Музы-прорицательницы. 
Музыка древней греции и рима

Есть все основания считать, что первоначально в религии древних греков фигурировала лишь одна муза. Вспомним хотя бы зачин «Илиады»: «Гнев, о богиня, воспой…» Аналогичные обращения к музе в единственном числе можно найти и у других поэтов (Гесиода, Пиндара). Скорее всего, они адресовались богине, олицетворявшей вообще художественное творчество. Это было естественно для архаических времен, когда не только не существовало подразделений на различные искусства, но даже не обнаруживалось принципиальных различий между художественной деятельностью и нехудожественной. Танец, изображающий охоту, был непременной частью подготовки к самой охоте, а песнь в честь конкретного бога — важным этапом начала любого дела, находящегося под покровительством или в ведении этого бога. То была эпоха не столько плавных, незаметных переходов от искусства к жизни и обратно, сколько период, когда художественное творчество было неотъемлемой частью каждодневных занятий человека, а последние не мыслились вне искусства.

Павсаний (IX 29, 2), основываясь на стихотворении элегического поэта VII в. до н. э. Мимнерма, делит муз на старших и младших: первые были дочерьми Урана, а вторые — дочерьми Зевса. Согласно мифологическим представлениям, в более ранний период времени на смену поклонению одной-единственной музе пришел период с тремя музами, и только впоследствии их число достигло девяти. Для понимания смысла таких изменений в верованиях особый интерес представляют старшие музы.

Как сообщает Павсаний, они носили следующие имена: Мелета (обучение), Мнема (память) и Аойда (песня). Нетрудно увидеть, что только одно из имен связано непосредственно с искусством. Это обстоятельство не покажется странным, если вспомнить истоки и происхождение самого существительного «цоша» (муса), а на дорийском диалекте — «ро>сга» (моса).

Диодор Сицилийский (80—29 гг. до н. э.) в своем труде «Историческая библиотека» (IV 7, 4) говорит, что «музы были названы от [выражения] „осведомлять людей“ (pustv той; dvdpcoKOix^…— обучение всем тем видам |знаний ], которые хороши и полезны, и тем, которые не известны необразованному народу». Много столетий спустя византийский словарь X века с загадочным названием «Суда» (прежде он считался принадлежащим лексикографу Свиде), основывающийся на древнейших, не сохранившихся до нашего времени источниках, так объясняет слово «муса»: «Муза — это познание; [оно произошло ] от глагола „р65“ — „осведомляться“, так как [муза] была причиной всякого образования». С одной стороны, слово «муса» этимологически ведет свою линию от греческого глагола «раорси» (маомай) — желать, стремиться. С другой — оно довольно тесно сопряжено с двумя существительными: «рема» (мания) — безумие, восторженность, вдохновение и «рехутц» (мантис) — прорицатель. Все эти письменные свидетельства и этимологические параллели помогают проникнуть в житейскую орбиту, в которой применялся такой лексический набор.

В архаичной Греции большую роль играли прорицатели. Зависимость судьбы человека от самых различных, порой даже неожиданных обстоятельств, создающихся нелегкими отношениями между людьми, либо являющихся результатом действия различных стихий природы, способствовали страху перед будущим. Его ожидали с величайшей боязнью. Сложный, а порой и трагический исторический опыт не давал основания для радужных надежд. Поэтому человек стремился во что бы то ни стало узнать, что ожидает его в будущем и по возможности предотвратить нежелательные роковые последствия.

Античная мифология буквально переполнена постоянными пророчествами. Царю Аргоса Акрисию оракул предсказал гибель от руки внука сына его дочери Данаи. Мать Ахилла знала, что сыну не суждено вернуться из-под стен Трои. Жрица Аполлона Пифия объявила Эдипу, что он убьет своего отца, женится на собственной матери и от этого брака родятся дети, проклятые богами и ненавистные людям. Однако несмотря на то, что каждый из них знал веление судьбы и предпринимал неимоверные усилия, чтобы избежать его, — по законам мифологии рано или поздно неумолимый рок настигал свою жертву и предсказание свершалось. Знаменитый герой Персей, метнув бронзовый диск во время спортивных игр, случайно убивает Акрисия. Ахилл получает смертельную стрелу в единственное свое незащищенное место — «ахиллесову пяту». Эдип до дна выпивает чашу нравственных и физических страданий, уготованных ему судьбой.

Роль прорицателей в жизни древнего мира хорошо известна. Они пользовались непререкаемым авторитетом, их слово всегда было самым весомым при решении важнейших задач государственной и частной жизни. Вспомним хотя бы величественные образы слепого прорицателя Тересия, его вещей дочери Манто или Калханта. Но трагической была участь дочери Приама, провидицы Кассандры, предсказаниям которой, по желанию Аполлона, никто не верил.

В архаические времена все знали, что прорицатель одарен редчайшим даром видеть будущее и этим отличается от обыкновенных людей. Свои вещие видения пророк часто высказывал в порыве вдохновения, которое рассматривалось как насылаемая богами восторженность, доходящая иногда до безумия (впоследствии мы увидим как «работал» оракул в Дельфийском храме Аполлона: предсказания произносила одурманенная жрица). Нередко содержание пророчеств пересказывалось в своеобразной форме, где плавная повествовательная речь чередовалась либо со стихами, либо с неожиданными возгласами, либо с пением. Во всяком случае, пение было самым тесным образом связано с деятельностью прорицателей. Недаром греческий глагол «орусубод» (гимнодео) обозначает не только «славить песней», но и «пророчествовать», а существительное «1>ру (р6(а» (гимнодиа) — и «песнопение», и «прорицание». Аналогичным образом латинское слово «сагтеп» обозначает как «песню», так и «заклинание». Поэтому для римского поэта Вергилия (70—19 гг. до н. э.) главная сила заклинания — песня, да и само заклятие является своеобразной песней («Буколики» VIII 66). В Риме даже поклонялись пророчице нимфе Карменте (буквально — «поющей»), и она имела свой храм, а в городе были ворота, именовавшиеся Карментальскими.

Для профессии прорицателя песня являлась только одной из форм подачи предсказания. Не последнюю роль в этом играло, как видно, эмоциональное воздействие песни. Ведь предсказателю нужно было убедить слушателя, что его видение действительно является вещим. Убеждение посредством песни должно было действовать более эффективно, чем обычная речь, и пророки с успехом пользовались ею. В Древней Греции существовало мнение, что все выдающиеся музыканты-певцы были прорицателями. В знаменитом труде Страбона (64/63 гг. до н. э.—ок. 20 г. н. э.) «География» (XVI 2, 39) певцы Орфей и Мусей относятся к прорицателям, «которые объявляют нам веления и указания богов не только при жизни, но и после смерти». «Отец истории» Геродот (484—425 гг. до н. э.) рассказывает («История» VII 6) об афинянине Ономакрите, толкователе оракулов, собравшем пророческие изречения «оракулы Мусея», считавшегося знаменитым музыкантом. Римский оратор Фабий Квинтилиан (35—96 гг.) в сочинении «Ораторские установления» (I 10, 9) пишет, что выдающиеся музыканты древности Орфей и Лин одновременно считались и пророками.

Чтобы выстроить содержание предсказания, нужно было обладать большим житейским опытом, помогавшим ориентироваться в самых разнообразных ситуациях. Для этой же цели необходима была и острая память, способная фиксировать всевозможные уже свершившиеся приговоры судьбы, извлекать из них поучительные эпиводы, соответствующие каждому данному случаю, изобретать из них различные комбинации, постоянно обновляя старые варианты, и облекать их в новую форму. Память в этом процессе играла не последнюю роль. Вспомним, что по одной из античных традиций музы считались дочерьми Мнемосины (памяти).

Поэтому не случайно три древнейшие музы носят имена Мелеты, Мнемы и Аойды. Именно такие музы должны были быть покровителями и вдохновителями прорицателей.