Проблемы типологии сюжетов в литературе Сибири XIX века

В литературоведческом сознании уже давно укрепилась мысль о том, что построить полную картину общенационального литературного процесса невозможно на основе истории одних только шедевров. Ю. М. Лотман отмечал, что «великие» писатели часто оказываются изолированными от своей эпохи и даже противопоставленными ей1. Схожие идеи в своё время высказывал А. Г. Горнфельд, который считал, что большие художники обычно опережают своё время, отчего становятся слишком трудны и малопонятны для современников, не подготовленных к восприятию столь значительных явлений, и тогда на помощь приходят писатели меньшего масштаба, чьи произведения «обрамляют более крупное творение, оттеняя его и ставя в надлежащее освещение"2. Исторические заслуги писателей «второго ряда», по мнению А. Г. Горнфельда, «стоят вне всякого сомнения», служебная роль «обыкновенных талантов» «значительна и почётна»: «Каждый из них делает вклад в образование литературного языка, каждый находит свои особенные сферы наблюдения и интересов, каждый даёт материал для более широких обобщений, каждый подмечает те или иные стороны вещей, до него не отмеченные.» Процессы, происходящие в мире искусства, утверждал критик, аналогичны процессам, которые мы замечаем в поступательном движении науки, где «обобщающая мысль гения, лишь опираясь на всю совокупность мелких разъединённых наблюдений, вносит единство и гармонию в разобщённые результаты частных исследований"3.

В статье «Русская беллетристика: эволюция, поэтика, функции"4 И. Гурвич сравнил «второстепенного писателя» с летописцем или хроникёром, который оперативно откликается на злобу дня, обозревает окружающее, живописует многооб4 разие лиц, занятий, укладов, ничего не упуская, ничем не пренебрегая из увиденного и узнанного. Далее автор статьи выделил три основных функции «массовой беллетристики», раскрывающихся в её взаимодействии с литературой «верхнего ряда»: 1) функция подготовительная (««обыкновенные таланты» нередко нащупывают, открывают для разработки те тематические, проблемные пласты, которые позднее будут вспаханы классикой"5) — 2) функция видообразующая (она осуществляется через подражание произведению, признаваемому образцом, «путеуказателем»: «беллетристика реагирует на импульс, идущий «сверху», и с этого нередко начинается образование жанровой и иной общности"6) — 3) функция закрепляющая («Силами многих второстепенных писателей в обиходе закрепляется наличный творческий инструментарий, наличные способы литературного созидания"') .

Как видим, учёные давно уже не сомневаются в том, что классика тесно связана с литературными потоками гораздо более мелкого масштаба, и убеждённо развивают мысль о необходимости изучать произведения разного художественного уровня. В отечественном литературоведении интерес к проблемам «массовой беллетристики» и «низового текста» проявляли С. А. Венгеров, В. М. Жирмунский, В. Шкловский, М. М. Бахтин, Ю. М. Лотман, И. Гурвич, В. М. Маркович и др.8 Но особенно пристальное внимание творчеству «второстепенных» писателей уделяет региональное литературоведение, имеющее дело с литературным движением провинции.

Региональное литературоведение в России обладает достаточно прочными традициями. Теоретические основы его, заложенные в трудах Н.К.Пиксанова9, были развиты.

М.П.Сокольниковым, A.M.Путинцевым, П. В. Куприяновским,.

Н. А. Милоновым и неоднократно применялись к конкретному материалу — литературному движению отдельных краёв и об5 ластей11. Не была обойдена вниманием и литературная жизнь Сибири. Различные её стороны были освещены в работах М. К. Азадовского, Е.И.Дергачёвой-Скоп, Г. Ф. Кунгурова, Ю. С. Постнова, Е. К. Ромодановской и др.12.

Сначала разыскания по истории сибирской литературы шли в русле краеведческого метода, основной задачей которого было освещение «малозаметных» фрагментов «целого» русской литературы, определение их позиции в системе этого «целого», а также выявление в каждом таком «фрагменте» местной специфики («местного колорита»). Именно такой подход к изучению сибирской литературы был продемонстрирован в книге немецкого литератора Г. Кёнига «Die literarische Bilder aus Russland» (Штеттин, 1837), переведённой на русский язык в 1862 году. Исследуя российскую словесность в целом, Г. Кёниг выделил в ней три провинциальных элемента: немецкий, малороссийский и сибирский. «Сибирская литература», таким образом, впервые получила статус «участка» общерусской литературы, и в этом качестве она обычно фигурировала в более поздних исследованиях.

Так, например, М. К. Азадовский считал, что всякие попытки обосновать существование самостоятельной, независимой «сибирской литературы» ссылками на физико-географическое или даже социально-экономическое своеобразие Сибири «идеологически порочны в корне"13 и выводил следующее определение: «Литература сибирская есть участок общерусской литературы, отображающий на краевом (местном, областном) материале её общий путь развития и происходящие в ней процессы борьбы классов"14. Г. Ф. Кунгуров отрицал существование особой сибирской литературы и предлагал рассматривать только сибирскую тему в русской литературе15. Рассматривая эту проблему, Ю. С. Постнов выдвинул на первый план понятие литературного движения: «На наш 6 взгляд, — писал он, — сибирской литературной традиции, хотя бы и относительно независимой и развивающейся по своим внутренним законам, не существует вообще. Речь может идти лишь об особенностях общерусской литературной традиции в условиях Сибири. Нет сибирской литературы как таковой, а есть лишь литературная жизнь в Сибири, или, проще говоря, — литература Сибири"16. Во многом следуя за М. К. Азадовским, Ю. С. Постнов расценивал сибирскую литературу как часть общенациональной литературы, представленную художниками, тесно связанными с общественной жизнью края и участвующими в местном литературном движении17. Эта точка зрения была взята за основу в «Очерках русской литературы Сибири» — самом крупном на данный момент обобщающем труде по истории сибирской литературы18. Исходным пунктом для авторского коллектива «Очерков» стало соображение о том, что в Сибири происходила та же борьба и те же взаимодействия литературных направлений, школ и стилей, что и во всей остальной отечественной литературе.

В то же время в изучении сибирской литературы наметился и другой подход, в рамках которого исследователь сосредотачивался не на поисках «схождений» и «совпадений» сибирской литературы с общерусской, а на выявлении различий, «расхождений» между ними, на определении специфики сибирской литературы, её самостоятельных и самобытных черт. Частично это стремление реализовывалось уже в рамках краеведческого метода — через разыскания в области «местного колорита"19. Но наряду с проблемой «местного колорита» литературное сибиреведение всё чаще обращалось к проблеме «местного самосознания», к поискам некой «идеи» или целого комплекса идей, обуславливающих своеобразие литературного процесса, развернувшегося на территории сибирского региона. 7.

Сам термин «местное (или „областное“) самосознание» обязан своим появлением областнической публицистике второй половины XIX века. В 60−7 0-ых гг. прошлого столетия областники Н. М. Ядринцев и Г. Н. Потанин, формулируя основ 20 ные положения теории «сибирскои литературы», утверждали, что местным авторам следует отказаться от решения проблем «мирового» и общерусского масштаба и перейти на позиции «краевого затворничества» [Ю.С.Постнов]. Поскольку Сибирь, по мнению областников, имела особые нужды, во многом отличающиеся от общероссийских, то и местная литература, считали они, должна была сосредоточиться на отражении именно таких специфических вопросов. Этим она могла способствовать осуществлению основной идеи сибирского областничества — идеи «культурного сепаратизма Сибири», а также продвигать вперёд развитие самосознания жителей края, воспитывать в них «сибирефильство».

Проблема «местного самосознания» и его отражения в литературном произведении была заявлена и в работах некоторых советских критиков. Тот же М. К. Азадовский среди прочих признаков областного текста выделил «момент областного самосознания», «слияние автора с духом и интересами воспроизводимой в творчестве страны"21. Д.А.Болдырев-Казарин, например, не считал обязательным признаком сибирского текста ни присутствие в нём особенных, «местных» словечек, ни изображение этнографических подробностей, ни наличие «местного» сюжета. Всему этому он противопоставил «нерушимую сплавленность» личности сибирского художника «с тем «з1Ьл-г1са», что носится в воздухе его страны, окружает его в повседневном быту, дышит на него из глубины веков истории его народа и течёт в его жилах вместе с кровью предков"22. Подобным же образом рассуждал Н. В. Здобнов: «В сюжете произведения может не быть никаких 8 внешних признаков местных мотивов, но внутреннее, скрытое от поверхностного взгляда содержание произведения может оказаться близким данному краю. Самые отвлечённые идеи любовь, добро и зло) могут быть выражены по-сибирски, по-якутски"23.

На современном этапе изучение различных проявлений регионализма (в культуре, географии, политике, социологии и т. д.) стабильно связывается именно с понятиями «областного самосознания» и «областной психологии». Это касается не только отечественной науки. Например, устойчивый интерес к данным понятиям уже давно проявляет англо.

2 4 американская филология. Самые свежие исследования по си-бирике также осуществляются в указанном русле: достаточно.

25 упомянуть хотя бы работы Б. А. Чмыхало и К. В. Анисимова. Оба исследователя говорят об исключительно важной роли «местного самосознания» в образовании региональной литературной традиции. По мнению Б. А. Чмыхало, региональная литература невозможна без некоей idee fixe, которая вызревает непосредственно в данной культурной среде, она (региональная литература) развивается вместе с этой идеей и, со своей стороны, развивает и стимулирует эту идею26. Как показал К. В. Анисимов, сибирская литература «перестала быть неупорядоченным набором текстов и публицистических мнений» и сформировалась в процесс в начале XX века, когда она «оказалась тесно связанной с областническим мировоззрением и через это обрела свою «идеологию"" — именно областническая идея культурного сепаратизма Сибири стала той самой idee fixe, вокруг которой создавалась региональная литературная традиция27.

Данное диссертационное исследование посвящено проблемам типологии сюжетов в литературе Сибири XIX века. Актуальность обращения к указанной теме обусловлена, воg первых, общим состоянием отечественной литературоведческой науки, взявшей на вооружение весьма перспективный тезис о том, что региональное начало является «важнейшим продуктивным элементом в строительстве национальной культуры» [А.А.Горелов]28, и уделяющей в последнее время всё большее внимание художественно второстепенным, «периферийным» литературным явлениям. Во-вторых, данное исследование нацелено на определение именно специфических, самобытных качеств сибирской литературы, и в этом смысле оно осуществляется в том же направлении, что и самые современные разыскания по сибирике.

Новизна работы состоит в том, что в ней впервые рассматриваются закономерности сюжетостроения литературы Сибири. Обращение к такой фундаментальной литературоведческой категории, какой является сюжет, продиктовано несколькими причинами. Во-первых, сюжет является неотъемлемым звеном художественной формы литературного произведения. Поэтому разговор о том, «как сделаны», «из чего складываются» сюжеты сибирской литературы — это, прежде всего, разговор о закономерностях её поэтики, то есть о тех проблемах, которые до сих пор не получали должного научного освещения. Лишь однажды была высказана мысль о том, что непременным условием существования «областной» литературы является «наличие своеобразных художественных форм, сложившихся на почве своеобразного культурного развития области, обусловленного, в свою очередь, своеобразием её географического и социально-экономического поло.

2 9 жения". Б. Жеребцов, автор данного высказывания, утверждал, что именно эти своеобразные художественные формы.

30 позволяют выделить местную «литературную традицию», однако дальнейшего развития эти идеи не получили. В некотором смысле данная работа призвана восполнить этот пробел.

Во-вторых, сюжет, будучи явлением художественной формы, в то же время «обладает уникальным диапазоном содержательных функций"31. Сюжет всегда (кроме его рассмотрения в период раннего формализма) мыслился как категория концептуально нагруженная. Разные исследователи, занимающиеся теорией сюжета, повторяют одну и ту же мысль: в сюжете запечатляется авторская картина мира, авторское понимание действительности и места человека в ней32. Так, О. М. Фрейденберг писала в своё время: «Абсолютным качеством, без которого существования сюжета нет, является присутствие в сюжете сжатого комплекса представлений. <.> Сюжет есть сжатый конспект представления"33. Характерно, что из всех многочисленных определений сюжета наиболее популярным является определение Е. С. Добина: «Сюжет — <.> концепция действительности"34.

Итак, рассмотрение литературного произведения через призму сюжета означает исследование его художественной формы без отрыва от содержания, что для нас чрезвычайно важно. И — главное — анализируя сюжет, мы выявляем запёчатлённую в тексте авторскую «концепцию действительности» («картину мира»), что позволяет нам определить степень связанности данного текста с элементами «местного самосознания» («местной идеологии»), то есть в конечном итоге — установить принадлежность текста «сибирской литературной традиции» или факт «выпадения» из неё.

Из всех возможных аспектов изучения сюжета удобнее всего для нас оказывается аспект типологический, поскольку мы будем иметь дело не с вершинными литературными явлениями, а с произведениями массовой беллетристики. Если первые изучаются почти всегда в разрезе творчески-индивидуального (поэтика Пушкина или Чехова, «Евгения Онегина» или «Войны и мира»), то к последним мера творче.

11 ской индивидуальности вряд ли приложима, так как «в поэтике второстепенных авторов превалирует групповое, а то и родовое (общебеллетристическое) начало"35. Таким образом, перед нами возникает задача упорядочения множества однородных объектов (текстов), а это и есть основная задача типологии. Как и следовало ожидать, наше внимание будет сосредоточено не на частном и уникальном, а на общем, повторяющемся из текста в текст, в том числе на сюжетных схемах, штампах и клише, самостоятельно выработанных сибирской беллетристикой или заимствованных ею из общерусской (или любой другой) и трансформированных на сибирской почве, приобретших здесь специфические «местные» черты. С другой стороны, типологический (классификационный) подход, принятый в данной работе, обусловлен тем, что литературу Сибири XIX века мы воспринимаем не как механическую сумму разнородных текстов, а как систему, элементы которой определённым образом связаны между собой.

Объектом изучения стали сюжеты сибирской прозы XIX века. Материалом для исследования послужили тексты Н. А. Полевого, И. Т. Калашникова, Н. С. Щукина, Н. Бобылёва, С. И. Черепанова, М. В. Загоскина, С .А.Сретенского,.

Н .М.Ядринцева, Г. Н. Потанина, Н. И. Наумова, И.В.Фёдорова-Омулевского, И. А. Кущевского, М. И. Орфанова, В. Г. Короленко, В. М. Михеева и других авторов указанного периода.

Цель работы — описание и систематизация сюжетов сибирской беллетристики XIX века. Данная цель конкретизируется несколькими задачами: 1) выявить наиболее характерные персонажи, а также связанные с ними сюжетные мотивы- 2) описать устойчивые специфически «сибирские» признаки каждого выявленного персонажа, мотива- 3) пояснить причины, вследствие которых те или иные мотивы и образы регулярно возникают в сюжетах сибирской беллетристики XIX.

12 века- 4) на основании проведённого анализа разделить сюжеты сибирской беллетристики XIX века на группы (типы).

В ходе исследования мы будем ориентироваться на самое традиционное определение сюжета как системы событий, изображённых в литературном произведении. Под «сюжетной схемой» в данной работе подразумевается упрощённое, сжатое, абстрактное построение, очерчивающее самые основные моменты сюжета (главные события). «Мотивами» мы называем отдельные элементы, вычленяемые из сюжета: действие персонажа, его состояние, событие.

Методология исследования. Описание строения сюжетов, а также их классификация требует обращения к структурно-типологическому методу литературного анализа. Выявление изменений, произошедших в сюжетном составе сибирской беллетристики с течением времени (от начала до конца XIX века), предполагает использование методики сравнительно-исторического анализа. Основные положения данных методик были в разное время сформулированы в трудах А. Н. Веселовского, В. Я. Проппа, М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, и др.

На защиту выносятся следующие положения:

1.В сибирской беллетристике XIX века выделяются сюжеты романтического типа и сюжеты реалистического типа.

2.Сюжеты первого типа отражают в основном общеромантическую концепцию действительности, широко представленную как в отечественной, так и в западно-европейской литературах. Сибирская специфика в сюжетах романтического типа проявляется на уровне отдельных образов и мотивов.

3. В большинстве сюжетов второго типа отражена совершенно особая (областническая) картина мира, ядром которой является антиномия «своего» и «чужого» пространства (Сибири и России, Сибири и всего остального мира). Вокруг.

13 этой антиномии выстраивается основной конфликт, ей же подчиняются все прочие элементы сюжета. Здесь сибирская специфика составляет уже не отдельные вкрапления в сюжетную ткань произведения, а её основу, её фундамент. Такие сюжеты мы можем назвать собственно «сибирскими» или областническими. 4. Некоторые важные предпосылки «сибирского» сюжета реалистического типа складываются уже в рамках сюжета романтического .

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав и заключения. Деление работы на главы обусловлено логикой развития литературного процесса в Сибири. В истории сибирской литературы XIX столетия выделяются два основных этапа: дообластнический и областнический. Первый этап (30−50-е гг. XIX века) в общих чертах соответствует романтизму русской литературы начала XIX векав это время местная литературная традиция существует в основном за счёт подражательства, эксплуатации устаревающих канонов, выработанных «большой» литературой. Второй этап (6090-е гг. XIX века) связан с пробуждением «местного самосознания», появлением нового идеологического течения -«сибирского областничества», которое с самого своего возникновения начинает активно воздействовать на литературус точки зрения традиционных литературоведческих категорий этот период можно охарактеризовать как реалистический.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В сибирской беллетристике XIX века выделяются сюжеты романтического и реалистического типа.

Сюжеты первого типа представлены в текстах сибирских писателей 30−50-х годов XIX века: Н. А. Полевого, И. Т. Калашникова, Н. С. Щукина, Н. Бобылёва и др. Эти авторы, как правило, используют ранние формы романтического сюже-тосложения. В качестве главных героев у них выступают достаточно схематичные положительные персонажи, которым не знакомо переплетение противоположных душевных движений, а «исключительные личности», сильные, метущиеся между добром и злом, отходят на задний план, играют роль второстепеннуюразвитие действия, довольно драматичное, в конце концов приходит к умиротворяющей развязке, к торжеству гармонии над хаосом, закона над беззаконием.

В роли «исключительной личности», переживающей романтический процесс отчуждения, здесь выступает либо «злой начальник», либо разбойник, либо ссыльный — реальные фигуры сибирской действительности, из разряда типичных её «представителей». Чаще всего эти герои погибают, что совпадает с общеромантической концепцией действительности, в которой конфликт «исключительной личности» с миром рассматривается как принципиально неразрешимый. Но в то же время местная беллетристика предлагает и другой вариант развития романтической коллизии — через кризис к духовному возрождению героя. Это «возрождение» связывается, прежде всего, с благотворным влиянием Сибири: в общении с девственной природой, с наивными и добрыми туземцами, в уединённых раздумьях о смысле жизни озлобленный на весь мир человек постепенно «оттаивает» и как бы «воскре.

140 сает". Демонстрация активной роли среды в судьбе персонажа — существенное отличие сибирской романтической прозы от всей прочей литературы романтизма, в которой «чужое» экзотическое пространство выступало как яркий, любопытный, но всё-таки пассивный фон повествования. В то же время данный мотив особенно показателен ещё и потому, что внутри него наметился переход от традиционного для русской литературы восприятия Сибири как «локуса непрерывных страданий» к противоположному восприятию («Сибирь — рай», «Сибирь — земля обетованная»), то есть от «внешней» писательской позиции к «внутренней». Так в системе романтического сюжета складываются некоторые предпосылки собственно «сибирского» сюжета реалистического типа.

Активно разрабатывался в местной романтической литературе комплекс мотивов, связанных с ситуацией «герой в чужой среде» («русский в стане туземцев»). Данная ситуация становится своего рода метафорой процесса колонизации и поэтому проходит лейтмотивом через всю сибирскую литературу XIX века. Герой романтических сюжетов сибирской беллетристики в отношении с туземцами проявляет себя как активный деятель: он пытается повлиять на «чужую среду», подчинить её себе, перестроить её по своему усмотрению. В зависимости от конкретных форм поведения, к которым прибегает русский персонаж в своём стремлении подчинить себе «чужую среду», его можно отнести к одному из трёх типов: миссионер-проповедник, герой-завоеватель, коммерсант-мошенник .

Итак, в сюжетах романтического типа локальная специфика проявляется, во-первых, на уровне персонажа («злой начальник», разбойник, ссыльный), во-вторых, на уровне отдельных мотивов, перекликающихся с сибирской действительностью и как бы иллюстрирующих её (мотив мести через.

141 клевету, мотив «герой в чужой среде») и, в-третьих, на уровне идеологической переработки отдельных общеизвестных мотивов и сюжетных схем (тот же мотив «герой в чужой среде» с героем-колонизатором в главной роли, мотив «возрождения» героя в результате благотворного влияния Сибири). В целом же местные писатели первой половины XIX века ориентировались прежде всего на такие каноны сюжетосложения, которые сформировались в раннем западноевропейском романтизме и активно использовались массовой отечественной беллетристикой.

Сюжеты второго типа представлены в основном текстами писателей 60−90-х гг. XIX века (Н.М.Ядринцева, Г. Н. Потанина, М. В. Загоскина, Н. И. Наумова, С .А.Сретенского и др.). В подавляющем большинстве сюжетов этого периода запечатлена совершенно особая (областническая) картина мира, ядром которой является антиномия «своего» и «чужого» пространства (Сибири и России, Сибири и всего остального мира). Поэтому в сюжетах реалистического типа сибирская специфика проявляется иначе, нежели в сюжетах романтических — не отдельными вкраплениями, а системно, упорядоченно: ею оказываются охвачены все главные элементы сюжетной структуры произведения — от системы персонажей до основного конфликта. Такие сюжеты мы и называем собственно «сибирскими».

Структура художественного пространства сибирской беллетристики областнического периода отличается особой чёткостью. Всё пространство делится на две части: сибирский топос (некая удалённая от цивилизованной жизни, труднодоступная, изолированная территория — Сибирь в миниатюре) и весь остальной мир. Действие большинства сюжетов разворачивается в пределах сибирского топоса, внутри его замкнутого сообщества, живущего по особым законам и.

142 ревностно оберегающего свою целостность. В таких сюжетах регулярно повторяются мотивы, связанные с защитой замкнутого сообщества от различного рода посягательств на его незыблемую целостность (сюжет дознания, мотивы отступничества, травли, самосуда). Выделяется также группа сюжетов, связанных с мотивом пересечения границ сибирского топоса: выходом за его пределы во внешний мир или, наоборот, «внедрением» из внешнего мира в замкнутое сообщество сибирского топоса. Формируются особые типы персонажей: герой-абориген, «отрывающийся» от локальной целостности и герой-пришелец, «внедряющийся» в локальную целостность. И для того и для другого героя возможны варианты: гибель, возвращение в свою родную среду или успешная адаптация в новой среде. В некоторых сюжетах акцент переносится с судьбы героя на судьбу замкнутого сообщества (сюжет о «разрушении идиллии», «сюжет о спасителе»). Но больше всего внимания, по нашим наблюдениям, сибирская беллетристика второй половины XIX уделяет всё-таки фигуре пришельца, его судьбе внутри замкнутого сибирского сообщества (мотив деградации, мотив карьеры и др.). Мотив «герой в чужой среде», детально разработанный в системе романтического сюжета, остаётся актуальным и для сюжетов реалистического типа, поскольку, как уже было сказано, на сибирской почве этот мотив становится метафорой процесса колонизации, который и составляет специфику сибирской жизни прошлого. Однако если романтические сюжеты запечатлели в основном картину героического покорения Сибири, лишь затронув его трагические последствия для местного населения, то областнические изображают в основном последние, а также много внимания уделяют описанию обратного процесса — как Сибирь влияет на человека, как она его «обрабатывает», ломает, иногда уродует, иногда обла.

143 гораживает, ' иногда милостиво допускает к своим богатствам, а иногда отталкивает, отторгает. Иначе говоря, сибирское пространство в сюжетах реалистического типа проявляет себя по-прежнему активно, что вновь даёт повод говорить о перекличках с романтическими сюжетами. Вообще в ряде случаев реалистический сюжет даёт те же мотивы и образы, что сюжет романтический, только в несколько иной интерпретации (например, романтическому «героюзавоевателю» в реалистическом сюжете соответствует «пришелец-диктатор" — образ «коммерсанта-мошенника» в реалистическом сюжете расщепляется на «плута» и «авантюриста" — «сюжет о спасителе» и сюжет о «разрушении идиллии» вырастают из романтического мотива «герой в чужой среде» и т. д.). Это позволяет говорить о преемственности двух сюжетных типов, о вызревании сибирского реалистического сюжета в рамках сюжета романтического.

Рассмотрение художественных произведений с точки зрения типологии сюжетов представляется достаточно плодотворным в работе с региональным литературным материалом, особенно там, где исследователь рассматривает областную литературу не просто как бледную копию, снятую с литературы общерусской, а как историко-культурный феномен, обладающий известной самостоятельной ценностью. На наш взгляд, в ходе дальнейшего изучения необходимо расширить хронологические границы исследования, то есть проанализировать основные принципы сюжетосложения как более раннего, так и более позднего периодов литературы Сибири (Хин-Хиш и XX вв.), чтобы выявить сквозные сюжеты, мотивы и образы, определившие специфику региональной литературной традиции, сложившуюся у самых её истоков и сора-нившуюся до наших дней.