Знание и народное богатство

Публичная лекция, прочитанная 10 декабря 1892 года в Москве в пользу Московского Комитета грамотности для устройства сельских библиотек

I.

Я хочу занять ваше внимание вопросом, который на первый взгляд представляется давно решенным, но на самом деле возбуждал во все времена и вызывает теперь едва ли не больше разногласий, чем какая угодно спорная тема. Избранный вопрос касается не пользы наук и образования вообще, а значения их для известной определенной сферы народной жизни, именно сферы хозяйственной, и притом относительного значения в ряду других факторов. При такой постановке вопрос до сих пор далек от своего решения.

Еще на рассвете европейской истории были громко заявлены верховные права разума в устройстве жизни человека. Грек был убежден и выразил устами первого своего философа, что мудрость есть основание как нравственности, так и благополучия. Лишь знание и развитие ума создают человеческое счастье; лишь «разум приводит в движение мертвую материю». Античный взгляд на творческую роль разума радикально изменился с появлением христианства, в особенности с водворением в его среде аскетических идеалов. Сам человек — ничто в устройстве своей жизни; не разум, а вера может доставить человеку то высшее благо, на котором должны быть сосредоточены все его помыслы. С возрождением наук в Европе и в особенности с наступлением века просвещения снова поднялся авторитет разума. Первые реформаторы прямо проповедуют, что ученость есть благословение Божие, и приглашают правителей основывать школы. Бэкон развивает великую мысль, что знание служит основой власти человека над вещами. Отец немецкой философии, Лейбниц, высказывает светлую веру в бесконечный прогресс человеческого рода при помощи просвещения. Нечего и говорить о французской философии и экономической науке второй половины XVIII века; это — апофеоз человеческого разума; пред ним, как верховной силой, должно преклониться все.

Однако уже в том же XVIII веке раздается голос Руссо, который приписывает росту наук и искусств возникновение неравенств и появление различных зол, удручающих современное общество. К этому, сначала одинокому, голосу скоро присоединяются, с одной стороны, общественные реформаторы, которые, считая слишком медленным путь усовершенствования человечества при помощи знания, думали достигнуть цели посредством крутых переворотов в государственном строе, с другой стороны — политические партии, которых интерес заключался в том, чтобы задержать прогресс народа. Эти совокупные влияния затемнили истину. После пережитой длинной истории немногие решатся теперь отвергать в принципе пользу образования; но сплошь и рядом слышится мнение, что в ряду сил, двигающих вперед человеческое общество, знание и образование имеют лишь второстепенное значение; что они являются скорее украшением жизни, чем необходимостью; что заботам о просвещении народа должны предшествовать меры к умножению его достатка. Такие толки в области теории естественно вызывают на практике ослабление интереса к распространению знаний, отталкивают лучших людей от этой отрасли деятельности, ведут к скупости в затратах на школы и просвещение. На мой взгляд, это ошибка, — ошибка, особенно бедственная по отношению к нашему Отечеству.

Все, что имеет человек, есть дело рук его. Много даров доставляет нам природа, но она не требует платы за свои благодеяния. Воздух, которым мы дышим, солнечный луч, составляющий, по учению современного естествознания, источник всякой силы и всякой жизни на земле, масса различных материалов и сил, служащих для наших целей, — все это получается нами задаром. Однако то, что мы находим в природе, лишь в редких случаях может служить для целей человека без какого-либо преобразования. Всю нашу пищу и материалы для жилищ мы приобретаем из внешнего мира; но эти злаки и плоды, эти деревья, эти камни, которые мы находим в природе, требуют длинной переработки со стороны человека, чтобы получить способность служить ему, — одни в виде пищи, а другие в виде жилища. У человека имеется в распоряжении одно средство для совершения всех этих преобразований: это — мускульная сила и нервная энергия. Повинуясь инстинкту самосохранения, человек планомерно направляет энергию, накопляющуюся в его организме, на добывание в природе необходимых для него предметов и на приведение в пригодный вид того, что без переделки не может служить к удовлетворению его нужд. Эта планомерная затрата усилий есть труд. Мы вправе, таким образом, сказать, что все народное богатство создается трудом.

Чем отличается труд дикаря от труда современного человека? По физическим силам, по остроте и развитию внешних чувств североамериканский индеец не только не уступает англичанину, а даже превосходит его; однако же в смысле успешности труда эти два человеческих типа разделены бесконечною пропастью. Разница состоит в том, что дикарь удовлетворяет свои нужды единственно чрез приложение органов своего тела, тогда как современный человек умеет заставить работать взамен себя силы природы. Человек не может создавать материю, не в силах заставить ни один атом материи уклониться от того порядка бытия, которого требуют непреложные законы природы. Роль человека в производстве полезных благ состоит только в том, что он комбинирует свои личные силы с безличными силами природы и притом таким образом, чтобы в результате этого сочетания сил возникли желательные для него результаты. Чтобы достигнуть благоприятных комбинаций, ему необходимо знать законы, которым подчинены материалы и силы, находимые в природе. Распознав законы природы, человек может пользоваться ими для достижения своих целей. «Лишь изучая законы природы, мы можем господствовать над вещами», — говорит Бэкон. «Наши естественные и прямые средства воздействовать на окружающие тела, — пишет О. Конт, — крайне слабы и непропорциональны нашим потребностям. Всякий раз, когда нам удается обнаружить значительное влияние на внешнюю природу, мы достигаем этого только потому, что благодаря знакомству с законами природы мы заставляем один род естественных факторов воздействовать на другой. Словом, из знания выходит предвидение, из предвидения — действие». «Естествознание говорит нам: если нагреть воду, то она превратится в пар, который обладает упругостью. Человеку нужна механическая работа; он достигает этой работы при помощи упругости пара, а для того добывает пар, нагревая воду»¹. Не ясно ли таким образом, что скипетр власти над природой дается человеку знанием. Являясь песчинкой в необъятном космосе, человек становится властелином природы лишь благодаря божественной искре ума.

Знание приходит не сразу. Понадобились целые тысячелетия для того, чтобы человек от слепого поклонения силам природы перешел к их исследованию, познанию и подчинению своим целям. Но каждый успех на этом пути, устранявший суеверие, бессознательное заблуждение или слепой предрассудок, составлял шаг вперед по пути цивилизации. И то, что разум завоевывал в этой области, не погибало, подобно завоеваниям другого рода, а передавалось по наследству от одного поколения к другому и становилось фундаментом для дальнейшей постройки. Тогда как политические создания прежних веков, все эти победы и завоевания исчезли, как дым, великое наследство знаний и опыта, добытых гениальными мыслителями минувших времен, дошло до нас почти без всякого умаления. Всемирные монархии Дария, Цезаря, Аттилы, Карла Великого и разных позднейших узурпаторов погибли без следа, а исследования Платона, Аристотеля, Евклида, Кеплера, Ньютона, изобретения Гутенберга, Уатта, Стефенсона сделались общим достоянием всех последующих поколений². Как не согласиться после того с вдохновенными словами Бокля, которыми он заканчивает свою превосходную главу о сравнительном влиянии умственных и нравственных законов на прогресс общества. «Открытия гения вечны; им одним обязаны мы всем, что имеем; они существуют для всех времен; они беспрерывно движутся вперед неиссякаемым потоком; они действуют на отдаленнейшее потомство и по истечении столетий оказывают даже большее влияние, нежели в момент их первоначального появления»³. Уже эти соображения учат нас, что ум;

• 1Энгельмейер. Экономическое значение современной техники, 5. (Здесь и далее примеч. автора).
• 2 Neumann. Civilisation.
• 3 Buckle. IV, 200.

ственная сила и запас знаний, как единственное, что осталось нам от прошлых веков, составляет истинную действующую причину цивилизации и хозяйственного прогресса.

Ближайшее применение к производству богатства имеют так называемые технические знания, указывающие приемы, при помощи которых происходит преобразование предметов внешнего мира для целей человека. Состояние промышленности в каждый данный момент времени определяется уровнем существующих в обществе технических знаний; человек эксплуатирует природу прямо пропорционально своему знанию. Прогресс технических знаний обнаруживается обыкновенно в двух главных направлениях: он выражается, с одной стороны, в постепенном открытии новых способов действовать на силы природы, с другой — в изобретении новых и улучшении старых орудий производства. Так, наблюдаемые в истории усовершенствования земледелия прежде всего состоят в изменении приемов пользования силами почвы. Первоначально, на самой первобытной ступени культуры, когда человек только познал свойства хлебных растений, он бросал семена в землю почти без всякой подготовки самой земли; потом, заметив, что при таком способе посева много зерен пропадает бесплодно, он научился разрыхлять землю. Долгое время затем все усовершенствование земледелия состояло только в открытии лучших способов подготовки почвы; далее, когда наблюдение показало, что разведение одних и тех же растений на одном и том же месте в течение нескольких лет истощает почву, люди начали переходить с одного места на другое, затем удобрять почву и, наконец, в известной системе чередовать разводимые хлеба. Другая отрасль успехов технических знаний состоит в изобретении лучших орудий производства. Человек, от природы одаренный слабыми физическими силами, сумел в известной степени восполнить этот недостаток, заставить одни силы природы действовать на другие. В земледелии для обработки почвы человек употреблял в первое время заступ, потом плуг самой простой формы, а теперь дошел до изобретения парового плуга, заставив пар совершать ту работу, которую он прежде производил целиком своими руками, а впоследствии разделял с домашними животными.

Наглядным примером того, какие перемены происходят с введением новых орудий, служит применение пара к перевозке. Несомненно, что изобретение локомотива, доставившее возможность передвигать большие тяжести при помощи паровой силы, есть одно из самых крупных приобретений человека в течение последнего столетия. Трудно исчислить все те последствия для производства и обмена товаров, которые произошли в современном обществе под влиянием железных дорог. Причиной всех этих перемен является, в сущности, тот мыслительный процесс, который привел Стефенсона к изобретению первого локомотива. Мысль этого изобретателя была тою творческою силой, которая в конце концов повела за собою целый ряд различных преобразований и, может быть, будет вызывать их и далее в течение целых поколений. Какое подспорье человеческому труду оказывают орудия, можно выразить численным примером. В Великобритании в настоящее время, по статистическим исчислениям, применяется в разных отраслях промышленности и перевозки до 7 000 000 паровых сил. Паровая сила, по расчетам механики, выполняет работу, равную труду 12 человек. Таким образом, Великобритания в виде своих паровых машин располагает работою 80 миллионов даровых рабов.

Открытие новых материалов и сил в природе, изобретение лучших способов пользоваться уже существующими силами — вот могущественные двигатели всяких усовершенствований в хозяйстве. Нужно, однако, заметить, что все эти победы человеческого ума составляют результат длинного ряда опытов и наблюдений, причем некоторые из них, быть может, не имели никакого отношения к практическим целям. В известную пору работа отвлеченного мыслителя, по-видимому, находится вне всякой связи с жизнью, но приходит время, когда-то, что было не замечено современниками, становится господствующей идеей эпохи, будит умы и заставляет идти вперед в области самого практического знания. Изобретения современной механики были бы невозможны без геометрических построений; а если это так, то открытие паровой машины находится в непосредственной зависимости от того обстоятельства, что в отдаленном прошлом какой-нибудь Евклид ломал себе голову над геометрическими теоремами. Это значение теоретического мышления иллюстрируется особенно рельефно в наши дни. В течение долгого ряда веков изобретения являлись плодом случайности; человек шел ощупью и попутно, наталкивался на полезные открытия. Но пришло время, когда науки, овладев точными методами, сделались главными руководительницами открытий. Новейшие изобретения — телеграфы, гальваническое серебрение и золочение, телефоны, извлечение из каменного угля красок и благовоний, электрическое освещение и, наконец, великая, многообещающая новинка наших дней — передача механической силы на отдаленные расстояния — все это добыто учеными-специалистами в результате долгого сознательного искания. Эти великие приобретения — не дар случая, а плод настойчивой работы. Вот чем обусловливается высокая производительность затрат многих из западноевропейских государств на лаборатории, музеи, институты по чистым естественным наукам.

Если знание является основой промышленного прогресса, то распространение его в массе народа служит самым могущественным фактором к увеличению успешности народного труда. Малотого, — чтобы великие открытия и усовершенствования были известны специалистам, необходимо, чтобы они разошлись в обширных кругах. В течение целых веков единственным способом распространения полезных знаний служили, и до сих пор во многих местах служат, традиция и пример. Промышленные искусства передаются от одного поколения к другому, от родителя к детям, от мастера к ученикам путем бессознательного подражания. При возникновении первобытных обществ искусство тесать камни, приручать собак, делать луки, а несколько позже печь хлебы, обрабатывать бронзу, извлекать железо и т. д. распространялось путем подражания, причем каждая стрелка, каждый кусок хлеба, каждый отесанный камень составляли одновременно и копию, и модель. Так и в наше время совершается лучеобразное распространение разных полезных изобретений, с тою лишь разницею, что увеличившаяся плотность населения ускоряет этот процесс, подобно тому, как скорость распространения звука находится в прямой зависимости от плотности среды¹.

Таким путем распространялось большинство земледельческих и промышленных усовершенствований. Так, Германия была обязана своими первыми промышленными успехами французским протестантам, которые в огромном количестве эмигрировали в западную Германию после отмены Нантского эдикта. Большинство наших кустарных промыслов, столь распространенных в подмосковных селениях, возникло под влиянием ремесленников и мастеров, рассеявшихся по окружающим деревням после французского разорения Москвы. Немецкие колонисты на юге преобразовали во многих местностях южной России приемы земледелия у окружающих крестьян. На наших глазах совершается подобным же путем введение травосеяния в полевое хозяйство крестьян в некоторых местностях Московской губернии, равно как в Тверской, Ярославской и других губерниях. Как показывают местные исследования, травосеяние у крестьян возникает первоначально по большей части под влиянием примера, а иногда и при прямом содействии местных землевладельцев, духовенства и т. п. Как скоро в одном селении опыт травосеяния удался, окружающие деревни начинают подражать ему, причем обыкновенно слепо воспроизводят и все принятые в нем порядки посева трав (разбивка полей, выбор севооборота, род высеваемых трав, густота посева и пр.). Склонность крестьян к подражанию проявляется в настоящем случае и в том, что селения, приступившие к травосеянию, расположены в пределах Московской губернии как бы гнездами, оазисами, которые окружают селение, сделавшее первый опыт травосеяния^[1][2].

Однако путь примера медлен и случаен. История показывает, что иногда проходят целые столетия, прежде нежели явится полезный пример. Если даже пример и находится налицо, он может оставаться незамеченным, не производить впечатления на окружающих. Так, Бельгия и Ломбардия с XIV и XV века завели у себя плодопеременную систему земледелия; южная Германия уже во времена Лютера имела прогрессивное хозяйство и, однако, Пруссия до конца XVIII века в восточных своих провинциях обрабатывала землю по традиционной трехпольной системе. Допустим, что пример и привлечет к себе внимание, но человек для усвоения нового дела этим путем должен затратить наряду с полезным трудом множество бесполезных усилий. Столярный ученик употребляет на знакомство с ремеслом целые годы, тогда как, разложенное на свои простейшие элементы, это ремесло может быть преподано в несколько десятков уроков. Все эти соображения приводят к тому выводу, что более верным путем к распространению промышленных знаний является специальное обучение. Этим объясняется забота и затраты многих западноевропейских правительств для основания и развития средних и низших технических школ. При помощи специальных школ Швеция развела у себя превосходное молочное хозяйство, Вюртемберг и Баден — часовое производство, южная Германия вообще — мелкие промыслы. У нас в России под влиянием Н. В. Верещагина и устроенной им школы молочного дела в Тверской губернии успели на значительном пространстве преобразоваться способы крестьянского маслоделия.

Однако промышленное обучение может строиться лишь на прочном базисе широкого и начального образования. В Пруссии и южной Германии технические школы и повторительные промышленные классы являются естественным продолжением начальной школы и имеют успех лишь постольку, поскольку учащиеся подготовлены к ним начальной школой. Но и помимо этого служебного значения начальная школа для огромных масс народа служит единственным проводником всяких новых знаний, единственною нитью, которая связывает большинство народа с духовным наследием целого человечества. Ум ребенка, возбужденный школьною работой, становится восприимчивее ко всему новому. Он отыщет полезный пример для подражания там, где его сверстник не видит ничего; он скорее схватит новый прием или полезное открытие. Начальное образование, по справедливому выражению Эттингена, есть «фермент цивилизации». Но этого мало. Лишь народная школа может подметить и выдвинуть тех талантливых людей, которые двигают вперед жизнь и знание. Она выберет из массы тех, в ком светит искра божественного огня; она даст этим людям, освещенным печатью таланта, веру в себя и в свое призвание, не позволит им заглохнуть и затеряться, она снабдит их средствами к тому, чтобы эти таланты не были зарыты в песке; но и менее гениальные натуры она обогатит знаниями, которые дадут им способность осуществлять идеи, создаваемые первыми.

II.

Эта великая экономическая роль школы становится все заметнее с каждым поколением. По мере того как в народном хозяйстве специализируются занятия и водворяется господство обмена, от каждого отдельного лица и от каждого предприятия требуется все больше знаний и соображения. Не только самые процессы производства становятся сложнее и требуют больших сведений и большего образования, но сверх того для каждого предприятия становится необходимым умение быстро приноровляться к изменяющимся условиям рынка под опасением в противном случае быть выбитым из колеи. В силу той тесной связи, которая вследствие улучшенных сообщений установилась между самыми отдаленными местностями, и взаимной зависимости, вытекающей из разделения занятий, каждое хозяйство вынуждено во что бы то ни стало догонять своих соперников. Таким образом, при современных условиях народное образование есть единственно верный путь к быстрому распространению в массах знакомства с улучшенными приемами производства и в этом смысле служит могущественнейшим фактором к подъему народного богатства.

«Народ, который имеет самые лучшие школы, непременно сделается если не сегодня, то завтра первенствующим народом в мире», — говорит Жюль Симон. Сейчас мы подошли к этому выводу теоретическим путем. Мы показали, что человек, окруженный роковыми законами природы и наделенный ограниченными силами, лишь постепенному росту знания и неустанной работе мысли обязан всем тем прогрессом, который отделяет современного европейца от первобытного дикаря. Мы привели далее ряд соображений о том, что самым верным средством сделать это орудие промышленных успехов общим достоянием является распространение образования. Не столько для лучшего доказательства, сколько для иллюстрации изложенных положений мы позволим себе привести несколько исторических справок, свидетельствующих о связи между степенью распространенности образования и размерами промышленных успехов.

В Англии Форстеровский акт 1870 г. впервые признал за государством обязанность снабжать страну школами, до тех пор лежавшую исключительно на местных общинах. Закон 1876 г. распространил на всю страну принцип обязательности обучения, допустив изъятие лишь для тех детей, родители которых признаны не имеющими возможности вносить плату за учение. Но установление актом 1891 г. субсидий от государства за каждого ученика, который не имеет средств вносить школьную плату, сделало обучение фактически даровым и, следовательно, обязательным без всяких исключений. Благодаря этим реформам число школ в Англии и Уэльсе, равнявшееся в 1870 г. 8281, поднялось в 1880 г. до 17 614, в 1890 г. до 19 419, а к 1894 г. до 17 709. Число учеников, посещавших школу, с 1 152 000 в 1870 г. поднялось в 1880 г. до 2 751 000, в 1890 г. до 3 718 000, а в 1894 г. до 4 226 000. Число учащихся составляло в 1894 г. 181 чел. на 1000 жителей. Ежегодный расход на школы, равнявшийся в 1872 г. 1 980 000 фунт, стерл., поднялся к 1882 г. до 5 565 000 фунт, стерл., а в 1894 г. до 9197 000 фунт стерл., т. е. составлял на наши деньги около 87 0 руб. Но Англия не довольствуется успехами в области начального образования; она делает великие усилия, чтобы через школы пронести в жизнь полезные навыки и практические знания. Известно, что первая всемирная выставка 1851 г. открыла англичанам их слабость по части изящного вкуса. Чтобы восполнить этот недостаток, в Лондоне возник в 1857 г. Южно-Кенсингтонский художественно-промышленный музей в связи со школой и учительской семинарией, предназначенными для преподавания искусств в применении к промышленности. Успехи, обнаружившиеся при первых же выставках, бывших после того, побудили к дальнейшему расширению дела, и теперь преподавание рисования приняло громадные размеры: музей поддерживает своими средствами до 2000 школ, в которых преподается техническое рисование. Кроме того, в Англии существуют многочисленные низшие промышленные школы, в которых преподавание рисования играет также весьма важную роль. Но этого мало — почти в каждом сколько-нибудь значительном городе непременно имеется средняя техническая школа или коллегия, в которых воспитанники насчитываются сотнями. Еще большего внимания заслуживают те средства образования, какие Англия предоставляет для взрослых. Припомним многочисленные курсы по разнообразным предметам человеческого знания, которые привлекают целые десятки тысяч любознательных людей из всех классов населения¹. Приведем на мысль те истинно замечательные музеи, которые поражают иностранца в Лондоне не только богатством их коллекций, но также редкими удобствами для их изучения^[3][4], или народные библиотеки, которые, возникши всего каких-нибудь лет десять тому назад, опередили теперь подобные учреждения всех других стран^[5].

Громадные усилия, сделанные Англией в последние десятилетия для расширения народного образования, не пропали даром; они заметным образом отразились на богатстве страны и благосостоянии ее жителей. В Англии подоходный налог дает прочную точку опоры для вычисления богатства. Ежегодный доход, оцененный для взимания подоходного налога, равнялся:

Из представленных цифр видно, что в течение 30 лет доход жителей Великобритании возрастал постоянно и непрерывно, но прогрессия возрастания была быстрее в течение 15 лет, с 1870 г. до 1885 г., нежели в предшествующее пятнадцатилетие. Тогда как с 1855 по 1870 гг. ежегодный доход жителей Англии возрос в целом на 137 0 фунт, стерл., в период с 1870 до 1885 гг. он поднялся на 186 000 000 фунт, стерл. Средний ежегодный прирост дохода равнялся в первом периоде 9 000 000 фунт, стерл., во втором же — 12 400 000 фунт, стерл., т. е. совершался на 35%, или на целую треть скорее. Доход увеличивался за время с 1855 до 1885 гг. гораздо быстрее населения: за 30 лет число жителей возросло на 30%, а доход — на 105%; в 1855 г. средний доход на человека равнялся 11,1 фунт, стерл., в 1870 г. — 14 фунт, стерл., а в 1885 г. уже 17,5 фунт, стерл. Таким образом, даже принимая в рассчет прирост народонаселения, мы все-таки находим, что возрастание дохода во втором периоде происходило быстрее против первого: за время с 1855 г. по 1870 г. средний ежегодный доход жителя Великобритании увеличился на 2,9 фунт, стерл., а за время с 1870 по 1885 гг. — на 3,5 фунт, стерл.^[6]

Известный английский статистик Гиффен делал попытку на основании данных подоходного налога и разных статистических указаний относительно заработков, не облагаемых этим налогом, определить величину народного богатства в Великобритании. Он оценивал это богатство для 1865 г. в 6113 млн фунт, стерл., для 1875 г. — в 8548 млн фунт, стерл., а для 1885 г. — уже около 10 000 млн фунт, стерл. Таким образом, за 20 лет произошло приращение имущества Великобритании на 4000 млн фунт, стерл., что дает 200 млн фунт, стерл., или около 2000 млн рублей в год. Огромный прирост имущества и дохода Великобритании объясняется, конечно, разнообразными причинами; но если мы сосредоточим внимание на приведенных цифрах, то не можем не сопоставить их с движением образования. Перемены в торгово-промышленной политике, столь значительно усилившие промышленное могущество Великобритании, постройка железных дорог и развитие пароходных сообщений — все это было делом предшествующих поколений, все это успело обнаружить свое влияние ранее 1870 г., а между тем особенно быстрый рост богатств приходится на время с 1870 г. Не естественно ли предположить, что это ускорение темпа народно-хозяйственной деятельности должно быть поставлено на счет того нового крупного фактора, который превзошел в это время в английскую жизнь именно за счет громадного, небывалого раньше развития народного просвещения, — развития, благодаря которому Англия, еше так недавно отстававшая от других народов, в какие-нибудь двадцать лет не только сравнялась с ними, но даже обогнала их.

Величайшие усилия по части образования сделаны в течение последнего поколения во Франции. По окончании войны, в 1872 г., во Франции существовало 70 000 школ и 4 700 000 учеников, что давало около 120 человек на 1000 жителей; ежегодные расходы государства на школы не превышали в то время 53 000 000 фр. По переписи 1872 г. 36% населения не могли ни читать, ни писать, вполне же знали грамоту только 52% населения. Республиканское правительство деятельно принялось за школы с первых же годов существования. Из законов, касающихся народного образования, заслуживает внимания назначение крупных субсидий общинам на построение школьных зданий; на правительственные пособия, достигшие к концу 1888 г. громадной суммы в 527 000 000 фр., выстроено вновь или перестроено более 20 000 училищных помещений со среднею стоимостью до 30 000 фр. каждое. Кроме того, за это время правительство сделало обязательным и бесплатным начальное обучение, регламентировало школы ручного труда, увеличило содержание учителей, устроило множество школьных библиотек. Под влиянием перечисленных мер число школ к 1895 г. увеличилось до 83 000, число учащихся дошло до 5 540 000 чел., что дает 145 учеников на 1000 жителей; из всего числа учащихся 2 790 000 составляют мальчики, а 2 749 000 девочки. Ежегодные расходы на школы поднялись к 1892 г. до 186 306 000 фр., или около 70 000 000 руб., в числе которых две трети (67,7) составляли субсидии государства. Безграмотность почти исчезла; доля лиц, которые не могли подписать своего имени на брачном контракте, спустилась для мужчин до 7%, а число безграмотных новобранцев при приеме в военную службу — до 5,7%, да и то лишь в среднем выводе для всей Франции, во множестве же департаментов доля неграмотных новобранцев не превышает 2—3%.'^[7]

Но еще важнее, нежели численная прибавка, те улучшения, которые произошли в постановке школьного преподавания во Франции: оно повышено во всех своих частях. Так, между прочим, введено преподавание ручного труда; лишь в 1882 г. прошел этот закон, между тем в конце 80-х годов, по официальным сведениям, 180 учительских семинарий и 220 высших народных школ снабжены были собственными благоустроенными мастерскими, а при 12 000 народных школ ручной труд преподавался при помощи более простых приемов. Большинство училищ украшено картами и рисунками, наделено школьными музеями, снабжено библиотеками, которые в то же время под руководством учителей служат и для народного чтения. В 1892 г. существовало 39 645 школьных библиотек. В 1894—1895 гг. существовало 15 500 курсов для взрослых с 270 000 слушателей. По отзыву американца Шенгофа, посланного правительством для изучения промышленного образования в разных странах Европы, «современная французская школьная система стремится дать народу, в том числе и беднейшим классам, все преимущества умственного, ручного и технического воспитания, какие только могут быть получены в школе: в смысле практического воспитания народа французская система не имеет себе равной». Специальное техническое образование несколько отстало во Франции по сравнению с другими странами; но и в этом отношении делаются значительные усилия. Так, по части земледелия при республике восстановлен Национальный агрономический институт, существовавший издавна, но закрытый Наполеоном III в самом начале его правления; устроено 24 средних агрономических школы, заведено 90 департаментских кафедр земледелия, соединенных с устройством опытных и демонстративных полей, осуществлено преподавание земледелия в учительских семинариях и народных школах; относительно промышленности учреждено множество так называемых профессиональных училищ, в которые поступают ученики по окончании начальной школы.

Что мудреного, что при таких условиях богатство Франции растет несмотря на страшные опустошения минувшей войны, на огромную контрибуцию, на тяжкое бремя военного бюджета и государственных долгов. Во Франции нет подоходного налога, и потому приходится для оценки народного богатства прибегнуть к косвенным признакам. За время с начала 70-х до начала 90-х годов производство каменного угля возросло с 20 000 000 до 30 000 000 тонн, производство чугуна — с 1 144 000 до 2 500 000 тонн, внешняя торговля — с 5 500 000 до 7 500 000 фр. Но особенно ясно выражается поднятие богатства в огромном приросте операций сберегательных касс. В 1869 г. цифра сбережений в обыкновенных кассах равнялась 711 000 000 фр., в 1880 г. она дошла до 1 000 280 000 фр., а к 1 января 1893 г. она составляла 3 229 309 000 фр. Число вкладных книжек в 1869 г. равнялось 2 130 000, в 1880 г. — 4 841 000, в 1893 г. — 6 172 000. Средняя цифра сбережения на одну книжку: в 1869 г. — 334 фр., в 1880 г. — 333 фр., в 1890 г. — 513 фр.

К приведенной цифре сбережений нужно еще прибавить около 1 000 000 000 фр., собранных в почтовых кассах.

Все, что сделано по части народного образования в Европе, бледнеет пред Северо-Американскими Соединенными Штатами. В 1895 г. в Соединенных Штатах на 68 749 000 населения имелось 237 000 школ, в которых обучалось 15 530 000 человек; из этого числа 14 850 000 чел. находилось в низших школах, 480 000 чел. в средних и 203 000 чел. в высших. При сопоставлении числа учащихся в начальных школах с населением получается 204 чел. на 1000 жителей, — отношение, которого нельзя встретить ни в какой иной стране мира. Число учащихся в начальных школах равнялось в 1894 г. 388 000; из них было 125 000 учителей и 263 000 учительниц. В Америки нас поражает не только число школ, но и громадность затрат нации на их содержание. Среднее ежемесячное жалованье учителю составляло в 1893 г. на наши деньги около 90 руб., а учительнице — около 75 руб. Общественные школы обладали громадным имуществом, оценивавшимся в 1895 году в 853 000 000 руб. Ежегодные издержки на содержание школ достигали в 1895 г. на наши деньги 331 000 000 руб., что составляет на душу населения около 4 руб. 86 коп.

Но что особенно замечательно в Соединенных Штатах, это — огромное количество разных учреждений для дополнения образования. Между богатыми людьми там существует благородное соревнование в устройстве образовательных предприятий на пользу народа. Немало есть примеров, что человек, копивший деньги всю жизнь, отказывает после смерти или даже при жизни громадный капитал для устройства каких-нибудь курсов, школы или университета. Таким, например, путем возникли институт Дрекселя в Филадельфии, знаменитые курсы Купера в Нью-Йорке, которые посещаются более чем 3000 человек, и др. Государство, с своей стороны, наделяет учебные заведения громадными средствами для достижения их целей. Так, актом конгресса 1862 г. было постановлено, что каждый штат, который заведет у себя университет, получит от конгресса земельный надел по расчету 30 000 акров на каждого сенатора и депутата, представляющих штат в конгрессе. В силу этого постановления известный Корнелевский университет штата Нью-Йорк получил 990 000 акров (около 380 000 десятин), от продажи которых составился капитал в 6 000 000 долларов (около 12 000 000 руб.); к этому капиталу г. Корнелль, по имени которого назван университет, прибавил с своей стороны 500 000 долл. Подобным же образом университет в штате Огайо получил от конгресса 630 000 акров земли, университет в Иллинойсе — 480 000 акров и т. д. Даже учреждавшиеся в штатах земледельческие коллегии получали от государства громадные наделения землей. Так, например, коллегия штата Пенсильвания получила 780 000 акров, коллегия в Массачусетсе — 360 000 акров, кроме значительного денежного капитала, и т. д. Университеты и коллегии имеют одною из главных своих целей содействие практическому образованию. При каждом университете заведено преподавание земледелия: при большинстве университетов и при всех коллегиях имеются опытные станции и образцовые хозяйства, которые, по отзыву уже упоминавшегося раньше Вилькенса, управляются превосходно и служат могущественным средством для наглядного обучения. Кроме того, при университетах и коллегиях обыкновенно устраиваются различные мастерские, приучающие воспитанников к промышленной технике. Как общее правило, в университетах и коллегиях получают образование одинаково и мужчины, и женщины¹.

И по выходе из школ американская жизнь доставляет человеку множество удобств для дополнения образования. Так, например, нет страны в мире, где было бы так много сельскохозяйственных Обществ, и притом столь удачно организованных, как в Соединенных Штатах. В штате Массачусетсе существует, например, 40 сельскохозяйственных Обществ, из которых каждое получает от правительства штата ежегодную субсидию; в связи с Обществами, а отчасти и независимо от них, заведено множество так называемых «фермерских клубов». В штате Канзас и Висконсине, кроме обычных сельскохозяйственных Обществ, имеется любопытное учреждение, так называемые «фермерские институты». Это кружки местных фермеров, которые приглашают по зимам странствующих учителей сельского хозяйства для чтений лекций, составления докладов и руководства возникающими по их поводу прениями. Обыкновенно лекторами бывают профессора университетов или коллегий, но иногда и более образованные из самих фермеров. Вознаграждение и путевые издержки лекторов обыкновенно оплачиваются центральным сельскохозяйственным Обществом, а сами фермерские кружки должны бывают позаботиться о найме помещения для собраний, об отоплении и освещении, о развлечениях, равно как о квартире и столе для лектора. Министр земледелия в штате Висконсин, по мысли которого были заведены «фермерские институты», признает их могучим рычагом к сельскохозяйственному воспитанию народа и одним из самых благотворных учреждений, какие только знает земледельческая история страны^[8][9].

О развитии народного богатства имеются в Соединенных Штатах более полные и точные сведения, нежели в каком бы то ни было ином государстве, благодаря цензам, которые производятся чрез каждые десять лет и обнимают не только население, но и все виды имущества и дохода. Последний ценз был произведен в июне 1890 г. Судя по данным ценза, успехи Соединенных Штатов за десятилетие с 1880 по 1890 гг. поразительны и превосходят все, что имело место до тех пор. Во всяком случае, подъем богатства далеко превосходит приращение числа жителей, которых в 1890 г. прибавилось против 1880 г. 13 000 000 человек, — так как по цензу 1890 г. насчитано уже 63 000 000 человек. Население выросло за десять лет на 26%; ежегодный прирост на 2 у₂% громаден, ни одна из европейских стран не представляет ничего подобного; однако возрастание богатства шло в еще более быстрой прогрессии.

Начнем с земледелия. В отличие от европейских стран, которые все время жаловались на сельскохозяйственный кризис, оградили себя высокими пошлинами и тем не менее постепенно сокращали площадь земли, занятую под сельскохозяйственные растения, Соединенные Штаты за десятилетие 1880−1890 гг. в огромной степени расширили земледелие, улучшили его приемы, увеличили затраты капитала и чрез то возвысили количество и ценность получаемых продуктов. В период с 1880 по 1890 гг. вновь занято в Штатах 377 000 английских квадратных миль прежде незаселенной земли, пахотная площадь поднялась с 80 000 000 до 130 700 000 акров, количество хлебных продуктов возросло на 53%, а ценность их — на 32%. Число скота на фермах в 1880 г. достигало 96 000 000 штук, а в 1890 г. — 139 000 000 штук. Масса добытой шерсти поднялась с 156 000 000 фунт, до 240 000 000 фунт. И, — что всего замечательнее, — в это же время шло усиленное преобразование сельского хозяйства. В старых штатах, где ценность земли уже высока, производство зерновых продуктов стало уступать место новым, более выгодным отраслям хозяйства. Так, в Массачусетсе кризис, происходивший в конце 70-х гг., совершенно устранился благодаря замене зерновых культур, скотоводством, молочным хозяйством и огородничеством. Огородничество, ведущееся не для близкого местного сбыта, но для отдаленного обмена и притом в крупных размерах, сделалось возможным лишь благодаря развитию сообщений; но раз начавшись, около десяти лет тому назад, оно достигло громадных успехов. Эта промышленность, по показаниям ценза, дает с 534 000 акров громадную выручку — около 100 000 000 долл. Чистый доход, за вычетом всех издержек, равняется в среднем выводе 90 долл, с акра, что составляет около 500 руб. с десятины. Еще характернее развитие садоводства, которое произошло под влиянием того же сельскохозяйственного кризиса. В прежнее время плоды, в особенности яблоки, разводились в Америке только для собственного потребления и для недалекого сбыта в свежем виде; в последнее же время плодоводство стало иметь главною целью сбыт консервированных, в особенности сушеных плодов. Садоводство достигло наибольшего развитая в трех штатах: Мерилэн, Нью-Йорк и Калифорния. Создались громадные производительные и торговые центры, которые ведут всемирную торговлю сушеными фруктами, преимущественно яблоками и консервами в коробках. Из одной Калифорнии вывозится в год фруктов на 8 000 000 руб. на наши деньги. Общая ежегодная ценность продуктов плодоводства оценивается в 600 000 000 руб. Мы привели эти примеры в доказательство того, с какою смелостью и искусством борются американцы с тем критическим положением промышленности, которого никак не может преодолеть Европа. Но еще лучшим доказательством ловкости их в борьбе с этим злом служит тот факт, что они сумели преобразовать само зерновое хозяйство таким образом, что, несмотря на низкие цены, оно вместо убытков начинает давать доход. Этот результат достигнут при помощи широкого развития искусственного орошения в степных штатах, применения машин, сокращающих труд, громадного удешевления перевозки, а также уменьшения разного рода накладных расходов в хлебной торговле. В течение десятилетия с 1880 по 1890 гг. североамериканцы удвоили свою железнодорожную сеть, выстроив 80 000 миль новых дорог. В 1895 г. Соединенные Штаты владели сетью рельсовых путей в 292 000 километров, что составляет половину протяжения всех железных дорог в мире.

Еще значительнее успехи в промышленности. Ничто не является в наше время столь характерным для промышленного движения страны, как производство железа. Не дальше как в 1878 г. из всего железа, добываемого на свете, на долю Великобритании приходилось 45%, а на долю Соединенных Штатов — только 16%, так что американская республика производила железа втрое меньше против Англии. В 1890 г. Америка произвела железа гораздо больше, нежели Англия, именно 10 000 000 тонн, или около 600 000 000 пудов, увеличив в течение 10 лет свое производство втрое; стали произведено 4 500 000 тонн, вчетверо больше, нежели в 1880 г. Чтобы оценить эти цифры, достаточно привести, что у нас в 1889 г. произведено железа 26 000 000 пудов. В Соединенных Штатах потребляется железа до 300 фунтов на человека, тогда как в Великобритании, Франции, Германии и Бельгии — 175 фунтов, а в прочих странах — только 11 фунтов на человека^[10]. В других отраслях промышленности замечается столь же громадный прирост. Общая ценность продуктов мануфактурной промышленности оценивается цензом 1890 г. в 8 600 000 000 долл., тогда как в 1880 г. она не превышала 5 300 000 000 долл.; таким образом, прирост составляет около 65%. В хлопчатобумажной промышленности ценность продуктов за 10 лет поднялась на 175%. Особенно удивительны успехи в электрической промышленности. В 1880 г. она была еще в зародыше; теперь же разного рода электрические аппараты, употребляемые в промышленности, имеют ценность около 563 000 000 долл., т. е. более 1 000 000 000 руб., независимо от стоимости телеграфов и телефонов.

При виде этих громадных успехов, которым по размерам и быстроте нельзя указать ничего подобного в истории, среди европейского промышленного мира начинают даже появляться пессимистические предчувствия. В течение более двух тысяч лет европейская культура давала тон всему миру, а теперь со страхом ожидают скорого наступления того момента, когда Америка в главных отраслях промышленности оставит старую Европу позади. Один из современных немецких публицистов с унынием замечает: «Культура, подобно солнцу, движется с востока на запад. Через Вавилон, Афины, Рим она пере шла в Лондон и Париж, а теперь передвигается через Атлантический океан в Нью-Йорк и Чикаго»¹.

Чем же объясняется этот колоссальный рост промышленности и богатства? Не какие-нибудь особенно щедрые дары почвы и климата, так как Соединенные Штаты дают в среднем урожаи, втрое низшие, нежели, например, Англия; не особенности племени, населяющего Америку, так как живут там люди той же европейской расы, дети и внуки выходцев из Европы; не чрезмерное обилие капиталов, которых и не могло накопиться слишком много вследствие недолгого существования самих Штатов; не изобилие рабочих рук, которого, как известно, и нет в Америке, где плата за труд выше против всех стран мира; нет, не эти обычные объяснения можно было бы привести для разгадки неслыханного экономического прогресса Америки. По отзывам знатоков дела, единственным или по крайней мере основным фактором нужно признать грандиозное применение сил природы к целям человека в Новом Свете. Американец всюду, где только можно, заставляет работать силы природы и делает это с редкою смелостью и умением. Непрерывно изобретаются там новые машины и видоизменяются прежние, и притом не только изобретаются, но и немедленно прилагаются на практике, тогда как другие страны еще только пробуют эти новинки. Развитие техники и применение машин доводит американский труд до такой степени производительности, которая оставляет далеко позади страны европейской культуры и дает американскому предпринимателю возможность назначать рабочему очень высокую плату. Вот сравнительная мерка разницы в условиях производства между французским и американским рабочим. Один французский статистик (Languet), на основании публикуемых таблиц о состоянии промыслов, сделал расчет, что во Франции один рабочий в среднем для всех отраслей обрабатывающей промышленности производит в течение года ценность в 4440 франков, тогда как в Соединенных Штатах подобный же расчет дает цифру в 10 194 франков на одного рабочего, хотя последний трудится, по среднему выводу, меньше на три часа вдень, чем француз^[11][12]. Истинная причина тяготеющей над Европой сельскохозяйственной конкуренции Америки заключается, по убеждению профессора Вилькенса, не столько в изобилии свободной земли и усовершенствованиях перевозки, сколько в необычайно живом и бодром умственном движении, которое господствует в Америке во всех отраслях деятельности, в Соединенных Штатах больше, нежели где-нибудь, наука обращена на служение народному хозяйству. Проникнутая ясным пониманием своей задачи, американская наука стремится сделать свои исследования и учения общим достоянием. «Это могучее умственное движение, это взаимодействие ума и рук не имеет себе ничего равного в среднеевропейском хозяйстве, которое задыхается под гнетом военных приготовлений. Внимание наших правительств направлено преимущественно на то, как бы добыть при помощи податей средства к поддержанию вооруженного мира, а для земледельческих улучшений и для содействия сельскохозяйственному прогрессу у них не находится средств»^[13].

Обращаясь к нашему отечеству, мы точно попадаем в иной мир. Тогда как в приведенных выше государствах школа привлекает к себе почти все население в возрасте от 7 до 14 лет, у нас в учебные заведения попадает едва ли одна шестая его доля. В 1896 г., по сведениям департамента народного просвещения, во всей Европейской России числилось 78 700 школ (в которых обучалось 2 948 000 мальчиков и 831 000 девочек); общее число обучавшихся было равно 3 801 000 чел. Так как население Российской империи по переписи 1897 г. равнялось 126 369 000 чел., то число учеников начальных школ составит у нас около 30 чел. на 1000 жителей. В показаниях нашей школьной статистики, кроме того, бросается в глаза весьма неравномерное участие мужского и женского пола в школьном образовании: девочек учится в школах втрое меньше, нежели мальчиков. Тогда как из мальчиков школьного возраста попадает в школы около пятой части, относительно девочек эта доля спускается до одной пятнадцатой части. Но указанное отношение есть лишь средняя цифра, от которой в отдельных местностях имеются громадные отступления. У нас немало губерний, в которых девочек учится в школах в десять раз меньше против мальчиков. Таковы, например, Минская, Виленская, Витебская и др. Столь малое развитие школьного дела представляется естественным, если мы примем во внимание незначительность расходов нашей страны на начальное народное образование. Судя по отчету государственного контроля, израсходовано в 1896 г. на содержание уездных, городских и народных училищ, а также учительских институтов и семинарий около 4 676 000 руб. Кроме того, земствами расходуется на тот же предмет, по данным средины 90-х годов, приблизительно 8 000 000 руб. и около той же суммы городами и сельскими обществами. Таким образом, общий итог расходов на начальное народное образование составит у нас около 22−23 000 000 руб. Эта цифра дает в среднем 18−19 коп. на жителя, тогда как в Соединенных Штатах тратится на школьное дело средним числом 4 руб. 85 коп., в Англии — 3 руб., во Франции — около 2 руб. на душу населения. Но и то малое число школ, которое существует в России, обставлено крайне скудно. Тогда как, например, в Англии средний расход на ученика равняется 2 фунт, стерл., или около 20 руб., в Соединенных Штатах — 10 долларам, т. е. тоже около 20 руб., во Франции — 25 фр., или 10 руб., у нас, судя по выше исчисленным данным, тратится на ученика лишь 5 руб. 80 коп. в год. В Соединенных Штатах вознаграждение учителя составляет более 1000 руб. в год на наши деньги; а у нас, по сведениям конца 70-х годов, 15% учителей получали жалованья меньше 100 руб. в год и 40% — от 100 до 200 руб. в год.

При столь ничтожных средствах к образованию мы, естественно, встречаем в нашей стране почти поголовную безграмотность. Точные сведения о числе грамотных имеются у нас лишь относительно некоторых губерний и уездов, где земствами произведены были подворные переписи. Оказывается, что даже в самых просвещенных губерниях безграмотность поразительна. Так, в крестьянском населении Московской губернии, по земской переписи 1883 г., процент грамотных мужчин оказался всего 27%, а женщин — 5%. В Тверской губернии в 1878 г. было насчитано грамотных мужчин лишь 17%, а женщин — менее 2%. Даже в столицах, которые вообще считаются центрами просвещения, у нас удивительно велик процент безграмотных. В Москве, по переписи 1882 г., неграмотных мужчин оказалось 43%, а неграмотных женщин — 61%. Если, за отсутствием точных данных, мы обратимся к приблизительным признакам, которые предлагаются статистикой для суждения о распространенности образования, то увидим столь же неутешительные результаты. Тогда как в Швеции и Дании при приеме в военную службу вовсе не встречается неграмотных, а в Германии и Швейцарии бывает их не более 2%, у нас в среднем за 10 лет, с 1874 по 1884 гг., согласно данным, опубликованным Центральным статистическим комитетом, принято было 77% неграмотных новобранцев. Правда, в два последние десятилетия грамотность сделала у нас значительные успехи, но даже в 1896 г. процент неграмотных новобранцев равнялся для целой империи 59%.

Для России мы не владеем такими данными о народном доходе и состоянии промышленности, какие имеются в государствах Запада. Но достаточно даже сведений, находящихся в распоряжении нашей статистики, а еще более непосредственного наблюдения над совершающимся вокруг, чтобы убедиться, что рост нашей промышленности совершенно несоизмерим с явлениями, какие мы наблюдали на Западе. Если мы возьмем данные о состоянии нашего главного промысла, земледельческого, то увидим, что в течение длинного ряда лет в нем не заметно почти никакого прогресса. Так, средний сбор хлебов, за вычетом семян, в 50 губерниях Европейской России составлял: в периоде 1856 по 1863 гг. — 152 000 000 четвертей; в период с 1870 по 1879 гг. — 180 000 000 четв.; в период с 1835 по 1894 гг.— 221 000 000 четв. Сравнивая эти цифры с числом населения, получим, что в период 1870—1879 гг. средний чистый сбор хлеба надушу (за вычетом семян) составлял 2,6 четв., за 1885−1894 гг. — 2,6 четв. Таким образом, по сравнению с населением сбор хлебов за два почти десятилетия остался без изменения^[14].

Скотоводство в нашей стране хотя абсолютно возрастает, но по отношению к населению уменьшается. Так, если мы возьмем для Европейской России сумму лошадей и голов рогатого скота, а мелкий скот переведем в крупный, по расчету 10 штук за одну голову крупного скота, то получим следующие цифры голов скота: в 1851 г. — 44 800 000, в 1864 г.- 45 800 000, в 1876 г.- 46 900 000, в 1883 г.- 50 900 000, в 1888 г.— 54 700 000. Сопоставляя означенные цифры с населением (которое равнялось в те же годы для Европейской России 51 000 000 чел.; 61 400 000; 71 100 000; 78 600 000; 84 400 000 чел.), получим в среднем на 100 человек следующие цифры голов скота: в 1851 г. — 87,8 голов, в 1864 г. — 74,6 голов, в 1876 г. — 68,5 голов, в 1883 г. — 64,7 голов, в 1888 г. — 64 голов^[15]. Наша фабричная промышленность, обложенная акцизом, считавшая в 1868 году в 50 губерниях Европейской России 414 000 рабочих, по сведениям 1880 г., имела 648 000 рабочих; в 1893 г. считалось на фабриках 860 000 рабочих. Правда, здесь мы имеем довольно быстрый рост фабричной промышленности, но, во всяком случае, его размеры и обороты сравнительно с западными государствами ничтожны.

Впрочем, даже не прибегая к цифрам, достаточно бросить взгляд на окружающие явления, чтобы убедиться в том, как скудно эксплуатируются наши естественные богатства. Под самой Москвой мы находим заброшенные земли, жалкий скот, первобытный сельскохозяйственный инвентарь, устаревшие земледельческие системы. Трудолюбивое промышленное население Московской губернии, искони привыкшее дополнять скудный земледельческий заработок кустарными промыслами, выбивается из сил в соперничестве с внутренними и заграничными фабричными изделиями нередко единственно потому, что неоткуда явиться в эту среду сведениям о лучших приемах и орудиях производства. Даже в крупной промышленности под охраной высоких таможенных тарифов нередко держатся вполне устаревшие приемы. Отсталость нашей промышленности выражается в удивительном однообразии занятий, характеризующем большую часть России. Проезжайте вдоль и поперек любую из степных губерний, и вы ничего не встретите, кроме чисто сельскохозяйственных занятий; нет даже кустарных промыслов. Вялость и отсутствие предприимчивости обнаруживаются в самом местонахождении нашей промышленности. В век господства механических двигателей промышленность сосредоточена в таких местах, где топливо ценится чуть не на вес золота, и, напротив того, отсутствует в таких районах, как Донецкий край, где рядом с неисчерпаемыми минеральными богатствами находится плодородная почва и обилие драгоценных строительных материалов. При таком неестественном расположении промышленности множество сырых продуктов, каковы, например, сало, шерсть, кожи и пр., препровождаются из южной России за тысячу верст к северу для переработки, а затем снова перевозятся на юг в виде свечей, мыла, сапожного товара, шерстяных тканей и пр.

Есть, конечно, немало причин, тормозящих развитие русского народного хозяйства, но в числе их мы должны поставить на самом видном месте малограмотность, которая так резко отличает наше Отечество от всех сколько-нибудь культурных стран. Как дойдет до нашего земледельца и сельского промышленника идея о каком-либо улучшении, когда ему недоступно основное орудие для распространения идей — грамота? Погрязший в вековую рутину земледелец рабски подчиняется условиям окружающей обстановки и равнодушно смотрит, как из года в год ухудшаются жатвы на его земле, уходят из рук привычные заработки, понижаются цены производимых им изделий. Ему даже и в голову не приходит, что иногда в нескольких шагах от него находится новое выгодное применение труда, что незначительное улучшение в устройстве плуга или в обработке парового поля может на половину увеличить урожай и т. д.

У нас слишком часто ссылаются на неблагоприятные условия нашей общественности как на причину хозяйственных неустройств. Конечно, эти влияния важны, но кто же может переделать их, как не сами же люди, от них страдающие. Если образование не создаст в этих людях потребности в лучшей обстановки жизни и не укажет средств ее достигнуть, то могут пройти целые поколения без всякой перемены. Большинство будет томиться в нищете, меньшинство, проникнутое желанием улучшить его судьбу, будет бесплодно тратить свои силы и средства, и между тем дело улучшения не подвинется ни на шаг. Для того, чтобы благородные усилия лучших людей страны встретили для себя подготовленную почву, образование, хотя бы в самом элементарном его виде, должно несколько встряхнуть природную косность ума и возбудить запросы лучшего. Не нужно забывать, что единственный способ для борьбы с бедностью заключается в увеличении производительности труда, для чего вернейший путь — знание и образование.

• [1] Тард. Законы подражания, 16.
• [2] О травосеянии в Тверской губернии см. статью Гурвича в «Юридическом Вестнике», 1889 г., а в Московской губернии — Доклад Московскойгуб. земской управы за 1890 г. и книгу г. Бажаева.
• [3] Число курсов для взрослых быстро растет в последние годы. В 1891 г. таких курсов было 1388 с 60 000 слушателей, а к 1894 г. их насчитывалосьуже 3742 с 115 000 слушателей. Такому прогрессу сильно помогли государственные субсидии, возросшие за то же время с 208 000 до 866 000 рублейна наши деньги.
• [4] К услугам посетителей, осматривающих, например, Южно-Кенсингтонский музей или новый Музей естественной истории в Лондоне, имеются: общий каталог для обозрения названных музеев в короткий срок собщею характеристикою отделов и описанием лишь наиболее замечательных предметов, специальные каталоги по отделам и, кроме того, подробные популярные монографии по отдельным коллекциям и предметам.
• [5] Лондон ешс недавно подвергался нареканиям за свое невниманиек вопросу о народных библиотеках; а между тем в последние годы, собственно в пять лет, сделано там по этой части так много, что Лондон превосходит теперь все прочие города в мире. Лондонские народные библиотеки имели в начале 90-х годов 230 000 томов; на них тратилась в год суммав 33 000 фунт, стерл., т. е. до 330 000 рублей; общий итог выданных книгпростирался до громадной цифры 2 500 000. В Манчестере народные библиотеки в 1893 г. при 251 000 томов выдали читающим 1 915 000 томов; вЛиверпуле, при 150 000 томов и ежегодном бюджете в 12 000 фунт, стерл., выдано около 1 000 000 томов; в Бирмингаме при 166 000 томов и 10 000фунт, стерл. Расхода выдано 848 000 томов и т. д. (Jahrbiicher Шг National-okonomie und Statistik, 1892, XI1,932).
• [6] Прирост дохода Великобритании неуклонно продолжался и в последующие годы, несмотря на экономический кризис. Так, в 1893 г. общийдоход оценивался в 712 млн фунт, стерл., что дает в среднем на одного жителя уже 18,5 фунт, стерл.
• [7] Сведения о состоянии начального образования во Франции взяты изсочинения Levasseur. La population fransaise. T. II, L. Ill, ch. II.
• [8] М. Wilckens. Nordamerikauische Landwirthschafl, 223−230.
• [9] Отзыв приведен у Вилькенса, с. 251.
• [10] Приведенные факты взяты из сообщения г-на Портера, заведовавшего обработкой ценза 1890 г., которое изложено в книге Н. Losch. Nationals-produktion und nationale Berufsgliedcrung, 11.
• [11] Losch, 21.
• [12] Losch, 68.
• [13] Wilkens, S. 273.
• [14] Сбор хлеба показан на основании изданий департамента торговли имануфактур: Историко-статистический обзор промышленности России.СПб., 1883 и Производительные силы России. СПб., 1896.
• [15] Приводимые вычисления о скоте взяты из сочинения проф. Карыше-ва «Крестьянские вненадельные аренды», с. 386, а за 1888 г. вычислены наосновании сведений ветеринарного отдела Мин. внутр. дел (см. Русскийкалендарь на 1893 г.).