Прекрасное в природе и прекрасное в искусстве
Эстетическое созерцание активно, оно есть акт наделения мира ценностью на уровне его восприятия чувствами (т.е. наделения красотой), и в этом смысле деятельность по такому наделению есть всегда уже художественная, творческая деятельность. Почему же Кант говорит в первую очередь о прекрасном в природе и ставит его на первое место по отношению к прекрасному в искусстве? Ответ мы можем найти… Читать ещё >
Прекрасное в природе и прекрасное в искусстве (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Обычно в этом вопросе проводится различие между эстетической концепцией Канга, отчетливо предпочитавшего говорить о прекрасном в природе, и всей последующей линией развития эстетики почти до настоящего момента (когда интерес к прекрасному в природе начал возвращаться). Такая линия полностью превратила эстетику в философию искусства, чему можно найти ярчайший образец в эстетическом учении Георга Гегеля (1770−1831).
Однако из сказанного выше следует, что и само по себе восприятие, наделяющее мир эстетической ценностью, представляет собой уже некий первичный творческий акт, который заключается даже в самом этом бездеятельном созерцании мира с применением эстетической способности суждения. Мы создаем в мире то, чего там не было, — красоту. Мы делаем мир своим и радующим нас благодаря присущей нам априорной способности, применение которой, однако, происходит не автоматически, но на основе возможности некой, как пишет Кант, «свободной игры».
Гегель в своих «Лекциях по эстетике» (читались начиная с 1817 г., первое издание — 1832—1845 гг.) начинает рассуждение именно с разделения прекрасного в природе и искусстве. Он видит в эстетическом созерцании проявление свободной деятельности духа:
«Только дух являет собой истинное как всеобъемлющее начало, и все прекрасное лишь постольку является прекрасным, поскольку оно причастно высшему и рождено им. В этом смысле прекрасное в природе — только рефлекс красоты, принадлежащей духу. Здесь перед нами несовершенный, неполный тип красоты, и с точки зрения его субстанции он сам содержится в духе»[1].
Из приведенного высказывания, а также помня, что именно к искусству, по Канту, применяется действие способности суждения, мы можем сделать вывод, что никакого противоречия между концепциями Канта и Гегеля в данном случае нет. Гегель лишь уточняет и доводит до предельного проявления кантовскую мысль, придавая ей ту форму риторики, которая более не скрывает смысла описанной способности.
Эстетическое созерцание активно, оно есть акт наделения мира ценностью на уровне его восприятия чувствами (т.е. наделения красотой), и в этом смысле деятельность по такому наделению есть всегда уже художественная, творческая деятельность. Почему же Кант говорит в первую очередь о прекрасном в природе и ставит его на первое место по отношению к прекрасному в искусстве? Ответ мы можем найти в следующем пассаже из «Критики способности суждения»:
«Воспринимая произведение прекрасного искусства, следует сознавать, что это искусство, а не природа; однако целесообразность его формы все-таки должна представляться столь свободной от всякого принуждения произвольных правил, будто оно есть продукт природы. На этом чувстве свободы в игре наших познавательных способностей, которая должна быть вместе с тем целесообразной, зиждется то удовольствие, которое только и может быть всеобще сообщаемо, не основываясь на понятиях. Природа прекрасна, когда она похожа на искусство. А искусство может лишь тогда быть названо прекрасным, когда мы сознаем, что это искусство, но вместе с тем видим, что оно выглядит, как природа»[2].
Другими словами, для Канта первичность прекрасного в природе по отношению к прекрасному в искусстве связана не с естественностью произрастания продукта природы, а с допонятийностью суждения! Когда мы воспринимаем эстетически, мы воспринимаем некий предмет чувственного мира, но не знаем, является ли он естественно произросшим продуктом природы или намеренно созданным произведением искусства. Это полностью подходит к восприятию того, что может быть названо прекрасным в природе, но если мы хотим столкнуться с прекрасным в искусстве, мы уже должны обладать неким понятием: мы должны знать, что имеем дело с искусством. И это делает красоту в искусстве вторичной.
Однако мы не должны забывать, что произведение искусства, как и предмет природы, есть в первую очередь материальный объект, предмет окружающего нас чувственного мира, т. е. первичное эстетическое отношение к произведению искусства таково же, как и отношение к продукту природы. Мы не знаем, восхищает ли нас эта глыба камня своей удивительно гармоничной формой, не предусмотренной нашими понятиями о камне и геометрических формах, потому, что она так сложилась сама собой, или потому, что ее такой сделал человек, и эго не глыба, а прекрасная статуя. Конечно, в данном случае мы относимся к статуе не как к искусству, а по тем же принципам, на каких мы эстетически оцениваем природу: они первичны и не замутнены никаким понятием.
Канту этот уровень представляется важным, потому что его заботит проблема восприятия, ведь он хочет определить имеющиеся в сознании познавательные способности и охарактеризовать структуру их действия. В то же время структура и характер способностей указывают на активную роль сознания в упорядочивании мира, а потому существенным становится момент наличия творческой свободы духа в эстетическом восприятии, который приводит как самого Канта, так и в еще большей мере Гегеля к тому, чтобы направить внимание на искусство.