Смоленская война (1632—1634) и сворачивание внешнеполитической активности России в середине 30—40-х годов XVII века

В 1630-х гг. в Москве рассудили, что сложилась благоприятная обстановка для борьбы с Речью Посполитой за возвращение Смоленска. Расчет исходил из того, что Речь Посполитая была скована борьбой с Османской империей и Крымом. В то же время главные европейские державы были втянуты в Тридцатилетнюю войну и не могли активно вмешиваться в дела Восточной Европы.

Россия накануне войны с Речью Посполитой пыталась склонить к совместным действиям против нее Швецию и Османскую империю, но безуспешно, и ей пришлось воевать без союзников.

После смерти весной 1632 года Сигизмунда III началось бескоролевье в Речи Посполитой. Русское правительство сочло ситуацию благоприятной, чтобы начать войну за Смоленск. Срок перемирия еще не закончился, но Филарет счел возможным нарушить царское клятвоцелование. Специально созванный Земский собор поддержал намерение правительства. Но целый ряд бояр этого решения не поддержали. Не случайно царь вынужден был 3 раза назначать главного воеводу похода. Первые два отказались. Третий назначение принял — это был Михаил Борисович Шеин. Смоленская война длилась с 1632 по 1634 год.

Поход русской рати к Смоленску начался в сложных условиях, когда южные уезды подверглись набегам крымцев. Опасаясь прихода более значительных сил крымских феодалов, правительство вынуждено было задержать выход войск из Москвы до августа. Выступив в начале августа из столицы в Можайск, войско простояло там в ожидании обоза до 10 сентября; переход в Вязьму отнял еще две недели. Объясняли такой темп состоянием дорог. Только в начале декабря 1632 года царские полки подошли к городу. Таким образом, путь в 384 версты (около 800 км) отнял у Шеина четыре месяца.

Нерасторопность дорого стоила воеводе. Безвозвратно утраченным оказалось время — фактор на войне не менее важный, чем деньги и сила. За эти месяцы слабый гарнизон в Смоленске был усилен, поляки преодолели бескоролевье и с избранием на престол Владислава смогли приступить к ответным мерам. Промедление вошло в противоречие с поспешным объявлением войны: зачем надо было идти на сомнительный с точки зрения религии и нравственности разрыв перемирия, чтобы потом растерять все преимущества?

Осада оказалась вполне созвучна походу. Протекала она вяло (8 месяцев) и безынициативно. Шеин, насколько позволяли условия наступившей зимы, начал с правильной осады города. Были поставлены остроги с теплыми избами, рогатки и частоколы, вырыты валы. Но для осады не хватало крупных орудий. Их подвезли в первых числах марта из Вязьмы.

Надо видеть в неторопливости Шеина свою логику. Кто в конце концов вспомнил бы о его медлительности, возьми он Смоленск? Да и едва ли тогда это назвалось бы медлительностью. Скорее — разумной осмотрительностью. Но все хорошо сообразно с обстоятельствами и в меру. Шеин не обладал тем чувством меры, которое отличает хорошего полководца от заурядного. Он упрямо гнул свое, то есть не рисковал, оставался систематичным и основательным, в заносчивой уверенности, что если он хорошо оборонял Смоленск в годы Смутного времени (1609—1611), то еще лучше возьмет его. Всю зиму и весну 1633 года готовился приступ. 26 мая взорвали подкоп. Но со взрывом просчитались, и град камней обрушили на собственные полки.

После того как в Польше королем избрали сына Сигизмунда III Владислава IV, вся ситуация приобрела еще более запутанный характер, поскольку именно Владислав был избран в 1610 году на московское царство. С избранием Владислава замерещился призрак новой Смуты. Энергичный и воинственный Владислав мечтал начать свое царствование с войны победоносной.

Появление под Смоленском Владислава сильно изменило ситуацию. Войско Шеина оказалось окружено. Впрочем, поначалу ничто не предвещало печального конца. Положение Шеина не казалось безнадежным. Несмотря ни на что, его войска не уступали по численности смоленскому гарнизону и войскам короля вместе взятым. Артиллерия Шеина была лучше польской, а солдатские полки по выучке и упорству превосходили противника. В Москве делали ставку на новую армию, которой предстояло вызволить смоленскую рать. Но формирование новой армии Д. М. Черкасского и Д. М. Пожарского с самого начала встретило огромные трудности. В Кремле явно переоценили свои силы, посчитав, что одного царского указа, хотя и приправленного угрозами, хватит для быстрой мобилизации. Указы в самом деле скоро писались и скоро рассылались. Но еще скорее помещики разбегались и прятались от воеводских людей, посланных выбивать их из деревень на службу.

Два обстоятельства усложнили положение армии Шеина. Летом 1633 г. крымские татары вторглись в пределы России, опустошили Рязанский, Белевский, Калужский и даже часть Московского уездов; проведав об этом, дворяне бросились из армии спасать свои поместья и семьи. В еще большей степени русские войска деморализовало движение «вольницы» в армии Шеина; в нем участвовали спешно мобилизованные в армию холопы, крестьяне и посадские. Лишенные воинских навыков и дисциплины, они игнорировали приказы общего командования, действовали по-партизански, нападая как на неприятельские отряды, так и на усадьбы помещиков.

К концу октября 1633 года Шеин был полностью изолирован. Не помогали никакие ухищрения: царских гонцов перехватывали. «Нам подлинно известно о всех ваших планах», — «успокаивал» в своем письме польский воевода боярина. К тому же в начале октября 1633 года скончался Филарет. Лишившись высокого покровителя, Михаил Борисович пребывал в полной растерянности: кто возьмет верх в царских палатах и как отразится это на его судьбе?

С согласием начать переговоры из Москвы под Смоленск были отправлены послы. Обязательным условием их начала должен был стать беспрепятственный пропуск домой смоленской армии. Поляки, прекрасно понимавшие, что переговоры о мире лучше вести после капитуляции Шеина, чем до, придерживали посланцев ровно столько, сколько эго было необходимо: посланцы попали в королевский лагерь как раз для того, чтобы стать свидетелями сдачи воеводы.

В феврале 1634 года наступила агония. Шеин согласился сдаться.

Поляки решили наступать дальше. Но под крепостью Белой Владислав натолкнулся на упорное сопротивление. Начальствующий здесь стольник князь Ф. Ф. Волконский ни о какой сдаче говорить не желал. «Шеин мне не в образец!» — кричал князь. Польские войска растрачивались в осаде Белой, подчас с зеркальной точностью повторяя то, что происходило под Смоленском. Даже взрыв подкопа оказался похожим: ошибочно выбранный, он оставил в целости стены Белой и обрушил камни на атакующих. Такие неудачи скоро остужают — в королевском лагере все чаще стали поговаривать о мире.

В июне 1634 г. на р. Поляновке был заключен Поляновский мирный договор. Полякам были возвращены все города, которыми овладели русские на начальном этапе войны: Невель, Стародуб, Почеп, Себеж и др. Смоленск тоже оставался в руках поляков. Договор, однако, предусматривал отказ Владислава от претензий на русский престол — Владислав IV отказывался от титула царя московского за 20 тысяч рублей. Кроме того, Польша отдавала России г. Сернейск с пограничными областями Северщины. Учитывая положение Смоленской армии, условия капитуляции нельзя признать крайними. Войска попадали не в плен — уходили домой. Однако смоленская армия как сила переставала существовать, и это было самое главное. С Шеиным вышло чуть больше 8 тысяч человек. Около двух тысяч остались в лагере — больные и раненые. Многочисленная и хорошо подготовленная армия растаяла не из-за предательства, а в результате крайне неудачных действий ее командования.

Итак, растущая мощь России обнаружилась даже в неудачной для нее Смоленской войне. При заключении Поляновского мира и позднее поляки не раз поднимали вопрос об окончательной ликвидации русско-польского конфликта путем унии России и Польши. Они предлагали создать единое государство с двумя столицами — в Варшаве и Москве, даже (временно) — с двумя государями, чтобы один унаследовал другому, но с единой внешней политикой и единой экономической системой. Москва отвергла эти предложения, шедшие вразрез с ее национальными историческими задачами. Она не захотела стать, подобно Литве, привеском к сильной Польше.

В Москве виновниками неудачи Смоленской войны были объявлены воеводы М. Б. Шеин и А. В. Измайлов. Обоим по боярскому приговору были отрублены головы. Почему так строго? Дело в том, что недовольное население заговорило о вещах, пугающих Романовых. Вспоминали, что с благословения патриарха государь преступил клятвоцелование: не за этот ли неправедный проступок ниспослано наказание? Толки о виновности Филарета открыто поддерживали поляки: в грамотах боярам они прямо называли его виновником разрыва. Боярство в ответ объявляло о своем стремлении к миру, разорванному царем по настоянию властного патриарха. Ныне же, правя по своей воле, Михаил Федорович также жаждет прекращения кровопролития. Эта версия «приневоленного» царя и виновника-патриарха оказалась вполне пригодна для общения с Речью Посполитой. Но она совершенно не годилась для внутреннего пользования. Валить все на патриарха при всей нелюбви к нему означало подрывать основы династии, бросать тень на ЦАРЯ — его сына. Поэтому и были найдены «крайние» — воеводы Шеин и Измайлов.

Внешняя политика Москвы после окончания Смоленской войны характеризуется значительным ослаблением дипломатической активности. Война потребовала больших материальных жертв и надолго подорвала финансы государства. Правительство Михаила Федоровича отказывается на время от активного участия в международной политике.

Именно в это время в Европе идет Тридцатилетняя война (1618—1648). Шведско-французская коалиция воевала с австрийскими и испанскими Габсбургами. Для обоих сторон вовлечение Москвы в войну имело огромное значение. Антишведская коалиция попыталась втянуть Москву в войну на своей стороне через брак дочери Михаила с датским принцем. Но Москва не позволила себя спровоцировать и сохранила хорошие отношения со Швецией, которая находилась тогда в зените своего могущества.

Таким образом, в середине 30-х — 40-х годов XVII века Россия организовала себе большую «мирную передышку», восстановила свой потенциал, копила силы. Дальше мы увидим, что они ей понадобятся.