Сглаживание межцивилизационных различий, курс на создание однородного социума на интернациональной основе

Ярко выраженная антизападность общественной системы, дистанцирование от рынка и демократии — характерные черты советского государства. На II конгрессе Коммунистического Интернационала в 1920 г. В. И. Ленин откровенно признал, что Восток примет эту систему раньше Запада и «похоронит Запад в яме, которую тот сам себе вырыл». СССР оказался более «сдвинутым» на Восток, чем дореволюционная Россия, однако страна по-прежнему являлась в цивилизационном отношении неоднородным обществом. При переходе к индустриальному обществу эта неоднородность сказывалась крайне болезненно. Сохранялся колоссальный перепад в ценностных ориентациях и образе жизни: от кочевого и полукочевого образа жизни народов Сибири, Казахстана, Средней Азии до индустриального быта Центральной России или Украины.

Деспотическая система власти, помноженная на технократизм, стремилась уничтожить цивилизационные различия. Индустриализация, которая вела к унификации жизни разных народов, как каток, прошлась по многонациональной территории Советского Союза. Стирание различий шло под лозунгом «выравнивания уровней развития». На практике это означало ликвидацию цивилизационных различий, создание унифицированного индустриального общества. Оно складывалось на основе общей системы ценностей — социалистической идеологии, единой «церкви» — коммунистической партии, общего языка — русского.

Как уже отмечалось, при образовании СССР союзные республики получили необычайно широкие права и возможности для развития национальной культуры и традиций. С переходом к модернизации ситуация изменилась. С конца 20-х — начала 30-х годов значительно расширились права центральных органов власти, в целом в огромном государстве усилилась централизация. Права союзных республик таяли. В руководящих республиканских органах власти в 1929 г. развернулась «чистка» состава, которая непрерывно продолжалась десять лет. Сторонники свободного национального развития, считавшиеся основой для сепаратистских тенденций, репрессировались. Их место занимали безусловные сторонники центра и его политики.

Важнейшая особенность «социалистической» модернизации — ее тотальный характер. Она коснулась всех районов страны, проявляясь в росте городов и городского населения, создании новых научных центров и промышленных районов, распространении грамотности и образования, создании кадров национальной интеллигенции и рабочего класса, огосударствлении и коллективизации. Характерно, что все это происходило с опорой на коллективизм, который традиционен для районов, тяготеющих к восточному типу. Изменения, происходившие в стране, разрушительно сказались на сложной, неоднородной общественной ткани России, коснулись принципиальных основ многонациональной общности. В огромном государстве шел процесс смешения населения, стирания межнациональных различий, разрушения специфических культур и создания технократизированной, индустриальной культуры на базе социалистической идеологии. Создавалось впечатление, что возникает новая индустриальная цивилизация, безнациональная и безрелигиозная, рациональная и материалистическая, технологичная и технократическая.

Сейчас постоянно слышны обвинения в адрес русского народа в оккупации, русификации, шовинизме. Утверждается, что преобразования после революции 1917 г. и Гражданской войны осуществлялись в интересах русских. Однако все было не так просто. На самом деле русский народ заплатил самую высокую цену за так называемое строительство социализма в СССР. В общей численности населения СССР русские составляли более половины, но доля их сокращалась (в 1945 г. — 56,8%, конец 1991 г. — 51,1%)". Наибольший урон в русском обществе понесла почвенная культура, пропитанная православной духовностью. Общинное крестьянство, база почвенной культуры, с его специфической ментальностью, погибло в пожаре массовой коллективизации (1929;1933 гг.). Угасали, разрушались традиционные формы духовной, культурной, социальной жизнедеятельности на селе, рухнула традиционная общинная иерархия и человечная система приоритетов. Исчезло, было стерто казачество. Утверждались новые, сходные с городскими, технократизированные формы жизнеустройства, которые устанавливали приоритет производства, а не человека.

Модернизация по «социалистическому» варианту, который требовал унификации, привела к разрушению уникального плюралистического мира дореволюционной России. СССР, возникший на развалинах Российской империи в 1922 г., уже в своем названии содержал отрицание тех принципов, на которых строилась старая Россия. Равенство всех народов, интернационализм, провозглашенные большевиками, казалось бы, исключали доминирование русского народа в общественной системе, элементы русификации и т. п. Однако на практике получилось иное. Была предпринята попытка стереть социокультурный плюрализм российского общества, привести всех к одному знаменателю. Этот знаменатель оказался русским. Он и не мог быть иным.

Русский язык на протяжении столетий медленно, но постоянно утверждался как язык межнационального общения. Через русскую культуру был налажен межцивилизационный диалог. В национальных районах существовали русскоязычные анклавы. В результате, несмотря на провозглашенное равноправие, на практике не только сохранилось доминирование русских и русскоязычных, но и развернулся мощный процесс русификации. Русский язык стремительно и повсеместно утверждается как язык межнационального общения. С 1929 г. по 1940 г. таджики, узбеки, татары, башкиры и другие народы, принадлежавшие к мусульманской цивилизации, переходили с арабского алфавита сначала на латинский, а потом на кириллицу. Новые поколения оказались отрезанными от традиционной культуры, от наследия, которое для функционирования мусульманской цивилизации очень важно. Азбука всех национальных языков, а не только мусульманских, была постепенно переведена на кириллицу, что привязывало все языки и культуры к русскому. Стирание межцивилизационных различий вылилось в русификацию более жесткую, чем в дореволюционное время.

Особенно разрушительными были последствия «социалистической» модернизации для кочевников. Для кочевых и полукочевых обществ это означало неизбежный и быстрый переход на оседлый образ жизни и включение в плановую экономику. Переделка жизни кочевых и полукочевых народов началась в 20-е годы и особенно активно осуществлялась на рубеже 20-х — 30-х годов. Обратимся к истории малых народов Сибири. Разрушение их образа жизни началось с момента колонизации Сибири. Однако у царизма не было сил на освоение огромной территории, и разрушение тогда носило очаговый характер: вокруг пушных факторий, административных центров, портов. Особенно активно разрушение традиций малых народов осуществлялось в советское время.

Малые народы Сибири и Севера (природные сообщества) были переведены на оседлый образ жизни по приказу власти в 20-е годы. Под флагом социализма им навязывались русский дом, русская еда, русский образ жизни, русская культура и образование. Бездумно использовались природные ресурсы, что привело к разрушению среды обитания, подрывало основы существования природных сообществ. Популяции оленей, зверей, рыбы быстро сокращались. Загрязнение рек, морей, разрушение почвы в связи с прокладкой дорог и движением тяжелого транспорта делали природные условия опасными для жизни. Все это обернулось деградацией и вымиранием малых северных народов.

Средняя продолжительность жизни народов Сибири в конце XX в. составляет всего 44 года, они в значительной мере потеряли свою самобытность и быстро деградировали во всех отношениях. Число аборигенов, проживающих в лесах или занимающихся скотоводством на пастбищах, резко сократилось. Большая часть из них живет в городах и поселках, потеряла связь с традиционным образом жизни, в значительной мере русифицирована. Однако приобщение малых народов к благам чужой цивилизации обернулось их маргинализацией и люмпенизацией. Они забыли свой язык и обычаи, но плохо адаптировались к современной жизни и производству. Насильственное включение аборигенов в индустриальную систему вело к отчуждению, пессимизму, люмпенизации. Возможности социально-психологической адаптации представителей природных цивилизаций к индустриальному обществу ограничены в силу особенностей ментальности. Не соответствующий особенностям природных цивилизаций ритм и темп жизни, постоянно меняющиеся условия существования порождали психологическую напряженность, рост пьянства, агрессивности и числа самоубийств.

Считалось, что индустриальный прогресс — это однозначно хорошо, все, что ему противоречит, — плохо. Печальный опыт «перехода к социализму» малых народов Сибири и Севера в нашей стране говорит о том, что нельзя насильно перевести человеческие сообщества, имеющие внутренние механизмы существования, на иной тип развития. Эвенкский писатель Алитет Немтушкин приводит горькое свидетельство о судьбе природных сообществ в нашей стране: «Из 120 человек, учившихся со мной в интернате, лишь двое живы, кто застрелился, кого застрелили, кто-то утопился, кто утонул… Мы, коренные народы Севера, не вписываемся в современную цивилизацию, неконкурентоспособны, как лодочка-долбленка и моторный катер»¹⁰⁰. Обратите внимание, речь идет о людях, которых воспитывали в интернатах в градициях русской культуры, русского миропонимания, но представители малых народов не ощущают себя полноценными членами сообщества, которое стремится их ассимилировать. Идет процесс разрушения и деградации.

На рубеже 20-х — 30-х годов в рамках массовой коллективизации сельского хозяйства в плановом порядке на оседлый образ жизни переводились многие миллионы степных кочевников-скотоводов. Вот как это осуществлялось среди казахов. Проблема властью рассматривалась исключительно в хозяйственно-технологическом плане, особенности уклада жизни народа не принимались в расчет. Кочевое и полукочевое население Казахстана имело апробированную на протяжении многих столетий социальную организацию, многоуровневый комплекс институциональных связей, соответствующих этому типу цивилизации, богатейшую уникальную культуру. Прочные общинные структуры, коллективистская, корпоративная психология, мифологизированное восприятие мира неизбежно будут сказываться в последующем. Одномоментно в историческом плане в административном порядке началось разрушение богатейшей кочевой цивилизации.

Перевод на оседлость проводился вульгарно, примитивно. Для одних администраторов это означало стягивание с огромного радиуса сотен и сотен кочевых хозяйств в одно место. Для других — создание в буквальном смысле переселенческих деревень. Многочисленные юрты кочевников выстраивались прямо на снегу в идеально правильные квадраты. Одновременно из оседающего казахского населения создавались колхозы. В постановлении Казахкрайкома ВКП (б) (1929 г.) говорилось: «Поставить весь план практических работ в области форсирования оседания и хозяйственного укрепления населения с таким расчетом, чтобы оседание производилось на основе стопроцентной коллективизации всех оседающих бедняцко-середняцких хозяйств»¹⁰¹. Казахи, издревле занимавшиеся кочевым скотоводством, поголовно зачислялись в неведомые им колхозы. При переводе на оседлость применялись насилие, террор.

Тургайские работники поставили задачу: «Весь скот обобществить, не оставляя ни единого козленка в индивидуальном пользовании». Это означало, что люди лишались элементарных средств к существованию, ведь скот для кочевников был главным источником средств жизнеобеспечения. Скопление большого количества обобществленного скота в одном месте при отсутствии запасов кормов (при кочевом скотоводстве они были не нужны) привело к его массовой гибели. Скотогонные пути превратились в гигантские «овечьи кладбища». Это была катастрофа, разрушение жизнеобеспечивающего потенциала многомиллионного кочевого сообщества. Волнения охватили казахское население ряда районов (Зыряновского, УстьКаменогорского). Восставшие казахи откочевывали от колхозов и вливались в басмаческое движение, которое получило новый импульс.

Особенно тяжелым стало положение зимой 1932/33 г. Голод принял масштабный характер. Без лошадей, верблюдов голодному кочевнику трудно было двинуться с места, чтобы покинуть район бедствия. Свирепствовал брюшной тиф, который ранее был здесь неизвестен. Потери были колоссальными. Примерные масштабы гибели людей от голода — 2 млн человек¹⁰². Половина из уцелевших все-таки поднялась и откочевала из Казахстана. Частично — за рубеж (в Китай, Монголию, Афганистан, Иран, Турцию), частично — в Туркмению, Узбекистан, Киргизию, Таджикистан, Западную Сибирь. Численность казахского народа после этой катастрофы восстановилась лишь к концу 60-х годов. Но цивилизация погибла безвозвратно. Перевод кочевников и полукочевников на оседлый образ жизни в Сибири, Казахстане, Средней Азии сопровождался разрушением богатейшей культуры этих цивилизаций, невосполнимыми потерями. Насаждалась, под видом «социалистической», технократизированная культура на основе социалистической идеологии.

В анклавах мусульманской цивилизации, буддийского Востока за короткий исторический срок в три-четыре десятилетия произошел переход к светской жизни, светскому образованию. Мусульманские, буддийские традиции оказались вытесненными на периферию жизни. В 20−30-е годы XX в. для мусульманских районов многое изменилось, но этот процесс еще не был масштабным. Городская культура в районах восточного типа утверждалась медленно. Многие районы не были затронуты модернизацией вплоть до Второй мировой войны. Например, в Дагестане по переписи 1897 г. городское население составляло 10%, по переписи 1939 г. — 19%¹⁰³. Ситуация изменилась кардинально после Второй мировой войны. В 1979 г. городское население в том же Дагестане составило уже 59%. Причем характерно, что его рост происходил за счет местного населения, а не за счет приезжего русского или славянского. В Дагестане доля русских среди городского населения составляла в 1866 г. —84%, в 1979 г. — не более 24%¹⁰⁴.

Индустриализация, создание тяжелой, в первую очередь оборонной, промышленности сопровождалось невиданным ранее организованным переселением людей. Мощные миграционные потоки прежде всего русского и русскоязычного населения направлялись в разные районы для освоения природных ресурсов, строительства заводов, фабрик, ГЭС. Многонациональные потоки в этнические границы коренных народов вели к расширению русскоязычных анклавов и превращению городского населения в русскоязычное. Удельный вес русского населения в 1959 г. колебался от 3,2% в Армении до 43% в Казахстане. За пределами Российской Федерации жили 25 млн русских. Другие народы из исторических мест проживания также растекались по всей стране. Например, в Татарстане по переписи 1989 г. было 1,8 млн татар и 1,9 млн нетатарского населения. Одновременно.

3,8 млн татар проживало вне Татарстана. Мусульманские народы сразу шагнули в индустриальное общество, но заплатили за это дорогую цену: разрушение духовного и культурного мира, социальных институтов, отторжение от своей истории.

Русская культура, по-прежнему впитывавшая в себя многонациональные традиции, была лишена духовной базы (христианства), в значительной мере технократизирована. Именно она стала основой, на которой формировалась «новая историческая общность — советский народ». Процессы русификации за 70 лет зашли довольно далеко, и это породило значительный слой людей, которые потеряли связь с национальной средой, культурой. Председатель Русского общества в Крыму А. Лось утверждал: «Все мы русские, россияне. Существуем вместе столетия, и 70 лет — в СССР. Все владеют русским языком, на всей территории бывшего СССР создан новый этнос «российский народ''»¹⁰⁵. Однако это явный перехлест. Сообщества, входившие в состав России — СССР, сохранили свое цивилизационное своеобразие, но оно в значительной мере было деформировано, размыто мощными русскоязычными анклавами и русификацией.

В период веры в мировую пролетарскую революцию (до начала 30-х годов) национально русская культура как бы не существовала. Постепенно ситуация изменилась. С середины 30-х годов началось возвращение к традиционным понятиям. Россию и ее историю вновь стали трактовать как русскую историю, писали о «прогрессивности собирания земли русской», «о великой державе». Особенно много в исторической науке, а также в литературе, искусстве уделялось восхвалению эпохи Петра I, превозносилась его преобразовательная деятельность. Образ сильной личности, царя-преобразователя, решительно боровшегося за изменение отсталой России, несомненно, импонировал Сталину. Вновь был поднят на щит русский патриотизм, привлекалось внимание к памятникам русской военной славы. Публиковались многочисленные работы, в которых прославлялись боевые победы русской армии в войне 1812 года, подчеркивались достижения выдающихся полководцев. Таким образом, после периода ломки цивилизационно-неоднородное общество вернулось в исходное состояние в более восточном варианте: жестко централизованное многонациональное государство, основанное на доминировании русского народа.

Предполагалось, что социалистическая идеология составит общую для всех духовную основу и на базе русского языка произойдет синтез культур, сложится единая «социалистическая» культура и.

«новая историческая общность — советский народ». Все, что не вписывалось в «социалистическую» культуру, отметалось как буржуазное, пережитки капитализма или феодализма, чужеродное. Это разрушительно сказалось на состоянии культур народов СССР, вело к невосполнимым потерям. Для районов, ориентированных на западный тип развития, подобные попытки означали утерю индивидуалистической традиции и механизмов саморазвития. Для природных сообществ попытки привести их к общему знаменателю через русскую культуру вели к разрушению уникального мира и ассимиляции с огромными издержками для народов. Для мусульманских регионов — это утрата единства с мусульманским миром, ориентации на мусульманские духовные, нравственные и правовые нормы, что воспринималось очень болезненно. Отрезанными от классического Востока оказались и буддийские районы.