Действие во времени

Характеризуя темпоральную специфику рассматриваемых норм, прежде всего, отметим возможность их неограниченного во времени действия, связанного с пресечением преступлений против мира и безопасности человечества (в том числе военных преступлений), неприменимость к лицам, совершившим указанные преступления, сроков давности уголовного преследования и наказания. Правило о неприменимости сроков давности к военным преступлениям применялось после Второй мировой войны целым рядом государств в качестве обычной нормы международного права, получало подтверждение в национальном праве1, а затем было установлено в договорном порядке Конвенцией о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности от 26 ноября 1968 г.^[1][2]

В настоящее время участниками Конвенции является более 50 государств. При этом принцип неприменимости срока давности к военным преступлениям закреплен во многих уставах, наставлениях и в уголовном законодательстве многих государств, в том числе тех, которые не являются участниками Конвенции 1968 г.^[3] До недавнего времени отличного от приведенного подхода по данному вопросу придерживалась Германия: Закон ФРГ, принятый 25 марта 1965 г., позволял амнистировать нацистских военных преступников спустя 30 лет после окончания Второй мировой войны. В настоящее время Уголовный кодекс о международных преступлениях ФРГ, введенный в действие Законом от 26 июня 2002 г., включил в § 5 норму о неприменении сроков давности к международным преступлениям, перечисленным в Кодексе (в том числе военным преступлениям)^[4].

Римский статут МУС^[5] в ст. 29 устанавливает, что ни за одно из преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, не течет срок давности; юрисдикция в отношении военных преступлений предусмотрена ст. 5 Статута.

В международном праве сложился и действует принцип неретроактивности международных договоров^[6], соответственно в МУП постепенно утверждается связанный с ним, а также вытекающий из общепризнанного принципа законности постулат ex post facto — не применять нормы действующего международного договора к ранее совершенным международным преступлениям. В практике международного уголовного судопроизводства были случаи, когда материальные нормы, квалифицирующие преступления и определяющие наказание за них, имели обратную силу; в качестве исторических примеров приводят материальные нормы Уставов Нюрнбергского и Токийского МВТ.

В частности, при рассмотрении Нюрнбергским МВТ военных преступлений, совершенных подсудимыми, защитники подсудимых утверждали, что нарушения законов и обычаев войны не являются международными преступлениями, не подлежат судебному преследованию. В свою очередь Обвинение утверждало, что п. «Ь» ст. 6 Устава МВТ, перечисляющий военные преступления, «уточнил и обобщил принципы и нормы, содержащиеся в ранее заключенных международных конвенциях». Трибунал согласился с доводами Обвинения и в Приговоре сослался на ст. 46, 50, 52, 56 Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г. и ст. 2—4,46, 51 Женевской конвенции об обращении с военноплеными 1929 г., отметив: «Тот факт, что нарушение этих норм являлось преступлением, за которые отдельные лица подлежали наказанию, слишком хорошо известен для того, чтобы допустить хоть тень сомнения»^[7].

Однако следует признать исключительность ситуации, при которой создавались и действовали МВТ, очевидный характер злодеяний, совершенных по приказу (в рамках государственной политики) главных военных преступников Второй мировой войны.

Следует также иметь в виду, что в большинстве случаев международные органы уголовного правосудия (прежде всего, МУТ ad hoc, а также интернационализированные суды) при квалификации преступных деяний (в том числе военных преступлений) руководствуются не только договорными, но и обычными нормами международного права. В частности, при рассмотрении Специальным судом по Сьерра-Леоне одного из дел о призыве и вербовке детей в возрасте младше 15 лет в вооруженные силы (данное преступление согласно ст. 4 Устава Суда является серьезным нарушением МГП), защита пыталась оспорить юрисдикцию Специального суда в отношении данных преступлений. Защитой делалась ссылка на то обстоятельство, что юрисдикция Суда распространяется на преступления, совершенные с 30 ноября 1996 г. (ст. 1 Устава Суда), а Устав вступил в силу в 2002 г., также приводились в обоснование своей позиции доводы, касающиеся отсутствия действовавших на момент совершения рассматриваемых преступлений договорных норм об уголовной ответственности за них, отрицания возможности рассматривать их в качестве преступлений по международному обычному праву, нарушения тем самым принципа «nullum crimen sine lege» («нет преступления без закона»). Апелляционная камера Специального суда, рассмотрев указанные доводы, жалобу защиты отклонила, указав, что, во-первых, к 1996 г. нормы, направленные на защиту детей в возрасте до 15 лет, в том числе запрещающие вербовку и использование детей-солдат, содержались в таких универсальных международно-правовых документах, участником которых была Сьерра-Леоне, как Женевские конвенции 1949 г., Дополнительные протоколы 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г.¹, Конвенция о правах ребенка 1989 г.; во-вторых, к 1996 г. сформировалась обычная норма международного права, запрещающая вербовку и использование детей-солдат (учитывая значительное число государств, участвующих в вышеназванных международных договорах, можно заключить, что их положения стали нормами международного обычного права^[8][9]). Таким образом, Апелляционная камера Специального суда пришла к выводу, что к концу 1996 г. использование и вербовка детей-солдат являлись преступлениями в соответствии с нормами международного права, следовательно, принцип отсутствия у закона обратной силы нарушен не был^[10].

Заметим, что принцип ex post facto воплощен в ряде положений Римского статута МУС, а именно: «Суд обладает юрисдикцией только в отношении преступлений, совершенных после вступления в силу настоящего Статута» (ст. 11); «Лицо не подлежит уголовной ответственности по настоящему Статуту, если только соответствующее деяние в момент его совершения не образует преступления, подпадающего под юрисдикцию Суда» (ст. 22); «Лицо не подлежит уголовной ответственности в соответствии с настоящим Статутом за деяние до вступления Статута в силу» (ст. 24).

Следует также обратить внимание на положение п. 3 ст. 22 Римского статута, согласно которому квалификация любого деяния как преступного по международному праву может осуществляться независимо от настоящего Статута. Как представляется, речь здесь идет, прежде всего, о возможности применения Судом именно обычной нормы международного права, запрещающей совершать деяние, которое по своему характеру должно рассматриваться как посягательство на мир и безопасность человечества.

Согласно п. 1 (b) ст. 21 Римского статута Суд в соответствующих случаях применяет (наряду с применимыми международными договорами) принципы и нормы международного права, включая общепризнанные принципы и нормы международного права вооруженных конфликтов.

Кроме того, по всей видимости, имеются в виду и те ситуации, когда дело о преступлении против мира и безопасности человечества (включая военные преступления) расследуется и рассматривается иным, нежели МУС, органом. Заметим также, что форма и объем наказания лица, признанного МУС виновным, определяются Судом только в соответствии с положениями Римского статута (ст. 23).

Действие в пространстве рассматриваемых норм также во многом определяется принципом неотвратимости наказания лиц, совершивших преступления против мира и безопасности человечества, в том числе военные преступления. Так, из принципа неотвратимости наказания за совершение преступления против мира и безопасности человечества следует важное положение, согласно которому на право искать убежища и пользоваться убежищем не может ссылаться никакое лицо, в отношении которого существуют серьезные основания полагать, что оно совершило преступление против мира, военное преступление или преступление против человечества по смыслу тех международных актов, которые были выработаны для того чтобы предусмотреть нормы относительно этих преступлений^[11].

Пространственные особенности уголовной ответственности за военные преступления проявляют себя и в том, что уголовное преследование лиц, совершивших такие преступления (в отношении которых имеются серьезные основания полагать, что они их совершили), а также уголовное судопроизводство по делам о таких преступлениях осуществляются вне зависимости от места их совершения и гражданства лица, его совершившего. Данное положение, сложившееся в практике международного сотрудничества государств в борьбе с преступностью и известное как принцип универсальной юрисдикции, предусматривает альтернативу: государство, в пространственных пределах юрисдикции которого находится лицо, совершившее военное преступление, может либо привлечь его к уголовной ответственности и подвергнуть наказанию в соответствии с действующими в нем законами, либо, в соответствии с международными обязательствами и с учетом внутригосударственных (прежде всего, конституционных) положений для осуществления в отношении данного лица уголовной юрисдикции, выдать его другому государству (передать компетентному органу международного уголовного правосудия).

Принцип универсальной юрисдикции может быть выражен формулой:"aut dedere aut iudicare — от лат. или выдай или осуди". Согласно положениям проекта Принстонского университета о принципах универсальной юрисдикции 2001 г., «универсальная юрисдикция — это уголовная юрисдикция, основанная исключительно на характере преступления, независимо от места совершения, гражданской принадлежности предполагаемого или осужденного исполнителя, гражданской принадлежности потерпевшего или любой другой связи с государством, осуществившим такую юрисдикцию»¹.

Согласно исследованию, проведенному М. Ш. Бассиуни, в настоящее время существует 48 конвенций (включающих региональные соглашения), которые содержат формулу aut dedere aut iudicare^[12][13]. Применительно к исследуемой теме обратимся к положениям Женевских конвенций 1949 г., предусмотревшим обязательства для государствучастников разыскивать предполагаемых военных преступников, предавать их «независимо от их гражданства своим собственным судам» либо передавать таких лиц для суда над ними другим государствам при условии, что такое государство привело достаточно серьезные доказательства для возбуждения дела^[14]. Дополнительный протокол I к Женевским конвенциям 1949 г., принятый в 1977 г., требует от его участников не допускать сомнений в отношении преследования лиц, обвиняемых в военных преступлениях или в преступлениях против человечества, и суда над ними в соответствии с применяемыми нормами международного права (п. 7 ст. 75); оказывать друг другу максимальное содействие в связи с уголовным преследованием, возбуждаемым по таким делам, и сотрудничать в вопросах выдачи (п. 1, 2 ст. 88); принимать меры как совместно, так и индивидуально в сотрудничестве с ООН и соответствии с Уставом ООН (ст. 89)^[15].

Представляет интерес также положение ч. 2 ст. 16 Второго протокола к Гаагской конвенции о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1999 г., где сказано: «Настоящий Протокол не препятствует осуществлению юрисдикции в соответствии с теми положениями национального или международного права, которые могут быть применены, и не затрагивает осуществление юрисдикции по обычному международному праву». Как полагают эксперты МККК в области обычного МГП, Второй протокол к Гаагской конвенции о защите культурных ценностей не затрагивает осуществление юрисдикции по обычному международному праву, что, по замыслу обсуждавших Протокол делегатов, относится к праву государств наделять свои суды универсальной юрисдикцией в отношении военных преступлений¹.

Очевидно, действие норм МУП, в том числе об уголовной ответственности за военные преступления, во многом обеспечивается государствами и представляющими их органами уголовной юстиции. Что касается применения данных норм, то прежде всего это прерогатива международных органов уголовной юрисдикции. Национальный суд, как правило, применяет норму национального права с соблюдением требований МУП (так называемое опосредованное применение). Кроме того, национальный суд может применить норму МУП непосредственно, если такая возможность следует из прямого указания уголовного закона. Наконец, национальный суд обязан применить имеющуюся для государства норму МУП в случае, если в национальном уголовном законе этого государства отсутствует соответствующее положение, и по этой причине в данном государстве невозможно наказать лицо, совершившее военное преступление (однако в данном случае необходимо учитывать подход соответствующего государства в вопросе о непосредственном применении его судами норм МУП, устанавливающих преступность и наказуемость деяний^[16][17]).

• [1] Так, в нашей стране был принят Указ Президиума Верховного Совета СССРот 4 марта 1965 г. «О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и человечности, независимо от времени совершения преступлений» // Ведомости ВерховногоСовета СССР. 1965. № 10. Ст. 123.
• [2] Международное право в документах / сост. Н. Т. Блатова. М., 1982. С. 833—835.
• [3] См. подробнее об этом: Хенкертс Ж.-М., Досвалъд-Бек Л. Обычное международноегуманитарное право. Т. I. Нормы. МККК, 2006. С. 792.
• [4] См. подробнее об этом: Шулепов Н. А., Шулепова Л. Ф. Инкорпорация норм Римского статута Международного уголовного суда в уголовно-правовую систему Германии[Электронный ресурс] // Международное публичное и частное право. 2006. № 4 //Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
• [5] Римский статут Международного уголовного суда принят в Риме 17 июля 1998 г., вступил в силу с 1 июля 2002 г.
• [6] Данное положение, сформировавшееся в качестве международного обычаяи затем отраженное в ст. 28 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г., высоко оценивается представителями науки международного права. См. об этом: Каламкарян Р. А. Фактор времени в праве международных договоров. М., 1989.С. 16. Также по этому вопросу, см.: Каламкарян Р. А. Право международных договоров. Применение международных договоров во времени и пространстве. М., 2015. С. 7—29.
• [7] См.: Нюрнбергский процесс: сб. материалов в 2 т. / под ред. К. П. Горшенина, Р. А. Руденко, И. Т. Никитченко. М., 1954. Т. I. С. 253—254. Т. И. С. 1020. Также см. об этом: Решетов Ю. А. Действие норм об уголовной ответственности во времени // Нюрнбергский процесс: право против войны и фашизма / под ред. И. А. Ледях и И. И. Лукашука.М., 1995. С. 107—111; Скуратова А. Ю. Международные преступления: современныепроблемы квалификации: монография. М., 2012. С. 89—91; Трикоз Е. Н. Спецификакоординационных норм в международном уголовном праве // Государство и право.2011. № 7. С. 60—61.
• [8] Дополнительные протоколы к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г. включают: Дополнительный протокол 1 1977 г., касающийся защиты жертв международныхвооруженных конфликтов; Дополнительный протокол II 1977 г., касающийся защитыжертв вооруженных конфликтов немеждународного характера; Дополнительный протокол III 2005 г., касающийся принятия дополнительной отличительной эмблемы.
• [9] Prosecutor v. Norman S. Н. Case № SCSL-2004;14-AR72(E). Defense PreliminaryMotion Based on Lack of Jurisdiction: Child Recruitment. 31 May 2004. Para. 17. P. 13 (7395).
• [10] См. об этом: Скуратова А. Ю. Международные преступления. С. 131—133.
• [11] Декларация о территориальном убежище, п. 2 ст. 1 (принята 14 декабря 1967 г. Резолюцией 2312 (XXII) ГА ООН) //Действующее международное право. Т. 1. М., 1996.С. 338—339.
• [12] См.: The Princeton Principles on Universal Jurisdiction. Princeton University Press, 2001. По проблеме универсальной юрисдикции, см., напр.: Королев Г. А Универсальнаяюрисдикция: определение, основания применения [Электронный ресурс] // Журналроссийского права. 2009. № 3. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Ледях И. А. Универсальная юрисдикция как принцип уголовного преследования и наказания в международном гуманитарном и международном уголовном праве // Юрист-международник.2008. № 2; Сафаров Н. А. Универсальная юрисдикция в механизме преследования международных преступлений // Московский журнал международного права. 2005. № 4.С. 190—212; Сиенхо Йии. Универсальная юрисдикция: понятие, теория и практика //Российский юридический журнал. 2012. № 4. С. 7—31; Штурма П. Универсальная юрисдикция и наказание за серьезные нарушения Женевских конвенций 1949 г. // Известиявузов. Правоведение. 2010. № 4. С. 83—92; O’Keefe R. Universal Jurisdiction: Clarifying theBasic Concept // Journal of International Criminal Justice. September 2004. P. 735—760.
• [13] Cm.: Bassiouni M. C. International Crimes: Digest/Index of International Instruments1815—1985. Vol. 2. N. Y., 1986.
• [14] Cm.: ct. 49 I, ст. 50 II, ст. 129 III, ст. 146 IV Женевских конвенций (Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним. М.: МККК, 1997. С. 24,51, 117, 199—200).
• [15] См.: Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. и Дополнительные протоколык ним. М.: МККК, 1997. С. 267, 276.
• [16] Henckaerts J.-M., Doswald-Beck L. Customary International Humanitarian Law. Cambridge, 2009. Vol. 1. P. 605, note 198.
• [17] См. подробнее об этом: Международное уголовное право: учебник для вузов /А. В. Наумов, А. Г. Кибальник, В. Н. Орлов, П. В. Волосюк. М., 2013. С. 49—52.