Русский литературный язык предпушкинской эпохи

Языковая ситуация в конце XVIII — первой четверти XIX в.

Предпушкинская эпоха в истории русского литературного языка характеризуется как эпоха становления новых норм использования языковых средств в устной и письменной речи, новых стилистических категорий, сложившихся вследствие взаимодействия («на стыке») письменной и устной, литературной и просторечной форм речи. Экстралингвистические факторы, подготовившие языковую ситуацию этого периода, были связаны:

• 1) с завершением формирования русской нации и русского национального языка, в рамках которого литературный язык как ведущая разновидность национального языка начинает резко противопоставляться живой русской речи;
• 2) с характером общественно-политической ситуации в России — сменой феодальных форм отношений между работодателем и производителем новыми, капиталистическими отношениями;
• 3) с Отечественной войной 1812 г., которая продемонстрировала силу и мощь русского народа, его одаренность, самоотверженность в борьбе за свое Отечество, что изменило русское самосознание и менталитет, сказалось на развитии русской культуры и литературы;
• 4) с общественным противостоянием в условиях борьбы России против революционной, а затем наполеоновской Франции, что резко отразилось на взглядах просвещенных членов обществ ва, радевших о судьбе русского литературного языка, и т. д.

Расцвет карамзинского «нового слога» приходится на конец XVIII в. Далее в истории русского литературного языка начинается эпоха, явившаяся своеобразным переходным периодом от стилистической системы Н. М. Карамзина к стилистической системе А. С. Пушкина. Однако влияние Карамзина и карамзинистов скажется на характере языковой ситуации начала XIX в. В первом десятилетии XIX в. «новый слог» становится преобладающим, но не господствующим направлением в русском литературном языке. В. В. Виноградов полно и объективно охарактеризовал слабость «нового слога»: «…внутренние противоречия, заложенные в салонных стилях, идеологическая узость и экспрессивная бедность их, при утонченной отделке внешних форм выражения, лишали этот литературный язык устойчивости и жизнеспособности, мешали его „обобществлению“. Кроме того, большим препятствием к национализации литературных стилей карамзинской школы, к возведению их на степень общелитературного языка была их социально-диалектная ограниченность, недостаток в них народности и широкого демократизма. Эти стили оставляли за пределами литературного языка большую часть инвентаря книжной и разговорно-бытовой речи разных слоев общества»^[1].

Противоречие между востребованностью «нового слога» и его неспособностью стать единственной стилистической системой привело к тому, что в русском литературном языке предпушкинской эпохи отмечается пестрота и неупорядоченность в использовании языковых средств, в формировании стилистических типов русской речи. Этому способствовали самые различные факторы, как языковые, так и внеязыковые.

• 1. К началу XIX в. деловой стиль как функциональная разновидность русского литературного языка становится замкнутой языковой системой, закрепившей в своей структуре архаичные элементы делового языка Московской Руси XVII в., и начинает отставать от развития литературного языка. Речевые штампы, фразеологизмы, формулы церковно-славянского языка и т. п., выработанные деловым языком в течение нескольких веков, исключали появление в строго нормированном контексте делового содержания новых лексических единиц, синтаксических конструкций, фразеологизмов. Характерные образцы делового стиля можно найти в произведениях первой трети XIX в. — «Письмовнике, содержащем в себе науку российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезно-забавного вещесловия» Н. Г. Курганова [ Человеческие законы суть те повеления, как человек, кому от Бога поручаю, подаёт другому, Кому дозволяется больше нежели пристойно, тот желает больше, нежели ему дозволено; После неудачного предприятия бывшего Короля Якова для вторичного возшествия па престол Великобританской, многие знатные Английские господа, державшие его сторону, были осуждены погибнуть от руки катской, что с ними и учинено 16 марта 1716 года] и в романах В. Т. Нарёжного [На другой день отец Варух с своим сыном представлены ректору, приняты благосклонно, м Неон получил позволение набираться мудрости в семинарии; В угодность властелину судии объявили меня недостойным носить почётное звание войскового старшины и с тем вместе пользоваться значительным своим имением].
• 2. Не соответствовал уровню развития науки того времени и метафизический язык, который еще не оформился в самостоятельный научный стиль; научное содержание (филологическое, философское, в области точных наук, естествознания, географии и т. д.) излагалось с помощью единиц книжно-славянского языка, латино-немецких конструкций, элементов делового стиля. За метафизическим языком прочно закрепились традиции языка схоластики докарамзинского периода: использование устаревшей лексики и фразеологии (частью старославянской по происхождению), отсутствие научной терминологии, архаичный синтаксис — все это не соответствовало тенденциям развития литературного языка, который, преобразившись под влиянием карамзинского «нового слога», уже очистился от громоздкости и тяжеловесности «старого слога». Например:

Оставляя теперь рассмотрение доводов, на коих мнение сие утверждается, почитаю нужным сказать нечто о самом строении или грамматике сего языка в древнейшем его виде, и заметить перемены, каким он в течение веков подвергался. Следуя за таковыми переменами в строении слов и в правописании языка славянского, от древнейших письменных памятников до новоисправленных печатных книг церковных, после коих язык сей никаких уже дальнейших перемен не принимает, можно разделить оный по постепенным его изменениям с течением столетий на древний, средний и новый.

(А. X. Востоков. «Рассуждение о славянском языке»).

В первой четверти XIX в. попытки увязать становление научного стиля с развитием разговорного языка не увенчались успехом (проблемы научного стиля интересовали П. А. Вяземского, А. А. Бестужева и др.). Совершенствование научного изложения безнадежно отставало от развития русской науки.

3. Источником пестроты русского литературного языка была речь носителей русского языка, принадлежавших к разным поколениям, имевших разные пристрастия и вкусы в использовании языковых средств, предъявлявших разные требования к разговорной речи. Для старшего поколения образцом литературного языка были книжно-славянский и церковно-славянский языки, для молодых — язык произведений писателей-сентименталистов. К тому же на состояние литературного языка оказывала влияние разговорная речь дворянских салонов. По словам К. Н. Батюшкова, «большая часть писателей… провели жизнь свою посреди общества Екатеринина века, столь благоприятного наукам и словесности; там заимствовали они эту людкость и вежливость, это благородство, которого отпечаток мы видим в их творениях; в лучшем обществе научились они угадывать тайную игру страстей, наблюдать нравы, сохранять все условия и отношения светские и говорить ясно, просто и приятно»¹.

«Салонный язык» поставил, наконец, точку в диалоге между «стариной» и «новизной» в русском литературном языке. Основным средством общения в дворянских салонах была французская речь. Космополитизм высшего дворянского общества уравнял русский литературный язык не только с французским, но и с другими западноевропейскими языками. Русско-французская речь дворянских салонов отличалась манерностью, метафоричностью, риторичностью, обилием перифраз — всеми теми чертами, которые были характерны для языка высшего французского общества. Очень образно охарактеризовал эту языковую ситуацию И. С. Аксаков: «В конце XVIII и в самом начале XIX в. русский литературный язык… не был еще достаточно приспособлен и выработан для выражения всех потребностей перенятого у Европы общежития и знания… Многие русские государственные люди, превосходно излагавшие свои мнения по-французски, писали по-русски самым неуклюжим, варварским образом, точно съезжали с торной дороги на жесткие глыбы только что поднятой нивы»^[2][3].

Кроме всего прочего, критерием оценки литературности речи провозглашался вкус «милых дам», которые отрицательно относились к использованию в светской речи канцеляризмов, церковнославянизмов, не говоря уже о просторечных и простонародных языковых единицах. Таким образом, литературный язык предпушкинской эпохи не был свободен от влияния на него вкусов определенной части социума. А. С. Пушкин иронизировал «над искусственным „великосветским“ тоном писателей, которые проявляли жеманство и чопорность „уездной заседательницы“, „деревенской просвирни-дьячихи, пришедшей в гости к петербургской барыне“, „поминутно находя одно выражение бурлацким“, другое мужицким, третье неприличным для дамских ушей и т. п.»^[4]

Иван Сергеевич Аксаков (1823−1886).

• 4. Пестрота языковых средств русской литературной речи вызвана была сосуществованием в литературе разных направлений и школ. Уходящий со сцены классицизм, господствующий сентиментализм, заявивший о себе романтизм, зарождающийся реализм — все эти направления характеризовались своими условностями в использовании языковых средств. Жанровая и стилевая стороны литературных направлений обслуживались строго закрепленными за ними языковыми средствами. Однако писатели часто пренебрегали законами эстетизма литературных направлений, в рамках которых они творили, смешивая языковые единицы, генетически, стилистически и жанрово разнородные. Пестрота используемых языковых средств определяла новое состояние литературного языка, которое требовало отбора средств выражения, их обработанное™ и единообразия.
• 5. Существовали глубокие расхождения между языком поэзии и прозы. В поэзии, как правило, использовались языковые средства, характерные для разговорной речи дворянского общества: книжно-славянские слова, утратившие стилистический оттенок высокости {взор, брести, вознести, роптать, тщета), западноевропейские заимствования {лира, кипарисы, лазурный, поэт, Парис, Минерва), лексика, обозначающая чувства и ощущения {прекрасный, милый, чувствовать, любить, ощущать), и т. д. Например:

Среди долины ровным,

На гладкой высоте,

Цветёт, растёт высокий дуб В могучей красоте.

Высокий дуб развесистый,

Один у всех в глазах;

Один, один, бедняжечка,

Как рекрут на часах!

(А. Ф. Мерзляков. «Среди долины ровныя…»).

Язык прозы характеризовался архаикой, громоздкими синтаксическими конструкциями, стилистическими фигурами книжного характера:

Я сам бывал свидетель, что многие молодые люди садились за книги только для того, чтобы убить время, и, пристрастись к постыдной для благородного человека жадности обогащаться познаниями, зачали скупиться временем, вздумали быть нас умнее: вздумали узнать свою голову короче, нежели сколько знали её их волосочёсы; и потом — жестокая неблагодарность! — сверх того, что сделались отступниками от нашего общества, первые стали на нас вооружаться и соблазнительным своим примером увлекли за собой последователей, которые, вместо того чтобы блистать на балах и в больших собраниях, свели скучное знакомство с мудрецами.

• (И. А. Крылов. «Похвальная речь науке…»)
• 6. Становлению единых норм в литературном языке препятствовало существование просторечия, которое в предпушкинскую эпоху из лингвистической категории общенационального языка постепенно трансформируется в стилистическую разновидность литературного языка.

• [1] Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX вв.еков. С. 210.
• [2] Цит. по: Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языкаXVII-XIX веков. С. 174.
• [3] Аксаков И. С. Биография Ф. И. Тютчева. М., 1886. С. 10.
• [4] Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX вв.еков. С. 248.