Художественно-поэтическая функция: художественный мир и поэтика народного слова в сказках Салтыкова-Щедрина

Многие русские писатели признавали у сказочного вымысла серьёзное значение: в сказках всегда повествуется о чём-то невероятном, невозможном в реальной жизни. Однако фантастический вымысел включает в себе «идею обыкновенную и натуральную», то есть в вымысле и есть правда. Великий русский учёный М. В. Ломоносов писал, что благодаря фантастическому вымыслу «обыкновенная и натуральная идея», то есть жизненная правда, выражается «сильнее», чем повествование велось бы без вымысла.

В.И. Даля в словаре определяет сказку как «вымышленный рассказ, небывалая и даже несбыточная повесть, сказание» и приводит в качестве примера несколько пословиц и поговорок, связанных с этим фольклорным жанром. «Либо дело делать, либо сказки сказывать. Сказка складка, а песня быль. Сказка складом, песня ладом красна. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Не дочитав сказки, не кидай указки. Сказка от начала начинается, до конца читается, а в серёдке не перебивается.» Из этих пословиц очевидно: сказка продуктом народной фантазии — «складное», яркое, интересное произведение, имеющее определённую целостность и особое значение.27.

При анализе особенностей народной духовной жизни можно встретить такое понятие как соборность, отражающееся и в сказках. Соборность представляет собой единство дела, мысли, чувства, в сказках противостоит эгоизму и жадности. Труд выступает не как повинность, а как праздник. Практически все народные сказки, олицетворяющие радость труда, кончаются одной и той же присказкой: «Тут на радостях все они вместе в пляс-то и пустились…», в сказках «Коняга», «Повесть как мужик двух генералов накормил» М. Е. Салтыков-Щедрин изображает эксплуатацию мужицкого труда.

В народной сказке отображаются такие нравственные ценности народа, как: доброта, как жалость к слабому, которая торжествует над эгоизмом и проявляется в способности отдать другому последнее и отдать за другого жизнь; страдание как мотив добродетельных поступков и подвигов; победа силы духовной над силой физической. Воплощая эти ценности в основу сказки, смысл её становится глубоким, несмотря на наивность ее назначения. Художественный мир сказок М.Е. Салтыкова-Щедрина впитал эти особенности народного творчества.

Писатель отчасти продолжает романтические традиции (двоемирия), построенные на непрерывной игре условного мира с настоящим. Аллегоричность текста разрушается при помощи обильных конкретных реалий, эзопов язык начинает жить своей, независимой от задач автора жизнью. Следуют отметить, в сказках в большинстве случаев сарказм только соседствует с романтической иронией, но в сказках М.Е. СалтыковаЩедрина господствует над ней.

В фольклоре писатель взял за основу не только привычные для национального сознания образы, но и обычное для фольклора распределение этических черт между персонажами заменяется у него созданием психологического портрета (Баран-непомнящий с его «внезапной жаждой бесформенных чаяний» в сказке «Баран-непомнящий», Ворон-челобитчик с его изболевшим по правде сердцем, даже простодушный Чижик с его непритязательными мечтами в сказке «Ворон-челобитчик»).

М.Е. Салтыков — Щедрин плодотворно использует фольклорную сказочную традиции. В народной сказке каждое животное вызывало у людей свой ряд впечатлений, и это разрабатывалось в вариантах сказки её разными исполнителями. Например: прозвища лягушки связывались со звуками, производимыми ею в воде: «на воде рокотуха», «жабка-скрякотушка», «лягушка-квакушка», «на воде балагта». Зайчик возбуждал зрительные впечатления: «зайка-белянка иванов сын», «зайчик-пoбегайчик», «зайкапоплутайка».

Образы медведя и волка часто сопровождаются такими прозвищами, как: «при берлоге валень», «лесной гнёт», «всех давишь». Образ лисы обрёл оценочные характеристики: «лисица-красавица», «лисичка-сестричка» и др.

Нельзя не обратить внимания на образ медведя: почти во всех сказках медведь одурачен и высмеян. Такая традиция изображения медведя заметна во многих русских народных сказках: «Медведь и старуха», «Кот и дикое животное», «Медведь учится плотничать», «Мужик, медведь и лиса»… В сказках глупее медведя может оказаться, пожалуй, лишь волк.

Народная издёвка над зверем, может быть, вызвана утратой тотемного культа. Возможно, не случайно у восточных славян была распространена «медвежья потеха». Она представляет собой драматизированное увеселение, гротескное глумление над обрядами прошлого, как известно, нравилась эта забава и царю Ивану Грозному. Например, в 1571 году по его приказу в Новгород приехал некий Субота Осетр, который собирал по всей новгородской земле веселых людей — скоморохов — и медведей и на нескольких подводах вез их в Москву. Сам царь без сказок и небылиц даже не мог засыпать.

В произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина образ медведя встречается в сказке «Медведь на воеводстве», которая раскрывает проблематику основ монархического строя. Топтыгины из этой сказки посланы львом на воеводство. Их слабоумие не позволяет им совершать более или менее благопристойные поступки в отношении подданных. Целью своего правления они ставили как можно больше совершать «кровопролитий».

Народный гнев решил их участь: Топтыгины убиты восставшими, но мысль революционного переустройства государства несильно привлекала писателя, ведь он считал, что насилие порождает только насилие. Осная мыслт этой сказки заключается в том, что даже самому кроткому терпению приходит конец, а самoдурствo правителей, не «обремененных» умом и прозорливостью, так или иначе однажды сработает против их самих, что и произошло.

Также Салтыков-Щедрин достаточно часто изображает представителей «рыбьего» мира. С одной стороны рыбьи образы отсылают нас к прямой аллегории: безмолвие обитателей тихих заводей — безответственность, отчуждённость народа. Но с другой стороны проблематика этих произведений гораздо сложнее.

Так, например, если сказка «Премудрый пескарь» строится на описании всей жизни героя, то сказка «Карась-идеалист» восходит к философскому диалогу. Можно сказать, что перед нами своего рода сказка-диспут, где найдено гармоничное сочетание двух противоположных начал. А сказка «Вяленая вобла» напоминает своими художественными особенностями философский политический памфлет. В ней отражена атмосфера в России после убийства императора Александра II, паническое состояние общества, «бывают на свете лишние мысли, лишняя совесть, лишние чувства». 28.

Если сравнивать «Сказки» Салтыкова-Щедрина с русскими народными сказками, то следует отметить, что герои Салтыкова особенные, резко отличающиеся от героев русских народных сказок: в народных сказках часто происходит изменение героя к лучшему (Иван-дурак превращается в Иванацаревича), а у Салтыкова-Щедрина все остается без изменений. В сказках Щедрина нет торжества добра над злом, как в русских народных сказках. Скорее в них торжествует порок, но в «Сказках для детей изрядного возраста» всегда есть мораль, что роднит их с баснями.

В произведениях Салтыкова-Щедрина действительность не воспринимается в контексте привычных смыслов и ценностей. Реальность представлена как абсурд, как что-то невероятное, но именно она становится страшной действительностью, которая окружает писателя.

«Страшный смеха», или «смех страха» является одним из основных авторских приёмов в сказках М. Е. СалтыковаЩедрина. Этот смех, как часто его называют, бессмысленный и разрушительный разоблачает стереотипы и иллюзорные представления о жизни. В народных сказках смех в первую очередь несёт самоироничный характер общепринятых идеалов.

Подводя итоги наблюдений, следует отметить, что художественнопоэтический мир сказок состоит из структурных форм мифопоэтического мышления. М. Е. Салтыков — Щедрин использует систему бинарных оппозиций, которые, как известно, восходят к поэтике мифа (сон/явь, жизнь/смерть, правда/ложь, верх/низ, богатый/бедный и т. д.). Особая роль в формировании глубинной семантики, которая восходит к мифопоэтике, принадлежит таким образам — символам, как коняги, поля, совести и т. д., то есть, символам разных семантических пластов: от мифологических до современных образно-бытовых.

Художественный мир сказок М. Е. Салтыкова-Щедрина интерпретирует поэтику фольклорного жанра в зависимости от авторских целей. Трансформацию народного миропонимания рассмотрим в следующем разделе.