Культурологи русского зарубежья о постмодернизме В России

Постмодернизм и модернизм рассматриваются М. Н. Эйнштейном не как противоречащие друг другу этапы, а как два звена одной культурной парадигмы XX в. Эту парадигму М. Н. Эпштейн описывает через понятие «гипер-», которое включает в себя две стороны: «супер-» и «псевдо-». «Супер-» — определение культуры начала XX в., т. е. модернизма, для которого было характерно построение суперпроектов, чрезмерная степень качества, революционный переворот классической парадигмы. Понятие «псевдо-» — характеристика постмодернистского дискурса, осознавшего мнимость и иллюзорность установок культуры модерна. Таким образом, переход от «супер-» к «псевдо-» и есть смена модернизма постмодернизмом, и эта трансформация выступает как «основная линия развития западной и российской культуры», которые имеют общие корни в модернистском прошлом. «Гипер-» — это такое «супер-», которое самим избытком некоего качества переступает границу реальности и оказывается в зоне «псевдо-». Тем самым М. Н. Эпштейн разворачивает двойственный и ироничный смысл самого «гипер-», его неизбежный переход от модернистской к постмодернистской фазе. Кроме того, понятие «гипер-», по М. Н. Эпштейну, не только связывает линией преемственности модернизм и постмодернизм, но и очерчивает параллелизм западного и российского постмодернизмов как двух реакций на общее революционное наследие.

Что касается собственно характеристик русского постмодернизма, согласно М. Н. Эпштейну, то постмодернизм становится синонимом у него не только советской культуры, по досоветской и даже всей русской культуры Нового времени, поэтому им вводится понятие «российско-советский моечмодернизм». М. Н. Эпштейн приписывает постмодернизму особенности русской литературы и русского коммунизма, используя категории, разработанные западными философами. Таких особенностей он выделяет восемь. На первое место выдвинута симулятивность культуры как свойство, корнями уходящее в глубь русской истории, а наиболее отчетливо проявившееся в эпоху тоталитаризма. Симуляция, или подмена реальности ее подобием, стала возможной на Западе благодаря бурному развитию средств массовой информации, в России же ввиду отсутствия таковых функцию искажения и разрушения реальности взяла на себя идеология. Благодаря ей формируются иллюзорные представления об окружающем мире с помощью искусственно созданной знаковой системы, что и присуще постмодернистской эре. Антимодернизм — еще одна точка соприкосновения между коммунизмом и постмодернизмом. Неприятие индивидуализма, экспериментаторства можно атрибутировать к тому и другому. Одним из оснований для проведения этой параллели М. Н. Эпштейн называет идейный эклектизм. Отмечая неочевидность наличия этой черты в коммунистическом проекте, он все же усматривает в советском марксизме эклектичную смесь элементов различных идеологий: просветительской, народнической, славянофильской.

Исследователь высказывает обнадеживающее предположение о завершении эпохи постмодернизма, конец которой, по его мнению, отчетливее всего виден в России. Вслед за коммунистической эпохой постепенно уходит в прошлое эпоха посткоммунистическая, для которой характерно постоянное соотнесение любых событий и перемен со вчерашним днем. Посткоммунистическая эпоха осталась позади, уступая место «неведомому социальному строю». Россия вступила в стадию «предбудущего», на этот раз абсолютно непредсказуемого. Это «предбудущее» обозначено М. Н. Эпштейном как этап «прото-» — термином, по его мнению, в большей степени отвечающим реальному положению дел, чем уже существующее понятие «постпост-модернизм». «Прото-» — период, знаменующий переход к новому взгляду на мир, новому типу мышления, отвергающему идеи вторичности, конечности и постулирующему принцип начальность как особую стратегию культуры.

" Прото", согласно М. Н. Эпштейну, не есть «прото-нечто», т. е. не что-то определенное, а в прямом смысле слова неведомый и позитивный «протеизм» — «ожидание чего-то без попыток его предсказывания, определения». Постмодернизм, таким образом, оценивается М. Н. Эпштейном как этап упадка, тупиковая ситуация, как темный век циничности, разрушения и смерти культуры; одновременно это и время осознания необходимости очищения культуры от отравляющих се элементов. Эпоха «протеизма» ознаменована расставанием с иронией, восстановлением в правах таких слов, как «правда», «добро», «красота», которые вновь приобретают значимость, а главное — подлинность.

Постмодерн как общекультурное явление, имеющее необходимое политическое измерение, предлагает трактовать русско-американский философ и культуролог Борис Михайлович Парамонов (р. 1937). Он отождествляет постмодернизм с демократией — тем политическим строем, который реально воплощает основное требование постмодерна: плюрализм мнений и точек зрения на одну и ту же проблему. Демократию и постмодернизм, но мнению Б. М. Парамонова, сближает отсутствие единого стиля, отказ от идеологии и мировоззрения. Демократическая эпоха не стильна, так как не пытается осуществить тотальную реорганизацию жизни, она уделяет внимание единичному человеку и его правам. Демократии Б. М. Парамонов противопоставляет коммунистический период истории России, время построения идеологии, проектирования будущего, безразличного отношения к потребностям и повседневным нуждам обычных людей. Этот автор замечает, что, несмотря на активное развитие демократических институтов в России, еще не произошло значительных перемен в сознании. Постоянные мысли русских людей о теургическом преображении бытия затмевают собою «простую память о простой жизни, обывательский подход, философию маленького человека, т. е. демократию». Сознание русского человека еще не освободилось от гнета репрессивной культуры, под которой Б. М. Парамонов понимает не столько коммунистический проект, сколько русскую культуру в целом, в которой всегда преобладало начало духовное. Он считает, что классическая литература «изуродовала» русскую жизнь, так как хорошие книги всегда имели для нас большее значение, нежели обустроенность быта. Постмодернизм в искусстве, по мнению Б. М. Парамонова, должен стать средством изменения этой ситуации, как и постмодернизм в политике. Преодоление возвышающей роли искусства, «высокого» его статуса, должно привести к осознанию необходимости «низкого» — организованности повседневной жизни. В действительности писание хороших книг, конечно, не препятствует повышению уровня жизни. Постмодернистский отказ от преображающего, очищающего душу искусства не способствует обращению людей к жизненным проблемам. Искусство как несерьезная игра уводит нас еще дальше от повседневности. Проявление постмодерна в области политики (без отождествления с пей) вполне объяснимо, так как демократический режим в нашей стране все же осуществляет идею плюрализма точек зрения, хотя, возможно, не так успешно, как па Западе.

Концепции постмодерна в России М. Н. Эпштейна и Б. М. Парамонова создавались не «изнутри», оба автора в настоящее время живут на Западе. Что же касается отечественных авторов, то, полагаем, наиболее убедительно и последовательно проводит обоснование и анализ постмодернистского периода развития в России И. В. Кондаков.