«Внутренняя» и «внешняя» истории науки

Философия науки без истории науки пуста; история науки без философии науки слепа.

И. Лакатос

Модель исследовательской программы, состоящей из «жесткого ядра» и «защитного пояса», частично проецируется Лакатосом на историю науки, порождая его деление истории науки на «внутреннюю» и «внешнюю».

«Каждая рациональная реконструкция создает некоторую характерную для нее модель рационального роста научного знания, — говорит он. — Однако все эти реконструкции должны дополняться эмпирическими теориями внешней истории для того, чтобы объяснить оставшиеся нерациональные факторы. Подлинная история науки всегда богаче рациональных реконструкций. Однако рациональная реконструкция, или внутренняя история, является первичной, а внегиняя история — лишь вторичной, так как наиболее важные проблемы внешней истории определяются внутренней историей… Для любой внутренней истории субъективные факторы не представляют интереса» [5, с. 483—484]. «Внутренняя» история обычно определяется как духовная, интеллектуальная история, «внешняя» история — как социальная история… Данные мной определения образуют жесткое ядро некоторой историографической исследовательской программы" [5, с. 457—458]. «Историк-интерналист» будет рассматривать… исторический факт как факт «второго мира» (Поппера. — А. Л.), являющийся только искажением своего аналога в «третьем мире». Почему возникают такие искажения — это не его дело, в примечаниях он может передать на рассмотрение экстерналиста проблему выяснения того, почему некоторые ученые имеют «ложные мнения» о том, что они делают (конечно, то, что в данном контексте причисляется к «ложным мнениям»… зависит от теории рациональности, которой руководствуется критика)" [5, с. 485].

«Именно внутренняя история, — утверждает Лакатос, — определяет то, что историк будет искать в истории науки, на что будет делать акцент, и что будет игнорировать». «История без некоторых теоретических „установок“ невозможна, — говорит Лакатос. — Одни историки (позитивисты. — А. Л.) ищут открытий несомненных фактов, индуктивных обобщений, другие (попиерианцы. — А. Л.) — смелых теорий и решающих негативных экспериментов, третьи (Лакатос. — А. Л.) — значительных теоретических упрощений или прогрессивных и регрессивных сдвигов проблем, при этом все они имеют некоторые теоретические установки» [5, с. 487]. То есть эмпирический материал в истории, так же как и в физике, «теоретически нагружен».

«Внутренняя история для индуктивизма состоит, — по мнению Лакатоса, — из признанных открытий несомненных фактов и так называемых индуктивных обобщений. Внутренняя история для конвенционализма складывается из фактуальных открытий, создания классифицирующих систем^[1] и их замены более простыми системами.

Внутренняя история для фалъсификационизма (попперовского. — А. Л.) характеризуется обилием смелых предположений, теоретических улучшений, имеющих всегда большее содержание, чем их предшественники и, прежде всего, — наличием триумфальных «негативных решающих экспериментов»".

И наконец, методология исследовательских программ говорит о длительном теоретическом и эмпирическом соперничестве главных исследовательских программ, прогрессивных и регрессивных сдвигах проблем и о постепенно выявляющейся победе одной программы над другой" [5, с. 483].

«У каждой историографии есть свои характерные для нее образцовые парадигмы (в докуновском смысле). Главными парадигмами индуктивистской историографии являются кеплеровское обобщение тщательных наблюдений Тихо Браге; открытие затем Ньютоном закона гравитации путем индуктивного обобщения кеплеровских „феноменов“ движения планет; открытие Ампером закона электродинамики благодаря индуктивному обобщению его же наблюдений над свойствами электрического тока…» [5, с. 460—4611. «Для конвенционалиста образцовым примером научной революции была коперниканская революция», а «главными научными открытиями являются, прежде всего, изобретения новых более простых классификационных систем» [5, с. 464, 465]. «Излюбленными образцами (парадигмами) великих фальсифицируемых теорий для попперианцев являются теории Ньютона и Максвелла… революция Эйнштейна; их излюбленные примеры решающих экспериментов — это эксперимент Майкельсона — Морли, эксперимент Эддингтона, связанный с затмением Солнца» [5, с. 467]. Образцами конкурирующих исследовательских программ могли бы, наверное, служить различные варианты теории относительности (эйнштейновский, эфирный и др. [2]).

У каждой историографии есть свои характерные для нее проблемы. «Историк-индуктивисг не может предложить рационального „внутреннего“ объяснения того, почему именно эти факты, а не другие были выбраны в качестве предмета исследования. Для него это нерациональная, эмпирическая, внешняя проблема» [5, с. 461]. «Конвенционалистекая историография не может рационально объяснить, почему определенные факты в первую очередь подвергаются исследованию и почему определенные классифицирующие системы анализируются раньше, чем другие, в тот период, когда их сравнительные достоинства еще неясны» [5, с. 465]. «Для историка-фальсификациониста особую проблему представляет… Почем}', например, некоторые ученые считают решающие эксперименты скорее позитивными и верифицирующими, чем негативными и фальсифицирующими?» [5, с. 469—470]. Существует «основная эпистемологическая проблема» и для методологии научно-исследовательских программ. «Аналогично фальсификационизму Поппера она нуждается в постулировании некоторого внеметодологического (т.е. неконвенционалистского. — Л. JI.) принципа — для того чтобы… превратить науку из простой игры в эпистемологически рациональную деятельность… — в подверженное ошибкам отважное приближение к истинной картине мира» [5, с. 476].

В ряду анализируемых (и сравниваемых) Лакатосом подходов в философии науки нет куновского, который выступает только как объект критики. Тем не менее нам представляется, что его можно было бы поместить в этот ряд. Здесь во внутренней истории выделяются научные сообщества и конкуренция между ними, парадигмы, фазы нормальной науки и научной революции. Здесь есть свои образцы — в первую очередь — коперниканский переворот. Есть и свои проблемы (выделение парадигм и др.).

Вообще говоря, и лакатосовскую, и куновскую модели развития науки, по-видимому, можно приложить к рассмотренным выше направлениям в философии науки XX в. Вполне можно говорить о куновской историографической исследовательской программе, которая порождает мощный поток исследований по социологии науки (см. гл. 11 и 12).

• [1] «Конвенционализм допускает возможность построения любой системы классификации, которая объединяет факты в некоторое связное целое… Подлинный прогресс науки, согласно конвенционализму, является кумулятивным и осуществляется на прочном фундаменте „доказанных“ фактов, изменения же на теоретическом уровне носят только инструментальный характер… (в духе Дюгема (см. параграф 4.3). — А. Л.). Конвенционализм — какон определен здесь — философски оправданная позиция; инструментализм является еговырожденным вариантом, в основе которого лежит простая философская неряшливость, обусловленная отсутствием элементарной логической культуры» [5, с. 462—464].