Имена прилагательные. 
История русского языка

§ 200+. Имя прилагательное — часть речи, обозначающая свойства, качества и признаки предметов, явлений и лиц, которая развивалась на синтаксической основе определения с помощью специальных средств языка, которые и надлежит рассмотреть.

Достаточно долго представление о качестве в сознании было слито с обозначением предметности; синкретизм вещи и ее признаков наглядно виден на истории отдельных лексических групп, в частности на обозначении цвета. Конкретные оттенки серого, красного, желтого, черного и других цветов одновременно предстают обозначением предметного мира, который является носителем данного цвета: редрый от редька, рудый от руда, также рыжий и пр. Соотношение современных существительных и прилагательных типа друг — другой, лад — ладный и т. д., а также поэтические выражения жар-птица, царь-девица, сила-рать и др. указывают на то же совпадение вещи и типичного ее признака в общем имени. Прилагательные, обозначившие отвлеченный от предмета признак, выражают более абстрактную, чем имя, идею и уже по этой причине являются более поздними по происхождению. Существует и другая точка зрения: имена существительные и имена прилагательные одновременно вычленялись из синкретизма имени в момент, когда субстанция и ее качество воспринимались в единстве.

Первоначальные формульные сочетания типа душа-д?ъвица, горе-бгьда и пр. становились во взаимные отношения, которые позволяли оттенить и тем самым выразить личное свойство более отвлеченных, чем вещный предмет, вещей и явлений: душевная дгъвица, горькая бгьда и т. д.

Последовательность выделения различных типов прилагательных-определений также показательна. Выделение необходимого для сознания признака происходило в последовательности: предметное имя —" притяжательное —" относительное —" качественное имя, что соответственно выражает: конкретное отношение к другому предмету или лицу — личное свойство предмета или лица или — совершенно отвлеченный признак.

С точки зрения содержательного признака, качественные прилагательные связаны с выражением идеи времени, а притяжательноотносительные — идеи пространственного размещения. Это различие обусловило расхождение в их грамматических характеристиках. В отличие от качественных, относительные прилагательные не имеют (или редко развивают) степеней сравнения — ни количественных (сравнительной и превосходной), ни качественных (уменьшительноувеличительных), они редко используются в составе сказуемого и вообще мало сохраняют краткие формы.

Различие признаков (притяжательные принадлежности, относительные свойства, качественные признаки), выявившееся очень рано, создало их семантическую градацию и тем самым потребовало специальных форм для их выражения.

§ 201. Такие формы явились с развитием имен на *а-/*о-, когда стали возможными склоняемые и согласуемые с именами определения типа бгьлъ — бгъла — б)ъло (§ 178). Одновременно возникали имена вещественные и имена прилагательные, различавшиеся новой категорией рода; ср.: *vornu vornu,*vorna vorna, которые дали начало словам самостоятельных грамматических классов, т. е. воронь воронь или ворона ворона.

Остатки исходного синкретизма (имя существительное — имя прилагательное) находим в древнерусских текстах в виде формул типа съ маломь же дружины възвратися, направо и налево, смолоду, добро и зло, спроста рещи, иное лихо, никакова худа и т. д., как и обратные случаи типа дъвая ‘девственница' в обращении к Богородице в древнерусских минейных текстах: местоименное прилагательное от имени дгъва (дгъво, радуйся!). Один из списков «Повести временных лет» под 971 г. сохранил древнюю формулу языческой клятвы «Да будемь золоти яко золото», в которой золоти еще существительное, но уже и прилагательное.

Древнерусские переводные тексты содержат множество таких примеров, некоторые из них сохранились до сих пор как остаток вторичной субстантивации. Ср. в ОЕ1057: сьтворите дргьво зьло и плодь его зьль — в значении определения-прилагательного; достоишь ли вь суботи добро творити ли зъло творити? — в значении имени существительного. Особенно много неопределенных по форме имен в пословичных выражениях, которые (даже в переводных текстах) сохраняли древнее состояние языка; ср. расхожую формулу «Згьло зъла зългье жена зьла» (И1073: ‘злее зла злая баба').

Важным средством выделения имен прилагательных стала суффиксация — формальное средство вычленения имен прилагательных; она наблюдается уже в древнейших (но не в самых древних, не в консонантных) основах, ср.:

• *и-: *gladu-s —" gladii-k —> гладью,
• *soldu-s —" *soldH-k —> сладъкъ *i-: *velt-s —> veli-k —> великъ и т. д.

Число корней с такими суффиксами было значительным (более сотни), и все они частотны; обычно они имели наконечное ударение и краткий гласный корня: льгъкъ, дьрзъкъ, тънъкъ, вьртъкъ, также узъкъ, мякъкъ, бридъкъ и др.

Поскольку имена существительные образовывали свои производные с помощью других суффиксов или иных их форм, суффиксальные определительные имена формально выделились из числа вещественных имен и предстали уже как собственно имена прилагательные.

§ 202. Окончательное выделение нового типа имен связано с образованием местоименных (полных) прилагательных, что в результате и стало отличительным свойством славянских прилагательных. С помощью определительно-указательного местоимения [jb] (на письме и) в соответствующих формах его склонения полные формы прилагательных сложились в самостоятельную парадигму на протяжении уже исторического периода развития русского языка:

добрь — [jb] добль — [jb].

добра — [jero] добля — [jero].

добру — []ему] доблю — []ему] и т. д.

Использование местоимения в определительном значении указывает на то, что его присоединение к определению выражало идею определенности данного признака в отношении к данному качеству вообще. Поэтому прилагательные, которые не нуждались в подобном выделении, не образовывали полных форм. Притяжательные имели только краткие формы и сохраняли их до старорусского периода, относительные также, и даже некоторые качественные в определенных сочетаниях — тоже. Если в значении самого слова определенность была представлена, необходимости в местоимении не возникало, особенно при именах собственных (Новъгородъ) или в названиях некоторых церковных праздников с прилагательным в переносном значении (великъ день — ‘Пасха') и т. д. — всегда в краткой форме определения. Поскольку выражается определенность или неопределенность признака, а не предмета, в предикативном употреблении полная форма также становилась избыточной, и возникало расхождение по функции между сочетаниями типа человгъкъ добръ (вообще) и добрый человгъкъ (конкретно этот). В результате образования полных форм в языке создалось две оппозиции: краткие и полные противопоставлены по форме, а качественные и относительные — по смыслу; возникали различные способы их совмещения или расхождения, и в результате состоялась возможность образования самостоятельной категории имени прилагательного.

§ 203. Определенность или неопределенность признака, выраженного именем прилагательным, долгое время передавались с помощью устойчивых сочетаний — формул речи, например в сочетании с глаголами движения и состояния. У Афанасия Никитина 1472 г.: по 4 человп>кы на слонгь аъдять нагыхъ, но люди ходят нагы все — несогласованность в одном случае и согласованность со вторым именительным — в другом. Не только относительные, но и краткие качественные прилагательные употребляются в предикативе, если своим лексическим значением они исключают степени в проявлении данного признака, как определения босъ, глухъ, кривъ и др. Именно такие прилагательные и сохраняли краткие формы в устойчивых сочетаниях типа на босу ногу, закрыл наглухо, кривоносъ и др.

Распределение полных и кратких форм с самого начала определялось их отношением к определенности или неопределенности признака. В цитате из пророков в «Повести временных лет» по Лавр. 1377: Яко вы худи есте и лукави, и азъ пойду к вамъ яростью лукавою соотношение неопределенно нового признака в предикате-суждении и постоянного признака — в определении-понятии. В текстах XV—XVII вв. полное прилагательное в предикативной функции употребляется только как яркое стилистическое средство выражения нового признака.

Поскольку краткие формы стали предикативными формами или образовывали наречия, они нс нуждались в парадигме склонения. Сохранялись только формы им. п., согласуемые с подлежащим.

С XII в. стирается различие по роду во мн. ч. и двойств, ч.; ср. сочетания из рукописей типа желгьзны съсуды, неистиньны мнихи (определение в женском роде, имя в мужском роде), тъщи руцп> (мужской и женский род), цгьлы уды (женский и средний род) и т. д.

Затем утрачивается различие по падежным формам; уже в XIII в. косвенные формы кратких прилагательных встречаются редко, сохраняются лишь в традиционных формулах речи. Раньше всего, повидимому, утрачивались формы тв. п. ед. ч. мужского рода, ср. съ разбойниковымъ товаромъ (Гр. 1300). Но в этой форме и сохранялись краткие прилагательные в устойчивых сочетаниях: съ Новымъ городомъ. При переписывании текста старые формы исправлялись в соответствии с новым их употреблением. Так, в «Повести временных лет» по Лавр. 1377 сохраняется сочетание плакася… ecu плачемь великомъ, которое в списке XV в. передано как плачемь великимъ.

У прилагательных формы двойств, ч. исчезают раньше, чем у существительных. В московских текстах XIV в. два ковша золоты, птенцемъ аспидовамъ и др. отражают новое употребление форм, но еще и в XII в. в причастных формах возможны сочетания типа нечистамарукама, рекъше неумьвенома (nXIV). Ср. также великома очима в Ип.1425 и др.

Быстрее всего полные формы вытесняли краткие в формах мн. ч., и в косвенных падежах раньше, чем в им. и. У Афанасия Никитина в его тексте 1472 г. краткие формы встречаются только в им. и., согласованном с подлежащим. XV в. считается временем окончательной утраты самостоятельной категории кратких прилагательных. В виде отдельных форм они перешли в предикативы, в наречия или сохранились в пословичных выражениях.

Попутно в фонетически усложненных формах происходили упрощения в произношении. Так, притяжательное прилагательное *grbkbsk- дало формы книжную гречьскъ и разговорную грецкъ (со царьма грецкима; ср. грецкие орехи).

§ 204. При образовании категории имен прилагательных происходили различные изменения форм, связанные с утратой мсжслоговогоу'-та и стяжением гласных в одну морфему (окончание прилагательного).

Например, в форме род. п. и дат. п. ед. ч. мужского рода:

велика[)]его > великаего > великааго > великого > великого; велику[)]ему > великуему > великууму > вечикуму > великому.

В местоименных сочетаниях возникали и сложные случаи, когда местоимение долго сохраняло свою самостоятельность в сочетании с именем, особенно в формах женского рода:

род. п. ед. ч. добры- [jej$] > добры [ij^] > добры [jq] > добрый (добрыгь);

дат. п. ед. ч. добргь- [ieji] > добр/ь [iji] > добр/ь [ji] > добр/ь [ji] > добрп>и.

Утрата корневого междугласного -j- происходила уже в древнерусском языке (см. § 55), но в большинстве говоров не затронула прямого падежа им. п. — вин. п.: нова[)а], нову}у] и т. д. В им. п. ед. ч. мужского рода происходили только фонетические упрощения редуцированных, причем наиболее ранние примеры прояснения сильного (ъ) могут быть вынесенными из южнославянских оригиналов (так, в ЕПХ1: судьной, сильной); так, в Ml096 тгълообразнои видь, в Ml097 вчъчьной путь, в Псалтыри XII в. истиныюи, нощной вранъ и т. д. Нормой являлось окончание —ыи, -ъи, как в ОЕЮ57, так и в более поздних памятниках, вплоть до XIII в., когда флексия -ои отмечается преимущественно под ударением. Тот же принцип — зависимость окончания от ударения — позднее принял Ломоносов, утвердивший современную норму: под ударениемой, в безударной позиции -ый/-ий (кривой, сухой — быстрый, великий).

Процесс формирования парадигмы склонения имен прилагательных был длительным, имел свои этапы, отличался определенными условиями протекания, что малозаметно по рукописным источникам, потому что они показывали уже результат состоявшегося изменения. Достоверно ясно лишь то, что стяжение раньше всего осуществлялось в форме дат. п. сд. ч. мужского рода (как и появление новых форм склонения у имен — в том же дат. п., но мн. ч.: городомъ > городамъ); ср.: бпаговгърыюму вместо благовгъръноуемоу, также врачьбному, ближьнему уже в И1073, печеръекомоу, пьрвому, вышънему в И1076, такие же примеры в новгородских Минеях 1096, 1097 (бгъсовьскому, вгьчьному, тихому). В XIII в. встречаются рукописи, в которых новое окончание в дат. п. ед. ч. употреблено почти последовательно.

Новые формы род. п. ед. ч. мужского рода известны с XII в., а формы других падежей — с XIII в. С этого времени новые формы замечены и в берестяных грамотах: которому, дгътъекаму, с (вят)аму_у (Тоцкого, зеленого, церленого и др. О том, что раньше всего подобные сокращения форм происходили в дат. п. и род. п., свидетельствует и тот факт, что ни один славянский язык не сохранил ожидаемой по общему правилу формы род. п. -аго в мужском роде, -ыгь (-ыя) в женском роде. Синтаксические функции объекта способствовали быстрому сокращению форм дат. п. и род. п.

Последовательность преобразования форм выразительно представлена в род. п. ед. ч. мужского рода. Сначала утратау'-, затем межслоговая ассимиляция, после этого стяжение гласных в один долгий гласный и уже после всего воздействие аналогии со стороны склонения указательных местоимений, в сочетании с которыми полные прилагательные столь часто употреблялись, что даже в грамматиках (например, у Смотрицкого) они даны в общей парадигме типа того с (вя)таго, тоя с (вя)тыя.

Примеры измененной формы в род. п. ед. ч. мужского рода: великого князя, архиепископа новгородского (в надписях 1151 и 1149 гг.), при обычном окончании -аго в собственных именах и русских титулах новая форма кыевьского, бгълогородьского, тысячкого в тексте «Правды русской» по НК 1282.

Фонетические основания изменения -аго > -ого > -ово > -ова описаны в § 108. Это изменение г > у > в между двумя огубленными гласными в морфологически изолированной позиции. Примеры известны в московских источниках с XV в. (в грамотах великово, третьево, у другово и др.), а с XVII в. такое написание становится нормой делового языка.

В других формах склонения мужского рода новые формы отмечаются реже. Так, в тв. п. ед. ч. флексия —омъ вместо -гъмь употреблена в Гр. 1229 (на гочкомь березгъ), но в этой смоленской грамоте вообще много странных исключений; здесь и в формах женского рода новые окончания -ои и в род. п., и дат. п. ед. ч. В Лавр. 1377 в тексте X в. тоже находим форму къ первой дани, а еще раньше къ живои в ГБХ1 — также в дат. п. ед. п., что совпадает с изменениями форм мужского рода.

Род. п. ед. ч. женского рода варьирует древнерусскую флексиюыл> с церковнославянской -ыя (< ыьл): вгьчьныя и вгъчъныгъ. Позднее выбор формы зависел от стиля и жанра, поскольку под влиянием местоименного склонения русская форма изменилась: живыгъ, вгъчьныгъ > живогЬу вп>чьногь. Сокращение двусложных окончаний в формах род. п. и тв. п. ед. ч. женского рода живогь > живой и живою > живой можно рассматривать как обычную редукцию безударного гласного в изолированной позиции (см. § 91) уже после падения редуцированных. После XIII в. такие формы стали обычными; ср.: изынои волости новгородской в Гр. 1266 и др.

§ 205. В древнерусском языке полные прилагательные чаще встречались в традиционных сочетаниях типа великая субота, правая вгъра, святая церковь, чистая недгьля — все они церковного происхождения и обозначают определенные священные понятия в прямом их значении (ср. с сочетанием великъ день). В составном именном сказуемом полные формы исключительно редки, в больших летописных сводах два-три примера, обычно с прилагательным великий, если оно сохраняло исконное значение ‘большой*.

Формальное расхождение между полными и краткими прилагательными общего корня сопровождалось различением в значении: только новые формы местоименных определений развивали переносные значения. Слово богатъ имело одно значение, богатый — уже четыре, добръ ‘надежен* — добрый ‘доброкачественный', старь ‘ветхий' — старый ‘прежний' и т. д. Это очень важное свойство сочетаний с прилагательным, выражающим некий новый признак согласуемого с ним имени. Такое прилагательное могло употребляться в сочетании с именами самых разных значений: субъектных, объектных, орудийных, целевых, места и времени и т. д., в результате чего возникали неопределенные по смыслу, но постепенно развивавшие новые значения слова; ср. царское строение — строение царя и строения для царя, страха ради иудгьйска — страх иудеев и от иудеев, страшивыи мужь страшивы мысли имать — с прямо противоположным значением одного и того же определения. Качественные, относительные и притяжательные прилагательные одинаково участвовали в процессе выделения новых значений в результате присоединения к существительным, с которыми они прежде не вступали в согласование.

Полная форма прилагательного подчеркивала признаки интенсивные, постоянные и особо выразительные, которые в результате семантической компрессии могли осознаваться как опредмеченные, т. е. становились субстантивированными именами; ср.: столовая комната > столовая, домашние люди > домашние и т. д. Святой, блаженный, праведный, и первые станут последними и др. — все это результат раннего обобщения прилагательных, заменивших прежние сочетания с существительным на основе типичного его признака.

Полные качественные прилагательные со значением лица, и главным образом в религиозной сфере, употреблялись только в определенном значении как положительные признаки: честный, пречистый, живоначальный, праведный, втрный, кроткий, славный, добрый, благородный, дивный, высокий, великий и др.; отрицательные признаки даны в том же ряду как самоуничижительные: грп>шный, худый, смиренный, но иногда и как отрицательные признаки полной противоположности: злый и пронырливый и гордый льстець. Относительно характеристики предметного мира полные формы качественных прилагательных употребляются только относительно противопоставлений типа правый —л/ьвый, старый — новый, меньший — больший и в грамотах встречаются очень редко (это семантическая особенность летописных текстов); ср., например: а новыхь мытое не замышляти, а на старыхмытех имати пошлина… бочка вина красного, а другая бгьлого.

Собирательный смысл синкретичного слова устранялся и отмеченной уже субстантивацией прилагательного, которая основана на традиционных формулах; ср. последовательность обозначения одного и того же явления в смене словесных формул: сила рать > сила рати > ратная сила > сила ратныхъ (субстантивированная форма в Московском летописном своде XV в.). Усиление степеней субстантивное™ («предметности» на основе определенного признака) связано с качеством прилагательного и значением слова. Притяжательные всегда особенно определенны, определенны, но значению и имена собственные, поэтому полные притяжательные прилагательные от личных имен (в наличии сразу три степени определенности) с самого начала выступали как имена существительные, они субстантивировались независимо от согласуемого существительного; ср.: посла Святославу жены ихъ Михалковую и Всеволожию Ип.1425 (под 1176 г.). Михалковой и Всеволожая выступают как существительные, обозначающие княжеских жен.

Из этих примеров видно, насколько тонко и в большом количестве вариантов были разработаны возможности определения тех или иных предметов, явлений и лиц. Это ускользающая от нашего внимания сеть качеств, признаков и свойств, которыми характеризовалась средневековая система обозначений, символических по преимуществу.

§ 206. Отсюда же ясно, что притяжательные прилагательные играли особую роль в ранних изменениях прилагательных имен.

Начать с того, что именно они дольше всего сохраняли краткие формы, не развивая полных (почти до XIII в.); их собственный суффикс и был суффиксом определенности, поскольку он и без того уже связан с местоименной основой, особенно через суффикс -j- (который и есть местоимение, формирующее местоименную форму прилагательных). Историки полагают также, что притяжательные имена долгое время составляли особую категорию, промежуточную между существительными и прилагательными; семантический синкретизм субстантивного и атрибутивного значений дополнялся здесь предикативностью («в принадлежности есть известная степень предикативности», — полагал академик В. И. Борковский). Только с XVI в. притяжательные прилагательные тяготеют к препозиции, т. е. становятся явным определением к определяемому существительному, а не согласуемым с ним предикатом. Все это время притяжательные прилагательные обозначали не личную, а категориальную принадлежность, о которой давно уже К. С. Аксаков выразился очень точно, сказав, что это есть «родительный падеж, понятый отвлеченно», т. е. как домъ отцовъ в отношении к конкретному домъ отца. Категория притяжательных прилагательных окончательно сложилась тогда, когда с данными суффиксами стали образовывать прилагательные не от имен, обозначавших любое живое существо, а только от называющих единичное, конкретное живое существо (не обобщенно, а конкретно предметно), в результате чего грамматическое значение категории сузилось согласно семантической транспозиции. Формирование русских фамилий на основе кратких форм освободило притяжательные имена от патронимической функции, и в самостоятельном употреблении они стали свободной категорией собственно притяжательных прилагательных.

С. В. Фролова выделила следующие значения притяжательных имен в древнерусском языке согласно употреблению в текстах:

• — по признаку происхождения и родства (робьи дгъти);
• — как определение целого по части или части по целому (рыбьими зубы, змееви главы, стадо овьче);
• — отнесение действия к живому существу (въ княжихъ крамолахь, пограбление старче);
• — указательное выделение места и времени по принадлежности к живому существу (княжь дворъ, лгыпа Ярославли);
• — по подчиненности, подвластности (княжь тивунъ, княжь корабль)-,
• — как выделение собственности (Игорева стада, имгънье Ярославле);
• — на основе уподобления или сравнения (по подобию отчю, зуби акы змиевы).

Все это выражение метонимической смежности двух признаков, один из которых по принципу синекдохи становится определением ко второму. Таково типично средневековое представление о принадлежности к определенному классу, типу, виду, образу, группе, цеху и т. д.

Вместе с тем это результат конкретного именования «от вещи», и большинство таких кратких прилагательных по своему значению сближались с относительными, указывающими не принадлежность к виду, а отношение к общему роду. Тем самым здесь семантически представлен более высокий уровень отвлеченности, который и исключает возможность выделения степеней интенсивности.

В переводных произведениях в той же функции использовался род. п. принадлежности (калька с греческих конструкций), который был чужд русскому разговорному языку еще и в середине XVII в.; в русской версии «Грамматики» Смотрицкого (1723) ее редактор Федор Максимов признает этот оборот грецизмом, а русские повести XVII в. предпочитают сочетания типа по глаголу бесову, по отшествии священниковом, завистию дияволею и т. д. В Суздальской летописи по списку Лавр. 1377 всего два примера употребления род. п. принадлежности вместо притяжательного прилагательного, а в Московском летописном своде конца XV в. (по Уваровскому сп.) на 1174 притяжательных прилагательных приходится уже 275 примеров употребления род. п. и 274 — дат. п. принадлежности (родися великому князю Всеволоду сынь Борись). Некоторая стилистическая вычурность всегда была присуща московским авторам летописных текстов.

Выражение принадлежности все время видоизменялось в связи с преобразованием самой категории в «настоящую» категорию принадлежности; например, появлялся осложненный суффикс -(ов)-ьск- с новыми значениями: домъ отца — отцовъ домъ —> отцовский домъ; глас жены — женин —> женский голос; мужь сестры — сестрин —> муж сестринский — всегда несколько отвлеченного значения. Свою роль играли и акцентные различия, разграничивавшие формы (в частности, все приведенные примеры связаны с конечноударными именами существительными, что могло способствовать утверждению новых суффиксов на основе нововосходящего ударения). Исследователи полагают, что расширение сферы употребления род. п. принадлежности пришло из указов Петра I, в которых они к тому же часто использовались в препозиции (разных земель люди), т. е. воссоздавали последовательность форм, свойственную русскому языку (разноземельные люди).

Соотношение форм типа домъ отца (= англ, house) — отцов (ский) домъ (= англ, home) или голос женщины (= англ, the voice) — женский голос (= англ, a voice) возвращает нас к идее определенности в выражении признака (с род. п. принадлежности) и его неопределенности (с кратким притяжательным прилагательным, который долго не образовывал полных форм). Конкуренция двух форм выражения принадлежности входила в общую традицию употребления прилагательных: в препозиции они выражают содержание понятия {отцов дом), в постпозиции — предикацию добавленного признака {дом — отца), т. е. элемент суждения о признаке. Полного соответствия принципов членения принадлежности и определенности между русским и английским языками нет.

§ 207. Сравнительная степень качественных прилагательных обозначала особую интенсивность данного признака; эта древняя форма образована с помощью суффикса -(e)jes, и ее несовпадение с формой в положительной степени показывает, что они обе были самостоятельными словами:

То же при образовании с соединительным гласным (е):

*dobr-u > dobr-e-jes > добрее *nov-u > nov-e-jes > новгье и т. д.

Некоторые формы образовывались (достаточно поздно) путем аналогии к продуктивным типам; ср.: прост/ье > проще, кргъпъчае > крепче; также аналогичного происхождения частые до XVIII в. формы типа верпяе, смирпяе, страшняя, которые образовались под влиянием закономерных форм крпзпъчае, громчае (с изменением [je > ja, см. § 26). Существовали и более сложные формы, образованные с помощью суффикса -jbs-j- в косвенных формах типа им. п. сд. ч. среднего рода мене — род. п. меньша — дат. п. меньшу и пр. (также боле — больше, доле — дальше, рапе — раньше), которые повлияли на образование форм типа дешевше, ширше, длиньше, никогда не бывших нормативными. В древнерусских текстах сосуществуют формы им. п. мн. ч. мужского рода больше и им. п. ед. ч. женского рода больши.

Некоторые основы даже не совпадали по корню: моль —мьне, великь — боле то же случилось и позже, когда архаические формы, развивая переносные значения, совпадали с другими прилагательными, ср.:

Краткие склонялись по типу основ на согласный:

Поскольку формы сравнительной степени обычно использовались в предикативной функции, они не развивали полные формы и сохраняли форму им. п. ед. ч. Согласование с подлежащим в роде и числе в древнерусском языке долго сохранялось, но в современном языке в этой функции закрепилась неопределенная форма среднего рода хуже, плоше, шире.

Наконец, следует отметить особую роль превосходной степени прилагательных в истории русского языка. У восточных славян таковой вообще не было, поэтому при переводах с греческого языка приходилось использовать сравнительную степень с наращением напили пргь-: пргьмудръ —оскрытато:;; наибгыъ—Хсоу.отхтор и под. Чаще превосходная степень образовывалась как производная от сравнительной, с помощью указательного местоимения и как полная форма сравнительной степени: новгьишье — новгъишия — новейшее.

В современном русском языке превосходная степень прилагательных также нс актуальна, она порождает элятивные формы, выражающие очень высокую степень качества, но безотносительно к качеству самого предмета (дует сильнейший ветер). Слова типа старейшие были распространены и в древнерусском языке. Кроме такой функции (элятивной) возможно было употребление той же формы в значении супсрлятива (превосходно-сравнительное), ср.: отъ двунадесять кардиналу два хытрейшая в ЖАНХУ1.

В русской ментальности идея превосходства не развивалась последовательно и регулярно.

§ 208+. Таким образом, в памятниках XI—XIII вв. краткие прилагательные в сочетании с существительным составляли около трети употреблений; число лексем, употребленных в краткой форме, достигает половины всех употреблений прилагательных, но к XIV в. краткие формы сохранились лишь у некоторых прилагательных в составе устойчивых атрибутивных сочетаний, и прежде всего в деловых текстах. К этому времени падежно-числовая парадигма кратких прилагательных разрушилась и сохранились лишь формы им. п. — вин. п. На разрушение парадигмы склонения указывают обратные случаи — членные формы притяжательных прилагательных с суффиксами -ов-ь, -ин-ъ, -j- во всех падежах, кроме им. п. — вин. п. Широко развиваются переносные значения определений и изменяются некоторые функции тех же притяжательных прилагательных. Расширялось употребление полных прилагательных в сочетании с указательным или притяжательным местоимением, что показывает, насколько основательно утратилось противопоставление полных и кратких прилагательных по признаку определенность/неонределенность.

После XV в. совершенно точно уясняется распределение, согласно которому членное прилагательное в сочетании с существительным передаст содержание понятия, выраженного аналитически (еедикий князь, святая Троица), а краткая — предикат в суждении, данный для выделения коммуникативно нового (домъ великъ).

В древнейших текстах прилагательное обычно стоит в постпозиции к определяемому слову, т. е. преобладает предикативный его признак, но в связи с уменьшением кратких прилагательных, утратой признака определенность/неопределенность и новым распределением функций двух типов прилагательных употребление членных в атрибутивной функции закрепляется в препозиции к определяемому слову. Тогда же полные формы относительных прилагательных в предикативной функции исчезают, хотя изредка и возможны, если выражают непостоянный признак предмета; ср. в одном из «Хождений» XV в.: а городъ быль каменной (выделение случайного признака) — а горы тамо вегь каменны (введение в описание постоянного признака).

В XVII в. у протопопа Аввакума в рукописях его «Жития» краткие формы находим в устойчивых сочетаниях (древо кудряво, плюново дело, хлеб сладок, бес щербат, без мала, совесть крепку, на много час, смирен нрав) и в предикативном употреблении разною вида (живот синь был, брат дряхл бысть, робенок здоров стал, ум цел стал, бос ходил, жил скован, брели пеши); то же в им. п. мн. ч. — ради, мнози, сипни, славны, здрави, прости, пьяни. Окончания полных форм используются стилистически, в зависимости от близкого контекста: им. п. ед. ч. мужского рода худой, малой, но велий, первый, судный', род. п. ед. ч. мужского рода малова, поганова, старова, но божественного, всенощного, истинного', род. п. ед. ч. женского рода вареной, голодной, отеческой, но бесовския, великия, десныя; дат. п. ед. ч. женского рода к большой, но святгьи; местн. п. ед. ч. женского рода в большой, но в святгьи и т. д. В пределах одного текста употреблены старые и новые формы, в зависимости от семантики слова, уже свободного от сочетания в формуле, но по-прежнему сохраняющего свою исходную или вновь обретенную форму. Новые для письменного текста слова имеют и новую форму.

Все больше увеличивается число определений, прежде невозможных в письменном тексте. Подсчитано, что в одах Ломоносова употреблено 910 эпитетов, из них 629 — выражающих интеллектуальную сферу деятельности, тогда как связанные с предметным миром определения уже вполне метафоричны: мягкая тишина, шумный вопль, громкий треск.

Автономизация прилагательного — выделение из устойчивых сочетаний — освобождает его семантические и формальное свойства, делая имя прилагательное самостоятельной частью речи.

§ 209. Ударение имен прилагательных отличалось от ударения имен существительных одной особенностью, которая также способствовала выделению их в отдельную часть речи.

У имен существительных ударение определялось контекстом: ср. за город, город, огород, города — единство корня в различных словесных формулах. У имен прилагательных акцентная мотивация определялась производящей основой, т. е. не контекстно метонимически по смежности, а уже вполне системно (парадигматически), и потому, в отличие от ударения кратких форм, местоименные формы в зависимости от состава словесной формулы уже не изменяли своего ударения. Производные от имен парадигмы а имели ударение на том же слоге (корня или основы): болото — болотистый, болотный и т. д.; производные от имен парадигмы Ь имели ударение на суффиксе: дворъ — дворовый (с редуцированного его переносили на предшествующий слог: женьский > женский)', производные от имен парадигмы с имели ударение на окончании: домъ — домовой (домьскйй > дбмский), город — городовой, городской и т. д. Это обстоятельство способствовало развитию ритмической независимости прилагательного в любом контексте.

§ 210+. Изменения прилагательных по форме (краткие — полные), по значению (качественные — относительно-притяжательные) и по функции (определение — предикатив) были направлены общими представлениями Средневековья о характере и смысле определения вообще.

Средневековые грамматические учения, основанные на аристотелевских определениях, устанавливали различие существ и предметов по трем признакам: отличительному (челов/ъкъ — разумный), его собственному (например, человпкъ смгьшливъ) и «привходящему» (например, человек может быть черный или белый). Похоже, что идеальное распределение наличного состава прилагательных в старорусском языке после XIV в. происходило на основе такой характеристики признаков в отношении к предмету.

Привходящий признак является в суждении и явно соотносится с кратким прилагательным в предикате: человгъкъ добръ… нищь… босъ и т. д. Собственный признак выражается притяжательным прилагательным (разумъ человгъчь), а отличительный признак передается полным прилагательным в определении к имени: добрые люди, изящныймужь, Пресвятая Богородица. Тогда понятно, почему относительные прилагательные редко употреблялись в предикативном значении, но широко представлены в атрибутивных сочетаниях: относительные относятся к отличительным признакам данного имени; ср. соломенная крыша, но не *крыша соломенна, а описательные выражения типа крыша покрыта соломой, крыша из соломы и др. с указанием на отличительный признак, который является постоянным и не зависит от момента речи (= суждения). Он является реально вещным, и потому такие прилагательные способны субстантивироваться.

Таким образом, в последовательном преобразовании форм имени прилагательного можно выявить три хронологически разных этапа, каждый из которых определяется своими категориальными особенностями.

На первом этапе (праславянский язык) представлена синтаксическая категория определенности/неопределенности в эквиполентном противопоставлении неопределенность определенность.

добръ добръи

формально имя (ср. добро) формально не имя (определение) На втором этапе (древнерусский язык) включением разных типов прилагательных данное противопоставление раскладывалось на градуальное и выражало различные признаки определения; определенность порождает определения разного типа и качества, от предикатного (синтаксического) миръ добръ в различных вариантах {добръ мирЪу миръ добрый и т. д.) до полного определения добрый миръ.

Третий этап начинается в XVII в., его результат представлен современным литературным языком с характерной для его системы привативной оппозицией атрибутивность!неатрибутивностъ и полными формами имени прилагательного как морфологически самостоятельной частью речи.

Вопросы и задание для повторения.

• 1. Какие типы имен прилагательных известны в древнерусском языке?
• 2. Какие этапы в развитии категории имен прилагательных можно выделить в истории языка и на каких принципах такое выделение основано?
• 3. Какова последовательность в формировании современной категории имен прилагательных?
• 4. Как образовались полные формы имен прилагательных и каким образом они изменялись?
• 5. Чем идеация как принцип актуализации признаков отличается от ментализации как принципа определения объектов?
• 6. На примерах диалектных форм прилагательных укажите те «тупики развития» системы, которые русский язык обошел стороной.

• 1. Баранов В. А. Формирование определительных категорий в истории русского языка. — Казань, 2003. — С. 5−155.
• 2. Древнерусская грамматика XII—XIII вв. — М., 1995. — С. 294−325.
• 3. Кузнецов П. С. Очерки исторической морфологии русского языка. — М., 1959. —С 140−171.
• 4. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. —Т. III. — М., 1968. — С.37−80, 102−262.
• 5. Толстой Н. И. Значение кратких и полных форм прилагательных в старославянском языке // Вопросы славянского языкознания. — Вып. 2. — М., 1957. — С. 43−123.
• 6. Фролова С. В. К вопросу о природе и генезисе притяжательных прилагательных русского языка // Уч. зап. Куйбышевского пед. ин-та. — Вып. 32. — 1960. — С. 323−340.

• 7. Хабургаев Г. А. Очерки исторической морфологии русского языка. Имена. — М., 1990. — С. 177−215.
• 8. Шахматов А. А. Историческая морфология русского языка. — М., 1957. —

С. 117−134, 187−199, 296−300, 319−325.

9. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. — М., 1953. — С. 206−219.