Цензурный устав 1865 года как охранительный закон системы самодержавия и ограничения свободы слова

В статье анализируется развитие русской печати в начальный период реформ Александра II. Особое внимание автор уделил Цензурному уставу Российской империи 1865 года. В ней так же описывается ряд конкретных юридических мер царского правительства в сфере цензуры печати, предшествовавших появлению Цензурного устава передачу цензуры из ведения министерства просвещения в ведение МВД в 1863 г. и прочие. Статья дает представление о состоянии дел в области свободы слова в России с точки зрения Закона в начале либеральных реформ Александра II.

Ключевые слова: самодержавие, цензура, свобода слова, Александр II, история России.

Censorial statute 1865 y. as the guardian law of the system of autocracy and limitation of the freedom of speech.

In the article is analyzed the development of Russian press in the initial period of Alexander’s reforms by the II. The author gave special attention to the censorial regulations of the Russian Empire of 1865. In it so is described the number of the concrete juridical measures of tsarist government in the sphere of the censorship of press, which preceded the appearance of censorial regulations the transfer of censorship from conducting of the ministry of Education to the conducting MVD in 1863. and other. Article gives idea about the state of the matters in the region of the freedom of word in Russia from the point of view of law at the beginning of the liberal reforms of Alexander to the II.

В первые годы подготовки и начальной стадии реформ (1856−1861 гг.) в России появилось большое количество новых периодических изданий. Они начали появляться не только в Петербурге и Москве, но и в других крупных городах и в провинции. Только в одном Петербурге в 1860 году возникло вновь 43 газетно-журнальных издания. Этот своеобразный «бум» на открытие новых печатных органов был обусловлен тем, что после тяжелого николаевского режима и соответствовавшего ему жесточайшего контроля над печатью наступила некая полоса оттепели, либеральная «весна»: обществу в лице его мыслящей части необходимо было «выговориться» после долгого молчания, высказаться по наиболее острым проблемам как текущей жизни страны, так и по вопросам ее будущности в связи с начальной стадией проведения реформ и их перспективным влиянием на движение России по пути прогресса.

Реформаторская атмосфера этого времени (создание различных комиссий, комитетов по подготовке крестьянской и других реформ) объективно способствовала смягчению роли цензуры над всей печатью. Это было явлением несколько необычным в условиях самодержавно-крепостнического режима. Но власть по-прежнему удерживала контроль над печатью с помощью многочисленных органов цензуры, во главе с Главным комитетом в составе Министерства просвещения.

Органы цензуры, входившие в состав Главного управления по делам печати при Министерстве народного просвещения, стоя на страже бдительной охраны самодержавной власти, оказавшись в некотором смятении перед накатившейся волной общественного движения пытались сдержать мощный накат этой волны. Они стали оказывать противодействие широкому обсуждению в печати предполагаемых реформ, особенно крестьянской Истории России в XIX в.: Эпоха реформ. М., 2001. С. 415.

В адрес редакций журналов из цензурного управления и комитетов по цензуре постоянно сыпались предостережения о недопущении самостоятельных суждений по крестьянскому вопросу на основе правительственного запрета.

Цензурные предостережения и всякого рода ограничения касались также и вопросов подготовки других реформ, готовившихся в кабинетах правительственных органов. В циркуляре от 3 апреля 1859 года органам печати было разрешено публиковать только материалы о «предметах правительственных постановлений» в пределах, охраняющих «неприкосновенность самодержавного правления и государственных учреждений». Эту «неприкосновенность» обязаны были охранять и органы цензуры.

Царская цензура бдительно охраняла классовые интересы самодержавно-крепостнического государства. Демократическая печать, стоявшая на защите интересов народа, была поставлена благодаря постоянному контролю со стороны цензоров-чиновников в исключительно тяжелое положение, несмотря даже на некоторые частичные послабления. Это относилось, прежде всего, к журналам «Современник» и «Русское слово». Цензура с изощренным постоянством преследовала эти журналы, запрещая печатать критические материалы, касающиеся общественного устройства России, социально-классового неравенства ее народонаселения, политики царских властей по отношению к самым разным вопросам, требующим объективно позитивного разрешения, а, значит, и предварительного анализа и обсуждения.

На все требования о необходимости издания в России закона о свободе печати, исходившие от демократических кругов и некоторых либеральных деятелей, высшие правительственные чиновники, (министры народного просвещения А. В. Головнин и внутренних дел П.А. Валуев), отделывались обещаниями о ведущейся подготовке не закона о печати, а нового цензурного устава, который будто бы решит многие вопросы всего печатного и цензурного дела в стране.

Безусловно, что накал борьбы в стране в первой половине 60-х гг. влиял на затягивание реформы в области печатного дела. Власти пугал напор революционно-демократических сил, требовавших широкой свободы слова, связанной с критикой обветшалого режима. Не устраивали их и либеральные требования свободы слова для обеспечения деятельности в рамках умеренных общественных преобразований, но шедших далее правительственных программ. И все-таки, какие-то шаги им приходилось делать, идя навстречу этим требованиям. Конечно, эти шаги были малозначительными, крайне осторожными, чтобы не дать каких-либо оснований к ослаблению устоев самодержавия. В 1862 г. министр народного просвещения А. В. Головнин разрешил расширить иностранные отделы журналов, но с предупредительным условием, чтобы публикуемые в них материалы из истории западных стран не имели прямых связей с «самобытной» российской жизнью и ее государственным устройством.

Это предупредительное условие означало ограждение влияния истории и демократических институтов западных государств на российского читателя. Редакциям журналов было предписано: во-первых, чтобы они «при описании государственных переворотов… ограничивались одними фактами», без объявления «сочувствия и стремления успехам партий или лиц, восставших против законных правительств», без осуждения этих падших правительств; во-вторых, чтобы они не допускали «таких рассуждений о политических формах правления, которыми прямо или косвенно доказывается преимущество конституционных или ограниченных правлений перед монархическим самодержавием, толков о народных сословных правах, сближение которых с существующими в России могло бы повести к неблагоприятным для нашей страны заключениям, учений и теорий о правах каждой национальности на самобытное гражданское существование, о равенстве прав всех сословий в государстве, о праве рабочих классов на равное фабрикантами и капиталистами участие в заработках и т. д. социальных предметах, несообразных с нашим государственным и общественным устройством» Истории России в XIX в.: Эпоха реформ. С. 416.

В 1863 г. произошла передача цензуры из Министерства народного просвещения в Министерство внутренних дел. Передача этого охранительного ведомства произошла совершенно добровольно, по личному согласованию министра народного просвещения А. В. Головнина и министра внутренних дел П. А. Валуева. Головнин передавал свои цензурные функции под предлогом того, что будто бы министерство Валуева по самой своей природе может «строже и искуснее» выслеживать «литературные проступки». Ясно, что с точки зрения усиления роли цензуры во всем печатном деле это было обосновано, так как неукоснительное выполнение цензурных функций могло быть обеспечено с помощью полиции и жандармерии, находившихся в руках могущественного министра П. А. Валуева. Безусловно, передача цензуры фактически в руки полицейских органов, заведомых противников демократической и прогрессивной печати, не могла способствовать «облегчению и удобствам» функционирования отечественной прессы. Демократическая общественность, в том числе и некоторые либералы, требовавшая введения закона о свободе печати, была буквально ошарашена передачей цензурного ведомства в ведение Министерства внутренних дел. В связи с этим И. С. Аксаков писал об усиливавшимся «неистовстве цензуры»: «Никогда цензура не доходила до такого безумия, как теперь, при Валуеве. Она получила характер чисто инквизиционный». Это мнение высказывал один из виднейших деятелей славянофильства, отнюдь не противник самодержавной власти, а ее приверженец. цензурный свобода слово империя Контроль цензуры особенно усилился за возобновившимися изданиями «Современника» и «Русского слова» после их восьмимесячного молчания (закрыты в 1862 г.). К каждому из этих журналов был приставлен свой цензор. За три последних года издания «Русского слова» Г. Е. Благосветлова (1863−1866 гг.) сменилось пять таких цензоров, каждый из которых по-своему цензуровал по-прежнему подозрительный для власти журнал. Так, только с января по ноябрь 1864 г. было запрещено ими к печати полностью или частично 17 статей. Помимо этого, за Благосветловым как редактором журнала со своей типографией был установлен постоянный полицейский надзор по причине его неблагонадежности по отношению к режиму с самого начала 60-х гг.: полиции было известно, что в 1862 г. он являлся членом ЦК «Земли и воли».

Надзор был установлен также за всеми публицистами «Русского слова», хотя они уже и понесли наказание от властей. Д. И. Писарев томился в Петропавловской крепости, но получил разрешение заниматься литературной работой. Н. В. Шелгунов (автор прокламаций «К молодому поколению» и «К солдатам») после заключения в Алексеевский равелин Петропавловки (с 15 апреля по 24 ноября 1864 года) был затем сослан в Вологодскую губернию, где провел 13 лет. К числу подозрительных публицистов относились также А. П. Щапов, сосланный в Иркутск, эмигранты Л. Мечников, П. И. Якоби, Н.А. Серно-Соловьевич и другие. Под неусыпным контролем цензуры и полиции находились поредевшие ряды публицистов некрасовского «Современника» во главе с Н. Г. Чернышевским. Всем им предписывалось цензурно-полицейскими ведомствами снизить критический тон в адрес властей и основных устоев российского государственного и общественного устройства.

И, тем не менее, несмотря на цензурно-полицейские оковы, публицисты этих журналов продолжали настойчиво отстаивать демократические идеи преобразований российской общественной жизни, а также права и свободы личности, в том числе идеи свободы слова и уничтожение цензуры Современник. 1863. № 1−2. С. 235−237 и др. Жесткий контроль цензуры и полиции, установленный за демократической мыслью, за недопущением каких-либо антиправительственных суждений и высказываний, да и убеждения самих демократов и публицистов в невозможность «вбивать сваи» (по выражению Н.А. Серно-Соловьевича) в болотистую российскую почву, в трясину, чтобы подорвать устои существующего строя, привели к снижению тона в оценке революционных возможностей русского народа в его уничтожении. Таких условий, которые в представлении революционных демократов имелись налицо в 1861—1862 гг., теперь уже не было. Правда, они не переставали искать окольных путей, чтобы выработать рецепты подъема революционного самосознания народных масс, чтобы разбудить их от «спячки». В их среде кипели дискуссионные страсти, вырабатывались системы и различные рецепты, начиная от писаревской панацеи пропаганды естественнонаучных знаний, широкого просветительства народа Г. Е. Благосветлова и вплоть до бакунинского вспышкопускательства.

«Попечительство» властей над печатью постоянно сопровождалось дополнительными инструкциями в адрес цензурных органов, которые были обязаны зорко следить за всеми ее идейно-политическими направлениями. По распоряжению министра внутренних дел П. А. Валуева для них было составлено руководство под названием «Собрание материалов о направлении различных отраслей русской словесности за последнее десятилетие и отечественной журналистики за 1863 и 1864 годы». Это «руководство» стало прелюдией к цензурному уставу 1865 г.

Усилия властей по вымучиванию цензурного устава как законодательного акта во всем печатном деле сводились к тому, чтобы не дать широких толкований о свободе слова в стране, соответствующих духу либерализма начала 60-х гг., т. е. всемерно ее ограничивать. Это было очевидно для всех либерально мыслящих людей России, не говоря даже о демократической прослойке. В 1864 г. бывший декабрист Н. И. Тургенев в книге «Что желать России» (она была опубликована 4 года спустя) доказывал, что идея цензуры неразлучна с идеей произвола и что нет никакой возможности произвол превратить в закон, т. е., как понимал автор, нельзя создать такой устав, который мог бы заслуживать название закона.

Однако, вопреки этому мнению, которое разделяли многие передовые умы России, такой устав появился на свет в виде закона о цензуре, но отнюдь не о печати и ее свободе от цензуры. Он был издан 6 апреля 1865 г. Что представлял собой этот устав как законодательный акт во всей сфере печатного дела в России в пореформенные и последующие годы? Отметим, что он действовал до 1903 г. Каковы были «облегчения» этого устава, как он официально аттестовывался властями по отношению к печати? В некоторых случаях печатные издания освобождались от предварительной цензуры. Это относилось к книгам и изданиям в десять и более печатных листов. Эти издания были, как правило, малотиражными и не имели широкого распространения в общественных кругах. К ним были также отнесены переводные издания объемом в двадцать печатных листов. Периодическая печать в обеих столицах освобождалась от предварительной цензуры только по особым распоряжениям и при внесении залога в казну в размере 2,5−5 тыс. рублей. Вся провинциальная печать подлежала цензурованию.

Редакторы и издатели, нарушившие цензурные нормативы, а также дополнительные циркуляры по ним, согласно уставу, наказывались в судебном порядке, преимущественно денежными штрафами. П. А. Валуев еще в 1864 г. получил право налагать штрафы на редакторов. Газеты и журналы, как и прежде, за «неблагонадежные» публикации могли подвергаться троекратному предупреждению со стороны полицейско-цензурных органов, приостановлению до полугода и полному закрытию за пропаганду противоправительственных идей и мнений. Устав особо устанавливал для всех изданий церковную цензуру, чем обеспечивалась неприкосновенность одного из столпов самодержавия — православия. Пропаганда атеизма, даже в незначительной степени, запрещалась.

Дополнительно к цензурному уставу были разработаны и определены особые правила о типографиях, согласно которым все их издания не могли обходиться без цензурного просмотра.

Всем цензорам были даны подробные наставления о том, что следует считать недозволенным к опубликованию. Это были строжайшие охранительные меры самодержавной власти от всяких направленных в ее адрес взглядов идейно-критической направленности. Вредными и недопустимыми были определены следующие направления: «1. Против истин христианской веры вообще и достоинстве Православной церкви в особенности; 2. Против начал монархической самодержавной власти; 3. Против коренных начал общественной и гражданской власти; 4. Против начал права собственности; 5. К возбуждению вражды или ненависти одного сословия к другому или неуважения к правительству и 6. К возбуждению вражды или ненависти одной части населения к другой». Таким образом, все эти узаконенные наставления цензорам относились фактически к запрету критического рассмотрения основных проблем общественно-политической жизни России, и они мало оставляли места литературе и публицистике, сковавши их жесткими тисками Главного управления по делам печати, его цензурными ведомствами в купе с полицией и жандармерией. Не случайно А. В. Никитенко, близко стоявший к цензуре, записывал в своем дневнике, что вся литература теперь была взята в руки Валуева, ставшего полным ее «властелином». Чиновные «направители» и «покровители» печати из Министерства внутренних дел и цензурных органов в результате цензурной реформы в 60-е и последующие годы оставались все теми же полицейскими надзирателями и опекунами над печатным словом, что и в прежнюю николаевскую эпоху, хотя свой контроль и облекали в якобы литературную форму.

Последствия покушения Д. Каракозова на Александра II 4 апреля 1866 г. развязали полностью руки полиции, усилился цензурный контроль за публицистикой и литературой. По делу Каракозова была создана особая следственная комиссия, которую возглавил М. Н. Муравьев. Он обещал докопаться до истинных противников российского самодержавия.

Для усмирения «ретивых» он требовал всяческого подавления критики в печати, свобода которой «несовместима с нашим образом правления», усиления роли полиции, изменения направления в самом духе министерства народного просвещения", считавшимся в реакционных кругах при А. В. Головнине рассадником нигилизма и безнравственности по отношению к общественным порядкам в стране.

Возглавив лагерь реакции, Муравьев поднял также вопрос об усилении в государстве якобы ослабленной роли землевладельческого класса, т. е. дворянства. Он наметил в этих целях и определенные практические меры Гуревич П. Незабвенные мысли незабвенных людей (из истории реакции 60-х гг. // Былое. 1907. № 1. С. 236−242. 13 мая 1866 г. царь, следуя советам Муравьева, в своем рескрипте на имя председателя комитета Министров князя Гагарина санкционировал эту программу. Для разработки мер по ее реализации была создана комиссия из числа самых верноподданных реакционных чиновников во главе с самим Муравьевым, графом Д. А. Толстым, Шуваловым и Паниным. Именно по предложению этой комиссии были закрыты навсегда журналы «Современник» и «Русское слово» как рассадники нигилизма и откровенного подстрекательства молодого поколения не только к неуважению к властям, но и посягательству на основные устои существующего в России режима. Это произошло 28 мая 1866 г. по высочайшему повелению императора. Комиссия решила запретить все студенческие кружки и различного рода ассоциации, помогающие в действительности издавать нелегальную, запрещенную литературу, закрыла вспомогательные кассы, действовавшие в этих же целях. В своей борьбе против идей социализма и нигилизма комиссия дошла даже до того, что воспретила носить мужчинам — «нигилистам» длинные волосы и очки, а короткие волосы — женщинам. Запретительные меры коснулись школ, библиотек, книжных магазинов и т. п. Все эти и другие меры правительства А. И. Герцен характеризовал как начало «белого террора против демократии и прогресса».

На защиту монархических устоев страны бросили все свои силы не только цензура, III отделение, полиция, но и монархические издания. Как обычно, их возглавил М. Н. Катков, который постоянно через свои издания науськивал и полицию, и цензуру на демократическую, прогрессивную печать. Он жестко начал сводить счеты с этими изданиями за их бескомпромиссную критику в его адрес в течение всей первой половины 60-х гг. Покушение на цареубийство послужило поводом для нападок на нигилизм и со стороны либеральных деятелей, и многих публицистов либерального толка. Даже довольно беспристрастный к оценке политических направлений русской общественной мысли, один из сторонников улучшения всего цензурного дела в стране, А. В. Никитенко повторял, как и многие либералы, изречение «Московских ведомостей» о космополитизме нигилистов, которые «затевают всякие смуты в России не для России, а во имя социалистической революции».

Каткову казалось, что даже Муравьев действует по защите благополучия и спокойствия империи слабо и не до конца разоблачает подоплеку покушения Каракозова на царя. Верный охранитель самодержавия, он прямо намекал на существование более широкого круга лиц из всего лагеря нигилистов, причастных к покушению. И вот уже не без подсказки Каткова и его коллег по перу были арестованы издатель «Русского слова» Г. Е. Благосветлов, критик В. А. Зайцев, философ П. Л. Лавров, сотрудники «Современника» Г. Е. Елисеев, В. А. Слепцов, поэты В. Курочкин и Д. Минаев. Другие сотрудники этих двух демократических журналов, зная, что их считают нигилистами, в ожидании ареста жгли запрещенные книги, рукописи и письма.

Под влиянием зловещих высказываний, напоминавших истошные вопли, которые раздавались со стороны реакционной прессы, начался еще более резкий откат, чем это было несколько ранее, от реформаторских и либеральных взглядов в различных кругах России: среди либеральных чиновников, писателей, публицистов, профессоров, просвещенцев и т. д. Все они как бы чувствовали некую моральную ответственность за нежелательное «соучастие» в покушении на царя. Началась смена многих высших чиновников в правительственных кругах. Министр просвещения А. В. Головнин был отставлен. Его заменили реакционером Д. А. Толстым. Новому министру царским рескриптом было указано направление деятельности: «искоренение стремлений и умствований», посягающих на правительственную политику, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности и покорность закону. Все эти «направления» были положены в основу деятельности цензурных и полицейских ведомств, шедших в русле антиреформаторской политики царских властей до начала XX столетия. Все они реализовывались в сфере печатного дела в России на основе правовых норм Цензурного устава 1865 г.