Критерии достоверности знания и методы его анализа

Ко всем формам знания, включая ложное сознание, К. Маннгейм подходит исторически и с позиций экзистенциального существования его носителей, а также с позиций динамики системы ценностей, применительно к которой определяется истина или ложь.

Социолог считает, что «причиной „односторонности“ и „ложности“ является не намерение скрыть подлинную ситуацию, а различие в структуре сознания различных по своему положению в социально-исторической сфере субъектов»^[1]. Именно под влиянием этих факторов на протяжении человеческой истории критерии истинности знания менялись неоднократно.

Изначально в поисках истины люди обращались к Богу. Затем к идеям, основанным на чистом созерцании. Далее критерием истины все более становятся «законы» бытия. В марксизме этот критерий дополнялся методом разоблачения идей противника как «идеологических», т.с. ложных.

Подвергая критике все эти подходы, К. Маннгейм отмечает, что знание становится ложным, извращенным, когда оно, независимо от искренних намерений интерпретаторов или их социальной позиции, не может достоверно отображать социальные явления.

«С того момента, когда в принципе все партии обретают возможность анализировать мысль противника в аспекте ее идеологичности… проблема ложного сознания, проблема действительного и пр. обретают совершенно новый смысл» — необходимо обладать, продолжает социолог, — «достаточным мужеством для того, чтобы подвести под понятие идеология не только позицию противника, но и все возможные позиции, в том числе и свою собственную»^[2].

Это воистину неординарная мысль включает самокритику собственной позиции: необходимо в принципе «отказаться в своем исследовании идеологии от стремления к „разоблачению“ (это тем более необходимо, что для разоблачения чужой позиции необходимо абсолютизировать собственную)»^[3]. И далее: «Вообще не ставится вопрос о „правильности“ рассматриваемых „идей“, а в каждом данном случае все дело сводится к установлению связей, существующих между структурой сознания и социальной ситуацией»^[4].

Еще один методологический принцип социологии знания состоит в том, что необходимо «оставить в стороне проблему истины в ее абсолютном смысле и исходить из той ситуации, которая сложилась в современной науке, т. е. из того факта, что в настоящее время и в историческом прошлом выявились тс связи, которые никогда раньше нс прослеживались с такой полнотой»^[5].

В этом контексте социология знания представляет собой инструментарий познания динамичной жизнь, и социолог, соответственно, с позиций своего инновационного мышления обосновывает критерии валидности динамичного знания. Их несколько, и они работают лишь в системе.

Среди них:

• — наличие эмпирического материала, позволяющего, в частности, выявлять меру соответствия социологического инструментария тому, что исследуется, измеряется. Социолог отмечает: «Развитие теоретических наук непосредственно зависит от развития наук эмпирических»^[6];
• — необходимо использовать академическую интерпретацию эмпирического материала. «В каждом обществе есть социальные группы, главная задача заключается в том, чтобы создать для данного общества интерпретацию мира». Что особенно важно при этом — характерной чертой их мышления является «относительная отдаленность от открытых конфликтов повседневной жизни», т. е. оно «академично»^[7]. Социолог верит в особые способности интеллигенции, которая потенциально может освободиться от привязанности мышления к своему экзистенциальному существованию и тем самым адекватно интерпретировать реалии, по крайней мере, в определенный исторический отрезок времени;
• — ликвидация монополии церковной интерпретации мира и конкуренция интеллектуалов в отстаивании различных идей: «Каждая оппозиционная группа получила возможность открыто заявить о своих, противоположных существующим смысловых значениях, соответствующих ее собственному пониманию мира. Тот, кто для одних был королем, был для других тираном»^[8];
• — необходимо выявлять базовые ценности, а также латентные мотивации, стоящие за ними, которые представляют коллективное бессознательное: «Исследование объекта не есть изолированный акт; оно происходит в определенном контексте, на характер которого влияют ценности и коллективно-бессознательные волевые импульсы»^[9];

учет фактора коллективности знания, включающего компонент бессознательного: «Знание является по своей сущности знанием коллективным (мышление одинокого индивида — лишь частный случай, возникающий на поздней стадии развития), оно предполагает наличие некоего совместного знания, вырастающего прежде всего из совместного переживания, подготовленного в сфере бессознательного»^[10];

важным методом разоблачения односторонности знания является политическая дискуссия: «Политическая дискуссия с самого начала есть нечто большее, чем теоретическая аргументация; она срывает маски, открывает неосознанные мотивы, связывающие существование группы с ее культурными чаяниями и теоретической аргументацией»^[11];

— учет значимости теологического знания. Хотя оно не способно схватывать социальные инновации, тем не менее теологические истины содержат интуитивные прозрения и глубокие метафизические догматы, указывают гуманные направления, по которым следует оценивать добываемые знания;

необходимо принять во внимание знание группы, являющейся своеобразной социальной матрицей современной жизни. Знание группы, разумеется, лишь часть социального знания. Но оно представляет своего рода документ, по которому можно сделать представление о духе эпохи в целом;

— следует рассмотреть знание как функцию социального мира. Это предполагает использование своеобразного метода, согласно которому анализ идей и мнений осуществляется «не посредством прямого понимания», а «обходным путем»: основан «не на их имманентной сущности, а на социальном положении субъекта, что мы интерпретируем их как функции его социального бытия»^[12];

необходимо принять во внимание, что «значение социального знания увеличивается пропорционально необходимости вмешательства в социальный процесс и его регулирования»^[13]. Из этого следует, что по функции знания можно судить о характере социальных структур и о мире в целом;

— наконец, социологическим компонентом критерия истины социолог называет «демократическое требование общезначимости»^[14]. Представляется, сегодня социолог особо отстаивал бы значимость данного критерия в контексте предпринимаемых попыток нигилистического пересмотра истории Второй мировой войны.

• [1] Манхейм К. Идеология и утопия // Карл Маихейм. Диагноз нашеговремени. М.: Юрист, 1994. С. 220.
• [2] Там же. С. 70—71.
• [3] Там же. С. 71.
• [4] Там же. С. 73.
• [5] Манхейм К. Идеология и утопия // Карл Маихейм. Диагноз нашеговремени. М.: Юрист, 1994. С. 76.
• [6] Там же. С. 241.
• [7] Там же. С. 13.
• [8] Там же. С. 25.
• [9] Манхейм К. Идеология и утопия // Карл Манхейм. Диагноз нашеговремени. М.: Юрист, 1994. С. 15.
• [10] Там же. С. 32.
• [11] Там же. С. 40.
• [12] Там же. С. 57.
• [13] Там же. С. 7—8.
• [14] Манхейм К. Диагноз нашего времени // Карл Манхейм. Диагнознашего времени. М.: Юрист, 1994. С. 143.