Реакционный поворот. 
История германии с конца средних веков

В то же время среди буржуазных партий наметился реакционный поворот. Великий крах, отбросивший первую тень уже на выборы в рейхстаг 1874 года, принял колоссальные размеры. После кратковременного опьянения новая империя в страшных муках похмелья поняла, что это значит, — в качестве равносильной державы конкурировать на мировом рынке.

Крупная промышленность благодаря бессмысленному перепроизводству в годы грюндерства испытывала тяжелый кризис сбыта; она требовала охранительных пошлин, чтобы обеспечить на внутреннем рынке высокие цены и тем вернее справиться с иностранными конкурентами, продавая товары за бесценок. Соотечественники должны были подвергаться кровопусканию, чтобы можно было дешевле сбывать избыточные продукты другим нациям. Но в то же время и крупные землевладельцы, которые до того времени были пламенными фритрэдерами, начали требовать охранительных пошлин, потому что земельная рента начала понижаться вследствие переполнения германского рынка мясом и хлебом; оно было в свою очередь результатом развития, средств сношений, для которого капитализм создавал тепличную обстановку. Бисмарк был и крупным землевладельцем, и крупным промышленником и потому питал глубокое сострадание к раздирающей сердце нужде обоих классов. Но, как у великого государственного человека, у него были еще и свои особенные заботы. Пять миллиардов военного вознаграждения были промотаны самым легкомысленным образом, и финансовая нужда угрожающе стучалась в ворота новой славной империи. Правительство должно было изыскать новые источники налогов, — такие источники, которые давали бы больше средств и которых в то же время рейхстаг не мог бы приостановить по своему усмотрению. К этой цели вели косвенные налоги на предметы потребления масс, таможенные пошлины финансового значения, национализация крупных отраслей промышленности и путей сообщения.

Таким образом Бисмарк пришел к реакционной финансовой, налоговой и таможенной политике. Но его злосчастие заключалось в том, что эту политику сначала нельзя было проводить с реакционными партиями. Правда, вновь подтверждая старую поговорку, —"милые бранятся, только тешатся", — он быстро сошелся с юнкерами, которые из-за его капиталистической экономической политики начали было против него злобно-клеветнический поход. Но с центром, который вообще пошел бы навстречу, он из-за пресловутого культуркампфа все еще не мог сблизиться. Ни центр не мог разом дать прощение этому «Диоклетиану, гонителю христиан», как он называл Бисмарка, ни Бисмарк не мог просто пойти в Каноссу, от чего он наперед так хвастливо отказывался. В свое время эти хорошие люди должны были сойтись, но пока что у Бисмарка были все основания сделать опыт: не согласятся ли либералы, пожертвовавшие ему своими политическими идеалами, вступить в торг и о своих материальных интересах.

Несомненно, либеральная буржуазия находилась в очень тяжелом положении. Крупная промышленность отвратилась от нее; мелкобуржуазная свита, которая под тяжелыми ударами краха начала обращаться к антисемитизму, к этому «социализму дураков», ускользала из-под ее влияния, а только что прозревшие юнкера с особенным негодованием обрушивались на закоснелых грешников. При таких обстоятельствах было вообще отчаянно трудной задачей высоко держать знамя капиталистической свободы, — сказка о тысячелетнем блаженном царстве свободной торговли, в виду многочисленных развалин, оставленных периодом ажиотажа, была в конец убита и уничтожена. Судорожные усилия фритрэдерской буржуазий отрицать великую катастрофу и представлять дело таким образом, будто бы позорнейшие спекуляции были «самыми чистыми делами», менее всего могли восстановить ее упавший престиж.

Тем не менее ее игра еще далеко не была проиграна. По сравнению с реакционной экономической политикой Бисмарка она все же представляла исторический прогресс и постольку могла бы рассчитывать на поддержку рабочего класса, который дал бы ей куда более прочную опору, чем мятущаяся мелкая буржуазия. Ей незачем было при этом делать какие-либо уступки «социалистическим утопиям»; ей не пришлось бы даже вступать в тактическое соглашение с рабочим классом, который ради себя самого, а не ради прекрасных глаз буржуазии выступал против реакционных планов ограбления масс. Требовалось только одно: чтобы она из слепой ненависти к социалистам не лишила самой себя единственной возможности оказать победоносное сопротивление реакционному повороту Бисмарка.

Конечно, у социал-демократии тогда еще не было такой силы, как в настоящее время; но она быстро вырастала и оказывала на массы нации достаточное влияние для того, чтобы поднять их против благородного замысла содрать с них шкуру. Правда, на выборах 1877 Года было избрано только двенадцать Социал-демократических депутатов, но было подано почти полмиллиона социал-демократических голосов. И каждый новый день доставлял ей новых приверженцев.

Сначала могло казаться, что буржуазия, наконец-то, будет действовать, как следует. Рейхстаг еще раз отклонил растяжимый параграф, который должен был войти в уголовное уложение в качестве исключительного закона против социал-демократии, — отклонил, несмотря на то, что министр Эйленбург на случай отклонения угрожал «саблей, которая рубит, и ружьем, которое стреляет». В 1877 году националлибералы потеряли на выборах в рейхстаг до 20 мандатов, которые достались консерваторам, но тем не менее все еще нельзя было создать в рейхстаге протекционистское большинство. Около святок 1877 года Бисмарк еще раз вступил в переговоры с вождем национал-либералов фон-Беннигсеном, но опять безрезультатно. То, что Бисмарк предлагал национал-либералам, было для них слишком мало, а то, чего он требовал от них, было для них слишком много. Им предоставлялось ввести в министерство одного или несколько статистов, но зато они должны были вотировать табачную монополию и целую кучу таможенных пошлин финансового значения, — без всяких «конституционных гарантий», без какой бы то ни было защиты жестоко суживаемого таким образом бюджетного права парламента. Им предоставлялась за это видимость участия в политической власти, но у них отнималось действительное участие в ней, поскольку оно вообще еще оставалось за национал-либералами. Это было слишком жестокое для них требование.

Но тем более не в интересах либеральной буржуазии было насильственными мерами ошеломлять рабочий класс. Однако, так как сама она в глубине сердца содрогалась от своей оппозиции Бисмарку, то она рассчитывала усилиться, яростно обрушившись на социал-демократию: тактика, за которой навсегда останется выдающееся место среди исторических глупостей прошлого века. Прогрессисты сыграли в этом отношении даже более выдающуюся роль, чем национал-либералы. Беннигсен никогда не шел по этому пути так далеко, как прогрессистский вождь Евгений Рихтер, который объявил борьбу против реакционной экономической политики Бисмарка делом второстепенным, а борьбу против сознательного пролетариата главным делом, и вел эту борьбу оружием современного Имперского Союза^[1].

Хитроумие этой самоубийственной политики заключалось в том, что либеральная буржуазия по справедливости была уверена, что рабочий класс станет вести борьбу против реакционной экономической политики; но она совершенно неправильно предполагала, что неистовыми выпадами против «партии переворота» она сумеет вкрасться в доверие «верхов». Бисмарк без труда справился с таким хитроумием. С того времени, как его переговоры с Беннигсеном окончились неудачей, он высматривал случай для какого-нибудь маневра по образцу бонапартовского плебисцита, для того, чтобы нагнать страху и под его подавляющим и спутывающим впечатлением добиться послушного большинства в рейхстаге.

Этот случай представился, когда и мая 1878 года подмастерье-жестяник Гёдель на бульваре «под липами» в Берлине выстрелил в проезжавшего императора из пистолета, отличавшегося от действительно смертоубийственных орудий тем редкостным, но безобидным свойством, что он стрелял вкось: по данной под присягою экспертизе одного придворного оружейника на протяжении девяти шагов пуля попадала одним футом выше и одним же футом левее, чем следует. Получив по телеграфу известие об этом маленьком происшествии, все историческое значение которого было бы достаточно исчерпано, если бы в полицейской хронике газет о нем упомянули в трех строчках, Бисмарк послал из Фридрихсруэ телеграфный ответ: исключительный закон против социал-демократии. Вместо того, чтобы объявить это высоко-политическое требование плохой шуткой, которая была в особенности неуместной, в виду того печального факта, что Гёдель, являясь жертвой капиталистического хозяйства, своей курьезной стрельбой хотел обратить внимание общества на свою интеллектуальную, моральную и физическую нужду, — вместо этого весь либерализм предпочел до последних пределов раздуть это жалкое начало жалкой бессмыслицы.

Все либеральные газеты то отдавались восторгам по случаю «чудесного спасения императора», то предавались глубокомысленным размышлениям на тот счет, что испорченный пистолет Гёделя чуть-чуть «не повернул всю мировую историю». В действительности «чудесной» была только та самоотверженность, с какой либералы поспешили дать «всемирной истории» как раз тот поворот, к какому на их пагубу вел Бисмарк. Либералы превосходно знали, что это мнимое покушение, как однажды заявил даже Беннигсен, в худшем случае представляло «глупую выходку негодного парня»; им превосходно было известно, что Бисмарк прежде всего стремится к тому, чтобы их самих прижать к стене; приложив к делу небольшое количество энергии и ума они сумели бы разорвать те силки, которые Бисмарк расставлял на них; но они вместо всего этого подняли вокруг дела Гёделя адский шум, который должен был пойти на пользу замыслам Бисмарка. Раздуть Гёделя в какого-то страшного Люцифера — это было наилучшим средством для того, чтобы подготовить новое покушение и создать в широких кругах народа настроение, которое вследствие повторного покушения должно было дойти до полного безумия.

В виду этого не приходится придавать какого-нибудь значения тому обстоятельству, что либеральные фракции рейхстага отклонили первый законопроект против социалистов; да и это свое отклонение они мотивировали таким образом, что прокладывали дорогу новому и еще более опасному закону о социалистах. Беннигсен полагал, что даже существующее законодательство еще не использовано до последних границ допустимого. Но если он в своих заявлениях все же обнаружил некоторый проблеск понимания исторической роли современного рабочего движения, то Евгений Рихтер и на этот раз перековырял его; этот несчастный опять выступил со своей навязчивой идеей, от которой не мог отделаться до конца дней своих: германская социал-демократия, по его мнению, «искусственный продукт» правительства, и только потому еще может влачить существование, что реакционное законодательство о печати и союзах не применяется против нее с достаточным искусством. Понятно, что Бисмарк легко мог справиться с такими ограниченными противниками.

Ему не пришлось даже трудиться выдвигать толпы провокаторов, которым вскоре предстояло создать нечто незаурядное по части фабрикации покушений. Не прошло и месяца, как буржуазный Герострат, д-р Карл Нобилинг, сделал серьезную попытку убить императора, который при этом был тяжело ранен. Семя либеральных фантазий начало давать ростки, и либеральные партии потерпели крушение в той буре, которую они в самоубийственной глупости сами накликали.

Тщетно старались они унять эту бурю, принеся ей в жертву последние остатки самоуважения: некоторые из их вождей торжественно возвестили, что теперь они готовы провести какой угодно исключительный закон. Бисмарк отнюдь не страдал политической сантиментальностью. Он ковал свое железо, пока оно было горячо, и распустил рейхстаг, на словах — для того, чтобы избиратели спасли отечество, которому угрожает убийство императора, на деле — для того, чтобы они дали ему большинство, готовое осуществить его реакционные планы и принудить к молчанию опаснейшую противницу последних, социал-демократию.

• [1] Имперский Союз для борьбы с социал-демократией возник, как объединениенескольких предпринимательских организаций; борьбу против социал-демократиион вел рассылкой агитаторов, подготовкой материалов и статей для газет, обработкойдепутатов и т. д. Правдивость материалов, статей, информации о рабочем движениии т. д. была такова, что Союз по справедливости заслужил название «Имперского Союзалжи». И. С.