Концепции и методы антропологии в историческом исследовании

Антропология, возможно, наиболее близкая истории по духу социальная наука. Значимый вклад в методологию истории был внесен разработкой антропологами концепции культуры. Историк Роберт Дарнтон, использовавший в своей работе «Великое избиение кошек и другие эпизоды французской культурной истории» (1984), написанной в жанре «культурной, или „культурологической“, истории», методологию антрополога К. Гирца, отмечал, что обращение к антропологии приобрело иное значение с тех пор, как она предложила историкам то, что не смогла предложить даже школа «Анналов» в своем изучении ментальности: связную концепцию культуры. Это, по мнению Р. Дарнтона, определяется тем, что все межличностные отношения имеют культурную природу, в том числе и те, которые мы определяем как экономические или социальные.

Культура в том значении, который является наиболее адекватным предмету историческо-антропологических исследований, это система ценностей, принятых членами общества, норм, которым следуют люди, и материальных артефактов, которые они создают. Но культура это также технология или способ деятельности, характеризующий социальную группу, общество, эпоху. Это собирательное наименование символических, приобретенных, внебиологических аспектов функционирования человеческого общества, включая язык, обычаи и условности (соглашения, договоренности), по которым человеческое поведение может отличаться от поведения других приматов.

Основа тесной кооперации культурной антропологии и исторической антропологии в широком смысле этого понятия состоит в том, что в фокусе последней, как отмечают И. М. Савельева и А. В. Полетаев, «помещен конкретный исторический человек с его опытом и образом поведения, обусловленными культурой». Кроме того, проблема, с которой сталкиваются и история, и антропология, состоит в интерпретации поведения, основанного на совершенно иных предпосылках, чем наше собственное.

В прослеживании курса человеческой эволюции, развития культур антропология по необходимости имеет дело с историческими проблемами. Методы физической антропологии, с помощью которых изучается эволюция приматов и человека, по своему существу также исторические. Эти обстоятельства создают основу для взаимной заинтересованности в развитии сотрудничества со стороны обеих дисциплин.

Внутри культурной антропологии различают культурную историю, этнологию, с одной стороны, и социальную антропологию, с другой. Первая имеет дело с историей миграций, распространения и изменения культур; вторая концентрируется на изучении специфических типов культур, человеческих индивидуумов и социальной структуры. Первая носит в большой степени исторический характер, вторая по своим сущностным чертам значительно ближе к классической социальной науке, социологии. Эту особенность, несколько абсолютизируя, подчеркивал один из крупнейших представителей социальной антропологии первой половины XX в. А.Р. Рэдклифф-Браун. В своей книге «Метод в социальной антропологии» (1-е изд. 1958) он писал: «Одной из задач этнологии является классификация народов по расовым характеристикам, языкам и культуре. Вторая задача, тесно связанная с первой, состоит в том, чтобы узнать историю народов (курсив наш О.П.), не имеющих письменных исторических документов, посредством умозаключений, делаемых исходя из всевозможного рода косвенных свидетельств». Характеризуя суть различий между этнологией и социальной антропологией, он подчеркивал: «Я предложил бы ограничить употребление термина „этнология“ исследованиями культуры, проводимыми с помощью описанного выше метода исторической реконструкции, а термин „социальная антропология“ применять как название дисциплины, которая пытается формулировать общие законы, лежащие в основе явлений культуры (курсив наш О.П.)». Методами социальной антропологии «чисто индуктивной науки», по мнению А.Р. Редклиффа-Брауна, являются «обычные логические методы естественных наук», прежде всего метод индукции, адаптированные к особому предмету изучения.

Последовательным сторонником сближения этнологии и истории, отстаивавшим их принципиальное единство, был американский антрополог Франц Боас. Он считал этнологию (антропологию) разновидностью исторических исследований, использующих иные, нежели история, методы, но ставящую ту же цель «реконструкции истории». Он писал: «Антропологическая наука занимается изучением истории человеческого общества. От истории в узком смысле слова она отличается тем, что ее изыскания не ограничиваются теми временными рамками, относительно которых мы располагаем письменными историческими документами, и теми народами, у которых получила развитие письменность». Боас считал, что любую черту общества «можно постичь лишь исходя из ее прошлого» и что единственным типом объяснения, к которому может стремиться антропология, является историческое объяснение. Представление Боаса о предмете «исторической антропологии» характеризует следующая выдержка из его введения к «Общей антропологии» (1938): «Цель нашего исследования обнаружить те процессы, в ходе которых складывались разные стадии культуры. Обычаи и представления не являются конечной целью исследования. Мы желаем знать причины, в силу которых эти обычаи и представления существуют; другими словами, мы хотим раскрыть историю их возникновения и развития… Подробное исследование обычаев в контексте целостной культуры практикующего их племени, сопровождаемое исследованием их географического распространения в соседних племенах, почти всегда доставляет нам средства, позволяющие определить с высокой степенью точности исторические причины, приведшие к формированию рассматриваемых обычаев, и психологические процессы, причастные к их развитию. Как бы мы ни называли такого рода антропологию, „этнологией“ или „исторической антропологией“, она представляет собой нечто отличное от социальной антропологии».

Культура как одна из главных концепций антропологии включает в одном из аспектов комбинацию способностей и привычек, осваиваемых человеком как членом общества. Но поведение это еще не вся культура, оно дает лишь часть первичных данных, на основании которых антрополог выводит свои заключения о характере той или иной культуры. Артефакты — другой класс таких «сырых» данных.

Культурные особенности и образцы, составляющие поведенческое единообразие, являются абстракциями первого порядка, появляющимися в основном в результате обобщения данных непосредственного наблюдения. Их систематическое истолкование возможно лишь при условии понимания организации культуры на глубинном уровне. Эта модель внутренней организации культуры является абстракцией второго порядка, выведенной конструкцией, созданной антропологом. Она представляет собой попытку описать привычные категории мышления и поведения, подразумеваемые посылки, ценности — целый сектор культуры, в котором ее носители не имеют или имеют лишь в самой минимальной степени какой-либо систематический образ этих категорий. Подсознательные стереотипы и установки восприятия, характерные для представителей одного и того же социального слоя или среды, составляют набор тематических принципов — общих знаменателей, скрытых в широком культурном контексте. Они являются некоей имплицитной общей «философией», стоящей за укладом жизни каждого общества в каждый данный момент его истории.

Ареал распространения культуры определяется также совпадающим воздействием других, специфически региональных факторов. Уклад жизни людей обусловлен не только их культурой, но и вызовами, возможностями и ограничениями, налагаемыми климатом, топографией, флорой и фауной, другими естественными ресурсами, а также расположением данной культуры по отношению к другим.

Антропология внесла весомый вклад в разработку проблемы исторической изменчивости. Давление окружающей среды или девиантное поведение отдельных индивидов объясняет перемещение вектора творческой активности людей. Реорганизующая сила вырастает через повышение степени изменчивости в их поведении под воздействием мощных внешних стимулов. Так, индивид с девиантным поведением, который в обычное время подвергается наказанию и отторгается, в чрезвычайный, кризисный период может стать основателем нового религиозного или общественного движения. В такие времена люди, как правило, переживают беспокойство, стремятся методом проб и ошибок улучшить свое положение. Некоторые индивидуальные фантазии или частные ритуалы приобретают эмоциональное значение, берутся на вооружение и социализируются группой. Антропологи также показали, что индивиды, слабо интегрированные в общественную структуру, наиболее восприимчивы к инновациям, независимо от того, возникают ли они изнутри или извне.

Объединяющие принципы и властные конфигурации имплицитной культуры обусловливают векторы направленности культурных изменений и блокируют все те из них, которые выходят за определяемые ими рамки. Однако если внешнее давление достаточно сильно, они могут уступить, хотя могут также «вернуться» позже. Антропологи говорят и о поглощении (абсорбции) новых паттернов, деструктивных по отношению к существующей культуре, как антагонистических аккультураций.

Способы анализа, используемые в культурной и социальной антропологии, могут быть применены к более широкому исследовательскому полю, так как антрополог (этнолог) в достаточно узком контексте имеет дело с теми же крупными категориями социальной реальности (власть, собственность, престиж, вера и т. д.), с которыми имеет дело историк, изучающий как процессы социальных изменений, так и механизмы сохранения традиции, поддержания и обеспечения стабильности.

Структурная антропология, основание которой заложил Клод Леви-Стросс, оказала существенное влияние на развитие не только самой этой науки, но и истории, социологии, других социальных и гуманитарных дисциплин. Метод структурного анализа, предложенный К. Леви-Строссом, стал широко применяться в исторических исследованиях, начиная со времен Школы Анналов. Краткое определение сути этого метода в трактовке Г. Гурвича заключается в том, что он позволяет объяснить «систематическое целое саморегулирующихся трансформаций». Это подразумевает акцент на институциональных исследованиях помимо изучения индивидов и больших социальных групп. Структурный подход может быть реализован с помощью квантитативных методов, а также исследовательских процедур, применяемых в социологии. Характерной чертой подхода К. Леви-Стросса к определению предмета социальной антропологии было и то, что он рассматривал ее как науку семиотическую, поскольку культура любого сообщества продуцирует символы, формирующие и закрепляющие культурные смыслы и значения.

Другое продуктивное направление в антропологии тесно связано с интерпретативной школой в гуманитарных исследованиях, представители которой рассматривают культуру как систему значений. Работу Тайлора «Интерпретация и науки о человеке» (1971 г.) антропологи заново открыли в конце 1970;х гг. и ее воздействие обозначили как «интерпретативный поворот в социальных науках». Последний провозглашает тезис, что межсубъектные (надличностные) значения присутствуют не только в головах людей, но выражаются также в их коллективных практиках и социально обусловленных акциях. «Интерпретативный поворот» в антропологии включал также идею о том, что значения ускользают при обычном лингвистическом анализе и критике текста, поэтому интерпретатор должен связать текст с другими текстами и его собственным контекстом и прочитать символы путем выведения их из той культуры, внутри которой они возникли.

Историк в своей исследовательской практике может использовать методы анализа текстов, выработанные в рамках интерпретативного направления антропологии. Они включают ряд последующих стадий:

Филологический анализ терминологии, включающий рассмотрение специфики словаря, выход из употребления или использование устаревших слов и т. д.;

Лингвистический и грамматический анализ с применением знаний в области синтаксиса и семантики языка, на котором написан текст;

Тропологический анализ, который способствует определению риторических приемов, используемых автором, таких как метафоры, эллипсисы и другие «фигуры речи»;

Определение моделей мышления и форм аргументации, присутствующих в тексте;

Выявление типа мировосприятия и культурных предпочтений, на которых базируется текст.

Эпистемологический и социокультурный уровни интерпретации требуют от исследователя принимать во внимание те свойства и принципы, которые являются существенными для понимания изучаемой культуры, главным образом, системы верований и ментальных структур. Чтобы преодолеть изначальную многозначность текста, интерпретатор должен овладеть культурными посылками, определяющими связь всех текстов, порожденных данной культурой. Современные специалисты в сфере литературной критики говорят о необходимости интертекстуального прочтения, которое предполагает включение интерпретируемого текста в серию других текстов, в рамках которых его значение может быть понято как часть целого.

Одним из распространенных методов этнологического исследования, возникших на базе данного направления, является метод психологической интерпретации явлений этнической культуры, или эмпатии. По определению С. В. Лурье это метод «сочувствия, проникновения во внутреннюю логику других людей, улавливания значений, которые они вкладывают в слова и смыслов, которыми они оперируют». По мнению С. В. Лурье метод эмпатии, в качестве вспомогательного, полезен и для историка, и для социолога: «Поскольку интерпретативный метод в этнологии предполагает рассмотрение культуры в качестве культурного текста, в этом случае нет принципиальной разницы, рассматривается ли так какая-либо современная исследователю культура или культура прошлых веков… Стремясь объяснить „странности“ в изучаемой культуре, этнолог постепенно приобретает навык воспроизводить логику, присущую представителям изучаемого этноса, по любому конкретному поводу». Этот метод, как очевидно, близок подходам исторической герменевтики В. Дильтея, его идее «вживания» в эпоху, на основе которого осуществляется психологическая реконструкция, т. е. интерпретация исторических текстов путем воссоздания внутреннего мира их авторов, проникновения в ту психологическую атмосферу, в которой они возникли. Историк может применять метод эмпатии к материалу исторических источников прежде всего при изучении проблем менталитета, национального самосознания, способов реакции этноса и его отдельных групп на различные исторические ситуации.

Более радикальный лингвистический поворот в антропологии, произошедший в последние два десятилетия, связан с пониманием культуры как текста. Задача антрополога в данной ситуации перевод скрытого смысла одного дискурса на язык другого. Интерпретация культуры в рамках этого подхода требует «текстуализации» опыта «процесса, благодаря которому невербальное поведение, речь, верования, устная традиция, ритуал рассматриваются как полное значения согласованное целое, рассматриваемое отдельно от непосредственной дискурсивной или поведенческой ситуации». В противовес позитивистской антропологии, представители которой считают, что культуры имеют сходную структуру и поэтому могут быть «переведены» с одного языка на другой, последователи различных направлений современной антропологии («интерпретативного», «рефлексивного», «постмодернистского») обращают внимание на трудности и неудачи «перевода» в большей степени, чем на его успехи, подчеркивая роль так называемой культурной «дислексии», то есть невозможности адекватно прочесть и понять чужой культурный мир. Лингвисты и литераторы, представляющие это направление, в возрастающей степени ссылаются на «культурный» (или «культурологический») поворот в антропологических исследованиях, переход от слова и текста как единиц перевода к дискурсу и социальному контексту.

Одним из проявлений такого поворота являются разработанные на стыке антропологии и социологии подходы «этнометодологического движения», изучающего микропроцессы социальной жизни. Его методы, которые могут быть названы социосемиотическими, позволяют изучать процессы освоения индивидом своей культуры, использования им структур обыденного знания в процессе функционирования той или иной локальной социальной организации, в повседневной социальной практике. Они включают:

• 1. Анализ так называемых «указательных» (показательных) выражений, являющихся продуктами коммуникации, определяемыми несформулированными общими предположениями, одинаково понимаемыми всеми. При этом принимаются во внимание: особенности лексикона, характер упоминаемых высказываний, действия, которые указывают на приоритетную социально признаваемую их трактовку. Употребление этих выражений определяется пониманием социальных структур, с которыми люди сталкиваются в своей повседневной жизни, на уровне здравого общепринятого смысла. Показательные выражения — существенная черта любой коммуникации и социального поведения.
• 2. Анализ феномена «членства» как метод изучения социально организованной практики изнутри исследуемой социальной среды. Это включает выявление того, что член определенной социальной группы должен знать и делать, чтобы осуществлять признаваемое членство, проявляя необходимую для выполнения своих функций компетентность и поддерживая идентичность. Феномен членства является ключом к пониманию других методов, разработанных в рамках этнометодологии.
• 3. Феномен «ответственности», относящийся к анализу понимания, описания и оправдания людьми своих действий перед лицом друг друга в рамках локального коллектива. Это способствует изучению того, как члены локальных коллективов реализуют в своей практике обыденное понимание социальных структур.
• 4. Метод анализа феномена «расположенности», проистекающий из контекстной природы социальной активности людей. Его реализация связана с изучением социальной ситуации с целью выявления путей и способов воплощения структурных свойств социальной системы в практических действиях индивидов и обыденных ситуациях выбора.
• 5. «Сценическое проявление» относится к изучению «исполнительского мастерства» индивидов в выступлении на «социальной сцене» локальных практик, в овладении скрытыми правилами и знаниями, необходимыми для выполнения той или иной социальной роли. С целью его реализации осуществляются «эксперименты несоответствия», анализируются аудио и видео записи.

Реализация указанных методов невозможна без установления сети интертекстуальных пространственно-временных признаков (таких как топонимы, хрононимы и т. д.), позволяющих создать пространство внешних ссылок, являющееся новым семантическим универсумом.

Особого внимания заслуживает семиотическая концепция культуры, предложенная антропологом К. Гирцем. Ее актуальность определяется тем, что историк, изучающий прошлое, а тем более другую культуру, равно как и этнограф, не знаком (или не вполне знаком) с тем воображаемым миром, внутри которого действия людей являются знаками. К. Гирц так определяет роль культуры в понимании общественных процессов: «Как взаимодействующие системы создаваемых знаков… культура не есть сила, которой могут быть произвольно приписаны явления общественной жизни, поведение индивидов, институты и процессы, она контекст, внутри которого они могут быть адекватно, т. е. „насыщенно“ описаны». Задача, которую выдвигает К. Гирц перед антропологией «посмотреть на вещи с точки зрения действующего лица», т. е. воссоздать представления носителей изучаемой культуры в ее собственных терминах, понять, что вкладывали люди в те или иные конструкции и формулы, в которые сами себя мысленно помещали и в которых сами себя описывали. Эта задача близка установкам социокультурного подхода к изучению исторических процессов, который был впервые реализован основателями школы «Анналов», поставивших во главу угла изучение менталитета людей минувших эпох. Последний был развит представителями третьего поколения «новой исторической науки» в 1960 70-е гг. Ж. Ле Гоффом, Ф. Арьесом, М. Вовелем, Р. Дарнтоном и другими до особого историко-антропологического подхода во многом под влиянием успехов социальной антропологии.

К. Гирц выделяет четыре особенности этнографического описания: оно носит интерпретативный характер; оно интерпретирует социальный дискурс; интерпретация состоит в попытке выделить «сказанное» из исчезающего потока происходящего и зафиксировать его в читаемой форме; оно микроскопично.

Культурный анализ в концепции К. Гирца рассматривается в тесной связи с анализом «уровня земли» политической, экономической, социальной реальности, которая окружает людей в повседневной жизни, а также биологических и физических потребностей людей, на которых этот уровень зиждется. Более того, К. Гирц считает, что анализ культуры надо основывать в первую очередь на таких реалиях и на таких потребностях. Попытки конкретных народов, социумов, индивидов поместить последние в осмысленные и понятные им рамки являются, таким образом, предметом антропологического исследования в широком смысле не только этнологического, но и социокультурного. К. Гирц считает, что «предназначение интерпретативной антропологии не в том, чтобы ответить на наши самые сокровенные вопросы, а в том, чтобы сделать для нас доступными ответы других».

Посылка создателя методологии «плотного описания», выступающего за интерпретацию социального дискурса, близка подходам семиотики (в том числе московско-тартуской школы: Ю. М. Лотмана, Б. А. Успенского, Ю. И. Левина и др.) и создает поле сопряжения антропологических и семиотических исследований в широком смысле этих понятий.

Эпистемологическое значение семиотической концепции культуры К. Гирца состоит в том, что она позволяет перейти от объяснения к интерпретации, обогатить историческое объяснение путем соединения его каузальных и мотивационных моделей.

Несмотря на неоднозначное отношение историков к методологии К. Гирца и его критику рядом из них за «текстуализацию» культуры, историк может при соблюдении определенных условий плодотворно использовать идеи, подходы и методы его концепции при изучении прошлого. Так, в обстоятельном и во многом новаторском исследовании И. В. Нарского, созданном в русле междисциплинарной по своей сути методологии истории повседневности, на основе методологического синтеза, был использован в качестве основного метод «плотного описания». Это позволило автору реконструировать стратегию выживания населения Урала в период революции и гражданской войны в условиях гуманитарной катастрофы, показать психологические механизмы, мотивы, формы и техники адаптации к экстремальным условиям, реакции людей на события 1917 1922 гг., их восприятие, переживание и осмысление. Характеризуя преимущества метода «плотного описания», И. В. Нарский пишет, что он, в отличие от «разреженного описания», использования отдельных данных, обращает внимание не только на социальные действия людей, но и на скрывающиеся за их поступками культурные формы и значения.

Классической работой, выполненной в жанре историко-антропологического исследования, «шедевром этнографической истории» является труд Э. Леруа Ладюри «Монтайю, окситанская деревня с 1294 по 1324 г.», впервые опубликованный в 1975 г. В ней автор поставил своей целью воскресить жизненный мир деревни Монтайю в Аквитании на протяжении одного поколения, с конца XIII по начало XIV в. Такое исследование стало возможным благодаря сохранившимся протоколам допосов жителей этой деревни епископом Жаком Фурнье, проводившим в 1318 1325 гг. в тех краях инквизиционное расследование в связи с распространением там альбигойской ереси. Скрупулезность инквизиторов, проведших за это время 478 допросов, дала возможность историку реконструировать крестьянскую жизнь во всех ее деталях. Жак Фурнье, ставший позднее Бенедиктом XII, проявил поистине дотошность схоласта, преследуя цель не только исправления ошибочных поступков, но и спасения души обвиняемых. С этой целью он не жалел своего времени на их убеждение в истинности догматов христианства. Однако особенно ценным для историков оказалось требование епископа дополнять показания описаниями наиболее значительных сцен повседневной жизни. Если они противоречили друг другу, Жак Фурнье стремился свести концы с концами и требовал уточнений у других обвиняемых.

В первой части книги («Экология Монтайю: дом и пастух») автор знакомит читателя с обстановкой, в которой жили крестьяне маленькой деревни на горных склонах французских Пиренеев: природно-климатическими условиями, хозяйственными занятиями жителей (земледелием и скотоводством), социальными структурами, распределением власти. На основе всестороннего анализа этих аспектов жизни изучаемого сообщества он приходит к выводам, что феодальный сеньор и Церковь находились вне деревенского мира и мало влияли на жизнь крестьян, а «классовая борьба» как противостояние знати и крестьянства никак себя не проявляла; в то же время определяющее влияние на социальные отношения оказывало соперничество между семейными кланами. Во второй части («Археология Монтайю: от жеста к мифу») автор предпринимает исследование поведения и мировосприятия крестьян, включая сексуальные отношения, любовь, брак, отношение к женщине, детям, работу и отдых, заботу о здоровье, формы общения. Л. Ладюри реконструирует восприятие жизни жителями деревни разных возрастов, их религиозные верования, фольклор, представления о времени и пространстве, природе, судьбе, мироздании, рождении и смерти, загробном мире, понятия о стыде, нормах поведения и их нарушении. М. Кром отмечает, характеризуя работу Э. Леруа Ладюри: «Так на микроуровне достигается эффект целостной („тотальной“) истории, реальная жизнь воссоздается во всем ее многообразии и сложности».

Таким образом, социальная и культурная антропология, изучающая культуру индивида и общества, благодаря антропологическому анализу образцов смыслов, проявляющихся в ритуалах и символах и определяющих индивидуальное и коллективное поведение, позволяет объяснить связь между объективной структурой и субъективной практикой. Эти наработки в высокой степени актуальны для современных направлений исторической антропологии, прежде всего истории повседневности, микроистории, истории ментальностей, новой социальной истории.

Особенно большое влияние антропология оказала на историю ментальности. В отличие от антрополога историк не может получить непосредственные свидетельства ментальности людей прошлого, но он может использовать современные междисциплинарные методы анализа текстов исторических источников, позволяющие осуществить ее рекострукцию. Также трудно переоценить влияние культурной антропологии на применение в исторических исследованиях культурологической интерпретации повседневного поведения, наблюдений антропологов, касающихся разнообразия представлений людей различных социумов о времени и его знаковых формах. Как отмечают И. М. Савельева и А. В. Полетаев, многие достижения антропологии историки просто применили к прошлому как к «другому», т. е. использовали для реконструкции времени. Нередко сегодня можно услышать мнение, уж во всяком случае от представителей исторической антропологии, что ни одна другая дисциплина не проникла столь глубоко в мыслительный процесс обществ, отличных от нашего.

Говоря в целом об условиях заимствования историками фактического или концептуального материала из работ этнологов, известный российский специалист по исторической антропологии М. Кром пишет, что такие заимствования должны быть строго дозированы и подчинены логике самого исторического исследования. «Зато, продолжает он, ничто не мешает историку без всяких ограничений находить в антропологической литературе новые идеи и темы, расширять свой кругозор и, в итоге, смотреть на проблемы своей специальности под новым углом зрения».