Культура как средство и объект государственной политики

К концу 20-х гг. культура окончательно превратилась в часть государственной политики. С 1928 г. разделы «культурного строительства» включаются в общегосударственные пятилетние планы. В соответствие с определенными правящей партией целями была приведена вся система народного образования.

Образование как средство политики. С 1930 по 1933 г. выходит ряд постановлений ЦК ВКП (б), прямо указывающих, по каким направлениям должно развиваться школьное образование.

Школьные реформы 20-х гг. главным итогом своей деятельности имели тотальную политизацию на фоне упрощения содержания образования. Первая цель была достигнута. Но с грамотностью и качеством образования дело обстояло намного хуже. И это понятно. Армия новых педагогов готовилась ускоренными темпами. Педагоги старой школы либо уничтожались как классовые враги, либо отстранялись от работы.

После постановления ЦК ВКП (б) от 25 июля 1930 г. об обязательном начальном образовании 5 сентября 1931 г. вышло еще одно, в соответствии с которым все школы обязаны были давать достаточный объем знаний. При этом в качестве первоочередной задачи называлась следующая: «Немедленно организовать научно марксистскую обработку программ, обеспечив точно очерченный круг систематизированных знаний (родной язык, математика, физика, химия, география, история)*. (Правда, 5 сентября 1931 г.).

Все «методические прожектерства* 20-х гг. запрещались. ЦК ВКП (б) призывал оповести решительную борьбу с теми, кто увлекается левацкой фразой, либо тянет назад, к буржуазной школе*.

Все изменения государственной культурной политики, как правило, начинаются с реформы системы просвещения. И «сталинская культурная революция» началась с образования. Школьному учителю была повышена зарплата. Но одновременно в системе органов народного образования появилась должность инструктора для контроля за школой. В самой школе вводилось жесткое единоначалие.

29 августа 1932 г. в газете «Правда» было опубликовано Постановление ЦК ВКП (б) «Об учебных программах и режиме в начальной школе». В феврале 1933 г. ЦК ВКП (б) обнародовал в «Правде» решение «Об учебниках для начальной школы». Эти постановления послужили основой для установления единообразия преподавания в школе. Плохого в этом, казалось, не было ничего, за исключением того, что любое отклонение от этого единообразия рассматривалось как отклонение от генеральной линии партии и строго каралось. По каждому отдельному предмету должен был существовать? единый обязательный учебник, утверждаемый Наркомпросом и издаваемый специальным издательством «Учпедгиз*.

Укрепившее свои позиции государство отказывалось от педагогических исканий 20-х гг. Главные идеологические задачи школой 20-х гг. были выполнены. Старая школа была разрушена, в новой прочно господствовала пролетарская идеология. Теперь можно было заняться законами Ньютона, строением клетки, изучением географии и истории с точки зрения генеральной линии, обозначенной партией. Знания, подаваемые в отмеренном количестве и под соответствующим политическим задачам углом зрения, были уже вполне безобидны. Школа под руководством ЦК ВКП (б) формально возвращалась к классической системе образования. Основной формой учебы в школе становился урок, основным требованием — дисциплина.

Аналогичным образом перестраивалась и деятельность высшей школы, которая, по мысли государства, должна была стать «кузницей кадров новой социалистической интеллигенции*. Требования, предъявляемые выпускникам высшей школы, также определялись на уровне ЦК ВКП (б). Выпускники вузов и техникумов должны были не только иметь хорошие профессиональные знания, но и обладать широким общественно-политическим кругозором. Специалисты обязаны были уметь не только организовать производство, но и увлечь идеями социализма широкие массы трудящихся (так определялась задача партии по подготовке специалистов на пленумах ЦК ВКП (б) в 1928,1929 гг.).

Высшие учебные заведения, как и школа, в 1932;1933 гг. вернулись к традиционным формам и методам обучения, которые стали едиными для всех. В1933 г. были восстановлены вступительные экзамены в высшие учебные заведения. В 1936 г. был создан единый государственный центр управления высшей школой — Всесоюзный комитет по делам высшей школы. Централизованно стали планировать приемы и выпуски вузов. Распределение выпускников осуществлялось также в соответствии с государственными потребностями.

Интеллигенция тоталитарного общества. Предметом особой заботы государства стало формирование срциалистической интеллигенции. К началу 40-х гг. в стране существовало 481 высшее учебное заведение. Советский Союз вышел на первое место в мире по числу учащихся и студентов.

В систему государственных интересов социалистического строительства была включена и «старая* интеллигенция, сохранившаяся после волны репрессий конца 20-х гг. (Шахтинского дела 1928 г., процесса над Промпартией 1930 г. и т. д.). Более того, с ее помощью система надеялась подготовить таких специалистов народного хозяйства, которые обладали бы достаточно глубокими профессиональными знаниями.

Но для этого надо было заняться «перековкой* старой интеллигенции (позже это стало называться деликатнее — «перевоспитанием*). Цена, которую нужно было заплатить за право заниматься своей профессиональной деятельностью, состояла в безоговорочном подчинении системе. При этих условиях и новая, и стардя интеллигенция занимала определенное место на иерархической лестнице государства. Интеллигенцию включили в систему привилегий, которые распределялись партийной и советской бюрократией. Интеллектуальный труд становился частью государственной политики, средством достижения политических целей. Любое инакомыслие делалось невозможным и каралось весьма сурово.

Средства на развитие науки выделялись государством. Оно же определяло перспективы и горизонты научной деятельности. Главное требование — соответствие задачам социалистического строительства. Академия на? к СССР с начала 30-х гг. стала централизованно планировать научные исследования. Контроль за деятельностью АН СССР осуществлял ЦК ВКП (б).

Выдающиеся достижения, научные открытия 30−50-х гг. сосуществовали с жесткой иерархией, строгой централизацией и идеологическим контролем государства за научной мыслью. Ученые, инженеры, конструкторы действовали лишь в границах допустимого. Малейшее подозрение на инакомыслие — ив действие вступал репрессивный аппарат. В стране были созданы такие крупные научные центры, как Всесоюзная академий сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) с 12 институтами, научно-исследовательский институт им. П. Н. Лебедева, Институт органической химии и т. п. Советскими учеными были сделаны важнейшие научные открытия, которые имели мировое значение. Д. Д. Иваненко выдвинул гипотезу строения атомного ядра, Ф. А. Цандер и П. И. Ощепков сконструировали первый в мире реактивный двигатель, были продолжены исследования К. Э. Циолковского.

Но в то же время многие выдающиеся ученые подвеглись репрессиям: С. П. Королев (в будущем — отец советской космонавтики), конструктор реактивных двигателей П. И. Ощепков, физик Л. Д. Ландау, авиаконструкторы А. Н. Туполев, В. М. Петляков, генетик Н. И. Вавилов и многие другие, кто далеко вперед продвинул научную мысль XX столетия, но казался опасным тоталитарной системе. Были репрессированы не только ученые, но и целые отрасли науки — генетика, социология, кибернетика. Апогея политика репрессий в отношении научной мысли достигла в конце 40-х — начале 50-х гг.

В1948 г. на сессии ВАСХНИЛ академик Т. Д. Лысенко объявил генетику лженаукой. В это же время прошла волна дискуссий по философии, политэкономии, языкознанию с навешиванием идеологических ярлыков и обвинением в космополитизме.

Значительность того или другого научного имени все более утверждается партийной принадлежностью. Смелость суждений профессора Преображенского из «Собачьего сердца» М. А. Булгакова наверняка привела бы его в конце 30-х — 40-х гг. в «перевоспитывающую» систему ГУЛАГа.

Впрочем, к началу 40-х гг. тоталитарному государству вполне удалось воспитать собственную «социалистическую» интеллигенцию. Это была новая культурная элита, являвшаяся частью общей системы. В 20−30-е гг. еще можно было ограничиться лояльностью по отношению к власти, если не было веры в реальность грандиозных планов. Теперь все стало иначе.

Значительная часть интеллигенции, начиная с 50-х гг., сочетала свою профессиональную деятельность с партийной принадлежностью. Она полностью была подчинена выполнению государственных задач. Государство могло по-царски вознаградить или по-царски же унизить.

Система жестких предписаний и запретов, в рамках которых предлагалось существовать культуре, дополнялась идеологическими установками, значение которых возрастало. Они менялись по мере укрепления тоталитарного режима. Область «дозволенного» в культуре постепенно сужалась по различным причинам. Власть объясняла это то борьбой с пережитками прошлого, то необходимостью «очиститься* от оппозиционных заблуждений, то необходимостью борьбы с буржуазной идеологией.

Главным направлением политики государства по отношению к культуре становилось утверждение идеологического единства. Культура превратилась в орудие идеологического воспитания. Но государство не ограничилось этим. Теперь оно взяло на себя миссию создать культуру по своему образу и подобию.