Социалистический либерализм. 
Художественная культура XX века

Кризис социалистического реализма породил в 70-х годах такое литературное течение, как социалистический либерализм. Идея социализма с человеческим лицом стала опорой этого течения. Художник проводил парикмахерскую операцию: с лица социализма сбривались сталинские усы и приклеивалась ленинская бородка. По этой схеме создавались пьесы Михаила Шатрова («Шестое июля», «Большевики» и др.). Это течение художественными средствами вынуждено было решать политические проблемы, когда другие средства были закрыты. Писатели делали макияж на лице казарменного социализма. Шатров давал либеральную по тем временам трактовку нашей истории, трактовку, способную и удовлетворить, и просветить высшее начальство. Многие зрители восторгались тем, что намеком дан Троцкий, и это уже воспринималось как открытие, или намеком говорилось, что Сталин был не совсем хорошим. Это воспринималось с восторгом нашей полузадавленной интеллигенцией. И нужно отдать должное Шатрову — ему удалось внедрить в сознание зрителей идеи демократизма и принципы уважительного отношения к личности.

В ключе социалистического либерализма и социализма с человеческим лицом написаны и пьесы Виктора Розова (1918;2004). Его юный герой (пьеса «В добрый час») крушит мебель в доме бывшего чекиста снятой со стены отцовской буденовской шашкой, которой некогда рубили «белогвардейскую контру». Сегодня такие временно прогрессивные произведения из полуправдивых и умеренно привлекательных превратились в полуложные. Короток был век их триумфа.

Люмпен-интеллигентская литература

Еще одно течение русской словесности — люмпен-интеллигентская литература. Люмпен-интеллигент — образованец, знающий кое-что кое о чем, не имеющий философического взгляда на мир, не чувствующий за мир личной ответственности и привыкший мыслить «свободно» в рамках осторожного фрондерства. Люмпен-писатель владеет заемной, созданной мастерами прошлого, художественной формой, что придает его творчеству некоторую привлекательность. Однако применить эту форму к реальным проблемам бытия ему не дано: его сознание пусто, он не знает, что сказать людям. Изысканную форму люмпен-интеллигенты используют для передачи высокохудожественных мыслей ни о чем. Часто это бывает у современных поэтов, владеющих стихотворной техникой, но лишенных способности осмыслять современность. Люмпен-писатель выдвигает в качестве литературного героя собственное альтер эго, человека пустого, слабовольного, мелкого шкодника, способного «ухватить, что плохо лежит», но не способного на любовь, не умеющего ни дать женщине счастья, ни стать счастливым самому. Такова, например, проза Михаила Рощина. Люмпен-интеллигент не может быть ни героем, ни творцом высокой литературы.

Неонатурализм

Одним из продуктов распада социалистического реализма стал неонатурализм Сергея Каледина («Смиренное кладбище», «Стройбат») и других разоблачителей «свинцовых мерзостей» нашей армейской, кладбищенской и городской жизни. Это бытописательство типа Н. Помяловского, только с меньшей культурой и меньшими литературными способностями.

" Лагерное" течение литературы

Еще одним проявлением кризиса социалистического реализма стало «лагерное» течение литературы. К сожалению, многие произведения «лагерной» литературы оказались на уровне упомянутого выше бытописательства и лишены философического и художественного величия. Однако поскольку речь в этих произведениях шла о незнакомом широкому читателю быте, то его «экзотические» подробности вызывали большой интерес, и произведения, передававшие эти подробности, оказывались высоко информативными, социально значимыми, а иногда и художественно ценными.

Литература

ГУЛАГа внесла в народное сознание огромный трагический жизненный опыт лагерной жизни. Эта литература останется в истории культуры, особенно в таких высших своих проявлениях, как произведения Александра Солженицына и Варлаам Шаламова.

Нужна художественная концепция, осмысляющая нашу эпоху и уходящая в будущее

Все хорошее в российской литературе рождалось как нечто критическое, противостоящее существующему порядку вещей. Это нормально. Только так в несвободном обществе и возможно рождение культурных ценностей. Однако простое отрицание, простая критика существующего еще не дают выхода к высшим литературным достижениям. Высшие ценности появляются вместе с философическим видением мира и внятными идеалами. Если бы Лев Толстой просто говорил о мерзостях жизни — был бы он Глебом Успенским. Но это не мировой уровень. Толстой же разработал художественную концепцию непротивления злу насилием, внутреннего самосовершенствования личности; он утверждал, что насилием можно только разрушать, строить же можно — любовью, а преобразовать следует прежде всего самих себя.

Эта концепция Толстого предугадала XX век, и если бы к ней прислушались, она предотвратила бы бедствия этого века. Сегодня она помогает их понять и преодолеть. Концепции такого масштаба, охватывающей нашу эпоху и уходящей в будущее, нам не хватает. И когда она появится, у нас будет вновь великая литература. Она в пути, и гарантия тому — традиции русской литературы и трагический жизненный опыт нашей интеллигенции, обретенный в лагерях, в очередях, на работе и на кухне.

Вершины русской и мировой литературы «Война и мир», «Преступление и наказание», «Мастер и Маргарита» — позади нас и впереди. То, что у нас были Платонов и Булгаков, Цветаева и Ахматова, дает уверенность в великой будущности нашей литературы. Уникальный трагический жизненный опыт, который в страданиях обрела наша интеллигенция, и великие традиции нашей художественной культуры не могут не привести к созидательному акту сотворения нового художественного мира, к созданию истинных шедевров. Как бы ни пошел исторический процесс и какие бы откаты ни случились, страна, имеющая огромный потенциал, исторически выйдет из кризиса. Художественные и философские достижения ожидают нас в ближайшем времени. Они придут раньше крупных экономических и политических достижений.