Традиции лирики вагантов и литература эпохи Возрождения

Стихотворения вагантов большей частью анонимны. «Поэтому восстановить имена хотя бы тех единичных творцов, которые задавали тон и вели за собой подражателей, — большая научная проблема. В начале XX в. В. Мейер сумел выделить стиха Примаса Орлеанского, М. Манициус — стихи Архипииты Кельнского, немного позже К. Штрекер — стихи Вальтера Шатильонского и его подголосков», — указывает М. Л. Гаспаров (Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. — М., 1975. — С. 412−514, 480.). Именно эти три поэта традиционно выделяются исследователями как поэты-классики, сформировавшие основные направления и жанровую систему в поэзии вагантов. Сам М. Л. Гаспаров добавляет к этому списку несколько имен поэтов XIII в.: Филиппа Гревского, канцлера собора Парижской Богоматери, Петра Корбельского, архиепископа Сансского, против воли которого в его соборе прозвучала «Ослиная секвенция», после чего архиепископ был объявлен ее автором, Гвидона Базошского, спутника Филиппа-Августа в III Крестовом походе, Петра Блуаского, советника Генриха II Плантагенета, в молодости увлекавшегося «безделками и Венериными песнопениями».

Гугон (Примас) Орлеанский — первый прославленный поэт-вагант. Дошедшие до нас стихотворениия написаны между 1130—1140 гг., а умер поэт в 1160 г. По стихотворениям Примаса можно восстановить его скитания из Парижа в Реймс, затем в Сане и в Амьен, круг его знакомств и даже воссоздать биографию: поэт много странствует в молодости, под старость его оставляют покровители, он находит приют в больнице, но оттуда его изгоняют из-за благородного поступка (поэт вступается за больного). Поэзия Примаса автобиографична, отличается вниманием к деталям и точностью в их воспроизведении.

Архипиита — прозвище поэта. Настоящее его имя неизвестно, «поэтом поэтов» он называл себя сам. По собственному признанию, он происходит из рыцарского рода («Я из рода рыцарей//вышел в грамотеи», — пишет Архипиит к «Послании к архиканцелеру Регинальду, архиепископу Кельнскому»), а в школяры пошел из любви к науке и искусству. Архипиит не упускает случая блеснуть в стихах эрудицией, продемонстрировать знание классических античных авторов и Священного Писания. Немец по происхождению, он вольготнее чувствует себя в Италии, хотя с присущей ему легкостью обращается к своему покровителю архиепископу Кельнскому о выдаче пособия «от заальпийца заальпийцу». Фактически подтверждены сведения всего лишь о пяти годах из жизни Архипиита (1161−1165), в это же время написаны 10 дошедщих до нас стихотворений. Образцом для подражания и жанровым эталоном стала «Исповедь» Архипииты Кельнского. Избирая основой жанр церковного красноречия, Арихипиит ведет диалог с жанровым каноном, фактически опровергая его — вместо покаяния в грехах в своей «Исповеди» Архипиит утверждает правильность и привлекательность избранного им образа жизни:

Для меня стихи — вино! Пью единым духом! Я бездарен, как чурбан, если в глотке сухо. Не могу я сочинять на пустое брюхо. Но Овидием себе я кажусь под мухой.

По такому же принципу опровержения канона строится «Проповедь Архипиита Кельнского». Традиционный для вагантов мотив странствий находим в стихотворении «Просьба Архипиита по возвращении из Салерно»:

Здравствуйте! Слово привета вам от бродяги-поэта. Все вы слыхали, наверно, про знаменитый Салерно. С давних времен и поныне учатся там медицине у величайших ученых, чтоб исцелять обреченных… «Как бы мне, Господи Боже, медиком сделаться тоже?» И приступил я к ученью, новому рад увлеченью… Но оказалось: наука горше, чем смертная мука, и захандрил я безмерно в том знаменитом Салерно. Смыться решил я оттуда, но одолела простуда так, что четыре недели я провалялся в постели и, поглощая микстуру, славил свою профессуру.

Интонация Архипиита совсем иная, чем у Гугона: стихи лишены трагизма, мрачной иронии; Архипиит, даже попрошайничая, скорее требует абсолютно заслуженного, чем просит. Поэтическое творчество для Архипиита — способ выражения собственной неповторимой индивидуальности, утверждения правильности выбранного пути. Архипиит в поэзии не знает сомнений, даже признаваясь в любви к Бахусу, Фебу и Венере, правда, с обычной для ваганта ссылкой на всеоправдывающие законы естества («Только чем, скажите мне//Люди виноваты//Если пламенем любви//Их сердца объяты»).

Вальтер Шатильонский (2-я половина XII в.), строго говоря, вагантом не был: он не знал нищеты и скитаний, прославился как ученый латинский поэт, создав поэму из 10 книг «Алексан-дреида» об Александре Македонском. Вальтер пользовался покровительством Генриха II Плантагенета, служил в его канцелярии, был членом ученого кружка Томаса Беккета. После смерти Томаса бежал на континент, получив сначала кафедру в Шатильоне, а затем место каноника в Амьене как награду за «Алек-сандреиду». Вальтер говорил, что вся Европа поет его песни, но имел в виду при этом не «Александреиду», а те стихотворения, которые он писал «для отвода души». Впрочем, Вальтер отводил душу не в лирических излияниях и автобиографических признаниях, а в сатирических стихотворениях, направленных в первую очередь против злоупотреблений церкви и лицемерия церковнослужителей. Особенно прославило Вальтера стихотворение «Обличение Рима».

На протяжении XIII в. поэзия вагантов пользовалась популярностью, но к концу XIV в. ее уже забыли. М. Л. Гаспаров выделяет несколько причин затухания традиции развития лирики вагантов (Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов//Поэзия вагантов. — М., 1975. — С. 412−514, 510.), но важно, что к началу интенсивного ренессансного движения в Европе о поэзии вагантов уже не помнили. Тем не менее сатирические стихотворения, равно как и религиозное и философское свободомыслие вагантов, а также внимание к отдельной человеческой судьбе, взятой в конкретике жизненных обстоятельств, в их развитии, автобиографизм лирики трех ведущих поэтов-вагантов, выраженный по разному, но равно всем троим присущий, в значительной степени послужили базой для философского и художественного Предренессанса в Европе.