Соня мармеладова. 
Методика преподавания литературы : учебная хрестоматия

Это была бедная девушка, которая продала свое тело ради спасения от голода малолетних детей своей мачехи… Грязную жизнь пришлось ей вести, но душа ее оставалась чиста и чреда ее земной жизни. Соня воспитала себя на чтении Евангелия — она верила, что Бог простит ее, как евангельскую блудницу и мытаря, и всеми помыслами тянулась она к Богу; здесь на земле осуществила она божественный завет жертвовать собой ради ближнего. И сознание этой жертвы не возбуждало в Соне гордости. Она видела в этом свой долг и со смирением несла тяжелый свой крест. С точки зрения людей она была существом «падшим», но Достоевский сумел осветить ее сердце и в нем нашел богатый источник света высокой христианской любви. Соня Мармеладова принадлежит к тем светлым женским образам, которыми богата русская литература, она сродни Лизе Калитиной, Елене и др.

И вот к этой Соне пришел каяться Раскольников. Он думал, что она, тоже «переступившая» условности «роевой жизни», близка ему по духу, что она — товарищ его по несчастью. Он утешал себя мыслью, что Соня злобствует на людей за то, что она — их жертва и, подобно ему, — грешница — «пуще всего тем, что понапрасну умертвила и предала себя». .

Из этих слов видно, что, ослепленный самомнением, он мог еще смотреть на себя как на «напрасную жертву». . Он стал перед Соней на колени и сказал: «Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился». В этих словах еще слышится «гордость» Раскольникова. Ведь он и себя считает в такой же степени достойным поклонения… Он пришел, чтобы «возмутить» Соню против людской несправедливости и в этом возмущении «сестры по духу» найти облегчение своей мятежной душе.

Но он встретил в ней сильного человека, который повел его за собой. Соня приблизила его к Богу; она читала ему Евангелие, она, простая девушка, сказала ему, образованному человеку, что нет той мерки, которой человек может судить другого человека, а презирать своего ближнего никто не имеет права. «Я ведь только вошь убил, Соня, бесполезную, гадкую, зловредную». — «Это — человек-го вошь?» — воскликнула Соня, и в этом восклицании сказалась вся глубина ее христианской гуманности… Не имеет никто права считать другого ничтожным и презирать его — в малых людях, в людях «униженных и оскорбленных», в преступных и падших можно легко тогда проглядеть «человека». .

Она этому гордому человеку сказала, что он — «несчастнее всех» на свете, что он «над собой» сделал великое зло; она указала ему и путь спасения: «Поди сейчас, сию минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны и скажи всем, вслух: «Я убил».

Соня доводит Раскольникова до сознания, что главное побуждение его к убийству было его самолюбие, — не о счастье людей беспокоился он: ему хотелось только доказать себе, что он — сильный человек, что он — не «вошь, как все», не «тварь дрожащая» и «право имеет переступить».

Раскольников исполняет все, что ему указала Соня: он приносит всенародное покаяние, соблюдая при этом все обряды… И с момента покаяния он возвращается в то «целое, круглое», от которого он оторвался, повинуясь своей гордыне, своему эготизму. С ним произошло то, что с героями Толстого — Пьером Безуховым, Андреем Болконским; только большей ценой заплатил он за свои ошибки. Само покаяние его характерно, оно чисто в «народном духе». В этом кроется высокий смысл: Достоевский, подобно Толстому, зовет этого интеллигента-преступника к простой, народной правде, к «каратаевщине».. Там чище правда, там спасение…

Раскольников был отправлен на каторжные работы. Соня пошла за ним, чтобы помочь ему «нести крест». Долго еще не успокаивалась мятежная душа Раскольникова: он роптал на судьбу, упрекал себя, оскорблял Соню. Каторжане инстинктивно поняли в нем «чужого» человека — человека, оторвавшегося от «целого и круглого». Над ним смеялись, его ненавидели, чуть не убили: «Ты — безбожник, ты в Бога не веруешь! — кричали ему. —Убить тебя надо!» Это обвинение в «безбожии» странно звучит в устах людей преступных, но мысль его ясна… Каторжане кричали ему то же, что в свое время говорил пушкинский старый цыган юноше Алеко:

Оставь нас, гордый человек!

…ты для себя лишь хочешь воли!

Они тоже «преступили» принципы, как Раскольников, но они продолжали верить в эти «принципы» и не отрывались от идеалов массы; в Раскольникове же они чувствовали человека, который утратил веру в то, чем была сплочена человеческая масса; они чувствовали, что у него есть свой Бог — его собственное гордое «я». Зато Соню они полюбили как раз за то, что она богата была тем, чего не было у Раскольникова, — любовью к людям и Богу.

«Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» — говорили эти грубые, клейменые каторжане этому маленькому и худенькому созданию.

Лишь после долгой внутренней борьбы с собой и под влиянием Сони смягчилась, мало-помалу, душа Раскольникова, и он, наконец, принял ее веру и слился с тем «целым и круглым», против чего восстал. «Но тут начинается новая история, — говорит Достоевский, — история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью».

Сиповский В. В. История русской словесности. — Часть 3. Вып. 2. — 4-е изд., испр. — Петроград, 1914. — С. 318—328.