Временная перспектива. 
Психология подросткового возраста

К. Левин, один из основоположников психологического изучения временной перспективы, по сути дела был первым психологом, поставившим вопрос и о развитии данной перспективы в онтогенезе. В разделе, посвященном теориям подросткового возраста (гл. 2), мы кратко сформулировали его основные представления о специфике временной перспективы в этом возрасте. Здесь же остановимся на этом подробнее.

Обсуждая проблему развития временной перспективы в онтогенезе, К. Левин фиксирует два существенных момента.

Во-первых, с возрастом происходит последовательное увеличение (расширение, удлинение) временной перспективы. «Ребенок, — пишет К. Левин, — живет главным образом в настоящем. Его цели непосредственны; если его отвлечь, он быстро о них „забудет“. По мере взрослени я на актуальное настроение и поступки человека начинают все больше и больше влиять его прошлое и будущее. Цели школьника могут включать в себя переход в следующий класс в конце года. Много позже, уже в роли главы семьи, тот же самый человек будет планировать свою жизнь на десятилетия вперед»^[1].

Во-вторых, с возрастом увеличивается степень дифференциации уровня реальности и различных уровней нереальности в представлениях о будущем. Разные уровни ирреальности К. Левин связывает с разными уровнями фантазии, включая как позитивные желания, так и страхи: «Ребенок не может четко разграничить реальность и фантазию. Его желания и страхи серьезно влияют на его представления о настоящем. Когда человек становится более зрелым и более способным к „самоконтролю“, он более уверенно отделяет свои желания от своих же ожиданий: его жизненное пространство разделяется на „уровень реальности“ и разнообразные „уровни нереальности“, такие как мечты и фантазии»^[2]. Уровень ирреального в психологическом будущем, по К. Левину, соответствует относящимся к будущему желаниям и страхам, а уровень реального — ожиданиям. Переживание надежды связывается им с достаточной степенью подобия между реальным и ирреальным в определенной точке психологического будущего, в то время как переживания вины — с расхождением между реальным и ирреальным в психологическом прошлом.

По мнению К. Левина, скорость роста и дифференциации жизненного пространства может быть различной у разных людей. В частности, со ссылками на экспериментальные работы он фиксирует связь между степенью дифференциации жизненного пространства и интеллектом (точнее, психологическим возрастом ребенка), приходя этим путем к выводу о том, что сами различия в интеллекте следует рассматривать как различия в скорости дифференциации жизненного пространства. Соответственно, регрессия, или изменение жизненного пространства в направлении, по всем параметрам противоположном развитию, ведет к уменьшению временной перспективы, дедифференциации и дезорганизации, что приводит к поведению, характерному для детей младшего возраста. Эти и другие идеи К. Левина о развитии временной перспективы и, в частности, о ее развитии в подростковом возрасте и сегодня являются основополагающими в изучении целеполагания и отношения к будущему. А представление о том, что именно в отрочестве перед человеком впервые открывается далекая временная перспектива будущего, можно считать положением, разделяемым всеми исследователями этого периода развития.

Часто цитируют слова Л. С. Выготского о том, что возникновение в подростковом возрасте жизненного плана можно по существу рассматривать как критерий личностной зрелости: «Когда говорят: подросток открывает свой внутренний мир с его возможностями, устанавливая его относительную независимость от внешней деятельности, то, с точки зрения того, что нам известно о культурном развитии ребенка, это может быть обозначено как овладение внутренним миром. Недаром внешним коррелятом этого события является возникновение жизненного плана как известной системы приспособления, которая впервые осознается подростком. Возраст этот, таким образом, венчает и завершает весь процесс культурного развития ребенка»^[3].

Л. С. Выготский подростковый возраст рассматривал широко (как делают большинство зарубежных авторов), не выделяя в качестве особого возраст ранней юности. Однако впоследствии в работах отечественных психологов ранний юношеский возраст стал выделяться как особый период развития, а появление того жизненного плана, о котором говорит Л. С. Выготский, — как возможный критерий перехода к этому новому этапу развития.

Таким маркером перехода от первой ко второй фазе подросткового периода послужило отношение подростка к своему настоящему и будущему для Л. И. Божович. По ее мнению, этот переход знаменуется резкой сменой внутренней позиции, когда обращенность в будущее становится основной направленностью личности, а проблемы выбора профессии, дальнейшего жизненного пути, самоопределения превращаются в «аффективный центр» жизненной ситуации, вокруг которого начинают вращаться вся деятельность, все интересы старшего школьника. Эта смена внутренней позиции кардинально меняет «оптику видения жизни»: сравнивая учащихся средней и старшей школы, Л. И. Божович тонко заметила, что если первые смотрят на будущее с позиции настоящего, то вторые смотрят на настоящее с позиции будущего.

Важно, что жизненный план может выполнять функцию овладения своим внутренним миром лишь в том случае, если подросток достиг достаточно высокого уровня личностного развития. Л. И. Божович на материале экспериментальных исследований показала, что в то время как у старших школьников возникновение жизненного плана действительно обеспечивает новый, более высокий способ саморегуляции поведения и организации внутреннего мира, на предшествующем этапе развития жизненные планы либо идут на поводу у непосредственных стремлений и интересов подростков, либо возникают под воздействием внешних обстоятельств как акт подражания сверстникам или взрослым и, следовательно, не могут играть роли средства овладения собственным поведением.

Проведенные в начале 80-х гг. XX в. исследования подтвердили высказанные Л. И. Божович соображения о смене характера отношения к будущему при переходе от подросткового к раннему юношескому возрасту, выявив, однако, следующее: в эти годы описанная смена происходила на 2—3 года раньше, чем об этом писала Л. И. Божович (а два года в этот период жизни — большой срок)^[4].

Мы объяснили расхождение в сроках и смены позиции в отношении к будущему и времени профессионального самоопределения произошедшим изменением социальной ситуации развития в исследуемых возрастах, что было, в частности, связано с проводимой в то время реформой среднего образования. Эта реформа привела к тому, что в то время, когда проводилось описываемое исследование, многие (по данным на 1982 г. — 62%) выпускники неполной средней школы должны были пойти не в 9 класс, а в профессиональные технические училища. Таким образом, сложившаяся социальная ситуация развития создала необходимость для подростка значительно раньше решать для себя задачу профессионального выбора, профессионального самоопределения, а это, с очевидностью, привело к более раннему возникновению нового отношения к будущему. Вместе с тем все то, что психология знает о развитии личности, идентичности, профессиональном и личностном самоопределении, свидетельствует о том, что чем длиннее «мораторий», позволяющий подростку не принимать скоропалительного решения о своем профессиональном будущем, а повзрослеть, подумать, примериться к тем или иным профессиональным ролям, тем это лучше для становления полноценной, зрелой, творческой личности. Длина такого моратория — показатель уровня развития страны, «качества жизни» ее граждан, важный фундамент здоровья нации.

Что же касается непосредственно развития временной перспективы, то следует сказать, что применительно к старшему подростковому и раннему юношескому возрасту обсуждать эту проблему невозможно без учета широкого социокультурного контекста, достаточно жесткие параметры которого не для всех, но для многих являются серьезным обстоятельством, влияющим на характер временной перспективы. Вот почему наличие или отсутствие жизненных планов и перспектив, профессиональные намерения и другие феномены, с ними связанные, невозможно трактовать только как специфические возрастные характеристики. Это находит многочисленные подтверждения в целом ряде исследований.

Становление личности и идентичности в широком социокультурном контексте и роль в этом процессе жизненных целей анализировал Э. Эриксон, который писал о пятой в его периодизации, стадии юности следующее: «Возникающую на этой стадии цельность я назвал чувством внутренней идентичности. Чтобы ощутить свою цельность, молодой человек должен чувствовать связь между тем, чем он стал за долгие годы детства, и тем, чем он предположительно может стать в будущем; между его собственным представлением о себе и тем, каким его видят, по его мнению, другие и чего они от него ждут»^[5].

Э. Эриксон акцентировал внимание на роли идеологии как социального института, который «поддерживает» развитие личности в юности, а также на том факте, что в этом возрасте человек непосредственно сталкивается с сегодняшним днем Истории и это оказывает огромное влияние на всю его жизнь, становление идентичности и, в частности, временной перспективы. Эти идеи Э. Эриксона не потеряли своей актуальности. Приведем в качествс примера работу Р. Сегинер, в которой автор, ссылаясь на Э. Эриксона, на базе своих многолетних исследований демонстрирует роль культурного фактора (он рассматривается через сравнение индивидуалистических и коллективистических культур), а также идеологических установок молодых людей (на базе сравнения палестинских и израильских подростков) в развитии временной перспективы будущего^[6]. Временные перспективы изучавшихся в данном исследовании подростков оказались весьма различными, несмотря на то, что они живут буквально бок о бок, в одной стране в одно и то же время.

Понятно, что при наличии некоторых «модальных» типов временной перспективы, по-видимому, характерных для того или иного общества на той или иной стадии его развития, кто-то из его представителей будет демонстрировать «лучшие образцы», лучшие ее варианты, у других же будут наблюдаться более или менее серьезные отклонения от этих «модальных» типов.

Современная психология, так или иначе, связывает представления о психическом и психологическом здоровье вообще и в подростковом и юношеском возрастах в частности с наличием глубокой временной перспективы и целей, связанных с достаточно отдаленным будущим. Вот как об этом, например, говорит авторитетный специалист в области изучения психологии юности И. С. Кон: «Способность отсрочить непосредственное удовлетворение, трудиться ради будущего, не ожидая немедленной награды, — один из главных показателей морально-психологической зрелости человека»^[7].

Важность наличия жизненных целей отмечается многими исследователями, в особенности теми, кого интересует целостный процесс развития личности и индивидуальности человека на протяжении всей его жизни. Так, В. Франкл считал отсутствие осмысленной цели в жизни одной из причин ноогенного невроза, проявляющегося, прежде всего, в скуке и апатии, во внутренней пустоте.

Проблема поиска смысла своего существования, определения жизненных целей важна для сохранения психического здоровья любого человека и в любом возрасте. Но отрочество и юность — это периоды жизни, когда эта проблема действительно становится ключевой. При этом принципиально то, что эти цели подросток должен ставить перед собой в конечном счете самостоятельно.

В психологические консультации часто обращаются родители подростков и старших школьников с такими жалобами: «Он (она) ничего не хочет», «Он (она) не знает, чего хочет» и т. д. Эта проблема нередко совершенно справедливо волнует родителей внешне вполне благополучных подростков, и помочь в ее решении бывает порой достаточно сложно.

Чрезвычайно остро проблема целеполагания и временной перспективы стоит у тех подростков и юношей, развитие которых, так или иначе, отклоняется от нормативного. В целом ряде исследований было показано, что для различных категорий трудных подростков (делинквентов, неуспевающих и т. п.) характерно отсутствие жизненных целей, обеднение, сужение и деформация временной перспективы. Различные деформации субъективной перспективы будущего, процесса целеполагания обнаруживаются и при изучении больных шизофренией, неврозами, страдающими посттравматическими стрессовыми расстройствами, другими психическими и соматическими заболеваниями.

Обедненная, противоречивая и сокращенная временная перспектива характеризует подростков с так называемым депривационным синдромом, который формируется у детей-сирот, воспитывающихся вне семьи, в условиях детских домов и интернатов^[8].

Отдельная тема — гендерная специфика временных перспектив, на которую указывают как отечественные, гак и зарубежные исследователи. Причем различия между мальчиками и девочками в их отношении к будущему впервые возникают именно в подростковом возрасте. Девочки-подростки в современном обществе в это время начинают понимать и так или иначе переживать определенное противоречие между их профессиональными планами и намерениями, стремлением профессионально и карьерно реализоваться в будущем, с одной стороны, и желанием создать семью, воспитывать детей — с другой. Это бывает непросто совместить не только в реальной жизни, но и в том, как эта будущая жизнь субъективно представляется в отрочестве и юности. Такая противоречивость не характерна для мальчиков.

Как показывают исследования, в современном обществе, в котором существует вариативность образования, жизненные перспективы в достаточной степени различаются у подростков и юношей, получающих образование в разных типах школ — государственных, негосударственных, вальдорфских, различного профиля специализированных школах, суворовских училищах и т. д.^[9] Это также говорит о значимости не просто собственно возрастного фактора, но и всего социокультурного контекста, формирующего социальную ситуацию развития в период подросткового и раннего юношеского возраста.

• [1] Левин К. Теория ноля в социальных науках //Левин К. Динамическая психология. М.:Смысл, 2001. С. 241−242.
• [2] Там же. С. 242.
• [3] Выготский Л. С. История развития высших психических функций // Выготский Л. С. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 3. М.: Педагогика, 1983. С. 327—328.
• [4] Толстых II. II. Жизненные планы подростков и юношей // Вопросы психологии. 1984.№ 3. С. 79−86.
• [5] Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 2006. С. 96.
• [6] Seginer R. Future orientation in time of threat and challenge: How resilient adolescentsconstruct their future // International Journal of Behavioral Development. 2008. Vol. 32. № 4.P. 272−282.
• [7] Кон И. С. Психология юношеского возраста. M.: Педагогика, 1979. С. 141.
• [8] См.: Прихожан А. М., Толстых Н. Н. Психология сиротства. СПб.: Питер, 2007; Жильцова О. Н. Особенности представлений о жизненных перспективах подростков, оставшихсябез попечения родителей: дис… канд. психол. наук. М., 2014.
• [9] См., например: Толстых II. II. Хронотоп: культура и онтогенез. М. — Смоленск: Универсум, 2010.