Ребенок и общество

В период глубокой древности, по мнению специалистов, движущим началом истории считалась эволюция отношений между полами — мужчиной и женщиной, их место в системе социально значимых ценностей. «Отношения между полами — это ось, вокруг которой вертится вся мировая жизнь, вся жизнь животных, начиная от самых низших и кончая человеком»^[1]. Вместе с тем было признано, что «всемогущий двигатель прогресса — самосохранение»^[2]. И здесь особое место принадлежит детям, через которых, с участием которых наследуется многовековый исторический опыт. Отсюда делается вывод, что в далеком прошлом заинтересованность общества в обеспечении многочисленного, сильного и развитого потомства в человеческом обществе столь же сильна, как в животном. «Общество, которое бы не заботилось о потомстве, находилось бы в постоянной опасности погибнуть…».

Забота о потомстве, о каждом ребенке когда-то была уделом всего племени, всего клана, поскольку он ему и принадлежал. При этом еще в неосознанном виде существовала потребность в предотвращении кровосмешения,.

чтобы не плодить нездоровых детей. Вместе с тем по мере исторического развития все явственнее обнаруживает себя материнская любовь, которая к тому же рассматривалась как «зародыш семьи, основной клеточки всякой организации и всякого прогресса». Таково принципиально важное понимание роли матери, ее ребенка в судьбе человечества. Однако подобного рода концепция не получила своего развития как в прежние времена, так и много позже. Тем не менее ее отдельные положения, преимущественно философского характера, позволяют думать, что двигателем общественного развития была сложная совокупность факторов, среди которых не на последнем месте был ребенок, отношение к нему общества. По мере развития первобытного общества связь ребенка с матерью становилась все более прочной. Продолжая жить в промискуитете (беспорядочное половое сожительство — А. Я.), матери при благоприятных условиях начинают держать детей при себе, дети узнают свою мать. Происходя от неизвестных отцов, они составляют сплоченную группу вокруг матери, подрастая, они «создают ей оплот, защиту и силу». Неслучайно поэтому связанностью женщины с ребенком некоторые авторы объясняют происхождение разделения труда¹. Благодетельная привычка общения с матерью научила ребенка «держаться матери даже тогда, когда он достигал самостоятельности». И далее: «Все народы прошли через это первоначальное воспитание». Причем в ту эпоху, когда ребенок всецело принадлежал матери, от ее воли зависела его жизнь. Она даже могла его уничтожить, если он был слаб физически, отчего мать не могла уделить ему внимание, поскольку у нее один ребенок следовал за другим. Детей также убивали в случае необыкновенной нужды, а затем нередко съедали. Зарывали ребенка в землю только за то, что он вел себя беспокойно и мешал вести кочевой образ жизни. Признание ребенка начиналось только с момента, когда он начинал самостоятельно заботиться о своем пропитании, так как ранее считался частью самой матери. Так обеспечивалось выживание наиболее сильных и здоровых членов общества, само общество.

По мере развития матриархата начинают появляться проблески полностью отсутствовавшей ранее связи ребенка с его отцом. Теперь уже сам факт его рождения обязывал.

мужчину и женщину к совместной жизни^[3]. Если раньше признавалась только связь ребенка с матерью, то со временем начинают признавать значение его контакта с отцом. Однако пока еще «мужчина склонен считать своими детьми все свое потомство, от какой бы женщины оно ни происходило».

В период господства отцовского права дети принадлежали мужчине не потому, что он их породил, а потому, что ему принадлежала их мать. «Ребенок есть только часть ее, ее приплод». Исторически эта эпоха совпадала с появлением института частной собственности. Муж признавался «отцом всех детей, рожденных его женой, лишь тогда, когда частная собственность была вполне установлена». Отец имел право жизни и смерти по отношению к новорожденному, мог продать его. Ограничение права отца на убийство новорожденного связывается в дальнейшем с развитием патриархальной семьи как таковой, ее интересов. Со временем существовавшее при патриархальном строе право отца на жизнь и смерть ребенка, право лишать его свободы, отдавать его третьим лицам исчезает. Остается лишь укоренившееся на века право наказывать своих детей. Ограничения на этот счет объясняются тем, что наступает время, когда становится необходимостью хотя бы минимальная охрана интересов детей государством.

Такова в самых общих чертах историческая картина, демонстрирующая нелегкую судьбу ребенка в обществе. И каждый из этапов эволюции человечества имел в разных государствах прошлых времен свои особенности, когда сложно переплеталась специфика каждой эпохи, ее зависимость от обычаев, религии, семейного уклада, степени и активности правового регулирования семейных отношений.

В России в давние времена, когда еще не существовало единого государства, князья, духовенство заботились о детях не вообще, а главным образом о детях-сиротах, оставшихся без семьи, родителей. Помощь им оказывалась главным образом из моральных, религиозных побуждений. Рассматривалась она как богоугодная акция, адресованная обездоленным детям^[4]. Но постепенно их круг расширялся за счет бедных и «страдающих». Что же касается положения ребенка в семье, то он целиком и полностью был подвластен своим родителям. Но, как свидетельствует Судебник Ивана Грозного, Уложение царя Алексея Михайловича, муж и жена имели равные права по отношению к своим детям. Они вольны были воспитывать их по собственному разумению, в строго религиозном духе. А в Своде законов, составленных в середине XVII в., судам запрещалось принимать жалобы детей на дурное обращение с ними родителей.

По мере укрепления частнособственнических начал в Российском государстве, патриархальных устоев в семье в положении детей в российском обществе четко обозначились две линии. Одна из них ориентировала на проявление нетерпимости к так называемым «незаконно прижитым детям», в появлении которых усматривалась угроза нарушения интересов законных наследников. Поэтому незаконные связи женщины преследовались самым жесточайшим образом прежде всего церковью, призванной охранять святость брака. А отсюда — жалкая судьба подавляющего большинства тех детей, которые помимо своей воли попали в когорту изгоев общества. Вторая линия в государственной политике определяла позицию по отношению к нищенствующим, безродным детям. Еще в 1682 г. был подготовлен проект указа, где специально выделялись именно эти слои детского населения, для которых предстояло открыть специальные дома с целью обучения их грамоте, ремеслам, наукам. Данный проект завершал особую эпоху в жизни русского общества, когда зародилась идея государственного призрения оставшихся без собственной семьи детей. Теперь вместо полного «нищелюбия», бывшего своего рода культом в России, служившим исключительно спасению души, выдвигалась новая идея, в основу которой были положены «нужды государства и забота о пользе населения»^[5].

Одновременно государство широко раздавало беспризорных детей как частным лицам, так и церковным учреждениям, позволяя им пользоваться бесплатным трудом своих воспитанников. Такое закабаление ребенка в период нехватки рабочих рук стало наиболее примитивной формой заботы общества и государства о малолетних детях, оставшихся без семьи^[6].

Реформаторская деятельность Петра I включала в себя заботу об устройстве незаконнорожденных детей в специальные гошпитали для «зазорных младенцев, которых жены и девки рожают беззаконно и стыда ради отметывают в разные места, отчего иные младенцы безгодно помирают, а иные от тех же, кои рожают, и умерщвляют…»^[7]. Занимался Петр I и борьбой с нищенством как таковым, в том числе и детским. Своим Указом от 20 июня 1718 г. он повелевал «малолетних нищих и ребят, бив батоги, посылать на суконный двор и к прочим мануфактурам»^[8].

Таким образом, при Петре I проводилась государственная политика, направленная на поиск разных способов призрения различных категорий детей, оставшихся без родителей. Стремление ввести какую-то систему в подобного рода деятельность сочеталось у него с «принципом следования общественной пользе и порядка в личном проявлении милосердия»^[9]. Но все, что делал Петр I, не касалось призрения осиротевших детей на местах, которое по-прежнему осуществлялось сельским обществом, помещиками, церковью.

Екатерина II своим законодательством четко определила позицию государства, но отношению к детям. В семье они, как и прежде, были собственностью родителей. В 1775 г. она учредила для поддержания их авторитета специальные тюрьмы для некоторых — непокорных детей, предоставив родителям право заключать их туда. Вместе с тем она позаботилась об устройстве осиротевших детей во вновь созданный в Москве (а позже и в Санкт-Петербурге) воспитательный дом, в семьи частных лиц. При этом следовало строго придерживаться принципа сословной принадлежности ребенка, чтобы не нарушать границ между существовавшими в то время сословиями. Они должны были оставаться неприкосновенными, в чем выражалась государственная идея поддержания существующей власти, и это должно было сказываться и на детях.

По мере развития в России крепостного права, постепенной дифференциации сословного строя забота о детях, оказавшихся вне семьи, потерявших ее, стала перекладываться на организации, в ведении которых находились отдельные сословия. Они-то и должны были «тщись» о своих подданных. Поэтому по идее не могло быть детей брошенных, так как о них призвано было заботиться то учреждение, к которому они были приписаны. А детей помещичьих крестьян под расписку отдавали помещикам, крестьян государственных вручали местному старосте, солдатских препровождали в роту кантонистов и т. д. Если было неизвестно, чей ребенок, его записывали в мещанское сословие. Иначе говоря, сохранение сословного принципа как одного из оплотов существующей власти пронизывало всю общественную жизнь и, естественно, по-разному сказывалось на детях. К тому же пока существовала семья, она продолжала хранить и воплощать в жизнь сложившиеся веками традиции. Когда же волею судьбы дети оставались одни, заботу о них проявляло общество, государство. Вот почему постоянно предпринимались попытки усовершенствовать существующую систему помощи осиротевшим детям. Даже при решении проблем, связанных с положением крепостных крестьян, их освобождением решались вопросы, относившиеся к осиротевшим детям. «Общие положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» 1861 г. узаконили древний русский обычай всем миром призревать тех, кто нуждался в помощи со стороны общества.

Государственная забота о детях России в XIX в. осуществлялась в двух направлениях: во-первых, по линии так называемого ведомства императрицы Марии Федоровны, в чьем подчинении находились воспитательные дома для осиротевших, брошенных, оказавшихся ненужными семье детей; во-вторых, земством на местах. Их деятельность тоже была сопряжена с устройством осиротевших детей в различного рода учреждения. Оба эти направления, хотя и объяснялись бескорыстным служением детям, не давали нужного обществу успеха, подтверждением чего служат слова императрицы Марии Федоровны: «На народные трудовые деньги мы создаем этому же народу новое бремя, новых преступников и новую искусственную тяготу». Отсюда следовал вывод: «Но если такой ужасный результат получается несмотря на то, что масса людей вложила в это дело всю свою энергию, нередко талант и громадные денежные расходы и труды, то очевидно, что в неуспехе виноваты нс отдельные люди, а неправильна сама система, при которой эти люди работают и при которой очевидно хороших результатов получить невозможно».

В России конца XVIII — начала XIX в. занимаются оказанием помощи детям не только сельские общества, земства, но и иные организации, главным образом общественные. В Москве в 1872 г. организуется общество охраны детей, просящих милостыню. Чуть позже — в 1898 г. здесь же появляется первое общество защиты детей, в круг заботы которого входит не только помощь «бедным детям» в узком смысле этого слова, но и детям обиженным, эксплуатируемым, объектам жесткого обращения^[10]. Отсюда создание таких обществ, как: «Общество защиты детей от жестокого обращения», «Детские ясли», «Общество спасения падших девушек» и др. Следовательно, уже предпринимаются попытки защитить не только ребенка, оставшегося без семьи, но и того, кто страдает в семье из-за семейного неблагополучия, надругательства родителей над личностью ребенка, безразличия к нему, его насущным потребностям, жизненным интересам. Налицо симптом, характерный для начала XIX в., правда симптом, еще мало заметный.

На заре XX в. в широких кругах не только России, но и других стран было принято называть грядущее столетие «веком ребенка»^[11]. Но для России эти ожидания не сбылись. Скорее напротив, и без того в трудной жизни ребенка во многих слоях общества началась эпоха его бесконечных страданий в огромных, не поддающихся измерению масштабах.

Первая мировая война принесла детскому населению России физические и нравственные страдания, разрушение их семей, гибель родителей, голод и нищету в огромных размерах. Усугубил положение ребенка и Октябрь 1917 г. Миллионы обездоленных сирот, согнанные с постоянного места жительства, массы беженцев с малолетними детьми, расстройство правильного обучения детей в школах, их подорванное длительными лишениями здоровье^[12] — такова неприглядная картина первых лет существования государства так называемой новой формации. Положение детей в России в годы гражданской войны, разрухи и голода было особенно тяжелым. Не могло не сказаться на детях и «революционное брожение», когда в центре внимания взрослых была политическая борьба, а думать о детях считалось не главным делом. Тем более что происходящие в российском обществе потрясения сопровождались ожесточенной борьбой с «контрреволюцией», необходимой для «охраны завоеваний Октября»^[13]. Расколотая на два враждебных лагеря Россия своих детей не пощадила, к какому бы сословию ни принадлежали их родители. В те годы в общество внедрялась идея коммунистического воспитания за счет государства. «Так или иначе мы заставим матерей согласиться на национализацию детей» — утверждал большевик А. Г. Бадаев^[14]. Однако далеко не все занимали такую позицию. А. В. Луначарский еще в 1918 г. считал, что «приходится думать не о том, как отнять детей у тех, которые стараются воспитать их в семье, а как устроить тех, кто остался за бортом семьи»^[15].

Катастрофическое положение детей вызвало к жизни организационную перестройку ведомств, которые призваны были принимать меры защиты интересов несовершеннолетних граждан. Для начала в декабре 1917 г. постановлением Народного Комиссара ведомства государственного призрения был упразднен Совет детских приютов ведомства учреждений императрицы Марии. В результате была ликвидирована существовавшая много лет система устройства детей-сирот на полное государственное обеспечение. К учреждениям нового типа теперь стал относиться Комиссариат Просвещения (Наркомпрос), в котором находился отдел охраны детей, в чьи непосредственные обязанности входило решение всех вопросов устройства осиротевших, в том числе беспризорных детей. Вскоре этот отдел преобразовали в СИОН, который ведал социально-правовой охраной несовершеннолетних. Он просуществовал до 1935 г.

Ради спасения осиротевших детей осенью 1918 г. во многих городах России стали создаваться на общественных началах организации, именуемые «Лига спасения детей». Сначала они направляли ребенка «в санаторию» на излечение, которая рассматривалась как «станция спасения брошенных детей», потом в колонию, где детей учили ремеслам. Причем Лига занималась детьми как «белых», так и «красных», поскольку «для нас нет ни детей белых, ни детей красных, а есть русские дети, которых мы обязаны охранять от последствий гражданской войны». Всего через Лигу прошло 3500 сирот и полусирот. Но поскольку органы народного образования категорически выступали против воспитания несовершеннолетних Лигой, ее учреждения прекратили свое существование уже в январе 1920 г.

Другое направление помощи попавшим в бедственное положение детям состояло в борьбе с голодом. Она оказывалась как маленьким детям, так и подросткам безотносительно к сословной принадлежности родителей, месту их работы. В целях оказания помощи всем нуждающимся детям, куда, естественно, в первую очередь, попали не имеющие родителей, проводились такие мероприятия, как «неделя ребенка».

Как бы в противовес «Лиге спасения детей» 30 января 1919 г. постановлением СНК создается Совет Защиты Детей. В его функции входила обязанность «беречь в опасное переходное время подрастающее поколение» путем контроля за исполнением разного рода декретов, посвященных детям. Чуть позже — в 1921 г. на смену этого Совета приходит Чрезвычайная комиссия по улучшению жизни детей, возглавляемая Ф. Э. Дзержинским. Ей предстояло с помощью «нажима и воздействия» быть боевым штабом общественности, осуществляющим координацию всех усилий государства по оказанию помощи детям (в отношении продовольствия, жилища, топлива).

Следовательно, «уже первые декреты советской власти и первые мероприятия по государственной охране детей обнаружили, что правительство проводит в этом вопросе особую политику и выделяет детей из общей массы населения, делает для них исключения из общего правила»^[16]. Однако все предпринимаемые усилия не в состоянии были спасти детей от трудностей военного коммунизма. Комиссия по улучшению жизни детей в то время констатировала: «Дело детского воспитания и обеспечения на всем протяжении РСФСР находится в чрезвычайно угрожающем, а местами прямо-таки катастрофическом положении и требует со стороны всех высших государственных органов решительных мер, как организационного, так и материального характера, направленных к ликвидации позорного для Советской республики детского фронта, грозящего если не вымиранием подрастающего поколения Рабоче-Крестьянской России, то его физическим и моральным вырождением».

Несмотря на предпринимаемые меры, процесс ухудшения условий жизни детей в семье продолжался до размеров, выталкивающих их на улицу. Объяснение тому находили в дефектах семейного воспитания, которое надлежало заменить коммунистическим в государственных учреждениях. Поэтому курс был взят на улучшение работы детских домов и трудовых коммун. Тем более что вопросы коммунистического воспитания детей рассматривались сквозь призму высвобождения женщин для нужд производства. «Если мы не освободим женщину от грудного ребенка, от ребенка несколько большего возраста… то мы не сумеем вовлечь необходимого нам количества женщин в производство». Но ориентация на детские дома была иллюзорной, так как их деятельность осложнялась многими трудностями как организационного, педагогического, так и экономического характера. Тяжелое материальное положение детских домов не позволяло превратить их в достойное прибежище для одинокого ребенка. Архивы 1937—1938 гг. свидетельствуют, что здесь «положение детей крайне тяжелое», «дети голодают», «нет финансирования». Все это приводило к массовым побегам сирот из детских учреждений. Детей того времени ожидало и такое событие, как массовые политические репрессии, лишавшие их семьи, родителей, превращающее их в «изгоев» общества. Начатое с середины 1920;х гг., оно продолжалось с жесточайшей последовательностью несколько десятилетий^[17]. Судьба детей, чьи родители репрессированы — особая, еще полностью не раскрытая страница русской истории. Ребенок не просто терял семью и близких, но и сам попадал в особую категорию; его жизнь, судьба были сломленными. Все попытки родственников взять таких детей в свою семью, как правило, пресекались. Оставался один путь — в детский дом.

Великая Отечественная война (1941 — 1945) лишила крова, семьи, родителей тысячи несовершеннолетних. Ради их спасения осуществлялась эвакуация. Бедственное положение оставшихся без родителей эвакуированных детей вызвало к жизни еще в 1942 г. проект постановления ЦК ВКП (б) «О неудовлетворительном положении эвакуированных детей, детских домов и интернатов», однако этот проект принят не был. Для участия широких слоев населения в облегчении судьбы детей-сирот в 1945 г. принят проект постановления ЦК ВКП (б), предусматривающий создание Всероссийского добровольного общества попечения о детях, пострадавших от фашизма и войны, который также не был принят, впрочем, как и проект постановления СНК СССР «О временном размещении в семьях трудящихся детей, потерявших связь с родителями». Но вступил в силу Указ от 08.07.1944, которым было запрещено всякое установление отцовства. А женщинам, не состоящим в браке, предоставлялось беспрепятственное право на устройство своего ребенка на полное государственное попечение. Предоставление ей подобного рода льготы больно сказалось на судьбе целых поколений, так и не узнавших, что такое семья, родители.

Таким образом, в годы войны предпринимались все возможные попытки облегчить жизнь детям и прежде всего тем, кто потерял семью, родителей.

В первые послевоенные годы — годы разрухи, нехватки продовольствия, материальных трудностей, занятости женщины-матери, заменившей погибших мужчин, положение детей оставалось тяжелым. В помощь им стали создаваться многокомплектные школы-интернаты, рассчитанные на 500 человек, куда принимались дети, не имеющие необходимых условий для семейного воспитания. Позже, в так называемый «застойный» период, идея полной замены семейного воспитания общественным сохраняла свою силу, ее всячески оберегали и поддерживали, чтобы она постоянно присутствовала в сознании самых широких масс. Ее воплощением стал небывалый размах строительства ясель, детских садов, школ продленного дня. Так постепенно усиливался процесс отторжения детей от семьи, родителей, ослабления чувства ответственности за выполнение своего родительского долга. В результате росло число детей, оказавшихся ненужными собственной семье, родителям. Их стали называть детьми, лишившимися родительского попечения.

Конституция СССР 1977 г. провозгласила: «Семья, материнство и детство находятся под защитой государства».

Появлению такого конституционного положения способствовали международные документы, а главное, тот факт, что семья продолжала существовать и быть незаменимой для ребенка. Но в принципе ничего нового в положении детей в обществе не изменилось. По-прежнему предпочтение отдавалось общественному воспитанию. Вместе с тем государство создавало широкую сеть детских внешкольных учреждений в системе министерства просвещения, где ребенок мог бесплатно заниматься интересующими его предметами.

Даже краткое описание положения ребенка в обществе позволяет увидеть, какие ключевые позиции общество занимало по отношению к детям, какие факторы предопределяли государственную политику в отношении своих несовершеннолетних граждан. Но дело не только в знании истории, но и в возможности провести определенные параллели из области далекого и не столь далекого прошлого, чтобы избежать непоправимых ошибок в настоящем.

• [1] Громан С. Всебрачие будущего (Пантагамия). СПб., 1908. С. 7.
• [2] Липперт 10. История семьи. СПб., 1987. С. 4.
• [3] Ковалевский А/. Очерк происхождения и развития семьи и собственности. М., 1939. С. 47.
• [4] Ошанин М. О призрении покинутых детей. Ярославль, 1912. С. 52.
• [5] Трудовая помощь. 1900. № 1. С. 58.
• [6] Бахрушин С. В. Организация попечения о беспризорных детяхв Москве. М., 1916. С. 2.
• [7] Энциклопедический словарь / Ф. Л. Брокгауз, И. Л. Ефрон.Т. 13. СПб., 1892. С. 276.
• [8] Довгалевская И. О. Семейное воспитание приемных детей. М., 1948.С. 9.
• [9] Бахрушин С. В. Малолетние нищие и бродяги в Москве (исторический очерк). М., 1913. С. 4.
• [10] Детская беспризорность (предупреждение и борьба с ней). М., 1923.С. 1.
• [11] Люблинский П. И., Копелянская С. Е. Охрана детства и борьба с беспризорностью. Л., 1924. С. 5.
• [12] Люблинский П. И. Охрана детства и борьба с беспризорностьюза 10 лет // Право и жизнь. 1927. № 8. С. 28.
• [13] Кишкин С. Детская беспризорность и институт усыновления // Революционная законность. 1926. № 3—4. С. 17.
• [14] Зензинов В. Беспризорные. Париж, 1929. С. 37.
• [15] Луначарский А. В. Речь о социальном воспитании. Пг., 1918.
• [16] Утевский Б. Сталинская Конституция и охрана прав несовершеннолетних // Советская юстиция. 1927. № 12. С. 15.
• [17] См.: Указ Президента СССР от 13.08.1990 № 556 «О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 20—50-х годов».