Невротическое развитие ребенка и инфантильный невроз

Итак, на путь невротического развития ребенка толкают как конституциональные факторы, так и факторы окружения, а также их взаимодействие. Например, ребенок, часто болеющий в детстве, совсем не обязательно будет развиваться по невротическому пути, если к этому фактору не присоединятся излишние опасения и тревоги родителей, сверхудовлетворение потребностей ребенка и т. п., т. е. если нормальному развитию не будут препятствовать погрешности в воспитании. Но и ребенок с его конституциональными особенностями также вносит свою лепту в характер своего будущего развития. Больной ребенок и сам по себе не очень способен выдерживать фрустрацию, но мать своей гиперопекой и сверхудовлетворением его желаний усиливает эту предрасположенность, а своей постоянной тревогой усиливает чувство неполноценности ребенка. Отсюда будут следовать его раздражительность и агрессивность, которые связаны с повышенным детским честолюбием и стремлением быть таким же большим и сильным, как мать или отец (в зависимости от того, кто занимает доминирующее положение в семье), вместе со слабым социальным интересом.

Согласно наблюдениям Адлера, свои особенности развития будут у раннего ребенка, позднего ребенка, первого, второго, самого младшего ребенка, единственной девочки в семье и др. Каждый ребенок рождается в определенной социальной семейной ситуации, которая и создает условия его развития, но которая и таит свои опасности формирования чувства неполноценности. Уже сама социальная природа маленького ребенка изначально приводит к формированию у него чувства неполноценности. Сама по себе малость ребенка, его неприспособленность будут толкать его к «расширению своих границ по примеру сильнейшего» (Адлер А., 1997, с. 84). Таким образом, Адлер здесь говорит об идентификации ребенка со взрослым как способе формирования стремления к власти. Именно идентификация ребенка с сильным взрослым дает ребенку фикцию его власти. Однако Адлер подчеркивает, что постепенно эта фикция, которая является средством, «становится целью — очевидно, потому, что ребенок именно на этом пути, а не путем непосредственного удовлетворения инстинктов, может добиться уверенности» (там же). То есть идентификация со взрослым является, согласно Адлеру, единственным способом самоутверждения ребенка и в этом смысле единственным способом его выживания. Инстинктивное удовлетворение в данном случае нс работает, даже трансформация инстинктов (как у Фрейда), по Адлеру, не обеспечивает развитие ребенка. Но именно на пути достижения уверенности в себе, чувства собственной власти над другими в действительности происходит становление личности ребенка. Оно происходит за счет того, что в психике ребенка формируется ориентация на возвышение его личностного чувства. «Так в душе ребенка образуется ориентация, которая толкает его к возвышению личностного чувства, чтобы избавиться от неуверенности, и это стремление более сильно выражено у нервнобольного, который острее ощущал неполноценность» (там же, с. 78). Позднее Адлер несколько уточняет это свое положение. Он пояснит, что не просто органическая неполноценность порождает ощущение органической неполноценности, но, прежде всего, отношение к ней социального окружения. Это значит, что именно реакция родителей на органическую неполноценность ребенка и формирует у него психологическое чувство неполноценности. В таком случае проблема не столько в ребенке, сколько в родителях, именно они формируют у него комплекс неполноценности и невротическое развитие ребенка.

Позднее Адлер описал аналогичное развитие и без скольконибудь выраженной органической неполноценности. «Конституционально неполноценный, избалованный или нелюбимый ребенок, со множеством недугов и с неуверенностью, упорнее будет вырабатывать свою фикцию, будет более четко проводить ее ориентации в жизнь. Главное впечатление, которое складывается при наблюдении невротически предрасположенного ребенка, заключается в том, что он гораздо осторожнее принимается за дело и считается со всевозможными предрассудками. Кажется, что ему не хватает непосредственности по отношению к действительности, что его агрессивность подстегивается, как если бы он хотел добиться силой выравнивания ситуации» (там же, с. 85 — 86). Повышенное чувство неполноценности у таких детей порождает также и завышенную, идеализированную фикцию, нереалистический идеальный образ себя, а это порождает навязчивое устремление к видимости. Глубокое чувство неполноценности оставляет видимости единственную возможность ее компенсации. Особенно ярко эта борьба с неполноценностью выражается у ребенка с неполноценными органами. «Чаще всего он руководствуется в выборе средств борьбы с неполноценностью органов и использует эту установку в отношениях с родственниками, фиксируясь в упрямстве. Часто, чтобы укрепить свою позицию, он вначале симулирует недуг или в утрированном виде перенимает его от окружающих» (там же, с. 86). Обобщая подобные наблюдения, Адлер говорит, что в нашем обществе слабость может стать силой. С его точки зрения, младенец является самым сильным существом в нашем социальном мире. Именно он руководит окружающими его взрослыми. Нечто подобное делает и ребенок-инвалид. Он требует к себе особого внимания, требует быть постоянно в центре внимания. Он испытывает глубокую неполноценность и хочет компенсировать ее за счет достижения абсолютной власти над своим окружением.

Другой стороной власти неполноценного ребенка является его фиксация на зависимости. Тогда «спасение ищется в усиленной опоре, привязанности, которую могут обеспечит страх, чувство малости, слабость, неумелость, неспособность, чувство вины, раскаяние, пессимизм. В том же направлении нацелено закрепление детских дефектов, фиксаций психического инфантилизма, который порой может проявляться как диссоциация или дебильность» (там же). Адлер считает такую стратегию поведения другой стороной стремления к власти. Регрессируя к более ранним стадиям развития, демонстрируя слабость, ребенок может требовать к себе особого внимания. Посредством этого он снова достигает власти. Он, естественно, не хочет взрослеть. В его позиции с точки зрения его фикции ему не выгодно взрослеть. И это, как считает Адлер, результат определенного ошибочного суждения ребенка. Эту точку зрения на природу невроза начинает разрабатывать впоследствии когнитивная психотерапия.

По наблюдениям Адлера, это нередкая ситуация, когда страдания невротических детей соответствуют «ошибочному суждению», которое они выносят при попытке понять и объяснить свое чувство неполноценности. Так, они могут быть уверены в том, что в наличии у них органического дефекта виновны родители, скажем, именно мать виновна в том, что у меня дефект слуха, зрения и т. п. Согласно Адлеру, такие суждения используются, вопервых, для разжигания невротического стремления к идеалу, величию и, во-вторых, как убежище и отговорки, когда нужно уклониться от решения. Последнее при невротическом развитии ребенка часто выступает на первый план, поскольку невротическая цель помещается слишком высоко, чтобы добиться ее прямым путем. От себя здесь можно добавить следующее. Если ребенок не способен принимать себя таким, каков он есть, то это говорит также о его малой способности выдерживать фрустрацию, которая (способность выдерживать фрустрацию) в значительной мере формируется социальным окружением. И избалованность такого ребенка обычно не является случайным приобретением. Часто мать сама склонна испытывать вину за дефект ребенка, поэтому и позволяет ему руководить собой. А это прямой путь к неврозу.

Невротический ребенок из неполноценности своих органов может извлекать непосредственную субъективную выгоду. Такую же выгоду, согласно Адлеру, ребенок может извлекать и из обвинений своей судьбы или своих родителей: «Но в примеси агрессии, в обвинении судьбы, наследственности лежат дополнительные возможности. Благодаря этому нервнобольной получает стойкий операционный базис, на котором разворачивает, выдвигает и стабилизирует с той же враждебной целью определенные черты характера, такие, как упрямство, властолюбие, придирчивость, педантичность, потому что благодаря этому он может командовать окружающими, в узком кругу семьи, что гораздо легче, чем бороться с целым миром» (там же, с. 87 — 88). Однако, попадая в детский сад, школу или просто в компанию сверстников, такой ребенок уже по-настоящему страдает. Здесь он не может вести себя как дома, здесь никто не хочет ему подчиняться и удовлетворять его капризы. Поэтому такие дети обычно не хотят контактировать с другими детьми, ходить в детский сад, посещать школу. Там им неуютно. Хорошо им только дома, где они могут властвовать над всеми. Они знают слабые места всех членов своей семьи, знают, как каждым из них лучше управлять.

Прежде всего для управления другими такие дети используют явные и мнимые дефекты и симптомы, которыми они обосновывают свое поведение, свою лень, неуверенность и бездействие: «Все это обосновывается ссылкой на тяжелое страдание. Все эти обиды и созданные ими установки, к которым присоединяются детские дефекты и болезненные симптомы, подсмотренные или самостоятельно созданные, находятся в интенсивном союзе, неотторжимы друг от друга и благодаря этому показывают свою зависимость также от внешнего фактора — управляющей фикции честолюбия, созданной защитной тенденцией, страстного желания возвысить личное чувство» (там же, с. 88). Таким образом невротичный ребенок добивается принятия себя ближайшим окружением и возвышения своего чувства собственного достоинства. Но это только защита от чувства неполноценности, причем такая защита строится в бесполезном направлении. Поэтому она не ведет к развитию ребенка, а все больше загоняет его в узкие рамки невроза, «во внутренний монастырь».

В заключение отметим следующее. Как мы видели, Адлер описывает детский невроз на примерах, прежде всего, невротического развития ребенка с органическим дефектом, причем он дает достаточно четкое и яркое описание этого невроза. Впоследствии, опираясь на эту модель, Адлер будет описывать и другие психические расстройства и социальные девиации.

Таким образом, особенности развития ребенка с органической неполноценностью становятся для Адлера базовой моделью, на основе которой и осуществляются его последующие исследования неврозов.