Сциентистский и культурологический подходы к историческому знанию

Считается, что в изучении истории существует два подхода, две установки. Первая предполагает познание прошлого из него самого, т. е. посредством понятий, идей и ценностей самой изучаемой эпохи (культурологический подход). В этом случае историческая эпоха воспринимается в качестве замкнутого внутреннего целого. Вторая установка означает познание прошлого исходя из исследовательских нужд и приоритетов современности (сциентистский подход). Здесь историческое явление оценивается с точки зрения известных ученому последствий, результатов исторического события, используются понятия и категории современной ему науки.

Однако при всей ясности такого методологического дуализма нерешенным остается вопрос: на каком языке будут выражаться идеи и понятия ушедшей эпохи и что представляет собой язык современной историку науки?

Историк пользуется естественным языком, тогда как точные науки выработали искусственные языки, применяют формализацию знания. На естественном языке человек мыслит, переживает, любит, ненавидит и т. д. Все это отражается и в повествовании историка, который не может окончательно отстраниться от смыслового богатства языка.

Невысокий уровень абстрагирования и низкая степень формализации языка, при помощи которого историк познает прошлое, порождает сомнение в научной состоятельности истории. Если история не способна формализовать свои знания, она утрачивает право на владение научной истиной. Вместе с этим далеко не все стороны жизни доступны научному объяснению. Так, например, любовь не наука, но это не принижает ее значение в жизни человека. Объясняться в любви языком формул можно лишь в мире, полностью лишенном качественных характеристик. Историческое же исследование остается прежде всего качественным.

Этим объясняются и особенности понятий и категорий, которыми пользуется историк. Как правило, эти понятия полисемантичны (можно указать даже на многозначность самого термина «история»), их значения часто задаются контекстом исследования, а не составляют исходную аксиоматику теории. В основном это понятия с открытым объемом, который может дополняться, а сами понятия — доопределяться в зависимости от специфики исследования.

Часто в истории используются понятия, заимствованные из других социогуманитарных наук, которые привносят свой шлейф значений и истолкований. Определение исторических понятий в большинстве случаев дастся посредством экземплификации, т. е. перечислением тех явлений, событий, процессов, которые входят в содержание, релевантны термину или имени понятия.

Специфическая форма познания мира, которой пользуется историк, — повествование. Познавательная функция нарратива не до конца осознается современной наукой, а ведь это древнейшая форма изучения и определения мира, дискредитированная в эпистемологических возможностях современным «калькулирующим» сознанием. Конкуренция исчисления и рассказа имеет давнюю историю. Исчисление замкнуто на себя, самодостаточно; ему доступны лишь конечные истины, в то время как рассказ нуждается в другом, имеет адресата, всегда предназначен для кого-то или чего-то, т. е. стремится выйти за свои пределы. Рассказ — одно из исходных значений слова «история». Не случайно работа историка завершается рассказом, и это нельзя считать недостатком.

Напротив, историческое исследование, в котором повествовательное начало проявлено недостаточно, исследование, преимущественно состоящее из таблиц и схем, оставляет впечатление недосказанности, незавершенности, воспринимается как подбор материала, типологий и частных обобщений, требующих дальнейшего осмысления и качественной интерпретации.

Итог работы историка — смысловая реконструкция прошлого в виде рассказа. Повествование — форма, в которой эта реконструкция осуществляется.

Повествовательность сближает историю с творчеством, ставя лучшие образцы историографии в один ряд с произведениями искусства. Творчество же означает создание нового, смысловое восполнение бытия, его наращение. Чем же обогащает историк мир, что он вносит в повседневную жизнь? Историк насыщает настоящее ценностью прошлого, привносит в наличное бытие смысловую глубину, дополняет обыденный опыт опытом прошедших веков. Конечно, наррация, раскрывая перед историком смысловые перспективы, диктует ему и способы смыслообразования, часто ведет его за собой, подчиняет исследование повествовательным структурам смысла. Сопротивляться им бесполезно.

Перед историком стоит задача использовать эти структуры для достижения своей цели — постижения мира и бытия человека в этом мире. Успех этого дела во многом зависит от широты общей культуры исследователя, степени владения им языком и даже от обладания литературным даром.