы.

Что касается поддержки со стороны демократии, то она может выразиться в двух формах. Прежде всего демократия по мере своих сил должна поддержать займы и те средства, которые она благодаря тому же обилию денег в обращении несет в сберегательные кассы и другие кредитные учреждения, она должна направить в займы. Эти средства по сравнению с задачами недостаточны. Но они все-таки есть, растут и могут оказать некоторую поддержку. Так. вклады в сберегательные кассы с октября 1914 г. по октябрь 1916 г выросли с 1699 млн руб. до 3458 млн руб.

Затем демократия должна понять и усвоить, что всякий сбереженный рубль сокращает давление бумаги на рынке и поддерживает устойчивость и рубля, и рынка вообще. Вот почему вторая помощь со стороны народа самому себе же заключается в возможности большей экономии и бережливости.

Призыв к бережливости народа, который вел полуголодное существование, который и теперь не в состоянии ввиду недостатка предметов необходимости удовлетворить даже основные потребноста, звучит странно. Доселе он исходил из уст буржуазных экономистов, которые видели в этом часто путь улучшения положения масс. Смешно думать, что путем бережливости массы, все массы и всегда, могут прийти к лучшей жизни.

И, однако, мы призываем к этому массы, тех из них, кто может теперь, когда на рынке мало предметов необходимости, когда на нем изобилие денег и эти деньги легко могут тратиться, следовательно, на нужды второго и третьего порядка. Мы не призываем народ голодать и не ставим бережливость на первый план в борьбе с финансовым расстройством. Но мы идем по пути собирания всех, даже мелких, средств в этой борьбе. Только таким путем, только путем решительного напряжения и объединения всех сил можно что-либо сделать.

Указываемые нами пути борьбы неновы. О них уже говорили. Но о них необходимо напоминать. И необходимо же, наконец, от слов перейти к действию.

Воля народа. 1917. 20 мая