Залоговое право. 
Очерки вещного права

Основное внимание залоговому праву уделяется, по традиции, в главе Учебника, посвященной способам обеспечения исполнения обязательств. Ее автором является В. С. Ем, взгляды которого на природу залога (как показывает сравнение) полностью совпадают с позицией Е. А. Суханова. Это обстоятельство позволяет нам, излагая анализируемые взгляды, в равной мере обращаться к позициям обоих авторов, ибо по мнению каждого из них залоговое право относится к числу ограниченных вещных прав, несмотря на свои значительные отличия от других прав этого вида.

В обоснование позиции Е. А. Суханов ссылается на то, что право залога, это (1) право на собственные активные действия залогодержателя, т. е. реализуется им самостоятельно и независимо от воли собственника вещи (залогодателя); (2) содержание этого права определено «…непосредственно законом, а не соглашением сторон» и состоит в возможности залогодержателя «…удовлетворить свои требования из стоимости заложенного имущества преимущественно перед другими кредиторами»; (3) ему присуще свойство следования за вещью, являющейся предметом залога; (4) оно ограничивает собственника-залогодателя в возможности распоряжения предметом залога; (5) имеет абсолютную защиту, в том числе против собственника; (6) его квалификация в качестве вещного является общепринятой «…и в зарубежной европейской цивилистике» .

Несколько иные аргументы приводит В. С. Ем: (1) ряд принципов ипотечной системы совпадают с признаками вещных прав; право залога (2) является правом на чужую вещь; (3) прекращается с гибелью своего предмета; (4) носит абсолютный характер; (5) пользуется вещно-правовой защитой; (6) следует за вещью; (7) его содержание императивно определено законом; (8) оно реализуется собственными активными действиями залогодержателя, независимо от воли собственника предмета залога^[1]; (9) как правило^[2] — имеет своим объектом индивидуально определенную вещь и (10) подчиняется принципу публичности^[3].

Большинство из приведенных аргументов^[4] уже были нами разобраны тогда, когда они в том или ином виде использовались как признаки вещных и ограниченных вещных прав в целом, а также для обоснования вещной природы отдельно взятых субъективных прав. Поэтому нам остается рассмотреть, по сути, лишь три «свежих» соображения, ранее не встречавшихся. Нельзя, однако, не отмстить, предваряя такое рассмотрение, следующего. Если нам попались такие причины квалификации залогового права в качестве вещного, которые не встречались даже в числе родовых признаков вещных прав, то, очевидно, что эти «свежие» соображения не только не имеют, но и не могут иметь никакого отношения к пашей тематике. Тем не менее, стремясь предупредить упрек в избирательности изложения и критики, взглянем на них.

Залоговое право общепринято рассматривать как вещное в зарубежной европейской цивилистике (и рассматривалось в таком же качестве в Риме и в дореволюционной России). Ну и что? Разве это обстоятельство само по себе свидетельствует хоть о каких-нибудь качествах залогового права в современной России? Никоим образом. Во-первых, предметом сравнения должны быть понятия, а не термины: сравнивать «залоговое право» с «залоговым правом» можно только тогда, когда под идентичными терминами скрываются идентичные понятия. Но вопрос о содержании сравниваемых понятий учеными не исследуется. А во-вторых, не нужно забывать и о том что человеку свойственно ошибиться. Любому человеку, включая представителей римской юриспруденции, русской дореволюционной и западноевропейской цивилистической мысли. Мало ли что, кем и в каком качестве рассматривается.

Ряд принципов ипотечной системы совпадает с признаками вещных прав. Скорее — с принципами вещного права (в объективном смысле), что совершенно неудивительно ибо ипотечная система — это система государственной регистрации вещных прав на недвижимое имущество. Следовательно, не «вещность» предопределяется «ипотечностью», а наоборот: принципы ипотечной системы всецело предопределяются принципами вещного права и, в конечном итоге, признаками вещных прав на недвижимость, в частности — необходимостью обеспечения такого их свойства, как гласность или публичность. Последнее же, как мы уже указывали, производно не столько от вещной, сколько от абсолютной природы прав и специфики их объекта. Следовательно, отмеченное В. С. Емом явление — не причина по которой залоговое (а точнее, не всякое залоговое право, а только ипотечное, право на недвижимость) право становится вещным, а следствие того, что оно таковым является.

Залоговое право прекращается с гибелью своего предмета. Этонеизбежное и единственно логичное следствие из того обстоятельства, что объектом залогового права является индивидуально-определенная вещь; ее безусловная необходимость предопределяется абсолютностью залогового права. То есть, это, опять-таки, следствие, а не причина вещно-правовой природы залога.

В чем же, в таком случае, проблема? Если залоговое право — это право залогодержателя на совершение активных фактических действий непосредственно в отношении индивидуально определенной чужой вещи (или, иначе, абсолютное право на чужую вещь), то как оно может относиться к какой-то другой категории, кроме ограниченных вещных прав? Откуда взялись и чем поддерживаются «…не прекращающиеся до сих пор теоретические споры о его вещно-правовой или обязательственно-правовой природе»? Почему «вопрос о юридической природе залога относится к числу „вечных проблем“ цивилистики»? Суммируя соображения, высказанные по этому вопросу доц. Емом и проф. Сухановым, получим следующее.

Специфика права залога, заставляющая сомневаться в его вещно-правовой природе, заключается, во-первых, в том, что его объектами могут быть как недвижимые, так и движимые вещи (что для конструкции ограниченных вещных прав считается нехарактерным), причем, не обязательно индивидуально определенные (что с конструкцией вещных прав уже просто несовместимо), и, более, того, не только вещи, но и имущественные права; во-вторых в его законодательном рассмотрении «лишь как способа обеспечения исполнения обязательств»; в-третьих — в его строго целевом (обеспечительном) назначении, в-четвертых — в содержании залогового права, в которое входит «…возможность принудительной реализации соответствующих вещей помимо воли их собственника, т. е. прекращение самого основного вещного права — права собственности», «…возможность извлечь из заложенного имущества его меновую ценность» и, напротив, обычно не включается возможность «доступа к использованию чужого имущества», наполняющая другие ограниченные вещные права.

Проанализируем же те из факторов, которые имеют отношение к делу: таковыми являются первый (объект залогового права) и последний (его содержание)^[5].

Вопрос о том, могут ли быть объектами ограниченных вещных прав вещи движимые, уже обсуждался. Было установлено, что указание на недвижимость как единственно возможный объект ограниченных вещных прав в число признаков последних не включается. Максимум, откуда он может быть выведен — так это из исторического генезиса исследуемого института (конструкция ограниченных вещных прав возникала и складывалась применительно к земельным участкам — типичному недвижимому имуществу^[6]). Но, как уже отмечалось выше, не недвижимая природа вещей стала причиной, вызывавшей появление ограниченных вещных прав. Сам же Е. А. Суханов точно указал, что дело вовсе не в том, что земельные участки — это недвижимость, а в их, с одной стороны, естественной (природной) ограниченности и обусловленной этим обстоятельством жесткой распределенности между ограниченным и нешироким кругом суверенов и собственников^[7], а с другой — в необходимости земельных участков многим лицам, в том числе и не являющимся их собственниками. Ограниченные вещные права, следовательно, это инструмент оформления «экономически необходимого» участия в чужих вещах, но не обязательно недвижимых — нет! — а в любых вещах, спрос на которые превышает предложение, в любых дефицитных вещах, как недвижимых (в том числе земельных участков, дефицитных «по природе», а также — жилых домов, зданий, квартир, помещений, в нашей стране — дефицитных по социально-экономическим причинам и т. д.), так и движимых, причины дефицита которых могут иметь самое разнообразное происхождение.

" Дефицитность" предмета залога буквально режет глаз: с одной стороны, его желает сохранить в своем хозяйстве собственник (залогодатель), с другой — стремится использовать для удовлетворения собственных требований залогодержатель. На одну и ту же вещь в абсолютной равной степени претендуют два лица — собственник (па вещь как свою) и залогодержатель (на ту же вещь, но на чужую); облачить же последнее притязание в форму ограниченного вещного права, как говорится, сам Бог велел. Таким образом, ограниченные вещные права — это права на дефицит, а не на недвижимость; следовательно, то, что предметом залогового (как, впрочем, и всякого ограниченного вещного) права могут быть движимые вещи, не противоречит его природе.

Теперь разберемся с утверждением о том, что предметом залога не всегда являются вещи индивидуально определенные. Зиждется оно, главным образом, на нормах п. 6 ст. 340 (о возможности залога будущих вещей^[8]) и ст. 357 ГК (о возможности залога товаров, находящихся в обороте^[9]). Не входя в рассмотрение существа обоих норм считаем нужным заметить, что даже если сказанное соответствует действительности (если объекты названных разновидностей залога и в самом деле могут быть определены одними лишь родовыми признаками), это само по себе еще не свидетельствует против признания залогового права ограниченным вещным, поскольку имеет, как минимум, одно другое (не менее логичное) объяснение: имеется в виду лишь простое распространение норм залогового права на институты, смежные или сходные с залогом в собственном смысле этого слова?, но его разновидностями не являющимися.

По существу же нужно указать на следующее.

Так называемый залог будущих вещей просто не представляет собой залога. Залоговое право (залог) на будущие вещи возникнет не ранее, чем у залогодателя возникнет право собственности на них, т. е. лишь с момента, когда будущие вещи превратятся в настоящие. До этого момента будущий залогодатель попадает в состояние, напоминающее связанность, обеспечивающую секундарные права — его способность к приобретению права собственности на вещи, отвечающие определенным признакам, обременяется неизбежностью его приобретения только лишь в состоянии, обремененном залогом.

Схожая ситуация имеет место в случае с залогом товара в обороте и переработке (иррегулярном залоге). До тех пор, пока его предмет ««.определен родовыми, а не индивидуальными признаками… т. е. как совокупность товаров изменяющегося состава» собственно залогового права еще не имеется; налицо лишь, во-первых, относительное право будущего залогодержателя, включающее в себя правомочия (1) требовать от будущего залогодателя поддержания неснижаемого остатка определенных товаров определенной стоимости^[10] и (2) проверять (по документам и фактически) исполнение будущим залогодателем этой обязанности и, во-вторых, секундарное право будущего залогодержателя, обеспеченное связанностью будущего залогодателя, превратить потенциальный залог в реально существующее залоговое правоотношение, своими односторонними действиями установить настоящее залоговое право. Что это за односторонние действия? Они определены в п. 4 ст. 357 ГК как наложение залогодержателем на заложенные товары «своих знаков и печатей». Реализация и переработка такого товара становятся невозможными, т. е. происходит индивидуализация предмета залога. Таким образом, собственно залог (а не предшествующие ему правоотношения) устанавливается здесь на товары, не находящиеся, а находившиеся в обороте или переработке — товары индивидуализированные знаками и печатями залогодержателя и, не отличается, следовательно, ничем от иных случаев залога и ограниченных вещных прав.

Теперь рассмотрим соображение, касающееся того, что предметом залога бывают не только вещи, но и права. Его основанием является норма п. 1 ст. 336 ГК, согласно которой «предметом залога может быть всякое имущество, в том числе вещи и имущественные права (требования)^[11]…». Внимательное прочтение норм ГК о залоге заставляет нас согласиться с мыслью В. С. Ема о том, что под выражением «залог прав» имеется в виду «…искусственное расширение идеи залога применительно к категории „бестелесных вещей“ (res incotporales)» , т. е. опять-таки не собственно залог, а квазизалоговая конструкция. С залогом она сходна в своей абсолютной составляющей — преимущественной, перед всеми иными лицами, возможности удовлетворения собственных требований из стоимости предмета (вещи или права) — которая реализуется, однако, в случае с залогом права, не через правоотношение, а через правоспособность залогодержателя.

Хотя залог права и не превращает залогодержателя в субъекта закладываемого права, равно как и не лишает этого права залогодателя, тем не менее он переносит на залогодержателя права одну из возможностей, пребывавшей до совершения залога в правоспособности залогодателя — возможность распорядиться заложенным правом посредством его реализации с публичных торгов. Иногда законодательство изымает из правоспособности залогодателя и помещает в правоспособность залогодержателя возможность осуществления заложенного права самостоятельно или через представителя, но не дает возможности какого бы то ни было распоряжения им (см., в частности, ст. 19 Положения о переводном и простом векселе), а иногда (см. п. 4 ст. 350 ГК; с 1 июля 2014 г. — п. 2 и 3 ст. 358.8 ГК) — перемещает возможность распорядиться заложенным правом посредством его присвоения (принудительного (судебного) перевода на себя)^[12].

И, наконец, обратимся к проблеме содержания залогового права. Действительно, если полагать, что оно заключается в «…возможности принудительной реализации соответствующих вещей помимо воли их собственника», т. е. в возможности «…прекращения самого основного вещного права — права собственности», и тем паче — в «возможности извлечь из заложенного имущества его меновую ценность», то квалификация залогового права в качестве ограниченного вещного и вправду окажется затруднительной. При таком подходе залоговое право окажется элементом правоспособности залогодателя, «пересаженным» в правоспособность залогодержателя, ибо предстанет оно перед нами в виде (1) права па односторонне совершение юридических действий, направленных на возмездное прекращение права собственности на заложенную вещь у ее залогодателя и возникновение такового у приобретателя вещи и (2) права преимущественного, перед всеми другими лицами, присвоения денежной выручки, выражающей меновую стоимость заложенной вещи. Юридические действия, хотя бы и в отношении вещи, никак не могут быть формой фактического господства над этой вещью^[13]. К тому же право присвоения выручки от продажи заложенной вещи и вовсе не имеет к самой вещи никакого отношения — таковая уже продана и залоговое право на нее, следовательно, прекратилось.

Почему же, несмотря на столь вопиющее несоответствие признакам ограниченных вещных прав (и именно с точки зрения своего содержания, качества!) залоговое право все-таки признается таковым? Ответ прост: содержание залогового права заключается вовсе в возможности «извлечь меновую стоимость» из заложенной вещи, а в чем-то ином.

Почему «право присвоения стоимости» не может быть содержанием залогового права? Главная причина состоит в том, что необходимой предпосылкой для реализации права присвоения стоимости должно быть наличие у носителя этого права возможности извлечения этой стоимости. А эта возможность, как уже было сказано, реализуется не фактическим, а юридическим действием, направленным на изменение правоотношений собственности на определенную вещь. Возможность одностороннего совершения такого действия имеет своим предметом не известную вещь, а само право собственности на эту вещь^[14]. Субъективные же права не могут быть предметом возможностей, входящих в другие субъективные права — они «прикрепляются» к своим обладателям с помощью правоспособности.

Таким образом, возможность одностороннего совершения действия, направленного на перенесение права собственности на чужую вещь, является элементом правоспособности собственника вещи, перенесенным при помощи закона, в правоспособность другого лица. Элементы правоспособности никакие могут быть содержанием субъективных прав, в том числе и ограниченных вещных, а значит, возможности извлечения и присвоения стоимости чужой вещи никак не могут составлять содержания залогового права^[15].

Сделанный вывод подтверждается следующим.

Возможность извлечения и присвоения стоимости вещи устанавливается не в отношении вещи непосредственно, а в отношении права (собственности) на вещь. Такая же возможность существует в правоспособности обладателя всякого отчуждаемого субъективного права — не обязательно права собственности — но также и иных вещных, исключительных, корпоративных, обязательственных прав. Пресловутая «единая» или «однотипная» «природа права залога на заложенные имущественные требования» и «права залога на заложенные вещи» ' в действительности не имеет, следовательно, к залогу никакого отношения, а точнее — точно такое же отношение, как и к любым другим ситуациям, предоставляющим определенному лицу (управомоченному) возможность принудительного прекращения чужих, по отношению нему, имущественных прав.

Такая возможность действительно принадлежит не только залогодержателю, но и кредитору, удерживающему чужую вещь — ретентору (ст. 360 ГК), т. е. способна присоединяться не только к залоговому праву, но и к праву удержания, а также — к любому обязательственному праву, ибо принадлежит любому кредитору, имеющему право обращения взыскания на чужое имущество^[16] (ст. 237, 255). Больше того, такая возможность может иметь самостоятельное существование и вовсе не быть связанной с каким-либо субъективным правом. Так происходит в тех, в частности, случаях, когда она принадлежит публичному образованию (ст. 238—240, 242, 243) или заинтересованному лицу (ст. 241, 252, 254) и т. д. Пользуясь терминологией А. В. Венедиктова^[17] ее следовало бы называть правом экзекуции чужих имуществ (вещей, прав и иных ценностей).

В пользу рассмотрения данной возможности не в составе залогового права, а отдельно от него, свидетельствует также тот факт, что ее объектом может стать не только право собственности па вещь, но и право получения стоимости вещи в качестве страхового возмещения в случае ее гибели или повреждения (п. 1 ст. 334 ГК) или компенсации за изъятие вещи (п. 1 ст. 354)^[18]. Затем, чрезвычайно показательна характеристика права экзекуции как возможности, реализуемой преимущественно перед другими кредиторами^[19] (п. 1 ст. 334 ГК): о каком преимуществе (перед кем) можно было бы говорить, если бы кроме залогодержателя с его правом экзекуции не существовало бы иных лиц, располагающих содержательно идентичной возможностью? Значит, такие лица все-таки существуют; больше того, они прямо названы законом. Это «другие кредиторы» залогодателя. Значит, то, что сам законодатель выдает за содержание залогового права, в действительности не является исключительным достоянием таковогонапротив, принадлежит всем кредиторам определенного лица (должника) в равной мере. Другое дело, что для кредиторов залоговых из имущества должника выделяются определенные объекты, в отношении которых они имеют не просто право экзекуции, а право экзекуции преимущественного (перед другими идентичными возможностями) свойства^[20].

Не подлежит сомнению также и то, что возможность присвоения стоимости, извлеченной из чужого права, имеет строго относительный характер и заключается в требовании управомоченного лица к лицу, обязанному уплатить определенную денежную сумму, в качестве цены блага, купленного (проданного) на публичных торгах, в качестве страхового возмещения, либо компенсации за его изъятие (по законным основаниям)^[21].

Но если залоговое право — это вовсе не право обращения взыскания и не право присвоения выручки, извлеченной из вещи путем такого взыскания, то что же, и таком случае, представляет собой залоговое право? Все становится на свои места, если вспомнить предложенный нами подход к определению вещных прав как абсолютных прав, обеспечивающих своим обладателям возможность непосредственного (фактического) господства (владения) вещами. Правомочие владеть предметом залога и есть сердцевина института залога, залоговое право в собственном смысле этого слова. Юридически защищенная возможность залогодержателя владеть чужой вещью в целях обеспечения собственных требований к определенному лицу — должнику (не обязательно совпадающему с залогодателем) — называется залоговым правом.

Залоговое право возникает у залогодержателя, по общему правилу —с момента заключения договора о залоге (п. 1 ст. 341 ГК), но не ранее индивидуализации его предмета (хотя бы и в составе имущества залогодателя), либо (при закладе) — с момента фактической передачи этого имущества во владение залогодержателя (там же), либо (при иррегулярном залоге) —с момента индивидуализации предмета знаками и печатью залогодержателя (п. 4 ст. 357), либо, наконец, (при ипотеке) — с момента государственной регистрации договора о залоге, заключенного в нотариальной форме (п. 2 и 3 ст. 339). С 1 июля 2014 г. для «предпринимательского» залога имущества появится возможность считать залог установленным при условии описания его предмета таким образом, который позволит идентифицировать его в момент обращения взыскания (п. 2 ст. 339 ГК в новой редакции). Разумеется, такой залог предполагает оставление имущества у залогодателя, т. е. существование без своей центральной вещной составляющей — без правомочия обеспечительного владения залогодержателя предметом залога.

Возможность владения предметом залога предоставляет залогодержателю любой договор о залоге. Другое дело, что в большинстве случаев реализация этой возможности обусловлена наступлением оснований для обращения взыскания на предмет залога и может производиться только в целях такого обращения взыскания посредством реализации предмета залога с публичных торгов. Вот где сказывается целевое назначение залогового права — на интересе залогодержателя, удовлетворяемом при его посредстве: только в целях удовлетворения этого интереса залогодержатель и вправе реализовать свое правомочие владения — овладеть вещью, в том числе истребовав ее от залогодателя виндикационным иском, чтобы сделать предметом взыскания. Что же касается договора заклада, то он предусматривает возникновение возможности залогодержателя владеть его предметом вообще безотносительно к наступлению оснований обращения на него взыскания — с самого момента заключения договора, сопровождающегося индивидуализацией предмета. Дополняется такая возможность не просто правом экзекуции владемой вещи, но правом экзекуции, преимущественным перед другими кредиторами. Наконец, соединяясь в рамках одного договора с множеством чисто относительных (в том числе обязательственных) правоотношений^[22], залоговое право в собственном смысле и преимущественное право экзекуции его объекта, образуют понятие о залоговом праве (залоге, сложном залоговом правоотношении) в широком смысле этого слова.

Никаких возможностей, подобных залоговому праву в собственном значении, не предоставляют (и не могут предоставлять) договоры о «залоге» будущих вещей, имущественных прав, бездокументарных бумаг и иных ценностей, не имеющих материальной природы. Да и не нужны в этой сфере подобные возможности, ибо перечисленные блага никак не могут быть предметом фактического господства — только юридического. Владеть ими (по крайней мере, в традиционном смысле этого слова) просто невозможно. Для обладателей «залоговых прав» в полной мере достаточно преимущественного права экзекуции определенных ценностей, дополненного относительными (в том числе обязательственными) правоотношениями контрагентов.

• [1] О всех признаках со 2-го по 8-й — см.: Учебник. Т. 3. С. 143.
• [2] Эта оговорка («как правило») рассматривается ниже, в числе факторов, препятствующих признанию вещной природы залогового права.
• [3] О признаках 9 и 10 см.: Учебник. Т. 3. С. 144.
• [4] Аргументы № 1—5 проф. Суханова и аргументы 2, 4−10 доц. Ема.
• [5] Второй и третий факторы — законодательная квалификация залога как способа обеспечения исполнения обязательств и его строго целевое обеспечительное назначениеи не опровергает и не подтверждают его вещной природы, поскольку она никак не связана с понятием о способах обеспечения исполнения обязательств. Да и нельзя рассматривать законодательство ни как логически безупречное научное произведение, где за каждым словом стоит строго определенное понятие, ни как сборник канонов, отличающихся иммунитетом от научной критики.
• [6] И, естественно, при условии следующего допущения: этот фактор не только обусловил возникновение института ограниченных вещных прав, но и на протяжении всего времени его становления и развития, продолжал оставаться если и не единственной, то, по крайней мере, решающей причиной, в полной мере предопределявшей эволюционные процессы, происходившие с этим институтом. Между тем, вряд ли нуждается в особом доказательстве общеизвестная истина о том, что далеко не всегда в развитии правовых институтов и конструкций жестко и в полной мере доминируют объективные закономерности. Тот же самый И. А. Покровский отмечал, что «…права па чужие вещи имеют в разных правовых системах неодинаковое распространение. В связи с самыми разнообразными условиями — естественными, экономическими, юридическими, даже психологическими — они допускаются то в более широком, то в более узком масштабе» (Покровский И. Л. Основные проблемы гражданского права. Пг.(1917. С. 195) и в качестве примера приводил, с одной стороны, Рим, где развитие института ограниченных вещных прав прочно сдерживалось его общим индивидуалистическим духом, а с другой — средневековую Западную Европу, где именно своеобразный уклад землевладения (т.е. как раз «нужная» причина) и способствовал широкому развитию этого института. К этой мысли нам еще придется неоднократно возвратиться.
• [7] Известна французская поговорка " Nulle terre sans seigneur" , означающая «Нет земли без сеньора» (собственника). Ср. с французским же " L’argent n’a pas de maître" («У денег нет господина»).
• [8] То есть вещей, не только не индивидуализированных, но еще даже не находящихся в собственности залогодателя. Таким образом, залог будущих вещей не соответствует также и признаку производного от права собственности качества ограниченных вещных прав. С 1 июля 2014 г. такая норма содержится в п. 2 ст. 336, п. 2 ст. 341 ГК.
• [9] Существует и другой аналогичный институт — залог товаров, находящихся в переработке.
• [10] Ни в коем случае не «находящегося в определенном помещении», как пишет В. С. Ем (Там же. С. 154), ибо таким указанием как раз таки и достигается индивидуализация предмета.
• [11] Упоминание о требованиях заставляет предположить, что имелись в виду не всякие имущественные права, а лишь права обязательственные — только они и называются требованиями. В то же время в литературе высказывается и иное мнение, в частности — о возможности залога исключительных прав (Учебник. Т. 3. С. 127); в практике же повсеместно встречается залог прав участия в хозяйственных обществах, т. е. корпоративных прав. Изменение, внесенное в п. 1 ст. 336 ГК, а также вновь введенные в ГК ст. 358.1 358.9 (о залоге обязательственных прав), 358.10 358.14 (о залоге прав по договору банковского счета), 358.15 (о залоге корпоративных прав) и, наконец, 358.18 (о залоге исключительных прав) позволяют заключить, что нравы были сторонники «широкого» понимания «залогоспособности» прав. Как бы то ни было, но для пашей цели достаточно заметить, что допущение залога прав любого вида (хотя бы и одних только обязательственных) начисто исключает квалификацию залога как ограниченного вещного права. Весь вопрос только в том, а о залоге ли идет речь?
• [12] Подробнее см. нашу статью «Залоговые правоотношения: Содержание и юридическая природа» (опубликована в Л" 41 и 42 «Бизнеса и банков» за 2001 г., а также в журнале «Законодательство» за 2001 г. (№ 11. С. 9—17)).
• [13] Позволим себе еще раз вернуться к цитированному выше месту из «Капитала» К. Маркса (Соч. Т. 23. С. 94), где знаменитая сентенция о соотношении юридического и фактического отношения предваряется менее известным, но не менее замечательным сопоставление юридического и фактического действия. «Товары не могут сами отправляться на рынок и обмениваться. Следовательно, мы должны обратиться к их хранителям, к товаровладельцам. «.Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно, каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников» .
• [14] «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы… должны признавать друг в друге частных собственников» (см. с. 96, сноска 2). Но что значит «признавать друг в друге частных собственников»? Только одно: признавать за всяким фактическим товаровладельцем способность быть субъектом гражданских прав, в том числе права собственности, гражданскую правосубъектность.
• [15] Ссылки на литературу по вопросу о месте правомочия распоряжения в системе юридических возможностей и способностей — см. сноску на с. 65−66. Данный вопрос о месте правомочия распоряжения в системе субъективных прав на примере права собственности достаточно подробно рассмотрен нашим учеником А. Б. Бабаевым. Он пришел к тому же выводу, что и мы — о том, что «…под распоряжением следует в первую очередь понимать юридическое, а не фактическое явление» , что «Уже из самого определения понятия распоряжения становится очевидным его юридический характер. Если во владении мы различаем собственно владение (как факт) и право на владение, в пользовании — пользование (как факт) и право пользования, то при распоряжении, ситуация несколько иная. — Владеть и пользоваться вещью могут лица, не управомоченные на это. Распоряжаться же вещью (в узком смысле) может только лицо, обладающее правомочием распоряжения» (Бабаев Л. Б. Система вещных прав: рукопись. М., 2005. С. 305, 307). С этой частью выводов нельзя не согласиться.
• [16] Естественно, при нехватке имущества должника на всех кредиторов, это право (эта возможность) распределяется между кредиторами в долевом очередном порядке, установленным законом. В дальнейшем автор, к превеликому сожалению, сбивается «с пути истинного», ибо продолжает считать правомочие распоряжения элементом (правомочием), входящим в состав… права собственности. Как (и, главное, зачем) в право собственности — субъективное право, обеспечивающее непосредственное фактическое господство над вещью — включать правомочие совершения юридических действий, объектами которых вещи в принципе быть не могут — только сами права! — как можно после признания распоряжения возможностью совершения юридических действий продолжать говорить о распоряжении вещью (а не правом па вещь) — объектом, на которые юридические действия в принципе не способны оказать никакого влияния — исследователь не разъясняет.
• [17] См.: Венедиктов Л. В. Право удержания и зачета в банковской практике СССР // Избранные труды по гражданскому праву. Т. I. М., 2004. С. 202−204.
• [18] С 1 июля 2014 г. эти нормы будут находиться в составе п. 2 ст. 334 ГК и распространять свое действие не только на страховку и компенсацию при изъятии, но также на плоды и доходы с заложенной вещи, равно как и на имущество, предоставленное залогодателю должником по заложенному нраву в ходе исполнения лежащей на нем обязанности.
• [19] На этом основании В. С. Им даже причисляет залоговое право к категории преимущественных () прав (см.: Учебник. Т. 1. С. 135; Т. 3. С. 116.126 и др.), что уж конечно не может быть верным: или оно вещное, пли все-таки, преимущественное, но не то и другое вместе.
• [20] Опять-таки, с 1 июля 2014 г. эта ситуация несколько изменится. Законодатель тоже заметил сходство возможностей залогодержателя с возможностями лиц, в пользу которых наложен запрет на распоряжение имуществом третьего лица (допустим, должника). Заметил и признал таких лиц… залогодержателями! Ей-Богу! — см. п. 5 ст. 334 ГК в новой редакции. Вместо того, чтобы «разложить» комплексное залоговое право на собственно залоговое, т. е. абсолютное право, дающее возможность обеспечительного владения чужой вещью, и право экзекуции — относительное право, принадлежащее залогодержателю в той же мере, в какой оно принадлежит всяким вообще кредиторам должника законодатель всех объявил залогодержателями. Столь «вывернутая» логика же даже не вызывает желания моемся I вся перед нами чрезвычайно серьезный просчет, вредные последствия которого не замедлят сказаться — в этом можно быть совершенно уверенным.
• [21] Будь это право абсолютным, его никак нельзя было бы воплотить в ценную бумагузакладную. А между тем, ею удостоверяется именно право на получение исполнения по денежному обязательству, обеспеченному ипотекой (ср. со с. 138—139 т. 3 Учебника). Такое право может быть только относительным.
• [22] Их наличие признают оба цитируемых нами автора — как Е. А. Суханов (Учебник. Т. 2. С. 158). так и В. С. Ем (Там же. Т. 3. С. 141 — 153). Подробно — с разбором каждого относительного правоотношения залогодателя и залогодержателя — см. нашу статью о залоговых правоотношениях.