Архетипы бытия и символы культуры: Карл Густав Юнг и Мирча Элиаде

Актуальность исследования. Мы живем в эпоху глубокого кризиса культуры. О кризисе говорили всегда и во все времена. Но в современной постмодернистской ситуации мы наблюдаем необычайно резкие глобальные сдвиги как в психологии масс, так и в сознании ученых, политиков и художников. В этой ситуации все утопии обрели реальные очертания, мы живем в постоянном воспроизведении идеалов, фантазмов, образов, мечтаний, которые уже присутствуют рядом с нами и которые нам необходимо возрождать снова и снова. Идея прогресса, писал Ж. Бодрийяр, исчезла, но прогресс продолжается. Идея богатства, которая предполагает производство, исчезла, но производство как таковое осуществляется наилучшим образом. И по мере того, как исчезает первоначальное представление о его конечных целях, рост производства ускоряется. Идея исчезла и в политике, но политические деятели продолжают свои игры, оставаясь втайне совершенно равнодушными к собственным ставкам. О телевидении можно сказать, что оно абсолютно безразлично к тем образам, которые появляются на экране, и, вероятно, преспокойно продолжало бы существовать, если бы человечество вообще исчезло. Может быть, в каждой системе, в каждом индивидууме заложено тайное стремление избавиться от идеи своего существования, от своей сущности с тем, чтобы обрести способность размножаться и экстраполировать себя во всех направлениях? Но последствия такого распада фатальны. Всякая вещь, теряющая свою сущность, подобна человеку, потерявшему свою тень: она погружается в хаос и теряется в нем. «Когда вещи, знаки, действия освобождаются от своих идей и концепций, от сущности и ценности, от происхождения и предназначения, они вступают на путь бесконечного самовоспроизводства. Все сущее продолжает функционировать, тогда как смысл существования давно исчез. Оно продолжает функционировать при полном безразличии к собственному содержанию. И парадокс в том, что такое функционирование нисколько не страдает от этого, а, напротив, становится все более совершенным"1.

Такие метаморфозы культуры вынуждают обращаться к изучению ее фундаментальных основ, для того, чтобы попытаться понять скрытый смысл как современной символики культуры, так и символизм культуры вообще. Понять, каким образом те или иные глубинные, бытийные основания культуры порождают то или иное направление развития, откуда появляются те или иные символы, ценности, идеи, которые, имея вторичный, производный характер, тем не менее, выступают для сознания как самостоятельные, самодостаточные феномены человеческого существования.

В этом плане наибольший интерес для нас представляет наследие двух оригинальных мыслителей — К. Юнга и М. Элиаде, чьи труды, анализирующие глубинные основания культуры, выявляющие архетипы человеческого поведения, сознания, мышления, во многом способствовали глубокому пониманию развития и функционирования человеческой культуры, во многом помогли понять и предсказать культурные переломы и кризисы, симптомы болезни европейской цивилизации и способы ее лечения.

Во-первых, в отличие от идеологов эволюционизма К. Юнг и М. Элиаде стремились обнаружить в истории культуры не последовательно сменяющие друг друга состояния, не прогресс от простого к сложному, но универсальные морфологические.

1 Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000. С. 11−12. образцы, архетипы, неустранимо присутствующие в культуре и составляющие ее ядро, независимо от хронологии и этнической принадлежности. И Юнг, и Элиаде опирались на представление о единстве и сущностной неизменности человеческой природы от древних времен до современности. Мир культуры связан с природой человека, а в ней на первом месте стоят «вечные» символы, находящие свое выражение в религиозно-мифологических представлениях. Таким мифом является, например, миф о вечном возвращении, и архаичный человек живет преимущественно циклическим восприятием времени. Согласно Элиаде, такой способ отношений со временем наилучшим образом соответствует модусу человеческого бытия. Но за последние две тысячи лет западный человек, под влиянием иудаизма и христианства, подчиняет свое сознание линейному восприятию времени. Это раскрывает новые возможности человеческого бытия, но вместе с тем терроризирует человека мыслью о неповторимости и непоправимости каждого события и поступка.

Во-вторых, для понимания человеческой личности необходимо выйти за пределы исторической интерпретации, за пределы формул естествознания. Понять личность можно только обратившись ко всей духовной истории человечества, особенно к ее глубинным архетипичным истокам, которые всегда сопровождали человека, были и являются главной причиной появления мифологий, религий, искусства. Подлинное искусство всегда обращается к глубинам человеческой души. Толчком любого творчества является, по Элиаде, потрясение от столкновения с сакральным, манифестация сакрального (иерофания). Этот контакт образует скрытый нерв человеческой культуры. Потрясение от такой встречи и содержание опыта этого столкновения становятся источником создания всего наиболее значимого в культуре: мифов, религиозных символов, художественных образов, ритуалов, которые, закрепляясь как образцы для повторения, формируют каркас культурной жизни.

Энергия архетипов, которую чувствует художник, интуитивный опыт нуминозного является, для Юнга, причиной существования высокого искусства, прежде всего искусства визионерского.

В-третьих, и Юнг и Элиаде пытаются показать явную опасность пренебрежения глубинными, бытийственными основами культуры, и в силу этого растущую опасность выхолащивания культуры, обессмысливания человеческой жизни. Если люди той или иной культуры уже не принимают во внимание опыт архетипов, если для них прервана символическая и эмоциональная связь с «матерью-природой», с «Богом-отцом», с магией мифов и ритуалов, то архетипичные образы могут вторгнуться в сознание в самых примитивных формах и погасить его. С этими прорывами Юнг связывает и индивидуальные психозы и кровавые идеологии XX века. Фашистские и коммунистические идеологии наивны, с точки зрения разума, однако их идеи захватили миллионы людей. История Европы — это история упадка символического знания. Символы открывают человеку священное и одновременно предохраняют его от непосредственного столкновения с колоссальной психической энергией архетипов. Сейчас эта стена почти разрушена и Европа стала матерью демонов, пожравших большую часть Земли.

Элиаде стремился в своем творчестве к тому, чтобы посредством ознакомления с подлинной сутью мифов, символов и древнейших образов изменить западное сознание, сняв с него наслоения истории и, обнажив в нем внеисторические, общечеловеческие ценности, тем самым подвести его к новому планетарному гуманизму.

И Юнг, и Элиаде являются академическими учеными, но в то же время их учение является предметом поклонения со стороны многочисленной околонаучной или околорелигиозной публики. Они считаются воспитателями, гуру, основоположниками некоего нового видения, диагностами современной культуры, показывающими ее ограниченность, кризисность, и намечающими пути выхода из кризиса. И Юнг, и Элиаде категорически отвергали такое восприятие их учений и их личностей.

Я определенно не вижу себя духовным учителем или гуру. — говорил М. Элиаде. — Для других я даже не проводник, я только спутник — спутник, который идет, может быть, чуть впереди. Это тоже одна из причин, по которым я не решаюсь импровизировать на некоторые сущностные вопросы. Я хорошо знаю, во что верю, но это не выскажешь в нескольких фразах"1.

Когда мне говорят, что я много знаю, или называют мудрецом, я не могу принять это на свой счет. Представьте, что кто-то зачерпнул шляпой воду из потока. Что с того? Я ведь не тот поток. Я лишь стою рядом, но не делаю ничего"2.

И все-таки и Элиаде и Юнга нельзя назвать только учеными в строгом западном смысле этого слова. Потому что помимо глубоко аналитических работ, посвященных анализу религии, мифов, структур бессознательного, они выдвинули «учение о спасении», что породило многообразные движения, в том числе и маргинальные, их поклонников. Разумеется, ни один из М. Элиаде. Испытание лабиринтом. Иностранная литература. 1999. № 4. С. 207.

2 Юнг К. Г. Воспоминания, наблюдения, размышления. М., 1998. С. 431. мыслителей ни о каком спасении человечества всерьез не говорил, идея спасения заключена в пафосе их работ, в философских выводах, которые они сами делали из своих исследований.

Их идеи относительно идей спасения человека и человечества намного популярнее их аналитических изысканий в области психологии или истории религии, хотя и непосредственно вытекают из этих изысканий. Все дело видимо в том, что люди устали от всевозможных суррогатных рецептов, разочаровались в многочисленных доктринах, обещавших восстановление рая на земле или, хотя бы, достойное человека будущее. Социализм, коммунизм, фашизм, общество благоденствия, постиндустриальный рай, сайентология и т. д. — все это выглядит игрой теней на фоне серьезного, вдумчивого анализа человека, его жизни и судьбы, его возможности выжить в этом мире и достичь гармонии с самим собой и обществом.

Воодушевлённая и зачарованная научным обрамлением доктрины К. Г. Юнга И. Якоби проводит следующие аналогии процессу индивидуации: «Психическая трансформация, открытая человеку Запада благодаря юнговской психологии, по существу, представляет собой естественную параллель религиозным обрядам инициации"1. Единственное различие, по её словам, заключается в том, что в обрядах инициации используются традиционные предписания и символы, тогда как в рамках процесса индивидуации по Юнгу — цель достигается через естественное продуцирование символов, то есть — спонтанное движение психической субстанции. Причём инициационные процедуры не могут быть применены к современному человеку Запада непосредственно, так как они либо представляют собой.

1 Юнг К. Г. Дух и Жизнь. М., 1996. С. 521−522. религиозные акты, либо предназначены для того, чтобы развить в человеке вполне определённое, породившее их и отражённое в них мировоззрение, а в процессе индивидуации, по Юнгу, психическая субстанция прокладывает путь к духовно-этически-религиозному порядку, который является следствием, а не содержанием подготовительной стадии, и который должен стать итогом осознанного и свободного выбора.

Вообще же, И. Якоби проясняет такие существенные аспекты учения К. Г. Юнга (имплицитно содержащиеся в его трудах), которые сам мыслитель, стремясь избежать обвинений со стороны научной общественности в мистицизме, обскурантизме и пр., не всегда решался высказывать в столь открытой форме: «Юнговская психотерапия — при том, что она строго согласуется с достижениями науки и медицины — не является аналитической процедурой в обычном смысле. Её точнее было бы обозначить термином «хайльсвег».: путь к исцелению и путь к спасению., с помощью которого человек может достичь этой высшей ступени самопознания и самоосуществления — то есть того, что во все времена было целью всех духовных устремлений. Так, будучи медицинской дисциплиной, юнговская психотерапия одновременно представляет собой систему духовного воспитания и руководства, средство, помогающее формированию личности. Лишь немногие хотят и способны пойти по пути спасения"1.

Суть пафоса учений исследуемых здесь мыслителей заключалась в возвращении к «живому миру», к тому утраченному органическому единству мира и человека, который стал невозможен более в современном рационализированном западном Юнг К. Г. Дух и Жизнь. С. 448. обществе. Таким был мир архаических культур, где вся жизнь человека была пронизана священным смыслом, где он чувствовал связь с трансцендентной основой мира, где человек знал смысл и радость бытия. «В подобном мире человек не чувствует себя замкнутым в рамках своего существования. Он тоже открыт, он общается с миром, поскольку использует тот же язык — язык символов. Если мир «говорит» с ним с помощью звезд, растений и животных, с помощью рек и гор, времен года и суток, то человек отвечает ему в свою очередь своими мечтами и воображением, своими предками и тотемами (которые суть и природа, и сверхъестество, и люди), своей способностью умирать и воскресать в ритуале, инициации (уподобляясь здесь Луне и растительной жизни), своей способностью перевоплощаться в духа, надевая маску и т. д. Если для человека архаического общества мир постигаем и проницаем, то и человек этот чувствует, что мир «смотрит» на него и понимает"1.

Всегда и всюду человечество окружало и обставляла свою жизнь мифами — от примитивных космогонических мифов, до мифов, создаваемых современной наукой или идеологией. Однако древние мифы о Вечном Возвращении, о преходящести смерти, об абсолютности Жизни и особом магическом райском состоянии существовании, которое имеет место в самом начале и самом конце человеческой истории были не просто декоративным оформлением человеческой жизни, но частью самой жизни. Начало Времен — это рай, а в конце Времен — Великая Реставрация, совпадающая с раем нового цикла. Наивная вера в близость такого состояния у дикарей, стремление пережить этот уникальный момент здесь и сейчас.

1 Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2001. С. 159 — 160. говорит больше о свежести и жизненности их религиозного чувства, нежели об их ограниченности, недоразвитости и т. д.

Некогда и до христианства и в его Средневековый период люди Европы то же жили в сказочном, удивительном мире, в полной связи с космосом и его законами, руководствуясь широкой и сверхрассудочной логикой Традиции. И с ее точки зрения именно современная технократия, а отнюдь не архаические формы культов, представляет собой недоразвитую ступень человеческого общества, в котором человек отчужден от своих глубинных корней, отрезан от истоков более древних пластов своего сознания.

Человеку всегда был нужен живой контакт с миром, ощущение смысла и значимости собственного существование, человеку всегда нужен миф, с помощью которого он понимал бы свою связь с прошлым, смело смотрел в будущее, понимал бы свою собственную значимость. Поэтому мифология архаического племени или современного человека — это его живая религия, потеря которой — всегда и везде, даже среди цивилизованных народов, — является моральной катастрофой. Религия — это живительная связь с душевными процессами, независимыми от сознания и происходящими за его пределами, в темных глубинах души.

Нельзя понять смысл жизни человека и особое его положение во Вселенной, если не обратиться к архаическим фазам религиозного опыта"1 — говорил Элиаде. Мы еще должным образом не усвоили опыт средневековья античности и первобытной древности, писал К. Юнг, однако нас влечет неумолимый поток прогресса, с дикой силой рвущийся вперед, в будущее, мы вслед за ним все более и более отрываемся от своих корней. Мы.

1 Элиаде М. Испытание лабиринтом. Иностр. лит-ра. 1999, № 4. С. 159. отрываемся от прошлого и оно умирает в нас, и удержать его невозможно. Чем менее мы понимаем, чем жили наши отцы и прадеды, тем менее мы понимаем сами себя. Таким образом, отдельный человек утрачивает последние родовые корни и инстинкты, становясь лишь частицей в общей массе и следуя лишь тому, что Ницше называл «Geist der Schwere», духом притяжения. Юнг пишет, например, о том, что знакомство с арабской культурой потрясло его в буквальном смысле: эти люди, живущие во власти своих страстей и эмоций, не подверженные долгим размышлениям, в сильной степени опирались на те исторические уровни бессознательного, который мы в себе преодолели, или думаем, что преодолели. Это как тот детский рай, от которого мы отринуты, но который при малейшей возможности напоминает о себе. Но, с другой стороны, детство, возможно, в силу своей наивности, в силу того, что мало осознает себя, способно создать совершенный образ цельного и самодостаточного человека во всей его неповторимости. Поэтому взгляд ребенка или первобытного человека может пробудить у человека взрослого и цивилизованного какую-то тоску, какие-то желания, какие-то стремления и потребности, ранее не востребованные, принадлежащие той части его личности, которая была подавлена, затушевана.

Нельзя понять смысл жизни человека и особое его положение во Вселенной, если не обратиться к архаическим фазам религиозного опыта. Если Юнг пытался обнаружить эти фазы, изучая бессознательное, то Элиаде занимался историей религии, полагая ее фундаментальной дисциплиной, помогающей нам понять самих себя. «Историк-религиовед претендует на то, чтобы узнать и, значит, понять корни своей культуры, свою сущность: ценой долгих усилий, через анамнезу, он должен прийти к припоминанию собственной истории — другими словами, истории человеческого духа. Через анамнезу историк-религиовед воссоздает в некотором роде феноменологию духа. Только Гегель занимался двумя-тремя культурами, а религиовед вынужден изучить историю духа в ее целостности, начиная с эпохи палеолита. Самую что ни на есть универсальную историю духа. Религиовед, я думаю, лучше, чем другие исследователи, видит преемственность различных этапов человеческого духа и, в конечном счете, глубокое, фундаментальное его единство. Так открывается сама суть бытия. Вот в каком смысле я считаю вклад религиоведа в культуру решающим. Он говорит о единой человеческой участи во все времена — и это в современном мире, распадающемся на множество отдельных планет"1.

Элиаде, в формировании своей истории религий не просто намерен пользоваться достижениями комплексной психологии, но и задачу обеих дисциплин видит в одном и том же2. Более того, по его мнению, история религий наиболее адекватно описывает и исследует «критические ситуации» и выходит за рамки просто научной дисциплины, являясь «новым гуманизмом», чем-то большим, нежели просто наукой, тем более психоанализом, и превосходя любые философские направления. По мнению М. Элиаде, именно история религий вплотную занимается.

1 М. Элиаде. Испытание лабиринтом. С. 189.

2 «Привлекая внимание к живучести символов и мифических тем в душе современного человека, показывая, что спонтанное открытие архетипов и архаической символики, свойственной всему роду человеческому независимо от расы и географической среды, глубинная психология избавила историка религий от последних колебаний». (Элиаде М. Образы и символы. // Избранные сочинения. М., 2000. С. 145). архетипамипсихологи и критики имеют дело лишь с приблизительными их вариантами1.

Рассматривая и изучая человека не только как историческое существо, но и как живой символ, история религий могла бы стать. метапсихоанализом. Ибо в таком случае она способствовала бы пробуждению и новому осознанию символов и древних архетипов. Здесь речь идёт о, своего рода, духовной технике. Осмыслив собственную антропологическую символику, которая является ни чем иным как вариантом архаической системы символов, современный человек овладеет новым сущностным измерением, неведомым экзистенциализму"2.

Диссертация посвящена анализу двух выдающихся мыслителей XX века, которые с разных сторон пытались решить одну проблему — проблему «спасения» современного человека, проблему очеловечивания современной культуры. Они влияли друг на друга своими идеями, они спорили друг с другом, тем не менее, этот «тандем» (хотя они никогда не встречались лично и никогда непосредственно не обращались друг к другу в своих произведениях) оказался наиболее впечатляющим примером творческого сотрудничества мыслителей в XX веке3.

Степень разработанности темы. Хотя переводы на русский язык текстов К. Г. Юнга появились довольно поздно, и в.

1 См.: Элиаде М. Образы и символы. // Избранные сочинения. С. 135.

2 Там же. С. 146.

3 Нужно, правда отметить, что определяющим в их сотрудничестве были идеи глубинной психологии Юнга, которые и оказали фундаментальное влияние на формирование взглядов Элиаде. Интерпретация Элиаде иерофаний, рассмотренных как религиозные символы, по мнению Барбоза да Сильва, выполнена в терминах юнговского понятия архетипа. Можно проследить, какие именно основные понятия психологии Юнга проходят через все работы Элиаде: «личное и коллективное бессознательное», «примордиальное», «архаические» или «архетипальные образы или символы», «центр» личности или психе, «Самость», «coincidencia oppositorum», «Тень». Барбоза да Сильва дополняет также, что имплицитно в работах Элиаде отечественной литературе имеется относительно небольшое количество работ, посвященных его глубинной психологии, можно отметить возрастающий интерес к взглядам Юнга со стороны отечественных исследователей. Можно выделить работы В. М. Лейбина1, Е. М. Мелетинского2, А. М. Руткевича, 3 Н. Р. Долидзе4 диссертацию Е. Г. Грошевой «Образно-символическая природа ренессансного сознания в психоаналитической интерпретации К. Г. Юнга» (1995);

Из зарубежных исследований, касающихся изучению глубинной психологии К. Г. Юнга, первым, главным и основным введением в его учение является книга И. Якоби «Психологическое учение К. Г. Юнга». На неё ссылаются все последующие исследователи творчества К. Г. Юнга, — как апологеты, так и критики, тем более что сам Юнг одобрил изложение Якоби его учения. В апологетическом ключе выдержана книга биографа Юнга Г. Вера «Карл Густав Юнг» (1969).

В критическом ключе анализируется учение Юнга последовательным фрейдистом Э. Гловером в его книге «Фрейд или Юнг» (1950). Более сбалансированный подход характерен для авторитетного американского исследователя Юнга, Фрейда и их взаимоотношений П. Хоманса «Jung in context: Modernity and the making of a psychology» (1979), и для Дж. Хогенсона «Борьба Юнга с Фрейдом» (1983), содержащей обзор всей литературы о К. Г. Юнге, его доктрине и его взаимоотношениях с 3. Фрейдом. присутствует юнговское понятие «Бога» как «Тотальности» и «процесса индивидуации», и даже метод амплификации.

1 Лейбин В. М. Фрейд, психоанализ и современная западная философия. М., 1990.

2 Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М2000. И другие работы.

3 Руткевич А. М. Жизнь и воззрения К. Г. Юнга// Юнг К. Архетип и символ. М., 1991.

4 Долидзе Н. Р. Механизмы человеческого поведения в теории 3. Фрейда и К. Г. Юнга. М., 1998;

Интересна работа Р. Нолла: «Арийский Христос. Тайная жизнь Карла Юнга» (1997).

О глубинной психологии Юнга писали и такие авторы как Е. Бэннет, 1 В. Бром, 2 К. Коурзен, 3 JI. Донн, 4 А. Драй, 5 В. Одайник, 6 П.

7 О Q |Л.

Петикайнен, И. Прогофф, А. Самуэльс, Р. Стил.

В отечественной литературе появилось уже немало работ, посвященных изучению творчества М. Элиаде. Можно отметить исследование JI. Засимаускаса: «Культурологические поиски М. Элиаде в контексте экзистенциальной феноменологии религии». JL, 1988; статьи: Ю. Н. Стефанова «Живой и говорящий Космос» // Миф о вечном возвращении. М., 2000, «Конечное уравнение, или Ночь духов» // Стефанов Ю. Трещина между мирами.

Литература

и традиция М., Текст, 2002; А. Дугина «Мирча Элиаде — Вечное возвращение» // Finis Mundi, № 5, «Мирча Элиаде — вечное возвращение» (на сайте «Арктогея») — Вяч. Иванова «Время и возвращение» // Иностранная литература, 1989, № 8- Е. Ревуненковой «Проблемы шаманизма в трудах М. Элиаде» // Актуальные проблемы этнографии и современная зарубежная наука. М., Наука, 1979; а также работы А. П. Забияко, В. Лихачева, О. К. Михельсона, С. В. Пахомова и др.

Анализу идей М. Элиаде посвящено две диссертации: Л. Засимаускаса «Экзистенциальная феноменология религии М. Элиаде в концепции культуры» (Вильнюс, 1985) и А. И. Макарова.

1 Bennet Е. А. К. G. Jung. L., 1982.

2 Brome V. Jung. L., 1978.

3 Coursen H. R. The compensatory psyche. Lanham, 1986.

4 Donn L. Freud and Jung: Years of friendship, years of loss. N. Y., 1988.

5 Dry A. M. The psychology of Jung. A critical interpretation. L., N. Y., 1961.

6 Odajnik V. W. Jung and politics. N. Y" 1976.

7 Pietikainen P. K.G. Jung and the psychology of symbolic forms. Helsinki, 1999.

8 Progoff I. Jung’s psychology and its social meaning. N. Y., 1953.

9 Samuels A. Jung and post-Jungians. L., 1985.

10 Steele R. Freud and Jung: Conflicts of interpretation. L., 1982.

История" и «традиция» в философии европейского традиционализма" (Волгоград, 1999).

Из зарубежных работ особого внимания заслуживает исследование А. Барбоза да Сильва «The phenomenology of religion as a philosophical problem» (1982), а также книга Г. Дадли «Religion on trial. Mircea Eliade and his critics» (1977).

Общая цель и основные задачи исследования. Общая цель работы заключается в анализе проводимых Юнгом и Элиаде исследований бытийных оснований культуры («архетип», «нуминозное», «сакральное»), определяющих культурный символизм — мифы, обряды, верования, религии, идеологии, эстетические и этические концепции. Это предполагает решение частных задач: рассмотрение конкретных архетипов коллективного бессознательного в концепции Юнга и изучение герменевтической методики толкования Юнгом их символической природыисследование методологии анализа истории религии, предпринятого Элиаде, его трактовки роли архетипов и символов в формировании человеческого сознания рассмотрение проблемы творчества в трудах К. Юнга и М. Элиаде, значения символа и архетипа для религиозного, философского и художественного творчества рассмотрение взаимосвязи и динамики фундаментальных основ культуры — архетипа и символаанализ противопоставления мифа и логоса, веры и знания, традиции и истории в работах К. Юнга и М. Элиаде.

Методология исследования определяется целью исследования и совокупностью поставленных задач. Сама постановка вопроса о взаимосвязи двух концепций уже предполагает использование метода компаративистики, для сопоставления философско-концептуальной и методологической основ трудов двух мыслителей. Также использован дескриптивно-аналитический метод, который способствовал адекватному отражению содержания концепций через анализ наиболее важных, узловых аспектов. В работе задействован аксиологический подход, служащий выявлению ценностной основы работ Юнга и Элиаде и позволяющий характеризовать место обоих мыслителей в историко-философском континууме. Задачи исследования потребовали герменевтической реконструкции некоторых философско-эстетических воззрений Юнга и логико-аналитического подхода в выявлении определённых противоречий в общем рассмотрении феномена художественного, философского и религиозного творчества. Новизна работы заключается в том, что:

1. Впервые в российской литературе исследуется взаимовлияние и взаимообогащение двух значительных явлений духовной жизни Европы: глубинной психологии К. Юнга и религиоведения М. Элиаде.

2. Впервые выявлены причины популярности и влиятельности двух анализируемых теорий в силу их обостренного внимания к кризисным явлениям общества и поискам путей выхода из кризисной ситуации.

3. В диссертации подробно исследуются вышеназванные учения не только как научные направления, но и как доктрины спасения человечества.

4. Исследуются, выдвинутые Юнгом и Элиаде «онтологические истоки» современной духовности, возможности возрождения архаического мировоззрения, возможности иного видения мира, смысл и значимость мифа и мифологического сознании в их сопоставлении с рациональным познанием, пути «преодоления истории» и достижения реальной свободы.

5. Подробно исследуются творческие концепции обоих мыслителей, их понимания роли и места искусства в открытии глубинных измерений человеческого бытия, трактовку «визионерского искусства» Юнга и метод «творческой герменевтики» Элиаде.

6. Анализируются рецепты личностного спасения Юнга и Элиаде, пути достижения гармоничной и целостной личности, границы и возможности человеческой свободы в современном мире.

Теоретическая и практическая значимость исследования.

Материалы диссертационного исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории современной философии и психологии XX векав спецкурсах посвященных философским проблемам современной психологии и религиоведения.

Апробация работы. Базовые тезисы работы были отражены в публикациях автора и докладах на конференции молодых учёных «История философии и история культуры» (г. Москва, Российский Государственный Гуманитарный Университет, 2001), а также на межвузовской конференции «История философии и герменевтика» (г. Москва, РГГУ, 2002).

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, разделённых на параграфы, заключения и списка литературы.

Заключение

.

В результате проведенного диссертационного исследования можно сделать следующие выводы:

1. Несмотря на различие исходных мотивов и методов исследования нам удалось выявить единство целей и разделяемых ценностей учений К. Юнга и М. Элиаде, показать взаимовлияние и взаимообогащение двух значительных явлений духовной жизни Европы: глубинной психологии К. Юнга и религиоведения М. Элиаде.

2. Было выяснено принципиальное единство установок Юнга и Элиаде, направленных на анализ сущности мифа и его роли в истории, значимости и обусловленности культурного символизма, роли бессознательного в жизни архаического и современного человека.

3. Анализируя тексты работ Юнга и Элиаде, мы пришли к выводу, что они обладают не только глубоким научным, но и актуальным философским содержанием, большой мировоззренческой значимостью, глубоким гуманистическим пафосом, что и стало причиной популярности и влиятельности двух анализируемых теорий в силу их обостренного внимания к кризисным явлениям общества и поискам путей выхода из кризисной ситуации.

4. Мы пришли к выводу, что вышеназванные учения являются не только научными исследованиями, но и как бы доктринами спасения человечества, что и составляет главный внутренний пафос их трудов, их значимость и актуальность для современного европейского общества, ищущего спасения от нарастающей бездуховности и всевластия массовой культуры.

5. Можно также сделать вывод, что работы Юнга и Элиаде являются попытками возрождения онтологии, поисками онтологических, бытийных истоков современной духовности, что ставит их в один ряд с крупнейшими мыслителями XX века. Большим вкладом возможности возрождения архаического мировоззрения, возможности иного видения мира, смысл и значимость мифа и мифологического сознании в их сопоставлении с рациональным познанием, пути «преодоления истории» и достижения реальной свободы.

6. И Юнг и Элиаде своими размышлениями о роли «визионерского искусства» и «творческой герменевтики» внесли серьезный вклад в понимание проблемы творчества, в понимание роли и места искусства, способствующего открытию глубинных измерений человеческого бытия.

7. Несомненно, важным достижением представляются нам выдвинутые Юнгом и Элиаде рецепты личностного спасения, пути достижения гармоничной и целостной личности, исследование границ и возможностей человеческой свободы в современном мире.

Мы, разумеется, не претендуем на всестороннее и полное раскрытие тех идей, на исследовании которых мы остановились в этой диссертации. Наследие Юнга и Элиаде огромно, сложно, противоречиво и наша работа лишь отчасти заполняет пробел, существующий в современной отечественной литературе.