Клятва на золоте в договоре Святослава с Иоанном Цимисхием

Клятва на золоте в договоре Святослава с Иоанном Цимисхием

Сохранившиеся в составе Начальной летописи тексты договоров Руси с Византией — уникальные аутентичные документы Х в. — многократно привлекали внимание исследователей, в их интерпретации, тем не менее, приходивших к противоречивым результатам. Консенсус был достигнут лишь в том, что договоры представляют собой славянский перевод византийских дипломатических актов, попавший на Русь к началу XII в. и привлеченный, среди прочих византийских памятников, составителем Повести временных лет1. Одним из важных аспектов является изучение протокольных формул текста, а также встречающихся в нем «темных мест» и hapax legomena. В связи с этим представляют несомненный интерес ратификационные клятвы и формулы санкций договоров, которые позволяют прояснить не только процесс формирования правовых отношений на Руси, но и представления об окружающем мире, верования и ментальность руского общества. Особо примечательными представляются сведения договора Святослава Игоревича с Иоанном Цимисхием 971 г. о клятве на золоте, вызвавшие продолжительную дискуссию.

Договор 971 г. был составлен после длительной осады в Доростоле (Дристре, Северо-Восточная Болгария) главных сил войска русов и ознаменовал собой окончание продолжительных войн Руси вначале с Первым Болгарским царством, а затем и с Византийской империей2.

Кроме Начальной летописи, о переговорах Святослава с Иоанном Цимисхием и заключении мира сообщает и византийский современник — Лев Диакон, а также, более кратко, позднейший хронист Иоанн Скилица, чьи сведения дополняют данные договора. Текст дипломатического акта фиксирует отказ Святослава от территориальных притязаний в Болгарии и Северном Причерноморье (фема Херсон), а также его обязательство мирных и союзнических отношений с империей3. По словам Льва Диакона, «тавроскифы» передавали ромеям Доростол, обязались освободить пленных и покинуть Болгарию, а ромеи соглашались не препятствовать их уходу, снабжали русов продовольствием (по два медимна хлеба на человека, то есть около 15 кг4) и сохраняли установленные прежде торговые привилегии прибывающим в Константинополь купцам5. Иоанн Скилица пишет о просьбе Святослава внести его в число союзников и друзей ромеев, не препятствовать возвращению русов на родину, а также восстановить торговые отношения6. Как типичный византийский дипломатический документ, договор 971 г. содержит вступительную часть (протокол), основную часть с изложением сути дела (narratio), которая завершается предостережением против нарушения обязательств (sanctio)1. Клятва Святослава и русов и формулировка запрета на нарушение договора переданы в тексте Лаврентьевского списка ПВЛследующим образом:

іакоже ЕЛАХЬСА ко црмь Гречьскимъ. и со мною болдре и Русь ВСА. да схранимъ правага сьвЬщаныа. аще ли ш ткхъ самкхь преже реЧньїхь [не] съхранимъ азъ же и со мною и подо мною да имЬємь клАтву ш Еа. вь єго же вЬруємь в Перуна и вь Волоса скотьга Еа. и да будемь колоти (в других списках: золоти) гако золото. и своимь шружьємь да исЬчени будемь се же имЬите во истину. гакоже створих нынЪ кь вамь. [и] написахомь на харатьи сеи. и своими печатьми запечатахомь8.

Упоминание о золоте в договоре 971 г. до сих пор приводит к противоречивым интерпретациям. Исследователи разделились в мнениях о том, какой вариант текста является первичным. И. И. Срезневский, В. М. Истрин, О. В. Творогов, А. М. Введенский считали изначальным выражение «колоти гако золото», имеющееся только в Лавр.9 Н. М. Карамзин, А. А. Зимин, С. М. Каштанов придерживались противоположной точки зрения, обосновывая первичность чтения «золоти» в Ипатьевском, Радзивилловском, Академическом и других списках10. Различались и интерпретации смысла этой клятвы. Чаще всего желтый цвет (цвет золота) ассоциировался у исследователей с болезнью и смертью11. Б. А. Успенский усматривал в клятве договора 971 г. отражение культа Змея-Волоса, связанного с золотом, богатством и потусторонним миром; с этими же представлениями ученый связывает и примечательный обычай «пить с золота воду для исцеления"12. М. А. Васильев также считает золото атрибутом Волоса, одного из «гарантов» соглашения, наказывающего его нарушителей смертельной болезнью, при которой они пожелтеют, подобно благородному металлу13.

В сказках и фольклоре славян золото действительно выступает атрибутом загробного царства, огня и потустороннего мира14, но это не единственное его значение. Гораздо чаще золото являлось олицетворением богатства и власти, и сообщения о нем были лишены негативных коннотаций. В древнерусской литературе эпитет «золотой» применяется к князю и его вещам, имея не только буквальный, но и метафорический смысл: золото всегда сопряжено с властью и знатностью15. В византийской культуре золото представлялось образом божественного незримого Света, символизируя сакральность16.

По мнению некоторых специалистов, речь идет о ритуальном прокалывании или даже жертвоприношении золотых предметов (разумеется, этот вывод предполагает первичность чтения Лавр.). Едва ли не впервые такую интерпретацию предложил И. И. Срезневский, найдя параллель из Старшей Эдды к рассматриваемым данным17. По его мнению, «клятва золотом напоминает сказание Волуспы… «Да будем колоти яко золото» не есть ли перевод скандинавского: да будем заколоты, как была заколота Гульвейг, да будем наказаны, как она за отступление от правоты"18. А. М. Введенский полагает, что русы приносили жертву проколотым золотом Волосу-Велесу как богу богатства, в то время как оружие жертвовалось Перуну, главному воинскому богу киевского пантеона. Чтение «золоти» — вторичное и появилось в некоторых списках в связи с христианским осмыслением не понимавшего первоначальную сущность клятвы летописца19. В комментарии к новому изданию ПВЛ в прокалывании золота усматривается его ритуальное перемещение из мира живых в мир мертвых, символическое разрушение20.

Возможно, смысл загадочной формулы санкции в договоре русов с Византией могут объяснить восточные источники. Как отметил А. Г. Юрченко, обряд «питья с золота» был широко распространен среди тюркских и монгольских народов21. Арабский географ Х в. Ибн ал-Факих свидетельствует, что тюрки во время этого ритуала погружали благородный металл в деревянную миску с водой перед изваянием идола:

И когда хотят тюрки взять клятву с какого-либо мужчины, приносят медного идола, держат его, затем готовят деревянную миску, в которую наливают воду, и ставят ее между рук идола, затем в чашу кладут кусок золота и горсть проса, приносят женские шаровары и кладут их под миску, а затем говорят дающему клятву: «Если нарушишь свой обет или изменишь, или окажешься порочным, да превратит тебя Аллах в женщину. отдаст тебя во власть того, что разорвет тебя на мельчайшие кусочки, как это просо, и да пожелтеешь ты, как это золото"22.

Подобные сведения повторены в некоторых других источниках, например, космографии Наджиба ал-Хамадани или персидском трактате Чудеса мира22. В грузинском своде летописей Картлис Цховреба сообщается, что монголы «для твердости клятвы чистое золото трижды окунали в воду и вынимали его, а воду выпивали». Установление этого обряда, как и многих других, ошибочно приписывалось Чингисхану24. Свидетельства о клятве на золоте имеются и в Сборнике летописей Рашид-ад-Дина25. При заключении соглашения монголы «кушали золото» (пили вино, смешав с золотом), а мусульмане — клялись, взяв друг друга за руки26. Примечательно, что в символике желтого цвета у тюрок имеются отрицательные значения.

По нашему мнению, клятва воинов Святослава соответствовала этому тюркскому обряду. Клянущиеся выпивали воду или вино, в которые помещался золотой предмет, в сосуде или чаше перед идолами богов (Перуна и Волоса)27. Вероятно, присягу на золоте от имени всей дружины принес лично князь Святослав. Разумеется, ему не пришлось колоть драгоценный металл для того, чтобы перемещать его в потусторонний мир.

Не меньше дискуссий вызвали и попытки объяснить значение слова «пинехруса/пинехроса», встречающегося лишь в некоторых поздних списках летописи (Новгородской Карамзинской, Новгородской четвертой, Софийской первой, Московском летописном своде конца XV в., Никоновской летописи, летописи Авраамки: «се же иміите въ истинноу яко же пинЬхросу сътворихъ нынЬ к вамъ, и написахомъ на хартии сеи, и своими печатьми запечатлТхомъ»)28. В. Н. Татищев (неизвестно, на каких основаниях) усматривал в этом слове «письменное или твердое обнадеживание"29. По мнению Н. М. Карамзина, выражение лгоа хриор было тождественно РобААа хриор и означало грамоту с золотой печатью. Он же приводит и другое истолкование, ставшее традиционным — пп’агат' (доска для письма)30. Г. М. Барац считал, что лгоа^ хриооб? — это надпись, заголовок, киноварное написание31. В. М. Истрин анекдотически обвинил славянского переводчика греческого текста в низкой квалификации, полагая, что «пинехруса» — это искажение переводчиком греческого лтvaлюv или лтvaкюv, неправильно понятого как сложносоставное слово, вторая часть которого — aлюv (груша)32. В позднейшей работе ученый развил мысль, предположив, что «пинехруса и есть то золото, на которое должны были указать послы Святослава», под этим таинственным словом скрывается «какая-то золотая вещь, какой-то амулет, каким-то образом исколотый"33. С. М. Каштанов считает, что перед нами — слова лгоа^, пп’акют и хрю?, то есть, «грамота на коже», пергаменная грамота, отличающаяся от «харатьи» тем, что она не была столь торжественным документом34. А. А. Зимин и Ф. П. Сергеев полагают, что этот предмет представлял собой золотую дощечку для письма (лгоа^ хриооб?)35. Наконец И. Дуйчев предположил чтение лгоа^ 'Рй?, то есть грамота русов, руская копия договора 971 г. 36.

Представляется возможным другое объяснение смысла загадочного слова: славянский переводчик или позднейший редактор мог транслитерировать таким образом греческое выражение лотур хриор. Слово лотур в зависимости от контекста означает пеню, штраф, возмездие, наказание, воздаяние, выкуп37. Наказание на золоте или «золотое возмездие» в метафорическом смысле предусматривала формула санкции договора 971 г. Буквальное прочтение слов логур хриор как штрафа или выкупа, заплаченного русами, кажется менее вероятным.

Отдельную проблему представляет собой вопрос об обстоятельствах возникновения «пинехрусы» в летописи. Нет очевидных доказательств тому, что это слово фигурировало в тексте ранее начала XV в., когда оно появляется в новгородских летописях (вероятно, в общем протографе Соф. 1 и Н4 летописей (так называемом «Новгородско-Софийском своде», либо — в первой подборке Новгородской Карамзинскои)38. «Пинехруса» могла появиться в качестве комментария — приписки ученого редактора летописи, владеющего греческим языком, и истолковавшего клятву Святослава Игоревича, не зная о ее тюркском контексте. Все же нельзя полностью исключить и наличие выражения логур хриор в греческом оригинале договора. византийский договор клятва золото Обряд клятвы на золоте русы, очевидно, заимствовали у соседних тюркских народов (скорее всего печенегов). Можно предположить, что чтение Лавр. летописи представляет собой ошибку переписчика, тогда как Ипат., Радз. и МА списки отражают первоначальный вариант.

Примечательно, что клятва Святослава диссонирует с предыдущими прецедентами принесения русами роты, о которых свидетельствуют договоры Олега и Игоря. В 911 г. контрагенты византийцев скрепляют соглашение присягой на оружии, которая фигурирует и в 944 г. 39 Формула санкций за нарушение договора Игоря содержит типично скандинавский мотив наказания от собственного оружия40, присутствующий и в 971 г. Некие золотые предметы («покладоша… золото») фигурируют в сцене «роты» Игоря Святославича перед идолом Перуна в Киеве (возможно, сконструированной летописцем на основе соглашения Святослава)41. Иногда полагают, что здесь речь идет о золотых кольцах или обручах, употребляемых скандинавами для подобных целей42. По нашему мнению, нельзя исключить сочетания в ритуале клятвы русов и скандинавских, и восточных, тюркских элементов, явственно проявившихся в княжение Святослава Игоревича. Варяжская клятва с помощью оружия, золотых колец или обручей в 971 г. дополнилась восточным обычаем «питья с золота», поскольку интенсифицировались контакты с номадами, их воздействие на правящую верхушку клана днепровских русов. К тому же присяга на оружии не была чужда кочевникам Евразии. Так, папа Николай I осуждает болгарский обычай клятвы на мече, утверждая, что недостойно клясться «не только мечом, но и всякой сотворенной вещью», и призывая присягать именем Божиим или Евангелием43. Очень напоминает руско-византийские договоры и передаваемая Менандром Протектором сцена клятвы аварского кагана Баяна с помощью меча44, которую, таким образом, нельзя считать характерной только для севера Европы.

Если предполагаемая интерпретация верна, то текст договорной грамоты 971 г. предоставляет еще одно свидетельство взаимного влияния культур тюрок и славян. Существование такого культурного синтеза удостоверяет и знаменитый портрет Святослава в Истории Льва Диакона. Послужившее причиной жарких споров описание внешности князя с характерной прядью волос на обритой голове (если не видеть в нем отражение литературных стереотипов о варварах) типично в первую очередь для тюркских воинов-номадов45. Более достоверные данные о связи воинских элит печенегов и русов содержат археологические источники. Известно, что уже с середины Х в. в комплексе вооружения руского воина появляются сабли восточного происхождения (как импортируемые, так и местного производства), а также характерные сфероконические шлемы, пластинчатый доспех, сложносоставные луки, кистени, предметы убранства коня, заимствуется распостраненная в Степи одежда — кафтаны, наборные пояса, сумки-ташки46. Значение тюркских элементов в формировании государства и культуры в Восточной Европе все еще предстоит адекватно оценить.

Література

• 1 В средневизантийский период 1 медимн равнялся модию, или 7,4−7,5 кг. См.: Сорочан С. Б. Византия IV—IX вв. Этюды рынка. Структура механизмов обмена. Харьков, 2001, 469⁷⁰.
• 2 Leonis Diaconi Caloensis, Historiae libri decem, Corpus scriptorum historiae byzantinae, pars 11 (Bonnae, 1828), 155−156.
• 3 Ioannis Scylitzae, Synopsis Historiarum, ed. J. Thurn [=Corpus fontium historiae byzantinae. Vol. 5] (Berlin, 1973), 309.
• 4 Бибиков М. В. Тексты договоров Руси с греками в свете византийской дипломатической практики. Antidoron: К 75-летию академика РАН Геннадия Григорьевича Литаврина. СПб., 2003, 51−53.
• 5 ПСРЛ 1: 73.
• 6 Срезневский И. И. Договоры с греками Х в. Исторические чтения о языке и словесности. СПб., 1855, 133−134; Истрин В. М. Договоры русских с греками X века. Известия Отделения русского языка и словесности АН. Т 29. 1925, 390; Творогов О. В. Повесть временных лет: комментарии. Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. СПб., 1997, 501; Введенский А. М. Договоры Руси с греками Х в.: клятва Святослава Игоревича. ТОДРЛ. Т. 57. 2006, 923−924.
• 7 Карамзин Н. М. История государства российского. Т 1. М., 1989, 279, прим. 413; Памятники права Киевского государства X—XII вв. Сост. А. А. Зимин. М., 1952, 62; Каштанов С. М. Из истории русского средневекового источника. М., 1996, 21−25. См.: ПСРЛ 2: 61; Радзивилловская летопись. Факсимильное воспроизведение рукописи. Исследование. Описание миниатюр. Т 1. СПб., 1994, 89.
• 8 Буслаев Ф. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861, 86, 114; Каштанов С. М. Из истории русского средневекового источника, 25; Чернецов А. В. «Часть с Частью, кость с костью» (рецензия на книгу «Русские заговоры из рукописных источников XVII — первой половины XIX в.» (составление, подготовка текстов, статьи и комментарии А.Л. Топоркова). М., 2010). Древняя Русь. Вопросы медиевистики. № 3 (41) 2010, 96.
• 9 Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982, 61−62; cf.: Roman Ja^bson, «The Slavic God Veles and his Indo-European Cognate,» Studi linguistici in onore di VittorePisani (Torino, 1969), 582−586.
• 10 Васильев М. А. Степень достоверности известия «Повести временных лет» о процедуре ратификации русско-византийского договора 944 г. в Киеве. Древнейшие государства Восточной Европы. 1998 г. М., 2000, 69−70.
• 11 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2000, 245−246; Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982, 60−63.
• 12 Введенский А. М. Договоры Руси с греками Х в., 922−923. Золото может также ассоциироваться с красотой и женственностью: так, в былине о Михайле Потыке белая лебедь — невеста «через перо была вся золота, а головушка у ней увивана красным золотом» (Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977, 116; Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1999, 116).
• 13 Аверинцев С. С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры. Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. Искусство и культура. М., 1973, 46−48.
• 14 Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и героях. М.; Л., 1963, 11.
• 15 Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, Т. 1. СПб., 1893, 996.
• 16 Введенский А. М. Договоры Руси с греками Х в., 924−926.
• 17 Бобров А. Г, Николаев С. Л., Чернов А. Ю., Введенский А. М., Войтович Л. В. Комментарии к Повести временных лет. Повесть временных лет. СПб., 2012, 303.
• 18 Юрченко А. Г. Клятва на золоте: тюркский вклад в монгольскую дипломатию. Тюркологический сборник. 2009, 410−423; Юрченко А. Г Элита Монгольской империи: время праздников, время казней. СПб., 2012, 73−85.
• 19 Асадов Ф. М. Арабские источники о тюрках в раннее средневековье. Баку, 1993, 47; Юрченко А. Г. Элита Монгольской империи, 75.
• 20 Юрченко А. Г Элита Монгольской империи, 74−75.
• 21 Картлис Цховреба. История Грузии. Тбилиси, 2008, 346.
• 22 Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 3. М.; Л., 1946, 71, 83.
• 23 ПСРЛ 25: 356; ПСРЛ 42: 41; ПСРЛ 4: 51; ПСРЛ 5: 42; ПСРЛ 9: 38; ПСРЛ 16: 243.
• 24 Татищев В. Н. История российская. Ч. 2, т. 2 и 3. М., 1995, 225.
• 25 Карамзин Н. М. История государства российского. Т. 1. М., 1989, 279, прим. 413.
• 26 Барац ГМ. Критико-сравнительный анализ договоров Руси с Византией. К., 1910, 249.
• 27 Истрин В. М. Замечания о начале русского летописания. Известия Отделения русского языка и литературы. Т. 27. 1924, 77.
• 28 Истрин В. М. Договоры русских с греками Х века, 389−390.
• 29 Каштанов С. М. Из истории русского средневекового источника. М., 1996, 27−28.
• 30 Памятники права Киевского государстваX—XII вв. Сост. А. А. Зимин. М., 1952, 62; Сергеев Ф. П. Из истории слов написание, харатия и пинехроса (по материалам договоров русских с греками Х в.). Известия Волгоградского государственного педагогического университета. № 4. 2012, 113.
• 31 Введенский А. М. Договоры Руси с греками Х в., 924.
• 32 Responsa Nicolai I Papae ad consulta Bulgarorum., cap. LXVII. Латински извори за българската история. Т. 2. София, 1960, 107−108.