Субкультуры и контркультуры

Понятие «субкультура»

Несмотря на то что всякая культурная эпоха обладает определенной целостностью и мы без особого труда можем выявить ее отличительные черты, сама по себе, «внутри себя» она неоднородна: в любой исторической эпохе наряду с магистральной, официальной и политически поощряемой культурой существуют различные подкультуры, которые могут весьма существенно отличаться от ортодоксальных, т. е. признаваемых правильными, практик. Это объясняется многими причинами, и одной из важнейших является то, что культура включает в себя массу разнородного материала.

Еще на заре культурологической мысли И. Г. Гердер, одним из первых попытавшийся осмыслить человеческую культуру как таковую, указывал на те ее элементы, которые, обладая относительной самостоятельностью, тем не менее входят составными частями в общий культурный ансамбль. Наука, религия, мораль, искусство, политические институты, семья, образование, воспитание и другие «элементы» культуры, не нарушая общего гармонического целого, имеют особенные ритмы развития, собственные историю и предысторию, свой набор характерных черт, в которых по-разному преломляются ведущие культурные тенденции эпохи.

Более радикально высказывался М. Вебер, настаивавший на том, что любая форма типизации есть не более чем умозрительная абстракция, отвлечение от реальности с целью создания неких стройных моделей, необходимых в процессе познания. Соответственно, то, что мы, опираясь на тот или иной набор характеристических черт мыслим, например, как культуры Древней Греции, средневековой Европы или Возрождения, на самом деле есть очень сложные образования, включающие разнообразные тенденции, стили, традиции, поведенческие и мыслительные регламенты, формы позиционирования себя в жизни и т. д.

Культура как единый организм необычайно сложна, бесконечно многообразна, полна прямых и косвенных противоречий. Отдельный человек не в состоянии ни осмыслить, ни воспринять ее пол ностью. В любое время и в любом регионе конкретные культуры урбанистических образований существенно отличались от деревенских. Различия касались и одежды, и склада характера, и манеры поведения городских и сельских жителей. Официальная культура «парадов и демонстраций» предполагала «культуру повседневности», в которой человек пребывал большую часть жизни. Такой куль туре могла противостоять культура народная. До сегодняшнего дня в большинстве европейских стран наряду с христианской культурой продолжают существовать и более архаические, языческие пласты, взаимодействуя — не всегда мирно — друг с другом. Культуры детей и взрослых, тинейджеров и пенсионеров достаточно резко различаются: разные возрастные категории людей практикуют специфичные жизненные стили, поклоняются различным кумирам, неодинаково проводят свой досуг. Культурный облик человека предопределяется и его социальной принадлежностью: бизнесмен и рок-певец, «бомж» и чиновник, студент и рабочий, даже идентифицируясь с одним и тем же типом культуры, внутри него образуют достаточно автономные культурные сообщества, которые могут либо вовсе не соприкасаться друг с другом, либо относиться к другим с предубежденной враждебностью, не принимая их во всем объеме характерных черт.

Так было во все времена. Долгое время в европейском гуманитарном сознании господствовало мнение, что Древняя Греция — колыбель современной культуры — представляла собой мирное, гармоничное, очень цельное единство. Осуществленная мечта о безмя тежности, правильности, уравновешенности, цельности — такой воспринималась древняя Эллада в новоевропейской культуре вплоть до XIX в. Однако это представление было существенно поколеблено после выхода в 1872 г. работы Фридриха Ницше «Рождение трагедии из духа музыки, или Эллинство и пессимизм». Немецкий философ при вел убедительные аргументы в подтверждение того, что эпоха эллинизма была трагической, а ее культура никогда не составляла единства. По крайней мере два начала — апполоническое, рациональное, и диониссийское, иррациональное, — прослеживаются в ней на протяжении очень долгого времени; они выступали условиями развития и совершенствования всех форм культурного устроения древних греков, пронизывая собой любые уровни их реальной жизни.

Существует стойкое представление о том, что культура европейского Средневековья была очень мрачной, не допускавшей отклонений, закрытой от любых вторжений, насквозь пропитанной сосредоточенной религиозностью и гневно пресекавшей все попытки нарушить серьезность христианской мистерии, подавляла проявления индивидуальности, изгоняла «улыбку и праздник», обрекая людей на монотонное, безрадостное, унылое и серое прозябание. Но, как показывают исторические исследования, это не соответствует действительности. Наряду с официальным, христианским, каноном, который оставался более или менее неизменным на протяжении почти десяти веков европейской истории, существовали и иные культурные практики, весьма от него отличавшиеся. Михаил Бахтин в своей знаменитой работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» исследовал разнообразный комплекс категорий и ценностей, связанный с таким культурным явлением, как традиция европейского карнавала, непрекращавшаяся на всем протяжении «мрачного Средневековья». В отдельные периоды карнавальные «фрагменты» могли занимать чуть ли не большую часть годового цикла. Карнавал, по мнению Бахтина, представлял собой альтернативное, неофициальное дополнение к магистральной традиции эпохи, карнавальная культура выступала антиподом средневекового официоза. Это обусловливалось самой сущностью карнавала. Благодаря «веселой относительности» народных праздничных действий ценности официальной культуры в них «снижаются» и «переворачиваются»: «верх» и «низ» жизни меняются местами. На первый план выступает телесность, плоть. «При всем разнообразии… форм и проявлений площадные празднества карнавального типа, от дельные смеховые обряды и культы, шуты и дураки, великаны, карлики и уроды, скоморохи разного рода и ранга, огромная многообразная па родийная литература и многое другое — все они, эти формы, обладают единым стилем и являются частями и частицами единой и целостной народно-смеховой, карнавальной культуры» (Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1965. С. 201) .

Не менее живописный облик позднего Средневековья представлен в работе Йохана Хейзинга «Осень Средневековья». Красочность, «художественность», веселость повседневной жизни, ее чрезмерность, светская направленность очень многих литературных произведений — все это, по мнению голландского историка, было так же свойственно Средневековью, как и следующему за ним Ренессансу. Средневековье в работах М. Бахтина и Й. Хёйзинга лишено мрачности, подавленности, презрения к плотским утехам, повсеместной нарочитой устремленности к духовности. Оно предстает очень веселой порой, в которой повсеместно нарушались и этические, и эстетические запреты христианской доктрины, а доминирующая идеологическая религиозность вполне соседствовала с куртуазной светскостью.

Или еще один пример. В Европе вплоть до эпохи Возрождения дети и подростки не составляли некоего отдельного культурно-возрастного образования. Как показал французский историк Ф. Арьес в своей работе «Ребенок и семейная жизнь при старом порядке» (1973), в ребенке виделся «маленький взрослый». Он был облечен тем же комплексом прав и обязанностей, что и его родители, следовал сходным нормам поведения, носил такую же одежду. Осознания того, что миры взрослых и детей радикально различаются, еще не было. Лишь гораздо позже — при стечении очень многих идеологических, политических, социокультурных обстоятельств — эти два мира были отделены один от другого; причем, как указывает ученый, «открытие детства» в европейской культуре было сопряжено с утратой ребенком свободы. Так внутри прежде единого в данном аспекте культурного пространства появилась некоторая автономность, которая сохраняется до нашего времени, воспроизводит себя в иных, нежели подкультуры других возрастных категорий, формах.

С помощью категории «субкультура» мы констатируем, что внутри целостного господствующего образования всегда присутствуют некие суверенные культурные опыты, отличающиеся от него строем, обычаями, нормами, поведенческими сценариями, художественно-стилистическими регламентами. Субкультурные образования отражают социальные, этнические, демографические особенности развития культуры. Они в достаточной мере устойчивы, автономны, закрыты и проявляются в языке, сознании, этических и эстетических предустановках.

Субкультурные тенденции во многом обусловлены стремлением любой культуры, обладающей статусом официальности, заполнить собой все отсеки жизни, стать универсальностью и тотальностью. Любая же унификация всегда порождает альтернативу. Традиционно в рамках культурологии проблема субкультур рассматривается в рамках социализации и отражает сложный процесс интеграции культурных ценностей различными слоями общества. Приобщение к ведущему культурному стандарту эпохи, вхождение в систему господствующих культурных ценностей, идентификация себя с крупномасштабным культурным комплексом — процессы очень сложные и часто болезненные как для отдельных людей, так и для целых групп. Это и подпитывает субкультуры. Допустимо говорить об особых кодексах правил и моральных норм внутри субкультурных образований. Субкультуры обладают герметичностью и стойкостью, они способны воспроизводиться достаточно долгое время.

Надо обратить внимание на то, что при всей альтернативности субкультурных комплексов, их, подчас декларативном, неприятии главенствующей культуры, они, как правило, не стараются подменить последнюю, низвергнуть ее. Субкультуры хотя и возобновляются беспрерывно в истории, все же выражают процесс приспособления к господствующим культурным нормам. Они в большей мере способствуют постепенным эволюционным и мирным преобразованиям, нежели революционным и резким сменам одних культурных ориентиров на другие. Культурные созидательные импульсы, исходящие от субкультур, интегрируются в общее русло ведущих тенденций эпохи, выступая своеобразной вариацией, пусть даже очень яркой, общей культурной панорамы.