Гомеопатическое искусство. 
Телевизионная журналистика. 
Телевидение в поисках телевидения

Монтаж, ракурс, крупный план — эти средства используются в кино. Никто не сомневается в наши дни, что кино — самостоятельное искусство. «Почему же сейчас, — читаем мы в одной из статей, опубликованных в журнале „Искусство кино“, — когда эти средства уже существуют и используются в телевидении, оно не может считаться искусством?».

Может. Конечно, может считаться искусством. Только следуя этой логике, оно может считаться искусством кино, а вовсе не телевидения. Автору стоило только ответить на поставленный им же самим вопрос. Впрочем, во многих статьях этот вывод сделан с достаточной определенностью.

«Телеспектакль — это… в сущности, фильм. С той разницей, что в фильме большее количество мест действия. Поэтому, мне думается, принцип кинодраматургии (с учетом опыта драматургии театральной) и есть теледраматургия» (Г. Товстоногов).

«Драматургия телевидения — это драматургия кино… Убежден, что любой хороший телефильм может идти в прокат, может стать явлением киноискусства» (Л. Харитонов).

Обратите внимание: высшим признанием служит прокат, иными словами — киноэкран, высшим критерием — киноискусство.

Но самый последовательный ответ дает А. Вольфсон в своей статье «Малоэкранное кино». Само название этой статьи не оставляет сомнений в позиции автора. «Кино и телевидение, — утверждает А. Вольфсон, — это два технических варианта одного и того же искусства!» И далее: «По природе своей выразительности, по образу языка, по творческой организации материала телевидение идентично кинематографу лишь с некоторой поправкой на малый размер экрана».

Эта редакция «с некоторой поправкой» звучит так невинно, так целомудренно, что хочется сразу же с ней согласиться. Заслониться ею от всех проблем. И в самом деле, бог с ней — со спецификой. Есть же кино широкоэкранное, есть цветное, есть и объемное, почему бы немножко не потесниться и не дать местечко для «малоэкранного».

И вот мы уже рады смотреть сквозь пальцы на то, что экран-карапуз не в силах передать ни стремительность монтажа, ни воздействие общих планов, а выразительные детали сплошь и рядом недодает вообще. Со временем, говорим мы себе, экран станет больше, подрастет и переберется на стену, станет похожим на киноэкран. Наконец, уж если на то пошло, неужели нельзя сесть поближе к «Рубину», чтоб относительный угол зрения был таким же, как в кинозале, и экран-лилипут таким образом превратился в экран-гулливер?

Разумеется, можно. Отчего же нельзя? В конце концов, ведь и «Тайную вечерю» можно распечатать размером с почтовую марку и рассматривать в увеличительное стекло. Можно копию.

«Рабочего и колхозницы» поставить на туалетном столике у кровати и показывать восхищенным знакомым. Что изменится?

Масштаб восприятия. Вся штука в том, что в искусстве зрительных образов роль играют не только относительные размеры изображения, но и их абсолютная величина. Слов нет, конечно, приятно чувствовать, что у тебя в гостиной над спинкой кресла прикноплена Сикстинская мадонна (правда, «с некоторой поправкой» на малый размер репродукции), но почему-то армия пилигримов прекрасного предпочитает коллекциям репродукций полотна Дрезденской галереи. А ведь это два «технических варианта» одного и того же искусства!