Идея вечности. 
Философия. В 2 т. Т.1

Вечность есть время как целое. Это как бы осуществленное и законченное время, в котором единым взглядом можно охватить целиком прошлое, настоящее и будущее: бег времени устремляется туда, где лежит вечность.

Вечность мыслится как нечто едино-цельное в бесконечно бегущем времени. Или, иначе говоря, вечность являет собой цельное единовременное сосуществование всех измерений времени — своего рода безмерный океан, в который как бы стекаются все реки конечного времени. В идее вечности время мыслится не так, как обычно (т.е. не в виде последовательности сменяющихся событий и состояний), а так, что прошлое и грядущее бытийствуют как бы в некотором кругу настоящего и вместе с ним. Единоцельный мир дан интегративно — весь и сразу. Идея вечности противостоит по своему смыслу всему, что преходяще, что возникает и исчезает. Но конечное не снимается бесконечным, точно так же, как и бесконечное не снимается конечным. Они смыкаются на кругу вечности, и этот круг не имеет конца: он и есть символ вечности.

Вечность справедливо представляют в образе круга, ибо прямая линия идет все дальше и дальше вовне и обозначает лишь отрицательную «дурную бесконечность», которая в отличие от истинной бесконечности не возвращается в саму себя.

В доказательстве божественной бесконечности Аристотель, в изложении А. Ф. Лосева, исходит из такого рассуждения: в мире существует и худшее и лучшее. Но если можно переходить от худшего к лучшему, то значит, можно дойти и до самого наилучшего. Стало быть, та или иная градация вещей в мире должна заставлять нас перейти к такому пределу изменений, дальше которого идти уже некуда. А эта бесконечность и есть божество. Она не может стать больше, так как содержит в себе все наибольшее. Она не может стать и меньше: все меньшее в ней уже содержится. И ничто не может действовать на такую бесконечность: она охватывает в себе уже все, что так или иначе могло бы на нее действовать. В силу этого она не может стать прекраснее или безобразнее, ведь то, что так или иначе могло бы существовать в виде той или иной ценности, уже содержится в самой бесконечности: такова вечность. По существу, эту же идею развивает И. Кант, говоря, что «вечность не может в достаточной мере служить свидетельством высшего существа, если она не сочетается с бесконечностью пространства» .

Подчеркивая идею единства длительности временного потока и как бы успокоенности его на кругу вечности, Николай Кузанский пишет: «Вечность сразу и целиком присутствует в любой точке времени». По утверждению Ф. Ницше, на кругу вечности «все вещи вечно возвращаются и мы сами вместе с ними… мы уже существовали бесконечное число раз и все вещи вместе с нами». Путь вечности — не прямая линия, а кривая: «вечно остается верным себе кольцо бытия!» .

Как парадоксально: мир бесконечно стар и вечно молод — у него и все позади, и все впереди! Это и есть вечность, она — неподвижный образ времени: такую точку зрения развивали Блаженный Августин и Г. Гегель. Выше мы показали, как приходит к ней современная физика.

Согласно Августину, величина времени складывается из преемственности различных мгновений, следующих одно за другим и не существующих совместно. Всякое последующее мгновение исходит из предыдущего и определяется им. Прошедшее происходит из будущего, будущее происходит из прошедшего, а то и другое вместе происходят из вечно существующего настоящего, в силу чего именно настоящее может быть названо временем в собственном смысле, совпадающим с вечностью. Следовательно, вечное есть вечное настоящее, и лишь настоящее вечно. В настоящем реализуется время. В нем различные мгновения времени существуют как нечто реальное. В этом смысле вечность в ее непосредственном и собственном смысле есть вечность настоящего, вечность ведь не знает бега времени, а значит, старости.

Некоторое отличие от платоновского подхода здесь в том, что не разделяются вечность и время как самостоятельные сущности. Для Платона характерна диалектика вечности и времени: с одной стороны, время и вечность совпадают, ибо время — движущийся образ вечности, а вечностьнеметризованное время, с другой стороны, они различны, ибо время моложе вечности. В этом отношении для Августина чисто схоластический вопрос о том, например, что было прежде сотворения мира и, следовательно, прежде времени, является вполне бессмысленным, ибо само это определение «прежде» предполагает время, а значит, и существование мира.

Вечность есть «истина времени», «или «истина временного», как бы сказал Г. Гегель, ибо именно она заключает в себе действительность времени: настоящего, поскольку оно реально существует, прошлого, поскольку оно реально существовало, когда было настоящим и еще не прошло; и будущего, поскольку оно будет существовать, когда придет и станет настоящим. И если всякое мгновение времени действительно существует (существовало или будет существовать) лишь в качестве настоящего, то вечность в целом, т. е. уже не в виде сменяющих друг друга «мерцающих мгновений», а в полной их совокупности, остается совершенно непостижимой, недоступной человеческому мышлению. Она, по Августину, не только принадлежит Богу, но и доступна лишь божественному разуму. Что же касается времени, которое так или иначе доступно нашему мышлению, то оно дано нам лишь в текучих «мерцающих мгновениях» этой вечности, в определениях настоящего, прошедшего или будущего.

Наш опыт дает лишь ограниченное представление о вечности. Нам представляется вечность как идея, которую понять нельзя, ибо полное ведение вечности доступно лишь тому, кто существует вне пространства-времени, т. е., по Августину, одному лишь Богу. Какие же образы вечного доступны нам? А. С. Пушкин, желая изобразить вечность, поэтически описывает статую в Царском селе:

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой; Дева над вечной струей вечно печально сидит.

Бытие природы настолько протяженнее во времени, чем краткая человеческая жизнь, что вечной нам кажется сама природа, несмотря даже на представление о ее сотворенность, т. е. существовании начала во времени^[1]. Кажется, что природа вовсе не имеет возраста: «природа не стареет, вместо увядших произведений она рождает новые», как писал Н. Г. Чернышевский. Созерцание природы настраивает душу на возвышенный лад; здесь художник находит образ для своей картины «Над вечным покоем» (И. И. Левитан, 1894).

Вечность соединяется с красотой природы, рождая у нас идею вечной красоты. Но и природа несет мысль о конечности земного времени: «Длиннейшей ночи долгая пора//Продлиться может только до утра» (У. Шекспир. «Макбет»). Умственное созерцание идеи вечности приводит душу к смирению. Человек даже безрелигиозный проникается мыслью о своей бренности, о том, что жизнь наша перед лицом вечности — всего лишь мгновение. «То участь всех: все жившее умрет//И сквозь природу в вечность перейдет» («Гамлет»).

Смерть, окончание земной жизни — вот для человека единственный путь к вечности, которая мыслится как некое успокоенное время. В ней все, в том числе и души людей, обретают окончательный покой. Без смерти пет вечной жизни, и дорогу в нее открывает религия. Немецкий писатель, литературный и художественный критик Георг Кристоф Лихтенберг (1742 1799) в своих знаменитых «Афоризмах» писал: «…человек, живущий в трех мирах — в прошедшем, настоящем и будущем, — может быть несчастным, если один из этих трех миров ничего не стоит. Религия прибавила к ним еще и четвертый — вечность» .

Христос проповедовал о себе как о пути и как о подателе воды, текущей в жизнь вечную. Согласно христианскому пониманию «» жизнь вечная" в Боге начинается еще здесь, в волнах времени, которое имеет глубину вечности, но по исшествии же из мира она становится определяющим началом бытия". В мире сем человек прикасается к вечности в храме.

От идеи вечности мы естественно переходим к общим вопросам о конечном и бесконечном в нашем мире.

• [1] В современных физических концепциях роль сотворения мира играет Большой Взрыв — начальная сингулярность пространства-времени в принятых космологических моделях.