Человек двора в системе ценностных ориентаций и в реальной практике во Франции конца XVI-XVII вв

В западноевропейской истории раннего нового времени трудно переоценить уникальность и значимость такого общественного института как королевский двор Франции. Постепенно фокусируя на себе все сферы жизни, — превращаясь одновременно в политический, экономический, социальный и культурный центр страны, — со второй половины XVII столетия он стал единственным высшим органом управления государством, оплотом патронажа и клиентелы, эталоном придворной жизни, которому пытались подражать все европейские дворы, по сравнению с его блеском и пышностью, казавшиеся старомодными и провинциальными1. По сути, двор Франции в раннее новое время представлял собой своеобразный «микрокосм"2 общества, что характеризует его как достаточно сложный и многогранный феномен. В связи с этим, история французского двора была и остается в центре внимания историков. Её- изучение стало одним из ведущих направлений современной медиевистики и истории раннего нового времени. Сегодня достигнуто многое по ряду ключевых вопросов, касающихся устройства, функционирования, роли двора как политического, социального, экономического и культурного образования. В последнее время в исторической науке обозначился поворот к проблематике, которая относится к исследовательским приоритетам обновленной социальной истории и исторической антропологии. Основное внимание ученых концентрируется на «человеческой составляющей» двора и, в частности, на таких ключевых вопросах и темах, как специфика социальных и личных связей внутри придворного общества, своеобразие ментально-психологического типа

1 Ивонина Л. И. Французские министры XVII века и их богатства // Новая и новейшая история. 2006. № 6.: [сайт]. URL: http://vivovoco.rsl.ru/VV/JOURNAL/NEWHlST/WEALTH.HTM (дата обращения: 16.11.2008).

2 Хачатурян H.A. Запретный плод. или новая жизнь монаршего двора в отечественной медиевистике // Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда / Под ред. H.A. Хачатурян. Вып. I. М.- СПб., 2001. С. 19. человека двора3, реалии повседневного быта аристократии, различные аспекты взаимоотношений между придворными. Исследования, ведущиеся в этих ракурсах, обеспечивают существенное приращение конкретных знаний по истории двора, позволяют точнее определить этапы и характер развития придворного общества в сравнительно-исторической перспективе, углубляют понимание исторической специфики королевского двора в исследуемый период.

Отмеченное направление, безусловно, является одним из наиболее перспективных в современной историографии. Однако при всех его достижениях, выразившихся в ряде работ общего и конкретного плана, на

3 Следует в самом начале пояснить использование именно определения «человек» двора, и выяснить, как оно соотносится с такими терминами как «индивид», «личность», «индивидуальность», «персона». Среди историков в отношении употребления и, соответственно, интерпретации всех названных определений до сих пор существует острая дискуссия и разноголосица. (О содержании этой дискуссии см.: Одиссей. Человек в истории. 1990. М., 1990. С. 6−75.), Такая полемика сильно мешает определиться с тем, что есть личность, индивид, индивидуальность или персона, каждый её- участник по-своему прав. Но в свое время ЮЛ. Бессмертный и А. Я. Гуревич заметили, что прежде чем оперировать теми или иными понятиями, историку надлежит рассмотреть, какой смысл они имели в изучаемый период. Представляется важным выяснить то, в каких сочетаниях, случаях эти термины употреблялись и использовались ли они вообще в речи людей? В противном случае, велика вероятность оперировать анахронизмами. В словаре А. Фюретьера (1690), который по количеству дефиниций, как правило, превосходит другие словари XVII столетия, для обозначения «индивид», «личность», «индивидуальность», «персона», по всей видимости, служат три термина: «individu», «personne», «homme». Термин «individu» определяется как: 1. Представитель рода/вида/группы или то, что не может быть поделено- 2. Так говорили о человеке, над которым насмехались- 3. Термин использовался с богословскими понятиями женского рода (например, individu Trinite (f.) — Троица). Термин «personne» интерпретируется как: 1. Индивид мужского или женского пола- 2. Термин используется в богословии- 3. Так называет себя судья- 4. Никто, кем бы ни был- 5. Употребляют как часть грамматической конструкции- 6. Употребляется в сочетании со словом roi — personne du Roi — и означает «король». Хотелось бы отметить, что в источниках «personne» используется довольно часто, но только по отношению к конкретному лицу, чтобы постоянно не употреблять его имени. Понятие «homme» включает: 1. Разумное существо (в философии, морали) [в русском языке это определение к понятию «человек». — Ю.Х.]- 2. Природное тело (в медицине) — 3. Противоположность женщины [т.е. используется в значении «мужчина». — Ю.Х.]- 4. Так говорят о себе те, кто достиг возраста мужественности, начиная от 30 до 50 или 60- 5. Термин заимствуется в отношении каждого individu- 6. Используется для обозначения положения/состояния, качеств (например, galant homme — порядочный человек, homme de robe — адвокат) — 7. Термин используют относительно, говоря о зависимости одного по отношению к другому (например, l’homme du roi) — 8. Термин используется в судебной практике- 9. Понятие, часто употребляемое в пословицах и поговорках.

В целом, понятия «individu», «personne», «homme», которыми пользовались французы XVII столетия, достаточно определенныкак и следовало ожидать, они слабо увязываются с «языком» современного человека и оттого с трудом могут восприниматься нашим сознанием. Говоря о качествах индивида, мы, скорее всего, употребим понятие «личность» [кого-то], для нас это слово будет более естественно звучать в речи. Француз XVII в., употребит слово «homme» («человек»), так как именно оно, и никакое другое, не связывалось в его сознании с психологическими особенностями индивида. Во избежание анахронизмов мы сочли, что, обращаясь к истории Франции раннего нового времени, целесообразнее оперировать понятием «человек», а не «личность» При этом, отдельно в отношении короля уместно использовать термин «personne», поскольку выражение «персона короля» являлось устойчивой единицей речи в XVII столетии. Что качается придворных, то, наверное, не будет ошибкой употребление словосочетания «придворный индивид», под которым, исходя из определения «individu», следует понимать представителя двора, не включая в это понятие персону монарха. этом исследовательском поле остается немало проблем, требующих дальнейшего теоретического осмысления и конкретных изысканий, обобщения результатов, полученных в изучении отдельных аспектов. В историографии все ещё- отсутствуют труды, посвященные исследованию комплекса социокультурных, социопсихологических характеристик, составляющих образ человека двора, что и обуславливает научный интерес к выбранной теме исследования.

Хронологические рамки исследования: нижняя граница — конец XVI в. — определяется началом формирования двора королей из династии Бурбоновверхняя — конец XVII столетия — завершением его «золотого века». Это время наиболее интенсивных и значительных перемен в сознании, психологии французской элиты. На этот период приходится развитие светской культуры, укрепление королевской власти, а вместе с тем, как отмечают многие историки, «Запад увидел рождение нового человека, заново осознававшего себя самого и свою свободу, любознательного ко всему, что касается мира, уверенного в собственных суждениях. влюбленного в классическую древность. убежденного в способности своего ума постигать природу и подчинять её- себе"4.

Степень научной разработанности темы. Историография по теме исследования обладает рядом особенностей концептуального и методологического характера, позволяющих видеть в её- развитии то ослабевающую, то усиливающуюся преемственность. С XVIII в. и до конца XX в. активно использовались два подхода: биографический и социологический. При первом подходе внимание ученых сосредоточено на личностных характеристиках французских придворных и монархов конца XVI—XVII вв.5. В середине XX в. концептуальная сторона таких

4 Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю. История исторического знания. Пособие для вузов. М., 2004. С. 124−125.

3 Полная библиография подобных исследований включает в себя сотни названий, поэтому ограничимся упоминанием наиболее известных трудов: Губер П. Мазарини. М., 2000. Баблон Ж.-П. Генрих

IV. Ростов-на-Дону, 1999. Barbiche В. Sully. Р., 1999. Chevallier P. Louis XIII. Р., 1973. Dethan G. Gaston d’Orleans, conspirateur et prince charmant. P., 1959. Duchene R. Ninon de Lenclos. La courtisane du Grand Siecle. P., 1984. Melchior-Bonnet B. La Grande Mademoiselle. P., 1985. Meyer J. Colbert. P., 1981. исследований обогащается, проявляясь в стремлении ученых изучать особенности исторического времени, в которое жил тот или иной персонаж. Картинами социальной жизни Франции второй половины XVII столетия наполнена монография Ф. Блюша «Людовик XIV"6. Автор не просто описывает жизнь великого монарха, а раскрывает её- особенности, учитывая культурно-исторический контекст. Другими примерами подобной исследовательской практики являются работы Р. Кнехта7 и П.П. Черкасова8, посвященные кардиналу Ришелье, а также труд В.Н. Малова9, посвященный интенданту финансов Кольберу. В 80−90-е годы XX столетия произошло очередное обновление методологии биографических исследований. Сформировался подход, названный Л. П. Репиной «персональным», при котором «личная жизнь и судьбы отдельных исторических индивидов используются для прояснения социального контекста"10. В отечественной историографии в рамках данной исследовательской практики написана коллективная монография — «От «истории одной жизни» к «персональной истории""11. Содержащиеся в ней работы представляют интерес в качестве образцов оригинального подхода к изучению конкретных^ исторических личностей.

Другим научным подходом является социологический анализ, при котором образ человека двора реконструирован опосредованно, через социум. С XVIII в. и до начала XX в. изучение французской знати раннего нового времени в основном становилось частью исследования социальной

1 9 стратификации, неотъемлемой экономической, политической, культурной или социальной составляющей «национальной» истории определенного

6 Блюш Ф. Людовик XIV. М., 1998.

7 Кнехт Р.-Дж. Ришелье. Ростов-на-Дону, 1997.

8 Черкасов П. П. Кардинал Ришелье. М., 1990. Черкасов П. П. Кардинал Ришелье: Портрет государственного деятеля. М., 2002.

9 Малов В. Н. Ж.-Б. Кольбер: Абсолютистская бюрократия и французское общество. М., 1999.

10 Репина 'Л.П. От «истории одной жизни» к «персональной истории» // История через личность: историческая биография сегодня / Под ред. Л. П. Репиной. М., 2005. С. 56.

11 История через личность: историческая биография сегодня / Под ред. Л. П. Репиной. М., 2005.

12 Gidel С. Les francais du XVIIе siecle. P., 1872. Decrue de Stoutz F. La cour de France et la societe au XVIeme siecle. Geneve, 1978. Du Bled V. La societe francaise du XVIe siecle au XXe siecle. P., 1900;1913. Avenel G. La noblesse francaise sous Richelieu. Etude d’histoire social. P., 1901. Ганото Г. Франция перед Ришелье. M., 1903. периода13. Среди работ этого времени можно выделить труды Э. Бартелеми14, В. Кузена15, В. Дюбле16, Ш. Ливэ17, занимавшихся изучением культурного наследия Франции, в частности, литературным творчеством прециозников18. Историки уделяли основное внимание причинам формирования «нового типа» человека двора в XVII столетии и влиянию роли творчества прециозников на манеры поведения и культуру общения придворных. Во второй половине XX в. в том же исследовательском ключе проводили свою работу историки М. Мэтрэ19 и Г. Монгредье20.

Много внимания уделил изучению французской придворной аристократии раннего нового времени немецкий социолог Н. Элиас. В монографии «Придворное общество"21, написанной в 40-е годы XX в., им было высказано несколько важных тезисов. Первый заключается в том, что определяющее значение на личностные особенности вельмож и монархов имели традиции двора. Следующий тезис касается ценностных установок и поведения придворного. Ученый полагал, что в эпоху Людовика XIV жизненно необходимым для аристократа было обладать расчетливым умом, стремлением к престижу, искусством общения и наблюдения. Ещё- одно положение в его работе сводится к тому, что в придворном обществе в течении ХУ1-ХУИ вв. происходили серьезные процессы социопсихологического характера, связанные с самопринуждением знати к

13 Voltaire F.M.A. La siecle de Louis XIV: en 2 t. // ?uvres de Voltaire: en 46 t. / Prefaces, avertissements, notes, etc. par M. Beuchot. P., 1830. T. 19−20. Zeller B. Richelieu et les ministres de Louis XIII de 1621 a 1624. P., 1880. Michelet J. Histoire de France: en 19 t. P., 1876−1877. Lavisse E. Histoire de France: en 71. P., 1911.

14 Barthelemy E. De la societe precieuse et de la societe honnete au XVIIe siecle // Les amis de la marquise de Sable. Recueil de letters / Annotees et precedees d’une introduction historique sur la societe precieuse au XVIIe siecle par E. de Barthelemy. P., 1865. P. 1−74.

15 Cousin V. La societe francais au XVIIe siecle d’apres le Grand Cyrus de MIle de Scudery. P., 1858.

16 Du Bled V. La societe, les femmes au XVIe siecle, le roman de l’Astree, la cour de Henri IV, l’hotel de Rambouillet, les amis du cardinal de Richelieu, la societe et Port-Royal // Du Bled V. La societe francaise du XVIe siecle au XXe siecle. P., 1900.

17 Livet Ch.-L. Precieux et precieuses: caracteres et moeurs litteraires du XVIIe siecle. 4e ed. P., 1895.

18 Прециозники — представители буржуазно-дворянской среды, культивировавшие искусство утонченного светского досуга, интеллектуальных бесед на различные темы. Они (наиболее яркими представителями преционизма были М. Скюдери, П. Пелиссон, И. Бенсерад и другие) стремились облагородить нравы общества, огрубевшего в военных перипетиях Фронды (1648−1653), откровенно презирали все буржуазное, установили моду на чтение романов.

19 Maitre M. Les precieuses. Naissance des femmes de lettres en France au XVIIe siecle. P., 1999.

20 Mongredien G. Madeleine de Scudery et son salon. P., 1946.

21 Элиас H. Придворное общество: Исследование по социологии короля и придворной аристократии, с Введением: Социология и история. М., 2002. мирному общению вместо дуэлей и формированием «цивилизованных» нравов. Благодаря таким изменениям, как полагает Н. Элиас, придворных-рыцарей сменила придворная аристократия.

Несмотря на очевидное новаторство в изучении королевского двора как социального института, модель придворного у Н. Элиаса статична. Она сводится к замкнутой системе характерных для неё- признаков и отношений, в ней нет места другому измерению, которое постоянно эволюционирует и не может быть предугадано. Но, тем не менее, выводы этого ученого до сих пор остаются базовыми в представлении о французском придворном раннего нового времени и способствуют пониманию процесса аристократизации элиты. Концепция Н. Элиаса оказала сильное влияние на труды других ученых. На её- основе американский историк Р. Мушанбле сформулировал один из основных своих тезисов: «цивилизация нравов», выражавшаяся в расширении контроля над аффектами, определила сущность европейской цивилизации **. Монография Н. Элиаса значительно повлияла на развитие новых исследовательских ракурсов в западной и отечественной медиевистике. Ключевой темой, в рамках которой проводится изучение представителей французской аристократии, стал феномен двора.

В 1987 году выходит в свет монографии Ж.-Ф. Сольнона «Двор Франции"23, в которой представлена вся история королевского двора. Учёный разделяет позицию Элиаса о «переходе» французской знати из военного в придворно-привилегированное сословие в XVII столетии. При этом историк полагает, что процессы, связанные с изменениями в культуре поведения аристократии, не привели к появлению кардинально «обновленной» элиты в правление Людовика XIV. За исключением своего более смирного характера вельможи XVII в. мало чем отличались, судя по их пристрастиям, от придворных XVI столетия24. В целом, труд Ж.-Ф. Сольнона является большим подспорьем к тезису, высказанному Н. Элиасом, и

22 См.: Muchembled R. Societe et mentalities dans France modern XVI-XVII siecle. P., 1990.

23 Solnon J.-F. La cour de France. P., 1987.

24 Ibid. P. 596−597. значимым дополнением к исследованиям, посвященным французской аристократии.

В 90-е годы труд Н. Элиаса вдохновил известного историка Э. Ле Руа Лядюри, ранее занимавшегося крестьянами из Лангедока и пастухами из Монтайю, на исследование Версальского двора по мемуарам герцога де Сен-Симона25. Основное внимание ученый уделяет проблеме иерархии и рангов, и в результате дополняет предложенные Н. Элиасом виды иерархий двора (институциональную и «сиюминутную») ранжированием вельмож по их идеологическим воззрениям. Выделяя такую систему градации, историк выдвигает тезис о том, что на поступки и действия аристократов влияние оказывал скорее не весь двор, а только та его группа, частью которой он являлся26.

Работа Н. Элиаса во многом способствовала возникновению интереса к теме двора и у отечественных медиевистов27. Исследованию конкретно французского двора XVI—XVII вв. посвящена монография В.В. Шишкина28. В своей работе он исследует королевский двор как государственный институт, причем в самый неспокойный для Франции период — время правления последних Валу а, гражданских войн, прихода к власти Генриха IV, правления Людовика XIII и кардинала Ришелье. Уделив внимание вопросу институциональной эволюции двора, В. В. Шишкин выявил иную, нежели Н. Элиас, причину «цивилизованности» знати. По мнению историка, перемены в нравах двора были обусловлены не столько самопринуждением аристократии к мирному общению, сколько обновлением придворного

29 состава .

Со второй половины XX в. ряд историков — Э. Шалк, А. Жуанна, Г. Шоссинана-Ногаре, Л. А. Пименова, — оставаясь в рамках социально

25 Le Roy Ladurie Е. Saint-Simon ou le Systeme de la cour. P., 1998. (анг. пер. L., 2001).

26 Ibid. P. 230, 232.

27 Феномен двора является объектом пристального внимания научной группы «Власть и общество», организованной H.A. Хачатурян в 1992 году. Благодаря усилиям этой группы существуют такие коллективные монографии как: Двор монарха в средневековой Европе.- Королевский двор в политической культуре средневековой Европы / Отв. ред. H.A. Хачатурян. М., 2004.

28 Шишкин В. В. Королевский двор политическая борьба во Франции в XVI—XVII вв.еках. СПб., 2004.

29 Там же. С. 145. исторической проблематики, стали уделять внимание вопросу социальной

30 природы дворянства. Ученые сходятся во мнении, что в XVI в. значимыми для аристократа являлись два качества: принадлежность к дворянскому роду и подобающий дворянину образ жизни (соблюдение нравственных правил, верность сюзерену, доблесть в бою, честность, самоотверженность и многое другое). В XVII столетии ситуация изменилась. Историки полагают, что в это время характерным признаком дворянина считалось его происхождение. Добродетель продолжала цениться, но уже не воспринималась как неотъемлемое свойство аристократа.

С 60−80-х годов XX столетия изучение придворной элиты Франции стало активно проводиться в контексте культурной истории. Социопсихологические характеристики человека двора не занимают в данных работах самодовлеющего места, о них в основном говорится в рамках проблемы, которую можно условно определить как «мир французского аристократа раннего нового времени». Накопление и систематизация обширного массива материалов о традициях, быте, нравах, поведенческих стереотипах знати привело к появлению ряда обобщающих работ, многие из которых31 имеют скорее популярный, нежели научный характер. Их авторы не стремятся делать каких-либо широких обобщений или сформулировать оригинальных теорий, а сосредотачивают внимание на мелочах и красочных подробностях. Вариантом концептуального осмысления накопленного материала по разным аспектам частной и публичной жизни французской элиты является монография английской историка Д. Дьюальда «Аристократический опыт и истоки современной культуры Франции, 1570—

30 Jouanna A. L’idee de race en France au XVIe siecle et au debut du XVIIe siecle. P., 1975. 3 vol.- Schalk E. From valor to pedigree, Ideas of nobility in France in the XVI and XVII centuries. Princeton, 1986. Chaussinand-Nogaret G. Histoire des elites en France: du XVIe au XXe siecle. L’honneur, le merite, l’argent. P., 1991. Пименова Л. А. Дворянство Франции в XVI—XVII вв. // Европейское дворянство XVI—XVII вв.: границы сословия / Отв. ред. В. А. Ведюшкин. М., 1997. С. 50−80.

31 См.: Ленотр Ж. Повседневная жизнь Версаля при королях. М., 2003. Мань Э. Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII. СПб., 2002. Эрланже Ф. Эпоха дворов и королей. Этикет и нравы в 1558—1715 гг. Смоленск, 2005. Bluch F. La vie quotidienne au temps de Louis XIV. P., 1984. A History of Private Life: en 5 t. / Ed. Ph. Aries, G. Duby. CambridgeLondon, 1989. T. 3: Passions of the Renaissance.

1715″. На основе микроанализа большого числа источников, историк выдвинул тезис о том, что в XVII столетии французский аристократ перестал воспринимать свою жизнь как результат традиций и наследия и был сосредоточен на индивидуальных желаниях, потребностях и вкусах33.

Ориентация ученых второй половины XX в. на социокультурную проблематику проявилась и в ряде исследований отдельных сфер придворной жизни. Семейным взаимоотношениям, которые задавали многие базисные параметры поведения аристократов, посвящены работы Н. Элиаса34, Н.З. Девис35. Отметим здесь интересное исследование Ф. Арьеса36, в котором подробно рассматривается проблема взаимоотношений между родителями и детьми в аристократических семьях. Применительно к исследуемому периоду, историк заключает, что семья не выделилась как форма частных отношенийпо-прежнему выполняла такие функции как передача материальных благ и имени, однако, по сравнению с периодом средневековья, она стала обладать моральной и духовной функцией, которая проявлялась в заботе родителей о своих детях. Объем использованных источником, глубина проработки материала, сделали работу Ф. Арьеса чрезвычайно ценным исследованием.

Неоднозначность суждений отличает работы, посвященные исследованию дружбы, любви, патронажа. По мнению Ж.-М. Констана и М. Эмара, в XVII столетии «другом» назывался тот, кто имел соответствующий статус, обладал определенным состоянием и неуклонно следовал матримониальным планам семьи, поскольку дружба была тесно взаимосвязана с патронажными и родственными отношениями37. Такая позиция вызвала критику со стороны А. Жуанны и Ш. Кеттеринг, которые,

32 Dewald J. Aristocratic experience and the origins of modern culture France, 1570−1715. Berkeley, 1993.

33 Ibid. P. 207.

34 Элиас H. Отношение мужчины и женщины: изменение установки // Thesis. 1994. Вып. 6. С. 103 126.

35 Дэвис Н. З. Духи предков, родственники и потомки: некоторые черты семейной жизни во Франции начала нового времени // Thesis. 1994. Вып. 6. С. 201−241.

3U Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. Екатеринбург, 1999.

37 См.: Constant J.-M. Nobles et paysans en Beaus aux XVI-e et XVII-e siecle. Lille, 1980. P. 242. Aymard M. Friends and neighbors // A History of Private Life: en 5 t. / Ed. Ph. Aries, G. Duby. CambridgeLondon, 1989. T. 3: Passions of the Renaissance. P. 470−477. исследовав особенности патронажных связей, пришли к выводу, что для возникновения дружбы не требовалось специальных условий38. Не утихают споры и об определении популярного при дворе XVII в. понятия «нежной дружбы». Ж.-М. Пелус интерпретирует его как «очищенную» форму любви- 111. Морле-Шантала — как исключительно дружеские чувства39- А. В. Стогова полагает, что определенно сказать, являлась ли «нежная дружба» формой любви или нет, нельзя, необходимо каждый раз исходить из контекста источника40. Полемика среди историков ведется и по вопросу об особенностях патронажных отношений. Выделяется концепция Мунье-Дюрана, в соответствии с которой в XVI—XVII вв. существовало два типа патронажа: верноподданнические отношения {maitre — fidele), связывающие дворянство от верхушки до низов и отличающиеся сильной преданностью их участников, и protecteur — creature (

42 показывает «размытость» границ в определении .

Научные" традиции культурной истории сегодня активно используются отечественной медиевистикой. В рамках данной

38 Kettering S. Patronage in early modern France // FHS. 1992. Vol. 17. № 4. P. 844−845. Jouanna A. Reflexions sur les relations internobiliaires en France aux XVI-e et XVII-e siecles // FHS. 1992. Vol. 17. № 4. P 878.

39 Morlet-Chantalat Ch. La Clelie de mademoiselle de Scudery. De l’epopee a la gazette: un discours feminine de la gloire. P., 1994. P. 327.

40 Стогова A.B. Метаморфозы «нежной дружбы»: к вопросу о создании и восприятии романов XVII века // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. 2005. № 5. С. 248, 252.

41 Mousnier R. Les institutions de la France sous monarchie absoIue.1598−1789.: en 2 t. P., 1974. T. 1. P. 99−107. Durand Y. Hommage a Roland Mousnier. Clienteles et fidelities en Europe a l’epoque modem, publie sous la direction. P., 1981. P. 3−24. Jouanna A. Le devoir de Revolte. La noblesse francaise et la gestation de l’Etat modem (1559−1661). P., 1989. P. 77.

42 Harding R.R. Anatomy of a Power Elite. The Provincial Governors of Early Modem France. New Haven and London, 1978. P. 36−37, 241. Beik W. Absolutism and society in seventeenth century France stat power and provincial aristocracy in Languedoc. L., N.Y., New Rochelle, 1985. P. 16. Kettering S. Op. cit. P. 850−851. Constant J.-M. Nobles et paysans. P. 242−243. исследовательской практики написан ряд коллективных монографий43, посвященных проблемам политической культуры и власти. Многие представленные в них работы интересны как образцы для изучения королевской персоны. При этом, как правило, авторы проводят опыт реконструкции личности монарха с опорой на концепцию, предложенной Э. Канторовичем в труде «Два тела короля"44, опубликованном в 50-е годы XX в. Изучение проблематики, связанной с исследованием персоны монарха, Э. Канторовичем проводилось в совершенно новом на тот период ключе — в контексте политической антропологии. Материалы его работы демонстрируют «сложный» образ короля, соединявший в .себе две разные сущности: физическую, которая подвержена всему тому, что свойственно любому человеку, и сакральную, связанную с общественным предназначением правителя. Концепция о «двух телах короля» является на сегодняшний день одним из наиболее признанных среди медиевистов подходов к изучению королевской сущности.

С 80−90-е годов XX в. возрастает роль тендерного анализа при изучении придворной элиты. Определенный прогресс в этом направлении связан с реконструкцией образа придворной дамы. Тематические аспекты в контексте данной проблематики разноплановы и пока ещё- единичны. Уникальным является труд Г. Шоссинана-Ногаре45, в котором автор воссоздает емкий и неоднозначный образ фаворитки и королевы в XVI—XVIII вв. Единственным на сегодняшний момент является исследование американской исследовательницы Э. Шапко, посвященное изучению восприятия образа «honnete femme» в аристократических кругах по роману

43 Кроме упомянутой коллективной монографии «Королевский двор в политической культуре.» см.: Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти / Отв. ред. Н. А. Хачатурян. М., 2006. Искусство власти. Сборник в честь профессора Н. А. Хачатурян. СПб., 2007.

44 Kantorowicz Е.Н. The King’s Two Bodies. A study in mediaeval political theology / Preface W.C. Jordan. Princeton, New Jersey, 1997.

45 Шоссинан-Ногаре Г. Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей (от Агнессы Сорель до Марии-Антуанетты). М., 2003. мадам де Лафайет «Принцесса Клевская"46. Определенный интерес у медиевистов (В. Гибсон47, К. Гриммер48, П. Дармон49, Ж.-М. Констан50) наблюдается в изучении роли придворных дам в жизни французского двора XVII в. Эти работы «существенно обогащают, — по словам Л. П. Репиной, — сложившуюся в историографии одноцветную картину нормативных предписаний и расхожих представлений о женщинах"51. Следует заметить, что контуры тендерного анализа были обозначены ещё- в XVIII в. историком В. Кузеном, заслуги которого в реконструкции образа светской дамы незаслуженно замалчиваются в историографии. Им была предпринята попытка на основе точных реконструкций образов придворных дам XVII в. (мадам Лонгвиль, мадам де Сабль, мадам Шеврез), определить (судя по предисловиям к изданию) основные черты коллективного образа знатной женщины раннего нового времени52. Но, к сожалению, такой опыт гендерно-просопографического исследования не получил у В. Кузена логического завершения.

С 80−90-х годов XX в. также в изучении французской знати используются методики интеллектуальной истории. Сквозь призму индивидуальных представлений интеллектуалов конца XVI—XVII вв. — Фаре, Кастильоне, Грасиана — М. Магенди и Э. Бюри реконструируют и осмысливают популярный в XVII столетии образец «honnete homme». Они детально исследуют вопрос о причинах появления такого образца и являются авторами т.н. концепций «l'honnetete»: светской и нравственной. Изучением

46 Chapco E.J. Women at Court in Seventeenth-Century France: Madame de La Fayette and the Concept of Honnetete // Proceedings of the eleventh annual meeting of the western society for French history / Ed. J.F. Sweets. Riverside California, 1983. P. 122−129.

47 Gibson W. Women in seventeenth-century France. L., 1944.

48 Grimmer C. La femme et le batard. Amour illegitimes et secretes dans l’ancient France / Introduction E. Le Roy Ladurie. P., 1983.

49 Darmon P. Mythologie de la femme dans l’ancienne France XVIe-XVIlF siecle. P., 1983.

50 Constant J.-M. La noblesse francaise aux XVI-XVIIe siecles. P., 1994.

51 Репина Л. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории //Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 33.

52 См.: Cousin V. Madame de Sable. Etudes sur la societe et les femmes illustres du XVIIe siecle. P., 1859. Cousin V. Madame Longouville. Etudes sur les femmes illustres et la societe du XVIIe siecle: en 2 t. P., 1859. Cousin V. Madame de Chevreuse. Nouvelles etudes sur la societe et les femmes illustres du XVIIe siecle. P., 1862.

53 Magendie M. La Politesse mondaine et les theories de l’honnetete en France, au XVIIe siecle, de 1600 a 1660: en 2 t. P., 1925. Bury E. Litterature et politesse. L’invention de l’honnete homme (1580−1750). P., 1996. проблемы взаимосвязи понятия «honnete homme» с представлениями мыслителей XVIII—XIX вв. об идеальном подданном эпохи Просвещения и Романтизма занимались историки Д. Стантон54 и Ж.-П. Дане55. Модели поведения и добродетели, на которые должны были ориентироваться монархи на рубеже Средневековья и Нового времени, по материалам сочинений Ф. де Коммина, Ж. Бодена и А.-Ж. Ришелье изучала A.A. Мироненко56- феномену дружбы XVII столетия по произведениям французских интеллектуалов (герцога Ларошфуко, мадам Лафайет, мадам Сюодери) уделяла внимание A.B. Стогова57- то, как посредством текстов современники Людовика XIV конструировали определенный образ жизни, одновременно становившийся и образом в литературе, исследовалось М.С. Неклюдовой58.

Итак, историография, связанная с изучением человека двора, обладает особенностями в методологическом и в концептуальном аспекте. Говоря о последнем, следует отметить, что большинство из названных работ историков содержат много ценных выводов, однако каждая из них в отдельности не дает стереоскопического «портрета» человека двора раннего нового времени, в котором мог бы найти отражение весь комплекс его существенных характеристик. Что касается методики изучения образа человека двора, то уместно обращение к метафоре, которую использовал П. Ю. Уваров в исследовании французского общества XVI столетия: «Мы попытались взглянуть на Францию попеременно, то с «птичьего полета», то

54 Stanton D. The Aristocrat as Art: A Study of the «Honnete Homme» and the «Dandy» in 17th and 19th Century Fiction. N.Y., 1980.

55 Dens J.-P. L’honnete homme et la critique du gout: esthetique et societe au XVIIe siecle. Lexington, 1981. 5G Мироненко A.A. Идея королевской власти в общественной мысли Франции XV—XVII вв.: дисс.. канд. ист. наук: 07.00.03. / A.A. МироненкоРГГУ. М., 2000.

57 Стогова A.B. Феномен дружбы в представлениях и социальной практике европейских интеллектуалов XVII века: дисс.. канд. ист. наук: 07.00.03. / A.B. СтоговаИВИ РАН. М., 2001. Она же. Дружба и друзья в представлениях французов XVII века (по сочинениям Ларошфуко) // Человек в мире чувств. Очерки по истории частной жизни в Европе и некоторых странах Азии до начала нового времени / Отв. ред. Ю. Л. Бессмертный. М., 2000. С. 192−220. Она же. Графиня де Лафайет: дружба женщины XVII столетия // Адам и Ева. Альманах тендерной истории. 2001. № 1. С. 221−244. Она же. Метаморфозы «нежной дружбы».

58 Неклюдова М. С. Искусство частной жизни: Век Людовика XIV. М., 2008. из «мышиной норы""59. Историография по теме диссертации характеризуется тем, что исследования производились либо при «взгляде с высоты птичьего полета», от которого ускользали многообразные нюансы, характеризующие придворного и короля, либо «из мышиной норы», из-за чего часто оставались недоступными смыслы поступков знати. Таким образом, в методологическом аспекте проведенный историографический обзор свидетельствует о явной необходимости преодолеть разобщенность научных подходов и использовать такой метод, при котором будут учитываться разные измерения при изучении королевской персоны и придворного индивида.

Объектом данного исследования являются традиции, ценности, ментальные установки придворного общества Франции раннего нового времени.

Предмет исследования составляют социокультурные, социопсихологические характеристики и аспекты образа человека двора, рассматриваемые в контексте ценностных ориентаций и реальной придворной практики.

Цель исследования заключается в том, чтобы комплексно и разносторонне изучить совокупность качеств, составляющих образ человека французского двора. Для достижения поставленной цели решались следующие исследовательские задачи:

1) выявить специфику социокультурных традиций придворного общества и характерные ценности, определявшие поведение знати;

2) на основе анализа личностных характеристик представителей элиты определить комплекс качеств придворного и короля в системе ценностных ориентаций и в реальной практике;

3) реконструировать идеальный и реальный образ человека двора в контексте межличностных взаимоотношений при дворе.

59 Уваров П. Ю. Франция XVI века: Опыт реконструкции по нотариальным актам. М., 2004. С. 470.

Из-за ограниченности объема работы полностью охватить в одном диссертационном исследовании все аспекты, связанные, например, с изучением любовных, семейных, дружеских, служебных взаимоотношений, естественно, невозможно. В данной связи, нам представлялось целесообразнее уделить внимание изучению тех вопросов, которые позволяли бы ярче, на наш взгляд, осветить социально-психологическое, социокультурное своеобразие человека двора в исследуемый период.

Методологической основой диссертации является комплексный подход, сочетающий элементы макрои микроанализа60. Микроанализ требовался для осмысления конкретных придворных практик, личностных особенностей отдельных персонажей, индивидуальных представлений, чтобы затем на основе проведенных микроисследований реконструировались образ человека двора. Макроанализ использовался для изучения социокультурных традиций придворного общества и выявления факторов, которые обуславливали, ограничивали, направляли поведенческие практики аристократии. В исследовании применялись также принципы объективности и историзма, являющиеся универсальными методами научного познания. Данные принципы раскрываются в совокупности общенаучных и специальных методов и приемов исследования, в частности в использовании методов источниковедческого, историко-филологического, историко-критического анализа, применяемых при изучении личностных характеристик аристократов и особенностей межличностных взаимоотношений при дворе, а также сравнительно-исторического анализа

60 Подробно об этих методах исследования см: Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология // История — нескончаемый спор. М., 2005. С. 236−259. Он же. Еще несколько замечаний к дискуссии о личности и индивидуальности в истории культуры // Там же. С. 388−496. Он же. Теория формаций и реальность истории // Там же. С. 366−387. Он же. Социальная история и историческая наука // Там же. С. 300−320. Он же. Индивид и социум на средневековом Западе. М., 2005. Бессмертный Ю. Л. Метод // Человек в мире чувств. С. 16−28. Он же. В поисках новых решений // Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под ред. ЮЛ.Бессмертного. М., 2000. С. 11−19. Ревель Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 110−127. Репина Л. П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. при сопоставлении образцов с индивидуальными характеристиками представителей знати.

Научная новизна исследования заключается в том, что оно представляет собой, по сути, первую попытку применить новый подход к реконструкции образа человека двора, суть которого заключается в комплексном сопоставлении образцового и реального субъекта двора. Кроме того, для исследования были выбраны наименее освещенные в историографии проблемы (специфика служебных, любовных, дружеских взаимоотношений при дворе, идеальные образы вельмож и королей в системе ценностных ориентаций), изучение которых на основе анализа совокупности источников позволило по-новому рассмотреть вопрос о придворной идентичности аристократа, показать, что модель придворного, монарха не сводилась к когерентной системе характеристик, в ней имело место и другое измерение, которое эволюционировало и не всегда могло быть предугадано. По некоторым вопросам, которые были затронуты в научной литературе (касающиеся отдельных характеристик придворного аристократа, понятия «honnete homme»), высказаны точки зрения, либо существенно отличающиеся от имеющихся, либо уточняющие ранее сформулированные выводы. В частности, автор отходит от функционалистского объяснения, при котором все поступки представителя элиты двора могут быть квалифицированы исходя из представлений о социальной иерархии.

С опорой на задачи исследования была определена структура работы. Первая глава содержит анализ социокультурных традиций двора Бурбонов. Акцент сделан на уяснении меняющихся форм поведения в придворном обществе этого периода, на раскрытии того, как аристократ в течение конца XVI—XVII вв. воспринимал самого себя и собственную жизнь при дворе, изучении характерных ценностей, определявших поведение знати при дворе. Также в этой части работы изучаются представления моралистов и мемуаристов о придворных и королях как образцовых и реальных субъектах. Вторая глава посвящена исследованию служебных, семейных, любовных и дружеских межличностных взаимоотношений при дворе. В ней раскрываются смысловые особенности дружбы, любви, семьи, анализируются представления интеллектуалов о совершенных формах и реальной практике таких межличностных взаимоотношений.

Источниковой базой исследования послужили в основном материалы нарративных источников. По сравнению с документальными и нормативными источниками, они содержат обширный материал для реконструкции образа человека двора и понимания механизма функционирования придворного пространства.

Наиболее репрезентативными с точки зрения выбранных ракурсов исследования явились ¿-мемуарные сочинения. Достоинства и недостатки такого рода источников общеизвестны. С одной стороны, они насыщены характеристиками и разными примерами поведения людей, отображают особенности их внутреннего мира, раскрывают причины поступков. С другой стороны, мемуары — субъективны и часто ретроспективны. События в них переосмысливаются на основе личного опыта автора и описываются так, как они были услышаны, пережиты или прочувствованы им в качестве очевидца или участника событий. К тому же, воспоминания могли быть написаны гораздо позднее тех событий, которые находят в них отражение. Тем не менее, недостатки мемуарных источников не умаляют их значимости для историко-антропологических исследований. Хотя может возникнуть вопрос: неужели субъективизм воспоминаний не искажает реконструируемый на их основе образ человека? Искажает, если исследовательская работа опирается на слишком малое количество таких источников. При сопоставлении материалов большого числа мемуаров воссоздается более или менее объективная картина, не зависящая от субъективных намерений авторов.

В диссертации для изучения социальной практики при дворе, личностей реальных вельмож и монархов привлекались те виды мемуаров, в которых авторы отдавали дань модному в XVII в. жанру портрета, сценам, повествующим об интригах, аферах, необычном поведении аристократии, отношениях. Таковыми оказались:

• мемуары-хроники, посвященные преимущественно: о политическим событиям (Ларошфуко, мадам Моттвиль, Бюсси де Рабютена, Монтрезора, Бриенна, герцога Орлеанского, кардинала Ришелье, Брежи, Фонтенэ-Марейля, де Ту, Шеверни, Фонтрайля) о военным кампаниям (Jla Порта, Фобена) о событиям придворной жизни (аббата де Шуази, Лафайет, Сен-Симона, герцогини Орлеанской, Лашатра, Лафара, Спангейма, де Сталь);

• мемуары-автобиографии61 (Монпансье, Реца);

• дневники (Данжо, Л’Этуаля)

• мемуары-поучения (Людовика XIV);

• художественные мемуары — литературно подготовленные, отредактированные, художественно оформленные произведения. («Занимательные истории» Таллемана де Peo- «Хроники» барона Креспи- «История Генриха Великого» графини Жанлис- «История любви Генриха IV» принцессы Конти- «История Генриетты Английской, первой жены Филиппа Французского, герцога Орлеанского» мадам Лафайет);

• литературный портрет («Портрет Ларошфуко, написанный им самим" — «Портрет герцога Ларошфуко, написанный де Рецем»).

Основное внимание мы уделяли воспоминаниям аристократии, хотя нами были использованы и мемуары, авторы которых не имели благородного происхождения, но обладали достаточным количеством сведений о придворной жизни. Таковыми оказались воспоминания Пьера Л’Этуаляпредставителя дворянства мантии, современника последнего Валуа и первого Бурбона. В ходе своей жизни он делал записи о событиях правления, нравах, обычаях двора Генриха III и Генриха IV, очевидцем которых был сам. Также

61 Как подмечено M.C. Неклюдовой, отличить мемуары-хронику от мемуаров-автобиографий порой бывает трудно, и граница между ними остается зыбкой. Тем не менее, если сравнивать повествования Сен-Симона и кардинала де Реца, то очевидно, что первый описывал события своего времени, вне зависимости от того, насколько они были значимы для него лично, меж тем как второй рассказывал о том, что затрагивало его интересы. (См.: Неклюдова М. С. Указ. соч. С. 330.). нами были использованы «Мемуары» Жака Огюста де Ту — ещё- одного выходца из буржуазных кругов. Но в отличие от Л’Этуаля, он занимал видные государственные посты в правительственных органах, а при Генрихе IV стал правой рукой короля по делам культуры и одним из влиятельных политических советников. Должностные полномочия позволяли де Ту быть непосредственным свидетелем традиций придворной жизни эпохи Генриха IV, о которых он написал в «Оде двору"62, включенной в его воспоминания. Также нами были использованы «Занимательные истории» Жедеона Таллемана де Peo — буржуа, который никогда не бывал при дворе. В своих воспоминаниях он знакомит читателей с представителями аристократических кругов времен Генриха IV и Людовика XIV, широко используя для создания образов, предоставленные ему письменные источники, а также то, что видел сам или слышал от современников-аристократов, со многими из которых автор был лично знаком. Небезынтересным нам показалось и сочинение Езекиеля Спангейма «Придворные связи во Франции в 1690». Автор был немецким дипломатом, историком права. В 1690 году по долгу службы он находился при дворе Короля-Солнца и за это время составил о монархе и придворных свое мнение, которое высказал в своем сочинении. В целом, воспоминания Спангейма, де Peo, де Ту, Л’Этуаля являются существенным дополнением к мемуарам аристократии. Происхождение писателей, порой их отдаленность от французского двора, нисколько не умаляют их вклада в понимание ментальности и ценностей придворного общества.

Обзор всего массива мемуарных источников нам удобнее провести в соответствии с выбранными аспектами исследования. Для реконструкции образов реальных монархов (Генриха IV, Людовика XIII и Людовика XIV) мы привлекли мемуары герцога Сюлли, герцогини Жанлис, Л’Этуаля, барона Креспи, мадам Моттвиль, мадам Ментенон, кардинала Ришелье,

62 Thou J.-A. Adieu a la cour. Ode // Thou J.-A. Memoires de Jacques-Auguste de Thou // Collection des memoires relatifs a l’histoire de France: en 78 t. T. 37. / Par M. Petitot. P., 1823. P. 497−503. (Далее Collection des memoires relatifs a l’histoire de France — CMF)

Таллемана де Peo, герцога Ришелье, Елизаветы-Шарлотты Орлеанской (принцессы Пфальцской), герцога де Сен-Симона, Езекиеля Спангейма.

Одним из немногих и важных источников, хранящих сведения о личности Генриха IV, являются «Мемуары» сюринтенданта финансов, ближайшего помощника и друга короля, герцога Максимильяна де Бетюна Сюлли63. Воспоминания были написаны секретарями герцога, что дало необычную для такого типа текстов форму повествования от второго лица. Недовольство Сюлли двором и его политикой в период регентства Марии Медичи и правления Людовика XIII явилось причиной создания положительного и даже, возможно, слегка приукрашенного образа Генриха IV в мемуарах. Воспоминания Сюлли содержат ряд интересных сведений о моральных качествах короля, которые после появления сочинения стали «кочевать» от одного автора к другому.

Из-за дефицита имевшихся в нашем распоряжении мемуарных источников, освещающих личность Генриха IV и принадлежащих аристократам-современникам короля, мы уделили внимание «Истории Генриха Великого"64 Стефани-Фелисите Дюкре де Сент-Обер, графини Жанлис. Сочинение было написано примерно в 1801 году и представляет собой «мемуар» — памятную записку о времени Генриха IV. Мотивом для его создания, скорее всего, стала популяризация в XVIII в. образа Генриха IV. Серьезный недостаток «Истории» состоит в том, что произведение примерно наполовину составлена из фрагментов, заимствованных из «Журнала правления Генриха IV» Л’Этуаля, «Записок» графа Шеверни, «Мемуаров» герцога Сюлли, «Истории короля Генриха Великого» духовника Людовика XIV Ардуэна де Перефикса. Но полностью компилятивными «Истории.» назвать нельзя. Они содержат описания некоторых событий правления Генриха IV и оценки личности короля самой Жанлис65. Поэтому автор «выступает» как мемуарист-публицист, попытавшийся представить

63 Sully M.B. Memoire des sages et royales oeconomies d’estat, de Henry le Grand, Maximilien de Bethune duc de Sully 1559−1641 / Par J.-F. Michaud et J.-J.-F. Poujoulat. P., 1839. T. 2.

64 Жанлис С.-Ф. История Генриха Великого: в 3 ч. М., 1817.

65 Что явилось источником таких знаний у графини Жанлис, нам выяснить не удалось. наиболее полную картину исследуемой проблематики, для этого используя весь объем доступных сведений.

Достаточно большое количество сведений о Генрихе IV и Людовике XIII содержится в «Занимательных историях» Жедеона Таллемана де Peo66.

Информативными для реконструкции образа Людовика XIV оказались и мемуары герцога Луи де Рувруа Сен-Симона67. Автор был придворным Короля-Солнце и знал о нем многое, о чем и поведал в своих воспоминаниях. До сегодняшнего времени его мемуары являются одними из немногих, где персоне великого государя отведено отдельное и важное место. Информация о монархе у Сен-Симона систематизирована и, в основном, представлена в одном (24) томе мемуаров. Свои воспоминания герцог писал в отдалении от двора, в период, когда его государственная карьера завершилась, что, по всей видимости, и позволило ему критически и разносторонне подойти к рассмотрению периода царствования и личности Людовика XIV.

Также важными источниками для изучения личности Людовика XIV являются малоизвестные «Мемуары» Луи-Франсуа-Армана дю Плесси, го герцога Ришелье и «Придворные связи во Франции в 1690» Езекиеля Спангейма69.

В «Мемуарах» герцога Ришелье интерес для нас представляла глава, названная «Портрет Людовика XIV». Автор был современником Короля-Солнца, но застал лишь последние годы его жизни. При составлении «Портрета.» герцог не опирался на свидетельства очевидцев жизни и правления Людовика XIV, а исходил из собственной оценки достижений и недочетов царствования этого государя.

66 Tallemant des Reaux G. Les historiettes de Tallemant des Reaux // Memoires pour servis l’histoire du XVII-e siecle: en 6 t. / Par M.M. Monmerque. P., 1834.

67 Saint-Simon L.R. Memoires complets et authentiques du duc de Saint-Simon sur le siecle de Louis XIV et la regente: en 41 t. P., 1840. Также в работе использовалось издание: Saint-Simon L.R. Memoires. Additions au Journal de Daungeau: en 8 t. / Ed. par Y. Coirault. P., 1983;1988.

68 Richelieu L.-F.-A, Memoires du marechal duc de Richelieu, pour servira l’histoire des Cours de Louis XIV, de la minorite et du Regne de Louis XV, etc.etc.: en 2 t. P., 1793.

69 Spanheim E. Relation de la cour de France en 1690 / Par Ch. Schefep. P., 1882.

Придворные связи во Франции в 1690″ Езекиеля Спангейма представляют собой не воспоминания, а докладную записку («мемуар»), содержащую в себе характеристики на всех членов королевского дома Людовика XIV, перечень и описание деятельности государственных служб, находившихся при дворе на 1690 год. Основное внимание в его сочинении мы уделили характеристике личности Короля-Солнца. Она занимает в данном источнике значительное место и представляет собой описание телосложения, личностных качеств («плохих» и «хороших»), любовных увлечений, пристрастий великого монарха.

Что же касается мемуаров Л’Этуаля70, барона Креспи71, кардинала

МЛ 1—4 л

Ришелье, мадам Моттвиль, мадам Ментенон, то они содержат фрагментарные сведения об интересующих нас королях, хотя, по всей видимости, мемуаристы, и не задались целью создать исчерпывающее описании персоны того или иного монарха. Из-за достаточно скупого характера изложения о конкретном государе, их сочинения по своей информативности значительно уступают вышеназванным произведениям, но, тем не менее, привносят некоторые дополнительные детали при реконструкции реальных образов правителей.

С использованием мемуаров Жана Франсуа Поля де Гонди, кардинала де Реца75 и Людовика XIV76 были реконструированы образы идеального придворного и правителя.

Кардинал де Рец был крупным церковным сановником, часто бывал при дворе и многое знал о его представителях. Обладая талантом психолога,

70 L’Estoile P. Memoires de Pierre de l’Estoile O’ournal de Henry IV) // CMF. T. 46. / Par M. Petitot. P., 1825. L’Estoile P. Registres journaux de Pierre de l’Estoile sur regne de Louis XIII, depuis le regne PhilippeAuguste jusqu’au commencement du dix-septieme siecle // CMF. T. 48. / Par M. Petitot. P., 1825. L’Estoile P. Registres journaux de Pierre de l’Estoile, sur le regne de Louis XIII, depuis le 15 mai 1610 jusqu’au 15 mai 1611 // CMF. T. 49. / Par M. Petitot. P., 1825. P. 1−240.

71 Crespy-le-prince. Chroniques sur les cours de France: en 2 t. P., 1843.

72 Ришелье А.-Ж. Мемуары. M., 2005.

73 Motteville F.B. Memoires de madame de Motteville: en 5 t. // CMF. T. 36−40. / Par M. Petitot. P., 1824.

74 Maintenon F. d'A. Histoire de M-me de Maintenon, et de la cour de Louis XIV: ouvrage qui embrasse les regnes des Bourbons depuis la Guerre de la ligue jusqu’a la regence du duc d’Orleans: en 2 t. / Par. M. Lafont d’Aussonne. P., 1814. T. 1.

75 Рец Ж.Ф. П. Мемуары. M., 1997.

76 Louis XIV. Memoires de Louis XIV pour l’instruction du Dauphin / Des notes et des eclaircissements par Ch. Dreyss. P., 1860. умея проникнуть во внутренний мир, сокровенные мысли человека, Рец, как подметил Ю. Б. Виппер, создал галерею ярких, многоплановых литературных портретов вельмож77. Подспудно при создании таких портретов автором затрагивается вопрос об идеальном придворном. Сообщая о количестве приверженцев при дворе у описываемого аристократа, тем самым, мемуарист дает понять, какие качества вельможи были более ценными в придворном обществе.

Также нами были использованы «Мемуары» Людовика XIV, которые монарх написал для дофина Филиппа Орлеанского в начале своего царствования (в 60-е гг. XVII в.), поэтому акцент в них сделан не на существующие достижения, а на намечаемые планы и их теоретические обоснования. Данная особенность позволяет рассматривать это произведение как своеобразный программный документ, где речь ведется о насущных проблемах государства и способах их решения. В рамках своих рассуждений, что было для нас более важным, король уделил много внимания идеалу абсолютного правителя, давая ряд практических рекомендаций для его достижения.

Проводимый в диссертации семантический анализ таких слов и выражений, как «honneur», «honnete homme/ honnete femme», «famille», «amitie», «amour», побудил обратиться к широкому кругу мемуаров аристократии. «Язык» на протяжении XVII в. изменялся стремительно, поэтому только количественная обработка большого числа источников позволила бы уловить различные семантические веяния эпохи. Полученная

78 7Q ол информация из мемуаров Моттвиль, Сюлли, Лафайет, Лашатра, Лафара, о 1 оо 83 84

Монпансье, Л’Этуаля, герцога Орлеанского, герцога Рогана, де Ту ,

77 Виппер Ю. Б. «Мемуары» кардинала де Реца // Рец Ж.Ф. П. Мемуары. М., 1997. С. 678.

78 La Fayette M.-M. Histoire de madame Henriette d’Angleterre // CMF. T. 64. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1828. P. 329¹⁷¹. La Fayette M.-M. Memoires de la cour de France // CMF. T. 65. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1828. P. 3−122.

79 La Chatre J. Memoires de La Chatre // CMF. T. 18. / Par M. Petitot. P., 1826. P. 165−276.

80 La Fare C.-A, Memoires du marquis de La Fare // CMF. T. 65. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1828. P. 123−282.

81 Montpensier A.-M.-L. Memoires de Mlle de Montpensier: en 4 t. // CMF. T. 40−43. / Par M. Petitot. P.,

85 86 87

Монтрезора, Шуази, Бриенна сопоставлялась с материалами, содержащимися в моралистической литературе и словарях XVII столетия.

Но главным образом, мемуары использовались нами не столько для семантического дискурс-анализа и выявления комплекса характеристик идеальных вельмож, сколько для реконструкции качеств и особенностей личностей конкретных придворных. В соответствии с поставленными задачами для нас было важно установить, насколько представления о том, каким должен быть вельможа совпадали с реальностью. В этой связи использовались свидетельства упомянутых мемуаров, а также литературные оо оо портреты, написанные герцогом Ларошфуко и кардиналом де Рецем .

Анализ практики служебных, семейных, дружеских и любовных взаимоотношений при дворе проводился на основе вышеуказанных мемуаров, а также воспоминаний Брежи90, Шеверни91, Фонтенэ-Марейля92, Ла Порта93, Данжо94, Ларошфуко95, мадам де Сталь96, Фонтрай97, Фобена98,

82 D’Orleans G. Memoires de Gaston, duc d’Orleans // CMF. T. 31./ Par M. Petitot. P., 1824. P. 1−178.

83 Rohan H. Memoires de Henry duc de Rohan. En 2 t. H CMF. T. 18−19. / Par M. Petitot. P., 1822.

84 Thou J.-A. Memoires de Jacques-Auguste de Thou // CMF. T. 37. / Par M. Petitot. P., 1823. P. 189−532.

85 Montresor C.B. Memoires du comte de Montresor // CMF. T. 54. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1826. P. 217−403.

86 Choisy F.-T. Memoires pour servir a l’histoire de Louis XIV // CMF. T. 63. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1828. P. 123−527.

87 Brienne H.-A. de L. Memoires du comte de Brienne: en 2 t. // CMF. T. 35−36. / Par M. Petitot. P., 1824.

88 La Rochefoucauld F. Portrait du duc de La Rochefoucauld, fait par lui meme // ?uvres completes de Francois duc de La Rochefoucauld. P., 1818, P. 1−4.

89 Retz J.F.P. Portrait du duc de La Rochefoucauld, par le cardinal de Retz. // Memores de La Rochefoucauld / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1826. P. 335−336.

90 Bregy N.F. Memoires de M. de***: en 2 t. // CMF. T. 58−59. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1827.

91 Hurault P. Memoires de messire Philippe Hurault, comte de Cheverny, chancelier de France // CMF. T. 36. / Par M. Petitot. P., 1823. P. 3−400.

92 Fontenay-Mareil F. Memoires de messire du Val, marquis de Fontenay-Mareuil, marechal des camps et armees du roy, conseiller d’Etat, nomme a l’ordre du Saint-Esprit, ambassadeur en Angleterre en 1626, et deux fois a Rome en 1641 et 1647: en 2 t.//CMF. T. 50−51./Par M. Petitot. P., 1826.

93 La Porte P. Memoires de P. de La Porte, premier valet de chambre de Louis XIV, contenant plusieurs particularites des regnes de Louis XIII et de Louis XIV // CMF. T. 59. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1827. P. 285−451.

94 Dangeau Ph.C. Journal du marquis de Dangeau avec les additions inedites du duc de Saint-Simon: en 15 t. / Par F. de Conches. P., 1854−1856.

95 Ларошфуко Ф. Мемуары. Максимы. M., 1993.

96 Staal L. Memoires de madame de Slaal // CMF. T. 77. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1829. P. 1−194.

97 Fontrailles L. d'A. Relation faite par Fontrailles // CMF. T. 54. / Par A. Petitot et Monmerque. P., 1826. P. 405−477.

98 Forbin C. Memoires du comte de Forbin: en 2 t. // CMF. T. 74−75. / Par A. Petitot et Monmerque. P., принцессы Конти". Наиболее ценными для изучения практики служебных взаимоотношений при дворе являлись мемуары маркиза Фонтенэ-Марейля и первого камердинера Людовика XIV JIa Порта, а для исследования дружеских и любовных взаимоотношений — сведения воспоминаний мадемуазель Монпансье, поскольку в отличие от многих мемуаристов (предшественников и современников), она писала не историю своего времени, а историю своей жизни со всеми её- перипетиями, отмеченными более всего в любви и дружбе.

Расширяя круг поиска материалов для изучения придворных взаимоотношений, мы обратились к эпистолярным источникам. Учитывалось то, что переписка — неотъемлемая составляющая самих отношений, она способна донести до нас чувства, переживания, особенности взаимоотношений их корреспондентов и адресатов. Иными словами, в отличие от мемуаров, послания лучше детализируют межличностные взаимосвязи. При отборе писем для нашего исследования принимались во внимание только те, адресатами и корреспондентами которых являлись представители придворного общества. То, что в XVII в. переписка была приближена к «живому» общению, давало возможность использовать её- не только для изучения межличностных взаимоотношений при дворе, но и судить о языковой практике двора в употреблении слов: «amitie», «amour», «famille». Из-за низкого уровня развития эпистолярия в конце XVI— XVII вв.100 четко выделить типы и стили посланий не удалось. Тем не менее, характеристики семейных, дружеских и любовных взаимоотношений при дворе выявлялись с опорой на материал писем, более всего относящихся к категории частной корреспонденции (к таковым были отнесены письма: Генриха IV, мадам Севинье, Роган, Виллар, Сабле, Ментенон, Ланкло, шевалье де Мере, герцога Ларошфуко, Елизаветы-Шарлоты Орлеанской), а служебных отношений — ближе к деловой (послания Генриха IV, кардинала

99 Lorraine L.-M. Histoire des amours de Henry IV // Archives curieuses de l’histoire de France: en 15 t. / Par M.L. Cimber et F. Danjou. P., 1837. Г serie. T. 14. P. 301−347.

100 Подробно об этом см.: Стогова A.B. Феномен дружбы. С. 18.

Мазарини, Вандома и Допеда, Кольбера, Людовика XIV, Фенелона). При всей ценности этих посланий для изучения особенностей придворного общения и поведения, их исследование имело определенные сложности. Во-первых, значительная часть переписки уцелела только в посланиях одного из корреспондентов. Во-вторых, оригиналы текстов большинства посланий оказались потерянными. Мы имели дело с собранием писем, сосредоточенных в основном в объемных изданиях сборников XIX в.101. И зачастую в них приводятся лишь отдельные отрывки письма, тексты только той переписки, которые показались публикаторам важными и интересными для общества.

Следующая группа нарративных источников, предназначенная в основном для изучения ценностных ориентиров знати, представлена памятниками философско-моралистической и художественной литературымаксимами, характерами, размышлениями, поучениями, новеллами и романами, — составившими в диссертации вторую по репрезентативности большую группу источников.

Основную часть моралистических сочинений в работе составили максимы и эссе: «Опыты» Мишеля де Монтеня102, «Придворный»

101 Lettres inedites d’Henri IV, et de plusieurs personages celebres / Par A. Serieys. P., 1802. Lettres de Madame de Villars a Madame de Coulanges (1679−1681) / Par A. de Courtois. P., 1868. Correspondance de madame duchesse d’Orleans: en 2 t. / Extraite des letters publiees par M. de Ranke et M. Holland, tradition et notes par E. Jaegle. P., 1880. Correspondance generale de madame de Maintenon: en 4 t. / Les autographes et les manuscrits authentiques avec des notes et commentaires par Th. Lavallee, etude sur les letters de M-me de Maintenon publiees par L’Beaumelle. P., 1865. Lettres de Madame de Sevigne, de sa famille et de ses amis: en 12 t. /Nouvelle edition. P., 1822. Lettres de monsieur le chevalier de Mere. P., 1682. Les amis de la marquise de Sable: recueil de lettres des principaux habitues de son salon / Annotees et precedees d’une introduction historique sur la societe precieuse au XVIIe siecle par E. de Barthelemy. P., 1865. Recueil des lettres missives de Henri IV: en 7 t. / Par M. Berger de Xivrey. P., 1843−1858. Lettres du cardinal Mazarin pendant son ministere: en 9 t. / Par M.A. Cheruel. P., 1883−1906. Correspondance administrative sous le regne de Louis XIV, entre le cabinet du roi, les secretaires d’Etat, le chancelier de France et les intendants et gouverneurs de province: en 4 t. / Par G.B. Depping. P., 1850−1855. ?uvres de La Rochefoucauld: en 3 t. / Par M.J. Gourdauld. P., 1881. T.3. Фенелон Ф. С. Письмо Фенелона к Людовику XIV: [сайт]. URL: http://www.vQstlit.info/Texts/Dokumeiitv/France/XVlI/l680−1700/Fenelon/brief lui 141I htm (дата обращения: 16.11.2008).- Ланкло Н. Письмо к маркизу Севинье // Любовь в письмах выдающихся людей XVIII и XIX века / Сост. А. Чеботаревской. Калининград, 2000. С. 7-II.

102 В диссертации были использованы два известных издания сочинений Монтеня, Ларошфуко, Лабрюйера. См.: Размышления и афоризмы французских моралистов XVII—XVIII вв.еков: Сборник. Л., 1987. Франсуа де Ларошфуко. Максимы. — Блез Паскаль. Мысли. — Жан де Лабрюйер. Характеры. М., 1974. Также: Монтень М. Опыты. Кн. 1. М.-Л., 1954. La Rochefoucauld F. Maximes et reflexions morales // ?uvres completes de Francois duc de La Rochefoucauld. P., 1818. La Bruyere J. Les caracteres / Preface B. Vincent. P., 2000.

Бальтасара Грасиана, «Максимы и моральные размышления» Франсуа де Ларошфуко, «Максимы о любви» Роже де Бюсси-Рабютена103, «Максимы» Шарля Сент-Эвремона104, «Максимы» мадам Сабле105, «Максимы, высказывания и размышления о морали и политике» шевалье де Мере106, «Характеры» Жана де Лабрюйера, а также философско-нравственные эссе Никола Фаре «L'Honnete homme, или Искусство нравиться при дворе"107, Шарля Сент-Эвремона «Очарования дружбы"108, «Описание honnete homme"109 и Франсуа де Салиньяка де Ла Мотта Фенелона «Человеческая мудрость, или портрет honnete homme"110. Во всех этих произведениях одна из центральных тем — человек, его страсти, чувства, отношения, внутренний мир. При всем стремлении моралистов придать своим изречениям универсальный характер, вполне понятно, что социум, о котором в них идет речь (хотя, как правило, он не назван), — это хорошо знакомый авторам высший свет. Превалирующими в содержании данных источников по интересующим нас аспектам исследования были рассуждения об истинной любви и дружбе, «honnete homme».

Немаловажными для реконструкции образа человека двора в контексте ценностных ориентаций являлись сочинения-назидания — трактаты, инструкции, наставления. С целью выявления изменений в понимании любви в XVII в. внимание было обращено на источник XVI столетия — «Галантные дамы» Пьера Брантома111. Произведение представляет собой трактат-мемуары, разделенный на семь тем-«рассуждений», в каждой из которых

103 Bussy-Rabutin R. Maximes d’amour // R. Bussy-Rabutin. Carte geographique de la cour et d’autres galanteries. P., 1668. P. 21−35.

104 Saint-Evremond Ch.M. Maxime. Qu’on ne doit jamais manquer a ses amis II Oeuvres meslees de M. D*** [Saint-Evremond]: en 13 t. P., 1681. T. 2. P. 7−30.

105 Sable M.C. Maximes de mme de Sable (1678) / Par D. Jouaust. P., 1870.

106 Mere A. Maximes, sentences et reflexions morales et politiques. P., 1687.

107 Faret N. L’Honneste-Homme, ou L’Art de plaire a la Cour. P., 1630.

108 Saint-Evremond Ch.M. Les charmes de l’amitie II Oeuvres meslees de M. D*** [Saint-Evremond]: en 13 t. P., 1681. T. 4.

109 Saint-Evremond Ch.M. Description de l’honnete homme // Oeuvres meslees de M. D*** [Saint-Evremond]: en 13 t. P., [S.d.]. T. 6. P. 13−44.

110 Fenelon F.S. La sagesse humaine, ou le portrait d’un honnete homme // ?uvres de Fenelon: en 8 t. / Nouvelle edition revue et corrigee avec soin. P., 1822. T. 6. P. 369−372.

111 Брантом П. Галантные дамы. M., 1998. автор изображал любовь такой, какой она почиталась в аристократическом кругу, какой ее принято было изображать и какой ее хотели видеть в XVI в.

Из очень незначительного списка поучений, созданных для наставления тех, кто служил государству, нами были проанализированы: «Политическое завещание», составленное кардиналом Ришелье112 и «Инструкции маркизу Сеньоле», написанные министром финансов Жаном

Батистом Кольбером .

Чрезвычайно ценным для нас источником являлось «Политическое завещание» кардинала Ришелье, написанное для короля Людовика XIII (примерно между 1637(8)114 и 1642 гг.) и обращенное к нему. В основном в завещании излагаются не теоретические идеи, а практические советы и рекомендации в отношении церкви, дворянства, чиновничества, простого народа, торговли. В контексте рассуждений о государевом Совете, автор уделяет внимание качествам, которыми должен был обладать хороший советник, что, в свою очередь, нам позволило реконструировать модель идеальных служебных взаимоотношений в период правления Людовика XIII.

Текст «Политического завещания» оказался важным в сравнении с «Инструкциями маркизу Сеньоле» Ж.-Б. Кольбера, написанными в 16 701 676 гг. и предназначенными сыну генерального интенданта финансов. Они представляют собой перечни дел, которые Сеньоле должен был выполнить в период своего пребывания в той стране, в которую он был направлен с дипломатическим визитом, а также списки необходимых для Кольбера сведений политического, экономического, культурного характера. К этим поручениям министр финансов прилагал рекомендации, советы, касающиеся того, как Сеньоле следовало вести, какими качествами обладать, чтобы добиться успеха на профессиональном поприще. В отличие от сочинения Ришелье, «Инструкции» содержали в себе практические рекомендации,

112 Richelieu A.-J, Testament politique. Amsterdam, 1985.

113 Colbert J.-B. Ire partie, Marine et galeres // Lettres, instructions et memoires de Colbert: en 7 t. / Par P. Clement. P., 1870.

114 Ha 1638 г, указывает профессор Л. Л. Головин — автор комментариев к «Политическому завещанию» Ришелье (Рус. пер. — М., 2008). составленные с учетом особенностей правления Людовика XIV, что дало нам возможность сравнивать и увидеть развитие представлений придворной аристократии об идеальных формах служебных взаимоотношений.

Для исследования семейных взаимоотношений при дворе мы также обратились к поучениям, из которых доступными и отвечающими требованиям поиска оказались следующие: малоизвестный источник «L'honneste mariage» Гренайля115, «Избранные беседы» мадам Ментенон116 и «Совет одной знатной даме» Франсуа де Салиньяка де Ла Мота Фенелона117.

На страницах сочинения «L'honneste mariage» Гренайль подробно описывает увиденные или услышанные (к сожалению, биографические данные автора нам не удалось найти) примеры практик матримониальных отношений в разных европейских странах и социальных группах, на основе которых и создает свои поучения. В основу многих из них положены христианские догмы. Непосредственную важность для нашего исследования представляли фрагменты рассуждений о взаимоотношениях супругов-аристократов.

Избранные беседы" мадам Ментенон были предназначены для воспитанниц основанной ею в 1686 году школы в Сен-Сире. Этот труд стал своеобразным выражением педагогических способностей и таланта его автора. В огромной массе назиданий интерес для нас представляло «Предупреждение девушке, которая выпускалась из Сен-Сира», содержавшее в себя ряд рекомендаций, касавшихся должного отношения детей к своим родителям.

Что же касается «Совета одной знатной даме» Фенелона, то сочинение, являлось одним из результатов десятилетнего наблюдения автора над воспитанием девушек в одном из дамских благотворительных обществ. Сочинение представляет собой совокупность верных и практических наставлений благородной даме для образования ума и сердца её- дочери,

115 Grenaille. L’honneste marriage. P., 1640.

116 Maintenon F. d'A. Choix d’entretiens et de lettres. Portrait et fac-simile. P., 1876.

117 Фенелон Ф. С. Совет одной знатной даме относительно воспитания её- дочери // Фенелон Ф. С. О воспитании девиц. М., 1896. С. 92−102. изучение которых позволяет нам лучше осветить вопрос об идеальной модели взаимоотношений между родителями и детьми.

Много материала «при рассмотрении таких проблем, как стереотипы поведения, ценностные ориентации, убеждения, этническое самосознание и других аспектов соционормативной культуры"118 может дать художественная литература. Несмотря на жанровую специфику таких источников, в них так или иначе присутствуют тип сознания, логика мысли, психологический и нравственный облик автора. Анализ художественной прозы, как правило, очень сложен и требует отдельного исследования, поэтому в своей работе мы использовали не целый комплекс произведений конца XVI—XVII вв., а выбрали те из них, которые показались нам важными и более интересными с точки зрения позиций их авторов. Таковыми стали: роман Мадлен Скюдери

Артамен, или Великий Кир"119, её- новелла «История и беседа о дружбе"120,

121 роман Мари-Мадлен де Лафайет «Принцесса Клевская» и роман Франсуа де Салиньяка де Ла Мотта Фенелона «Приключения Телемака, сына Улиссова"122. Отметим, что в каждом из упомянутых произведений существовал нравственный подтекст, поскольку «романы и новеллы XVII в. являлись отраслью морали"123.

Военно-любовные перипетии, перемежающиеся с рассказами о любви, заполняют содержание романа Мадлен Скюдери «Артамен, или Великий Кир». Писательница имела дворянское происхождение, возглавляла один из парижских салонов, члены которого культивировали искусство утонченного светского досуга, интеллектуальных бесед на различные темы, в том числеи на литературные. Представители этого прециозного круга выработали определенные идеалы, часть из которых нашли отражение в сочинении Скюдери. Произведение было написано в 1649—1653 гг., можно сказать, «на

118 Любарт М. К. Семья во французском обществе XVIII-начала XIX века. М., 2005. С. 34.

119 Scudery M. Artamene ou Le grand Cyrus: en 10 t. P., 1649−1653.

120 Scudery M. Histoire et conversation d’amitie // M. Scudery. La morale du monde, ou conversations: en 2 t. P., 1686. T. 2. P. 871−1026.

121 La Fayette M.-M. La princesse de Cleves / Par Ph. Sellier. P., 1999.

122 Фенелон Ф. С. Приключения Телемака, сына Улиссова: в 2 ч. М., 1810.

123 Dupuy A. Histoire de litterature francaise au XVIIe siecle. P., 1892. P. 381. злобу дня", когда остро стояла проблема морального облика благородного общества, огрубевшего из-за военных перипетий эпохи Фронды. В основу романа положен античный сюжет, однако нравы, описываемые в нем, приближены к тем, что господствовали во времена писательницы, в каждом персонаже узнаются исторические прототипы. В центре внимания Скюдери нравственная проблема, касающаяся чувства любви: что такое любовь, кто достоин любви, как это чувство проявляется и как оно соотносится с дружбой. Авторские размышления содержатся в отступлениях в виде бесед главных персонажей (Сафо и Гиднона, Кируса и Мандане) о настоящих чувствах. Для пополнения наших представлений о воззрениях Скюдери о дружбе, прояснения того, как менялись её- взгляды на идеальные любовные отношения под воздействием некоторых объективных обстоятельств (об этом речь пойдет ниже), нами была проанализирована её- новелла «История и беседа о дружбе».

На страницах произведения «Принцесса Клевская» мадам Лафайет в иносказательной форме представляет развернутую картину хорошо известной ей придворной жизни времен Людовика XIV. Она относит действия романа к временам правления Генриха II. Основное внимание писательницы обращено к сложным, трудно разрешимым проблемам семейной морали — долга, чести и честности. Лафайет была одним из писателей, кто по-новому в XVII в. заговорил о предназначении брака, принципах, на которых должны основываться взаимоотношения супругов. Вместе с тем, произведение мадам Лафайет, имеет для нашей работы значение не только как источник, содержащий воззрения писательницы на семейные ценности, но и отчасти затрагивающий тему идеальной любви.

Что касается романа Франсуа Фенелона «Приключения Телемака, сына Улиссова», то, как и Мадлен Скюдери, под покровом древнегреческой старины он изображает французские порядки современного ему общества Людовика XIV. Фенелон взял у древних не только сюжет, который был прямым подражанием «Одиссее», но и целые эпизоды, «картины», детали, в целом, дух их произведений. Такова литературная сторона книги, но есть и другая не менее важная. В связи с тем, что Фенелон писал роман в кризисный для Франции период (конец XVII в.) и предназначалось произведение воспитаннику автора — внуку, одному из наследников Людовика XIV, герцогу Бургундскому, то особое внимание он уделил политическим вопросам. В произведении нашли отражение наставления Фенелона о наилучших формах правления, всевозможных отраслях жизни и управления, качествах и поступках хорошего правителя. Для нашего исследования роман оказался интересен для реконструкции идеального образа монарха.

Помимо нарративных в диссертации были использованы и нормативные источники, представленные регламентами Генриха III (1585)124. Они выходят за хронологические рамки настоящего исследования, однако мы сочли, что их рассмотрение важно, поскольку нормы, касающиеся королевских церемоний, были заимствованы у последнего Валуа правителями династии Бурбонов, а значит, закладывали традиции придворной жизни следующего столетия. Отметим, что Регламенты — единственные дошедшие до настоящего времени нормативные тексты, по которым можно проследить устройство внутренней жизни двора XVII в.

Особняком среди использованных нами источников стоят французские словари XVI—XVII вв. Э. Югё−125, А. Фюретьера126, Г. Керу127, А. Хацвелда128, Дж. Дюбуа129 и других130, чьи труды представляют собой разновидность современных тезаурусов и «отражают» смысловые оттенки используемых понятий в исследуемый период. В данном исследовании большое значение для нас имел «Всеобщий словарь, содержащий все слова французского

124 Les Reglemens faicts par le Roy (1585) // Archives curieuses de l’histoire de France, depuis Louis XI jusqu’a Louis XVIII, ou Collection de pieces rares et interessantes, telles que chroniques, memoires, pamphlets, lettres, vies, proces / Par L. Cimber et F. Danjou. P., 1836. Ie serie. T. 10. P. 299−338.

125 Huguet E. Dictionnaire de la langue francaise du seizieme siecle: en 7 t. P., 1946.

126 Furetiere A. Dictionnaire universel, contenant generalement tous les mots francois tant vieux que modernes, et les termes de toutes les sciences et des arts. 3 t. in 1 t. Rotterdam, [s.d.].

127 Cayrou G. Le francais classique lexique de la langue du dix-septieme siecle. 4e ed. P., 1948.

128 Dictionnaire general de la langue francais du commencement du XVIIe siecle jusqu’a nos jours precede d’un traite de la formation de la langue: en 2 t. / Par A. Hatzfeld, A. Darmesteter, A. Thomas. P., 1964.

129 Dictionnaire du francais classique / Par J. Dubois, R. Lagane, A. Lerond. P., 1989.

30 Dictionnaire de l’Academie Francaise: en 2 t. 6-e ed. P., 1835. языка, как древние, так и новые" А. Фюретьера. Этот толковый словарь более «полный», чем остальные, что датируются XVII в., является бесценным пособием для изучения языка XVII столетия и, судя по примечанию, отвечает основным требованиям французского литературного и разговорного языка того периода.

В целом, исследуемая нами тема обеспечена достаточно широким кругом источников. Особое значение для решения диссертационных задач имели нарративные источники. Наиболее богатыми в содержательном плане являются мемуары и моралистические сочинения. Их главное достоинство заключается в том, что они проливают свет, как на ценностные ориентиры придворной аристократии, так и на особенности социальной практики при дворе. Вместе с тем воспоминания и моралистические сочинения хорошо передают атмосферу двора, содержат важные сведения о традициях придворной жизни, иными словами, включают в себя не только индивидуальный, конкретный, но и массовый материал. Значимым дополнением к изучению ценностей знати стали материалы художественной литературыдля реконструкции конкретных взаимоотношенийкорреспонденция аристократовуяснения стереотипного понимания определенных жизненных явлений — словарные источники. В совокупности анализ всех источников позволяет реконструировать многогранный образ человека двора в системе ценностных ориентаций и в реальной практике во Франции в конце XVI—XVII вв.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование показало несомненную^{-важность} комплексного подхода, сочетающего в себе элементы макрои микроанализа, для реконструкции многогранного и стереоскопичного образа человека двора. Макроисследование социокультурного пространства двора позволило определить мотивы поведения и некоторые характерные ценности знати в конце XVI—XVII вв. Было выявлено, что в своем поведении человек двора неизменно руководствовался представлениями о чести и пользе, что находило выражение в его стремлении к уважению, влиянию, а также получению моральных или материальных выгод от предпринимаемых действий. С помощью макроанализа также удалось установить и серьезную трансформацию сознания придворной элиты в исследуемый период: рыцарское восприятие постепенно сменялось у знати осознанием себя в качестве придворных. Из аристократии, которую отличали военные нравы и привычки, сформировалась церемониальная, «замиренная» элита. Тем самым, соответствующий тезис Н. Элиаса относительно эволюции придворного общества во Франции находит подтверждение в данной работе на конкретном историческом материале. Вместе с тем, опираясь лишь на макроанализ, вряд ли бы удалось обнаружить, что регламентированность придворной жизни не означала строгого следования установленным при дворе правилам и порядкам, в чем убеждает микроанализ нарративных источников.

Существовало достаточно широкое представление о том, какими качествами должен обладать человек двора. Одним из наиболее распространенных примеров для подражания являлся образец «honnete homme», в соответствии с которым аристократ должен был иметь определенные нравственные качества. В контексте той или иной формы межличностных взаимоотношений при дворе этот идеал имел свою специфику. Говоря о служебных взаимоотношениях, добропорядочное поведение подразумевало умение поступать по совести, верой и правдой выполнять свой долг перед коронойв воззрениях о семейных связях — верностьв суждениях об искренних любовных отношенияхобходительность, искренностьв представлениях о настоящей дружбе — доверие, уважение.

Наличие абстрактных идеалов не исключало того, что примером для подражания мог становиться и конкретный придворный. Несмотря на то, что персонифицированные образцы несли в себе яркий отпечаток индивидуальности людей и складывались из качеств, присущих тем вельможам, с которых брали пример, в каждом из таких образцов основополагающими являлись те черты характера, которые помогали их обладателям добиваться влияния при дворе, но которые не всегда совпадали с идеалом «honnete homme».

Не являясь иерархически-унифицированным, «идейное пространство» двора также включало в себя идеальные образы монархов. Единство во взглядах теоретиков проявилось в том, что король должен обладать гражданскими добродетелями и знать «ремесло монарха». Однако мнения разошлись в вопросе о человеческих качествах царствующей особы: в отличие от апологетов, критики абсолютизма ратовали в большей мере за моральные добродетели государя.

Идейное пространство" двора не было статичным. В XVII столетии мы наблюдаем процесс его постепенной трансформации. Изменения происходили в сторону «усложнения» качеств, которыми должны были обладать представители придворной элиты. Со второй половины столетия аристократу требовался не только талант, но и специальные знания в конкретной сфере государственного управленияв семье ему следовало проявлять себя верным супругом и заботливым родителем, в любви и дружбе — быть духовно развитым человеком. Достаточно серьезные изменения произошли в представлениях о светской даме и её- роли в придворном обществе, что свидетельствует о сокращавшейся в тот период социальной дистанции" между придворным мужчиной и женщиной. При описании идеала «honnete femme» мужчины-моралисты упоминали те же критерии, что и для «honnete homme». Признавалась важность деятельного участия женщины в воспитании детей, укреплении семьи, насыщенности эмоционального мира дамы для развития любовных взаимоотношений. Придворная аристократка должна была становиться хранительницей семейных ценностей и следовать нравственным принципам. Тем не менее, тендерная дифференциация мыслящей элиты в определенной мере помешала сформировать общепринятый среди интеллектуалов образ светской дамы. В воззрениях прециозниц и романисток этот образ был тесно связан с куртуазными традициями, у мужчин-мыслителей — с некоторыми средневековыми представлениями.

Очерченное «идейное пространство» сложно структурировать, поскольку идеальные образы не были однопорядковыми, т. е. не предназначались для аристократов, имеющих одинаковый статус, пол, жизненные принципы. Но, в целом, на основании применяемых для описания образцов критериев можно полагать, что для придворного аристократа было ценным совершать благовидные поступки и обладать хорошими манерами, а также иметь желание служить монарху. Если суждение о важности для человека двора поступать благородно следует из стремления представителей светского общества быть высоконравственными людьми, то положение о ценности службы обусловлено значимостью самих служебных отношенийважного источника милостей монарха, а, следовательно, влияния и уважения в придворном окружении. Быть истинным другом, любовником, примерным семьянином было тоже, несомненно, существенным для вельможи, но все эти личностные достоинства имели для него производный характер. Хорошая служба становилась залогом счастья, доброй судьбы человека, его семьи, рода, друзей.

В социальной практике определенная роль была отведена традициям двора. Однако, неизменно, в большей или меньшей степени, знать стремилась к самостоятельности в поступках и действиях. Анализ источников показал многообразие «стратегий» поведения вельмож и королей, отклонявшихся от традиций двора и правил практической морали. Примеры, на которые должны были ориентироваться представители знати, никогда не превращались для них в образ жизни, в чем нас убеждают примеры грубости, своеволия, бесчестия, лицемерия знати, обнаруженные в нарративных источниках. Проявление эталонных качеств у придворных и монархов достигало лишь той меры, в какой о них становилось известно в их окружении и в какой они помогали им заслужить честь. Причину того, что практика слабо увязывалась с представлениями, следует видеть как в недостаточной строгости норм, так и в том, что аристократ не являлся пассивным участником придворной жизни, а использовал предъявляемые требования, относительно своих черт характера и согласно собственным нуждам, тем самым приспосабливая их под себя. При этом не исключено, что дело могло быть вовсе и не в степени строгости норм или несовершенстве человеческой природы, а в тенденциях времени. Пороки и недостатки никогда не переставали существовать, но они оказались более заметными у представителей светского общества именно в исследуемый период, очевидно, оттого, что люди в конце ХУ1-ХУ11 вв. чаще, чем прежде, соотносили свои представления с определенными нравственными категориями.

Несмотря на то, что аристократ часто поступал по своему усмотрению, его приспособленчество от этого не страдало. Речи о личном стиле жизни в обществе двора не шло, поскольку проявление индивидуальных особенностей для светского человека не превращалось в самоцель, а являлось результатом постоянного соперничества знати за влияние и уважение при дворе, королевские милости. Своим поведением аристократ демонстрировал многообразие качеств, сформированных социальной средой, природой и заданных конкретной ситуацией, что дополняет результаты исследования Н. Элиаса, который обратил внимание лишь на взаимозависимость между двором и индивидом. Статус и пол светского человека не всегда имели определяющее значение для его поведения и качеств характера. Хорошие, доверительные отношения могли сглаживать некоторые условности в общении людей разных ранговформально светские дамы продолжали жить традициями, унаследованными от предшествующих эпох, определяя для себя «второстепенную» роль по сравнению с мужчиной, но опосредованно имели влияние на представителей «мужской части» двора, воодушевляя их на разные действия и поступки, обсуждая их успехи и неудачи на службе, дела в семье, давая оценки их суждениям.

В целом, сделанные выводы, прежде всего, позволяют говорить о более сложном, изобилующем нюансами образе человека двора. Его придворная идентичность не была чем-то раз и навсегда заданным, а постоянно создавалась им заново. В результате, нам удалось уйти от функционалистского объяснения, при котором все поступки людей квалифицируются исходя из представлений о социальной иерархии. Проведенное исследование дополняет и существующие в историографии представления о королевском дворе раннего нового времени. Во-первых, анализ традиций, идеалов двора обнаруживает систему ценностей и правил в целом характерную для придворного социума. Во-вторых, отмечая, что поступки и действия реального человека двора, как правило, отклонялись от норм и образцов, подчеркнем ещё- раз, что об индивидуальном стиле жизни при дворе речи не шло, поскольку аристократ не хотел быть изолирован от своего общества. В-третьих, каким бы непоследовательным для современного исследователя не казался человек двора, для самого вельможи или короля в его поступках не существовало противоречийповоды для создания новых «стратегий» и моделей поведения всегда имели определенное отношение к защите его чести или утилитарным целям. В итоге, мы можем говорить, что двор конца XVI—XVII вв. сохранял и поддерживал внутреннее единство, несмотря на сложный и противоречивый образ аристократа.