Царствование Алексея Михайловича (1645-1676)

• 1. Правление Морозова. Новый царь добротой, мягкостью, способностью сильно привязываться к близким людям был похож на отца своего, но отличался большей живостью ума и характера и получил воспитание, более сообразное своему положению. Воспитателем его был боярин Борис Иванович Морозов, проведший при нем безотлучно тринадцать лет. Молодой Алексей сильно привязался к своему воспитателю; царь Михаил также очень любил и уважал Морозова и, умирая, поручил ему сына. Морозов был человек умный, ловкий, по тому времени образованный, понимавший новые потребности государства, но не умевший возвыситься до того, чтобы подчинить свои частные интересы общему. В самом начале царствования можно было видеть, что правление находится в руках человека, умеющего распоряжаться умно и с достоинством. Немедленно были решены два тяжелые дела, оставшиеся от предшествовавшего царствования: королевич Вальдемар был с честью отпущен в Данию, Луба — в Польшу. Узнав о нападении крымцев на Украину, новое правительство не хотело довольствоваться по-прежнему одной оборонительной войной: велено было воеводам собираться к Дону и идти на Азов; в то же время шли переговоры с Польшей о том, чтобы общими силами действовать против крымцев. Посол короля Владислава, вельможа православного исповедания, Адам Кисель, в витиеватой речи уже славил перед молодым царем московским великое время вечного союза между двумя могущественными славянскими государствами, которые десница Вседержителя создала от одного корня, как два кедра ливанские, прославлял наступление времени, когда славяне соединятся по-прежнему воедино и наполнят весь мир славой своего имени. Но этим выгодным внешним отношениям в начале царствования Алексея далеко не соответствовало внутреннее состояние Московского государства: народ томился под тяжестью налогов; купечество было бедно вследствие той же причины и вследствие физических бедствий — неурожая и скотского падежа, наконец, вследствие дурного состояния правосудия. В начале 1648 года царь женился на Марии Ильинишне, дочери незнатного чиновника, Ильи Даниловича Милославского; Морозов, чтобы упрочить свою силу, женился тогда на другой дочери Милославского; этот Милославский, человек высокомерный и жадный, воспользовался своим новым положением, чтобы дать выгодные места родственникам своим, которые принялись наживаться; притом в народе боялись пристрастия царя и правителя к иностранным обычаям; действительно, употребление табаку уже было позволено, только продажа его сделана исключительным правом казны. Летом 1648 года вспыхнул мятеж в Москве: народ потребовал выдачи судьи Плещеева, получил его и умертвил, умертвил вместе с ним думного дьяка Чистого, разграбил дома их и многих других знатных и богатых людей. На другой день сделался пожар в Москве, после которого вспыхнуло опять возмущение, народ начал требовать самого Морозова и окольничего Траханиотова на смертную казнь: Траханиотова выдали, но Морозова отослали в Кириллов Белозерский монастырь, откуда после, когда все утихло, он возвратился в Москву и пользовался прежним расположением царя; но теперь уже является на сцену новое могущественное лицо в церкви и государстве: то был Никон.
• 2. Никон. Никон, в миру Никита, родился в 1605 году, когда для Московского государства началось смутное время, под впечатлениями которого протекло его детство; родился он в крестьянском быту, в Нижегородской области; младенцем лишился матери; отец дал ему мачеху, от которой малютка терпел большие беды, не один раз жизнь его находилась в опасности. Молодой Никита нашел случай выучиться грамоте, а это было тогда верным средством для худородного человека выйти на вид; обилие нравственных сил, энергия не могли позволить Никите долго оставаться в той среде, где он родился; таланты молодого человека резко выделяли его из толпы, увлекали его вперед, указывали на дорогу иную. Он поступил в монастырь на искус; но оттуда, однако, он был вызван снова в мир просьбами родственников; он женился и получил священническое место на 20 году от рождения. Молодой священник был так заметен своими достоинствами, что московские купцы упросили его перейти в Москву. 10 лет жил Никита с женой, но, потеряв всех детей, разошелся добровольно с ней и ушел на Белое море, в пустынный Анзерский скит, где и постригся. Слава иноческих подвигов его в северных монастырях достигла Москвы, и когда он в 1646 году явился здесь, то произвел сильное впечатление на молодого и религиозного царя. По желанию Алексея Михайловича, Никон был сделан архимандритом московского Новоспасского монастыря. В этом новом звании своем он каждую неделю являлся во дворец беседовать с царем, причем не упускал случая ходатайствовать за утесненных, вдов, сирот. В 1648 году Никон был посвящен в новгородские митрополиты.
• 3. Уложение. Между тем, немедленно после мятежей, молодой царь усердно занялся важным делом: 16 июля 1648 года государь советовался с патриархом, духовенством, боярами и думными людьми о том, чтобы выписать нужные статьи из правил апостольских и св. Отцов, из законов византийских, собрать также указы прежних русских государей, справить их со старыми судебниками, а на какие случаи прежних указов нет, написать вновь по общему совету, чтобы Московского государства всяких чинов людям, от большего до меньшего чина, суд и расправа были во всяких делах всем равны. Собрание статей и составление доклада поручено было боярам князю Никите Ивановичу Одоевскому и князю Семену Васильевичу Прозоровскому, окольничему князю Волконскому и двоим дьякам, Леонтьеву и Грибоедову. Кроме того велено было выбрать из дворян, купцов и посадских добрых и смышленых людей, чтобы со всеми этими выборными можно было утвердить нерушимо. Так составлено было знаменитое уложение. Сеяние и продажа табаку по-прежнему запрещены, оставшийся у казенных продавцов табак был отобран и сожжен. Купцы получили то, чего давно добивались еще в царствование Михаила: английские купцы высланы были из внутренних городов государства; им позволено было торговать только в Архангельске с платой обыкновенной пошлины; кроме разных злоупотреблений и. притеснений русским купцам, англичанам было поставлено в вину, что они «всей землей учинили большое злое дело, государя своего Карлуса короля убили до смерти» (1649 г.).
• 4. Мятежи в разных городах и патриаршество Никона. В Москве попытки некоторых недовольных возбудить снова мятеж против Морозова и Милославского остались тщетными; но вспыхнули мятежи в разных других городах: летом же 1648 года вспыхнул мятеж в Сольвычегодске вследствие насилий, которые позволял себе сборщик податей Приклонский; потом возмутились устюжане вследствие взяточничества подьячего Михайлова, которому мирволил воевода Мих. Васил. Милославский; Михайлов был убит мятежниками. Усмирить эти мятежи было легко; труднее было уладить дела в Пскове и Новгороде. Из присоединенных, по Столбовскому миру, к Швеции русских областей перебежало много народа в свое прежнее отечество; по договору, этих перебежчиков нужно было выдать, но царь никак не решился выдать православных лютеранскому правительству, и заключен был со Швецией новый договор, по которому царь обязался заплатить деньги за перебежчиков, и в счет этих денег отпустить в Швецию хлеба из казенных житниц псковских. Эти распоряжения произвели мятеж во Пскове: пошел слух, что изменник Морозов отпускает деньги и хлеб к немцам, которые по согласию с ним скоро явятся под Псковом и Новгородом. Швед Нумменс, который в феврале 1650 года вез деньги из Москвы, был захвачен псковичами, пытан, засажен под стражу; воеводу, князя Львова и присланного из Москвы для следствия князя Волконского едва не убили, архиепископа Макария два раза сажали на цепь. Мятеж псковский немедленно отразился на Новгороде: здесь 15 марта захватили датского посланника под тем предлогом, что он также везет деньги из Москвы к немцам, избили его; стрельцы пристали к мятежникам, малочисленные дворяне не могли оказать воеводе, князю Хилкову, никакой помощи. Тогда Никон решился действовать духовным оружием: он в Софийской церкви торжественно проклял зачинщиков мятежа. Это возбудило сильный ропот: воспользовались первым случаем, первой жалобой на Никона и двинулись на митрополичий двор; Никон вышел было к ним уговаривать, но мятежники избили его до полусмерти. Пришла грамота царская с требованием покорности и выдачи зачинщиков; но тщетно уговаривал Никон новгородцев исполнить волю царскую; увещания его оказались действительными только тогда, когда к Новгороду приблизился боярин князь Хованский с отрядом войска: к 20 апреля новгородцы покорились и выдали зачинщиков, из которых только один был казнен смертью для удовлетворения датского посланника: Никон сильно хлопотал о снисхождении. Он послал было и к псковичам увещательную грамоту, но ответом был грубый отказ; псковичи решились защищаться против Хованского, у которого было очень мало войска, и он не мог вести дружной осады против большого города, хорошо снабженного съестными запасами. Хотя вылазки осажденных против царского войска были неудачны, однако Псков держался до половины августа, когда явились из Москвы духовные лица и выборные из дворян и купцов с объявлением всепрощения. Псковичи принесли повинную и потом добровольно выдали зачинщиков мятежа. Через два года после этих событий (в июле 1652) Никон был посвящен в патриархи. Он согласился принять этот сан только тогда, когда в Успенском соборе бояре и народ дали ему клятву: «почитать его как архипастыря и отца и дать ему устроить церковные дела».
• 5. Богдан Хмельницкий и присоединение Малороссии. Никон стал верховным пастырем церкви и главным советником царя в то время, когда Алексей Михайлович должен был решить важный вопрос о соединении Малой России с Великой или Московским государством. Казацкий сотник Зиновий Богдан Хмельницкий, давно уже известный своей храбростью и ловкостью в делах, жестоко оскорбленный одним польским чиновником и не нашедший себе управы, в конце 1647 года убежал в Запорожье, оттуда в Крым, уговорил хана дать ему татарское войско и с этим войском явился опять в Запорожье, куда бежали к нему толпы недовольных из Малороссии. Узнавши об этом восстании, два гетмана польских, Потоцкий и Калиновский, пошли весной 1648 года навстречу к Хмельницкому, но потерпели страшное поражение в двух битвах — при Желтых водах и при Корсуне: оба гетмана попали в плен и отведены были в Крым. Такое блистательное начало дела взволновало всю Украйну: крестьяне поднимались против панов, духовенство проповедовало освобождение православных от притеснителей-католиков, ненависть сословная соединилась с ненавистью религиозной. В это опасное для государства время умирает король Владислав, наступает междуцарствие в Польше, выборы нового короля. Недеятельность правительства, оставшегося без главы, усиливает восстание; вся Украйна наполняется загонами или вооруженными отрядами, составленными преимущественно из восставших крестьян, называвшихся гайдамаками. Жители панских местечек и сел обыкновенно принимали гайдамаков как избавителей, соединялись и вместе разрушали господский дом, умерщвляли панов. Кроме панов ненависть восставших особенно обращалась на жидов, бывших орудиями панских притеснений, также на католическое духовенство и церкви католические. Поляки платили жестокостями на жестокости: особенно лютостью в мести отличался самый храбрый и искусный из польских предводителей, окатоличившийся и ополячившийся русский вельможа князь Иеремия Вишневецкий. Между тем Хмельницкий с главными силами поразил осенью поляков под Лилавой_у проникнул до Львова в Галиции, взял откуп с этого богатого города. Хмельницкий осаждал Замостье, когда получил весть об избрании нового короля, Яна Казимирау брата Владиславова. Король прислал ему приказание отступить в Украйну и там дожидаться польских комиссаров для начала мирных переговоров. Хмельницкий повиновался; переговоры действительно начались в начале 1649 года, но не могли повести ни к чему: Хмельницкий видел, что он крепок только восстанием народным, и потому, когда польский уполномоченный, обещая удовлетворение Хмельницкому и казакам, поставил условием, чтобы они отступились за это от мятежной черни, пусть крестьяне возделывают поля, а казаки воюют, то Хмельницкий отвечал: «Теперь уже прошло время для переговоров: выбью из польской неволи народ русский весь. Сперва я воевал за свою обиду, теперь буду воевать за веру православную. Поможет мне вся чернь по Люблин и по Краков, а я от нее не отступлю». Призвавши на помощь крымского хана, Хмельницкий выступил навстречу польскому войску, которым предводительствовал сам новоизбранный король Ян Казимир. Король был окружен татарами и казаками под Здоровом и находился в самом затруднительном положении; но был спасен союзником Хмельницкого, ханом. Король обещал хану большие деньги вдруг и ежегодно, и хан ушел, выговорив только в пользу союзника, чтобы король простил казаков и принял в свою милость Хмельницкого; с последним заключен был договор, по которому число реестровых казаков определено было в 40.000; город Чигирин отдан гетману казацкому для постоянного пребывания; войска коронные и жиды не будут находиться в местах, назначенных для жительства казаков; иезуитов не будет там, где находятся русские школы; киевский митрополит заседает в сенате. Но, несмотря на видимые выгоды договора, Хмельницкий был поставлен в самое затруднительное положение: не с 40.000 казаков только Хмельницкий действовал против поляков; после внесения в реестр 40.000 осталось много лишних. Много таких заговорщиков, которые погуляли на счет своих панов, а теперь опять должны были возвратиться в прежнее состояние. Хмельницкий принужден был отказаться от союза с чернью; мало того, он должен был вооружиться против своих верных союзников, должен был казнить смертью тех из них, которые не хотели возвратиться в прежнее состояние и волновались; волнение это все более и более увеличивалось и обращалось против Хмельницкого. Гетман должен был признаться, что Зборовского договора исполнить нельзя; поляки со своей стороны не исполнили условий договора, не дали киевскому митрополиту места в сенате, и война опять началась. Хмельницкий опять призвал на помощь крымского хана; но в сражении под Берестечком татарин бежал, следствием чего было поражение казаков. Под Белой Церковью заключен был мир на условиях, далеко не так выгодных для казаков, как Зборовские, и главное — число реестровых казаков уменьшилось до 20.000. Следовательно, положение Хмельницкого еще ухудшилось: видя всеобщее неудовольствие и восстание народа в Малороссии, он позволил вписывать в реестр и более 20.000. С другой стороны, малороссияне толпами уходили на левый берег Днепра, в пределы Московского государства. И взоры самого гетмана постоянно обращались туда же, все чаще и чаще посылал он в Москву бить челом, чтобы царь Алексей Михайлович принял Малороссию под свою руку. Но принять Малороссию значило начать войну с Польшей, с которой у Москвы был вечный мир, хотя и продолжались неудовольствия по причине умаления царского титула польскими чиновниками; московское правительство требовало казни виновным, польское не хотело исполнить этого требования. Началась третья война у Хмельницкого с поляками; гетман прислал в Москву с просьбой, что если царю угодно помирить казаков с поляками, то чтобы отправлял своих послов к королю немедленно, потому что поляки уже наступают. Летом 1653 года московские послы явились в Польше и потребовали, чтобы виновные в умалении царского титула были казнены; поляки не соглашались; тогда послы объявили, что царь готов простить людей виновных в умалении его титула, если король перестанет теснить православную веру, уничтожит унию и примет Хмельницкого в подданство по Зборовскому договору. Поляки не соглашались, и войско их двинулось на Хмельницкого. Тогда государь послал сказать гетману, что принимает его под свою власть, и 1 октября 1653 года созвал собор из всяких чинов людей, которому объявил о неправдах польского короля и против Москвы и против Малороссии; объявил, что турецкий султан зовет казаков к себе в подданство, но что гетман лучше хочет быть под властью православного государя. Собор приговорил, что надобно принять казаков, чтобы не отпустить их в подданство к турецкому султану, что надобно объявить войну Польше за притеснения православной веры и за оскорбление царской чести. Тогда государь послал боярина Бутурлина взять с Хмельницкого, со всего войска и со всей Малороссии присягу в верности.

Присяга эта не могла быть взята вскоре, потому что Хмельницкий должен был выступить в поход против поляков, с которыми сошелся на Днестре, под Жванцем, недалеко от Каменца-Подольского. Казаки по-прежнему были в союзе с татарами, по-прежнему татары изменили казакам: помирились с поляками на выгодных для себя условиях и покинули Хмельницкого. Гетман ушел домой в Чигирин и 8 января 1654 года назначил общую раду (народное собрание) в Переяславле: «Паны полковники, есаулы, сотники, все войско Запорожское и все православные христиане! говорил Хмельницкий на раде: видно, нельзя нам жить более без царя, так выбирайте из четырех — царя турецкого, хана крымского, короля польского и царя православного Великой России, царя восточного, которого уже шесть лет мы беспрестанно умоляем быть нашим царем и паном. Царь турецкий басурман: известно, какую беду терпят от него наши братья, православные греки; крымский хан тоже басурман: подружившись с ним, натерпелись мы беды; об утеснениях от польских панов нечего и говорить! А православный христианский царь восточный одного с нами благочестия: кроме его царской руки мы не найдем лучшего пристанища. Кто не захочет нас послушать, тот пусть идет куда хочет: вольная дорога!» Тут закричало множество голосов: «Хотим под царя восточного! Лучше нам умереть в нашей благочестивой вере, нежели доставаться ненавистнику Христову, поганцу!» Давши присягу, Хмельницкий с старшинами отправил посольство к царю в Москву просить об утверждении разных прав за Малороссией, и государь утвердил следующие: войску Запорожскому быть всегда в числе 60.000; казаки имеют право выбирать гетмана; права шляхты и городов остаются прежние; в городах правителям быть из малороссиян, им же и доходы собирать; гетман имеет право принимать иностранных послов, давая об них знать государю; но если эти послы придут с предложениями, вредными для государя, то задерживать их и дожидаться указа царского; с турецким же султаном и польским королем без царского указа не ссылаться.

• 6. Война с Польшей. 18 мая 1654 года царь Алексей выступил сам в поход против Польши по дороге к Смоленску и тотчас же начал получать известия о сдаче городов русскому войску; 5 июля государь приступил к Смоленску: и сюда гонец за гонцом приезжали с известиями о взятии литовских городов разными воеводами и о победах; 10 сентября сдался и Смоленск. Летом следующего 1655 года боярин князь Яков Черкасский разбил литовского гетмана Радзивила и взял столицу Литвы, Вильну; вслед за тем сдались Ковно и Гродно. С другой стороны Хмельницкий с московскими воеводами действовал против поляков на юго-западе, взят был Люблин. С третьей стороны напал на Польшу шведский король Карл X Густав и также имел блистательный успех, овладел Познанью, Варшавой, Краковом. Польша находилась на краю гибели. Ее спасло столкновение между Москвой и Швецией. Царь Алексей Михайлович был сильно раздражен против Карла X тем, что шведский король перебил у него дорогу, захватил Польшу и, не довольствуясь ею, намеревался вырвать у русских Литву, заводил сношения с Хмельницким. Притом опасно было допустить усиление Швеции на счет Польши, слияние двух враждебных держав в одну. Вот почему Алексей Михайлович поспешил прекратить на время войну с Польшей и начать войну со Швецией. Поляки при этом обещали провозгласить царя наследником польского престола.
• 7. Война со Швецией. В июле 1656 года сам царь двинулся в поход к заветной цели московских государей, к Ливонии. По завоевании Динабурга, Кокенгаузена и других незначительных мест царь осадил Ригу, но осада была неудачна: в октябре осажденные нанесли сильное поражение русским и заставили их снять осаду; также неудачна была осада Орешка (Нотебурга) и Кексгольма; только Дерпт был занят московскими войсками. В 1657 году значительных военных действий не было, в мелких же шведы имели большей частью верх; в начале 1658 года было заключено перемирие и подтверждено в конце 1659 года в местечке Валиесаре на 20 лет, причем Москва удержала свои завоевания — Дерпт и другие места; но в 1661 году заключен был вечный мир в Кардисе, по которому царь уступил Швеции все эти места.
• 8. Смуты в Малороссии по смерти Богдана Хмельницкого и вторая война с Польшей. Причиной желания царя успокоить северо-западные границы были смуты на юге, в Малороссии, которые заняли все внимание Алексея Михайловича. Богдану Хмельницкому очень не нравилось примирение Москвы с Польшей, и, привыкнув к самостоятельности, старый гетман, прямо вопреки обязательствам, позволял себе сноситься с иностранными государями, враждебными Москве, позволял себе сноситься и с Польшей. Это необходимо вело к разладу. В июле 1657 года Богдан умер, и смерть его послужила знаком к смуте. Генеральный писарь (заведовавший всеми письменными делами войска) Иван Выговский провозгласил себя гетманом; но полтавский полковник Мартин Пушкарь и запорожцы не хотели иметь Выговского гетманом. Запорожский кошевой атаман Барабаш прислал в Москву весть, что гетман и полковники изменяют, но что вся чернь хочет остаться верной государю: «мы, говорили запорожские послы, Выговского гетманом отнюдь не хотим и не верим ему ни в чем, потому что он не природный запорожский казак, а взят из польского войска на бою; Богдан Хмельницкий подарил ему жизнь и сделал его писарем, но он, по своей природе, войску никакого добра не хочет». Обнаруживалось разделение на две стороны: сторону старшин, большей частью стоявших за Выговского и склонных к возвращению в подданство польское, обещавшее им больше воли, — и сторону черни, которая жаловалась на притеснения от старшин и была привержена к Москве, особенно на восточном берегу Днепра. Царь находился в самом затруднительном положении; с одной стороны, Выговский прислал в Москву жаловаться на Пушкаря как на бунтовщика, с другой — Пушкарь прислал с обвинениями против Выговского, который, наконец, несмотря на царское запрещение, пошел на Пушкаря, разбил и убил его. Избавившись таким образом от внутреннего врага и усилив себя союзом с ханом крымским, Выговский в сентябре 1658 года заключил с Польшей договор, которым поддавался королю на выгодных для себя условиях, потому что поляки не были скупы теперь на обещания, лишь бы только приобресть опять Малороссию. Но многие казаки тотчас же объявили себя за Москву; Выговский стал воевать с ними и с царскими воеводами, объявляя в то же время, что он верен царю и воюет только со своими ослушниками. Летом 1659 года московский воевода князь Трубецкой был разбит Выговским и крымским ханом под Конотопом. Но как скоро хан вышел из Малороссии, то Выговский увидал против себя всех казаков, которые провозгласили гетманом Юрия Хмельницкого, сына знаменитого Богдана; Выговский бежал в Польшу, а Хмельницкий присягнул царю.

Но этим малороссийские смуты не кончились, а только начинались, потому что начиналась снова война у Москвы с поляками, которые, оправившись, выгнали шведов из своих владений, и, надеясь на смуты малороссийские, не хотели ни провозглашать Алексея Михайловича наследником польского престола, ни уступать Москве все ее недавние завоевания. Эта вторая польская война далеко не была так удачна для Москвы, как первая: осенью 1659 года воевода Юрий Долгорукий разбил и взял в плен литовского гетмана Гонсевского; но в июне 1660 года другой воевода, князь Хованский, потерпел страшное поражение у Поломки от знаменитого польского воеводы Чарнецкого, который прославился освобождением своего отечества от шведов. На юге боярин Шереметьев положил с гетманом Хмельницким двинуться ко Львову двумя разными путями: Хмельницкий, окруженный на этом пути поляками и татарами, передался на сторону короля; тогда все неприятельское войско устремилось на Шереметьева и в сентябре окружило его под Чудновом бывшие при нем казаки передались неприятелю, Шереметьев принужден был сдаться и отведен в Крым в неволю. В 1661 году русские потерпели новые неудачи в Литве и в Белоруссии: потеряны были Вильна, Гродно, Могилев. Все эти несчастья тяжело отдавались в Москве; войне не было видно конца; тяжкие подати пали на народ, торговые люди истощились. Уже в 1656 году казны недоставало ратным людям на жалование, и государь велел выпустить медные деньги, которые должны были ходить по одной цене с серебряными, как у нас теперь ассигнации. Года два деньги эти действительно ходили как серебряные, но потом начали понижаться в цене, когда в Малороссии, после измены Выговского, перестали их брать и когда появились фальшивые медные деньги; наступила страшная дороговизна. В июле 1662 года в Москве вспыхнул мятеж по поводу приклеенного на улице письма, обвинявшего в измене Милославских, Ртищева (которому приписывалась мысль о медных деньгах), богатого купца Шорина. Мятежники двинулись в село Коломенское, где был тогда государь, и, на увещание Алексея Михайловича разойтись и предоставить дело ему, кричали: «Если добром тех бояр не отдашь, то мы станем брать их у тебя силой». Тогда придворные и стрельцы, по приказанию государя, ударили на мятежников, и больше 7.000 их было перебито и переловлено.

Между тем война продолжалась. В Малороссии Хмельницкий отказался от гетманства, постригся в монахи и в преемники ему был избран Тетеря, присягнувший королю; но левая сторона Днепра остается за Москвой: здесь в Нежине, на шумной раде, избран был в гетманы запорожский кошевой атаман Брюховецкий, который скоро после избрания своего увидал у себя на левой стороне самого короля Яна Казимира с поляками и казаками правой стороны. Король воевал удачно в конце 1663 года и начале 1664 года; он занял почти всю Малороссию, но успехи его были остановлены под Глуховым, который отлично оборонялся, а между тем князь Ромодановский и Брюховецкий начали успешно действовать против поляков, и король, снявши осаду Глухова, должен был уйти на Десну, потерявши при этом отступлении много народа от голода и холода. Оба государства, и Московское, и Польское, истощенные продолжительной войной, сильно желали ее прекращения, но продолжительные переговоры не вели ни к чему; Москва, после таких пожертвований, не могла отказаться от Малороссии и от всех завоеваний; поляки же прямо говорили: для чего нам уступать вам что-либо, когда обстоятельства переменились, когда вы истощены, без союзников, а мы свободны от всех других врагов и в союзе с ханом крымским? Следовательно, мир был возможен только в том случае, когда новый какой-нибудь удар постигал то или другое государство и заставлял его спешить миром с тяжелыми для себя пожертвованиями. Такие именно удары постигли Польшу. Знаменитый вельможа Любомирский, оскорбленный противниками, в числе которых стояла королева, поднял знамя восстания против короля. Потом преемник гетмана Тетери на западной стороне Днепра, гетман Дорошенко, поддался турецкому султану и этим самым поднимал турок и татар против Польши, которая и должна была поспешить миром с Россией.

В 1667 году в деревне Андрусове (между Смоленском и Мстиславлем) Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин заключил с Польшей перемирие на тринадцать лет и 6 месяцев: царь Алексей Михайлович отказался от Литвы, но приобрел Смоленск, Северную сторону и ту часть Малороссии, которая оставалась за Москвой в последнее время, т. е. по сю сторону Днепра; на правой стороне Днепра Москва удержала только Киев на два года.

9. Раскол и падение Никона. В то время, как шли переговоры о мире с Польшей, царя Алексея занимала самое тяжелое дело в его жизни — суд над патриархом Никоном. Первые годы своего патриаршества Никон продолжал пользоваться неограниченной доверенностью и сильной привязанностью царя Алексея, который называл его «особенным своим другом душевным и телесным». Никон управлял государством во время отлучек царя в походы, причем оказал важную услугу государю, сберегши его семейство во время морового поветрия; Никон назывался великим государем, подобно царю, титул, который носил только Филарет Никитич, но не как патриарх, а как отец царский; теперь же опять явились на Москве два великих государя, причем Никон назывался великим государем как патриарх; власть патриарха таким образом приравнивалась к царской власти. Но это небывалое приравнивание необходимо возбуждало вопрос о его законности; вопрос этот должен был подняться скоро, потому что Никон не был из числа тех людей, которые умеют останавливаться, не доходить до крайностей, умеренно пользоваться своей властью. С ясным умом Никон не соединял образования, которого негде было получить ему тогда; с необыкновенной энергией Никон не соединял вовсе благодушия, снисходительности, не умел вносить в отношения к людям теплоты и мягкости, примиряющих с превосходством человека, с его влиянием. Он был властолюбив и тем более неприятно давал чувствовать свое властолюбие, что был жесток и вспыльчив, в сердцах не умел владеть самим собой, не умел обращать внимания на то, что говорил и делал. При таких свойствах Никон, разумеется, скоро нажил себе врагов сильных между придворными, между людьми, близкими к царю. Всякий, кто считал себя вправе на какую-нибудь власть, на какое-нибудь влияние, необходимо сталкивался с Никоном, который не любил обращать внимания на чужие права и притязания, который считал для себя унизительным и ненужным приобретать союзников, который не боялся и презирал врагов. Сама царица, ее родственники Милославские, родственники государя по матери, Стрешневы, и другие вельможи скоро сделались врагами Никона. К ним пристали и многие из духовных значительных лиц, оскорбленных крутостью нрава Никона, жестокостью наказаний, которым он подвергал виновных. Наконец Никон возбудил против себя сильное негодование исправлением книг и наказаниями, которым подвергались люди, не хотевшие этих исправлений.

По недостатку образованности в XV и XVI веках в русской церкви распространилось несколько мнений, которых не допускала православная восточная церковь, мнений, касавшихся, большей частью, одной внешности, обрядов, но очень важных в глазах людей, которые, по умственной неразвитости, придают особенное значение внешнему, обрядам, букве, так, например, что надобно произносить Исус вместо Иисус, служить на семи просфорах, а не на пяти, складывать два пальца, а не три при крестном знамении, не брить бороды и усов и т. п.; такие мнения даже замешались в так называемый Стоглав, т. е. в постановления известного нам собора, бывшего при Иоанне IV в 1551 году, замешались в богослужебные книги, и когда эти книги начали печататься без надлежащего исправления, то ошибки, вкравшиеся в них, распространились во всем народе, в глазах которого явились освященными. Мы видели, каким гонениям подверглись архимандрит Дионисий с товарищами за попытку исправить книги: после Дионисия исправление продолжалось, но производилось очень небрежно, без знания дела; особенно дурно шло дело при патриархе Иосифе, предшественнике Никона: исправители внесли, например, наставление о двуперстном сложении в книги самые употребительные (псалтирь, катехизис и т. п.), издали каждую книгу в числе 1.200 экземпляров, и вот в несколько лет двоеперстие сделалось господствующим в России. Греческие патриархи и другие архиереи, приезжавшие в Москву, заметили эти странности и начали указывать на них; малороссийские ученые монахи, Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, вызванные в Москву для перевода нужных книг с иностранных языков, указывали также патриарху Никону на неисправность прежних изданий. Никон созвал собор в 1654 году и предложил вопрос: «Новым ли печатным служебникам следовать, или греческим и русским старым?» Собор отвечал, что надобно исправить книги согласно со старыми русскими рукописями и греческими: приступили к исправлению, собрали отовсюду старинные русские рукописи, выписали с Востока старинные греческие, поручили исправление по ним людям знающим, и прежде всего издали исправленный служебник. Но против этого Никонова дела тотчас же обнаружилось сопротивление: Коломенский епископ Павел, с некоторыми другими лицами духовными, большей частью старыми исправителями книг при патриархе Иосифе, явно восстал против исправления и новизн (новшеств, как они называли). Их мнение нашло себе отголосок: не умея понять в чем дело, привыкши придавать внешности, обрядам великое значение, ужаснулись при слухе, что в священную сферу церковную вводят новшества, велят молиться по-новому, не так, как молились предки, не так, как молились святые угодники и спаслись. Известно, какое сильное влияние имеют на воображение народное апокалипсические представления: с мыслью о новостях в вере, о перемене веры сейчас же соединилась мысль о последнем времени, об антихристовом пришествии. Эти страхи тем более имели силы, что внушались они людьми, имевшими влияние на толпу, людьми, знающими писание, начетчиками; в числе этих людей были епископ, протопопы; наказание, которому подверглись эти люди за свое сопротивление собору, еще более усилило их значение, выставив их мучениками за правду, еще более усилило ненависть к Никону, как мучителю людей праведных.

Таким образом много ненавистей скопилось над головой Никона. Придворные враги его успели указать государю, что великий государь патриарх превышает власть свою, успели поселить холодность между ним и царем. Характер Никона давал врагам его все выгоды над ним; оружие было неравное: враги действовали тайно, усильно, постоянно, а Никон, вместо того, чтобы, при первом признаке охлаждения, спешить к царю, стараться отстранить всякое недоразумение, бороться, отражать нападения врагов, — вместо всего этого Никон удалялся, и таким образом оставлял своим противникам поле сражения. Никон был одарен способностью приобретать влияние, но не был способен сохранить приобретенное; он не мог снизойти до средств, которые употреблялись его врагами, не мог снизойти до мысли, что ему должно бороться, защищаться, ему, который должен повелевать. Удаление Никона от царя повело к усилению охлаждения между ними; Никона перестали призывать во дворец в важных случаях, царь стал избегать встречи с ним в праздники, во время патриаршего служения. Однажды князь Ромодановский пришел в Успенский собор объявить патриарху, что государь не будет к обедне, и между ним и Никоном вышла брань; Ромодановский стал упрекать его в гордости, в присвоении титула великого государя. Никон не захотел терпеть более: 10 июля 1658 года в Успенском соборе, после обедни и проповеди, патриарх обратился к народу с такими словами: «Ленив я был вас учить, и от этой моей лености сам я и вы покрылись греховными струнами; с этого дня я уже вам не патриарх; многие из вас называли меня иконоборцем, еретиком, будто я новые книги завел, хотели побить меня камнями. Все это делается по моим грехам». Сказавши это, Никон стал разоблачаться; тут поднялся вопль: «Кому ты нас сирых оставляешь!» — «Тому, кого вам Бог даст», — отвечал Никон. Ему принесли мешок с простым монашеским платьем, но мешок у него отняли и не дали надеть простое платье. Никон пошел в ризницу, написал там письмо к государю, в котором объявил, что удаляется от гнева царского, и хотел выйти из собора, но его не пустили, и отправили одного из митрополитов донести государю, что делается в соборе. Явился боярин и объявил Никону царским именем, что ему незачем оставлять патриаршества. — «Уже я слова своего не переменю», — отвечал Никон и уехал из Москвы в Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим), им построенный.

Решительный шаг был сделан; Никону трудно было возвратиться, хотя он и желал этого; царь не шел к нему навстречу с мольбой о прощении, как бы хотелось Никону. Так проходило время, Никон не возвращался в Москву, а церковь оставалась без патриарха, что не могло обойтись для нее без вредных последствий. Наконец в феврале 1660 года царь созвал собор, где послышалось мало голосов за Никона, который успел между тем сильно раздражить царя резкими выражениями на его счет в письмах к греческим архиереям и выходками, которые позволял себе в своей запальчивости. Положили снестись с восточными патриархами, вызвать их для решения дела. Попытка боярина Зюзина вызвать Никона обманом в Москву и устроить свидание между ним и царем не удалась: Никон приехал в Москву, но царь, удержанный врагами его, не пошел на свидание, и Никону велено было ехать назад в Воскресенский монастырь. В 1666 году приехали в Москву два патриарха — Александрийский и Антиохийский, и на соборе осудили Никона на низвержение из архиерейского сана и заточение в монастырь за самовольное оставление патриаршества, за самовольные, без собора, низвержения, проклятия и жестокие наказания духовных лиц, наконец, за выходки против патриархов, царя и бояр. Никона заточили в Белозерскую Ферапонтову пустынь.

• 10. Соловецкое возмущение. Патриархи осудили Никона, но одобрили дело исправления книг. Новоисправленные книги были разосланы всюду, но не везде их принимали: монахи по пустыням, священники по селам продолжали употреблять старые, а в Соловецком монастыре дело дошло до явного возмущения. Узнав, что монахи этого монастыря не принимают новые книги, из Москвы отправили к ним архимандрита с царской грамотой; но монахи отвечали посланнику: «Указу великого государя мы послушны и во всем ему повинуемся, но повеления о новоизданных книгах не принимаем». Всех больше шумел бывший архимандрит Саввина монастыря Никанор, который жил в Соловках на покое: сложивши три первые пальца, он кричал: «Это учение и предание латинское, предание антихристово — я готов пострадать!» Тогда присланный из Москвы архимандрит начал задавать раскольникам страшные вопросы: «Как вам кажется — великий государь царь Алексей Михайлович православен ли?» Те отвечали, что православен. «А повеления его православны?» На это монахи смолчали. «А как вам кажется, продолжал спрашивать архимандрит: собор, от которого я прислан, православен ли?» Монахи отвечали: «Патриархи восточные прежде были православны, а теперь Бог весть, потому что живут в неволе, российские же архиереи православны». — «А соборное повеление, со мной присланное, православное ли?» — «Повеления их не хулим, отвечали монахи, а новой веры и учения их не принимаем, держим предание св. чудотворцев, и за их предание хотим помереть». В челобитных своих монахи писали царю: «В новых книгах Никона патриарха вместо Исус написано с приложением лишней буквы Иисус, что нам грешным страшно и помыслить: милосердный государь! помилуй нас нищих своих богомольцев, не вели нарушить предание прародителей твоих и начальников наших, Соловецких чудотворцев!» Монахи удержались при страшных вопросах: не принимая новых книг, не хотели, однако, разрывать ни с церковью, ни с государством. Но когда возмущение усилилось, и когда власть перешла к мирянам, к ратным людям, составлявшим гарнизон монастыря, то эти пошли дальше, объявили, что не хотят молиться за государя, и запрещали монахам молиться за него. Против возмутившихся отправлено было войско в 1668 году.
• 11. Бунт Разина. Но в то время, как осада Соловецкого монастыря тянулась медленно по недостатку средств и энергии у осаждавших воевод, возмущение более широкое и опасное пылало на противоположном конце государства, в низовьях Волги и Дона, где опять поднялись казаки на государство. В 1667 году дали знать государю, что на Дону собираются многие казаки, хотят идти воровать на Волгу. Царь, в своей грамоте к астраханским воеводам, всего лучше объясняет нам, как составлялись в то время эти казацкие сборища: «В донские городки пришли с Украйны беглые боярские люди и крестьяне, с женами и детьми, и оттого теперь на Дону голод большой». Старшины старых донских казаков не сочувствовали этой новоприбылой толпе, этим голутвенным людям (голь, голяки), как их тогда называли, и потому голутвенные должны были искать себе особенного предводителя и действовать особо; предводитель нашелся: то был донской казак Степан Тимофеевич Разин с братом Фролом. Сперва Разин хотел промышлять по обычаю над Азовом, но не был допущен донцами, которые находились в мире с азовцами; тогда Разин решился пробраться на восток, на Волгу и на Яик (Урал), откуда получил приглашение от подобных ему воровских казаков; Разин счастливо пробрался на Яик, взял обманом здешний городок и засел в нем на зиму; царские отряды, высланные против него, были разбиты; на служилых людей и горожан напал страх, пошел слух, что Разин колдун, что его ни ружье, ни сабля не берет, и пушки по нем не стреляют; тем с большей охотой собирались в разных местах воровские шайки для соединения со счастливым атаманом. Весной Разин вышел в Каспийское море, грабил все суда, шедшие из Персии в Астрахань, приставал к персидским берегам, опустошал села, города, разбил персидский флот. В конце лета 1669 года Разин возвратился в устье Волги с огромной добычей; к нему навстречу выплыл из Астрахани отряд царского войска; но вместо битвы воевода послал сказать Разину, что государь простит его, позволит возвратиться спокойно на Дон, если казаки отдадут пушки, взятые из царских судов и городов, служилых людей, забранных неволей, морские суда и пленных персиян. Мы видели из примера донских казаков, что государство, при слабости своей, смотрело не так строго на действия казаков, если они обращались только против чужих стран; при слабости государства считалось нужным давать выход этим беспокойным силам; пример Польши и малороссийских казаков научил, как опасно было удерживать у себя эти силы в далеких украйнах; на устьях Волги воеводы не имели достаточно войска и потому не могли надеяться на верный успех в борьбе с казаками, доведенными до крайности, и притом боялись сочувствия к казакам в своих ратных людях, в стрельцах и в остальном народонаселении, особенно в низших слоях его. Чем необразованнее общество, тем сильнее в его членах стремление обнаруживать, употреблять физическую силу, тем сильнее в них стремление как можно меньше трудиться, а жить на счет чужого труда; подобная жизнь приобретает для них особенную прелесть, особый почет; оттуда у варварских народов презрение к труду, который предоставляется рабам и женщинам, и почет исключительный войне, которая у варваров значит одно и то же, что хищничество. Как в русском украйном народонаселении сильно было сочувствие к казацкому житью-бытью, к казацким подвигам, видно из того, что когда купцы из украинских городов приезжали на Дон к казакам для торговли и узнавали, что казаки собираются на море громить турецкие берега и корабли, то присоединялись к ним. Тем больше сочувствия к казакам было у холопей и крестьян, которых казачество прельщало вольностью.

Разин принял предложение царских воевод, приехал в Астрахань, принес повинную; но условий, на которых получил прощение, не исполнял, не выдавал всех пленных и всех пушек; воеводы не настаивали, потому что удаль, счастье, богатство, щедрость Разина произвели сильное впечатление на астраханский народ. В начале сентября Разин отправился из Астрахани вверх по Волге, и на дороге еще начал буйствовать, а когда явился на Дон, то со всех сторон начали собираться к нему голутвенные; он сделался предводителем особого большого войска, не хотел знать старого атамана донских казаков, Корнила Яковлевича, удерживавшего казаков в покорности государству, и прямо кричал, что пора идти против бояр. В мае 1670 года Разин со своей шайкой поплыл вверх по Дону, переволокся на Волгу; большинство жителей Царицына сдали ему свой город, царский воевода погиб от мятежников. Отряд стрельцов, высланных против Разина, был разбит, Камышин сдан, в Астрахани между стрельцами и простыми обнаружилось расположение к знаменитому атаману. Под Черным Яром Разин встретил флот, шедший против него под начальством одного из астраханских воевод, князя Семена Львова; но стрельцы, плывшие на этом флоте, как только увидели Разина, закричали: «Здравствуй, наш батюшка! смиритель всех наших людоедов!», начали вязать своих начальников и выдавать их казакам. «Будут против меня драться в Астрахани?» — спросил их Разин. Ему отвечали: «В Астрахани свои люди: только ты придешь, тут же тебе город сдадут». И действительно, как только (в июне) разинские казаки приступили к астраханскому кремлю, то сами астраханцы подавали им руки и пересаживали через стены. Когда казаки вошли в город, то чернь бросилась бить людей высших чинов, ограблены были церкви, лавки; Астрахань, как и все города, занимаемые мятежниками, получила казацкое устройство, т. е. жители разделены на тысячи, сотни и десятки под начальством выборных атаманов, есаулов, сотников и десятских, заведен казацкий круг или старинное вече, начались беспрерывные убийства лучших людей и бражничанья казаков с чернью. Старший воевода, князь Прозоровский, был сброшен с высокой колокольни; сын его также варварски умерщвлен.

В половине июля Разин, оставив в Астрахани атаманом Василия Уса, поплыл вверх по Волге, взял Саратов, Самару, в которых поступал так же, как и в Астрахани; рассыльные его рассеялись по нынешним губерниям Нижегородской, Тамбовской, Пензенской и дальше, поднимая чернь против лучших людей, обешая везде установить казацкое равенство; но зная, что в народе крепко уважение к царю и духовенству, Разин распустил слух, что при нем находится сын царя Алексея Михайловича, царевич Алексей (умерший в начале того же года), и патриарх Никон; возмущены были черемисы, чуваши, мордва, татары. Но эти мятежники не дождались к себе Разина; в сентябре подошел он под Симбирск, под которым целый месяц был задержан воеводой Иваном Богдановичем Милославским, а между тем успел подойти к Симбирску князь Юрий Барятинский с царским войском, с солдатами, выученными по-новому, и поразил наголову Разина, который после того ночью бросил своих союзников — чернь, убежал с одними казаками вниз по Волге; остальные мятежники бросились было бежать за ним, но были настигнуты и разгромлены царскими войсками. Обаяние, производимое Разиным, исчезло после первой неудачи: его не впустили теперь ни в Самару, ни в Саратов; приехав зимой на Дон, он хотел было поднять здешних казаков, но не успел; атаман Корнил Яковлев схватил Разина и отослал в Москву, где его казнили 6 июня 1671 года.

После бегства Разина из-под Симбирска бунт продолжался еще между Окой и Волгой: как в смутное время, крестьяне убивали помещиков и управителей, составляли казацкие шайки и страшно свирепствовали над лучшими людьми в захваченных ими городах; мордва, чуваши и черемисы также разбойничали. Князь Барятинский поразил мятежников в Алатынском уезде (в ноябре 1670), с другой стороны князь Щербатов разбил другую толпу, собиравшуюся было приступить к Нижнему Новгороду; князь Долгорукий поразил третью под Арзамасом, после чего бунт был утишен; при этом утишении погибло до ста тысяч народа. В Астрахани наместник Разина, Васька Ус, продолжал свирепствовать, пытал и сбросил с колокольни митрополита Иосифа; казаки отправились было вторично из Астрахани вверх по Волге, но вторично потерпели поражение под Симбирском от воеводы Шереметьева. Прежний защитник Симбирска, боярин Милославский, подступил под Астрахань, которая и сдалась в ноябре 1671 года. Но на севере, при осаде Соловецкого монастыря, правительство не могло употребить большого войска, и потому эта осада продлилась до 1676 года: 22 января этого года воевода Мегцеринов взял наконец монастырь приступом и перевешал мятежников.

12. Смуты малороссийские, война турецкая и кончина царя Алексея. В то время как царь Алексей Михайлович должен был заниматься укрощением мятежа на севере и юго-востоке, смуты не прекращались в Малороссии, по поводу которых Московское государство должно было теперь вступить в борьбу с Турцией. Осенью 1665 года приехал в Москву гетман Брюховецкий вместе с другими начальными людьми малороссийскими и бил челом, чтобы государь принял все малороссийские города, чтобы доходы с них собирались прямо в государеву казну и чтобы государь послал во все города воевод своих с людьми ратными. Так как в Киеве в это время не было митрополита, то Брюховецкий просил, чтобы в митрополиты туда был прислан святитель русский из Москвы, который должен находиться под властью московского патриарха, а не константинопольского, как прежде бывало. Государь велел за это Брюховецкого милостиво похвалить, пожаловал его в бояре, других старшин, приехавших с гетманом, в дворяне, все получили богатые подарки; просьбы были исполнены, кроме просьбы о митрополите: государь не хотел решить такого важного дела без пересылки с константинопольским патриархом. В Москве все — и великороссияне и малороссияне — были довольны; но не были довольны в Малороссии. Прежде всего восстало на Брюховецкого высшее духовенство малороссийское за просьбу о митрополите; духовенство требовало, чтобы ему позволено было выбрать митрополита из своей среды и чтобы митрополит был по-старому под властью константинопольского патриарха, а не московского. Особенно стал действовать против гетмана старый друг его, епископ Мстиславский Мефодий, управлявший киевской митрополией. Мещане были рады новому порядку, переходу власти к царским воеводам, говорили казакам и старшине их: «Теперь нас Бог от вас освободил, вперед не будете грабить и домов наших разорять». Но тем более недовольны были казаки, и особенно начальные люди. Запорожье волновалось. Волнения еще более усилились после Андрусовского перемирия: на казаков напал страх, что теперь Москва приберет их к рукам. В 1667 году в Запорожье убили царского посланника, ехавшего в Крым. В Москве, разумеется, не могли благословенно смотреть на подобные явления и переменили тон, что еще более пугало и раздражало в Малороссии. Между недовольными оказался и епископ Мефодий, которому не было в Москве прежней чести: попросил он однажды соболей — соболей не дали и, при отпуске в Малороссию, строго наказали помириться с гетманом. Мефодий действительно помирился с Брюховецким, даже сосватал дочь свою за его племянника, но вместе стал наговаривать гетману на московское правительство, пугал, что московское войско идет в Малороссию разорить все без остатку, что Украйну отдают Польше. Брюховецкий был напуган, приготовлен к измене, а тут новое искушение: Дорошенко дал ему свою булаву, и таким образом будет он, Брюховецкий, гетманом обоих сторон Днепра, но прежде всего он должен выжить из Украйны московских воевод, отложиться от царя и отдаться под покровительство султана. Брюховецкий, прельщенный честью быть гетманом обеих сторон Днепра, вдался в обман и в январе 1668 года созвал раду в Гадяче, где было положено: отступить от царя Алексея, поддаться султану турецкому, послать за татарами в Крым и выжить из городов московских воевод. Вследствие этого решения в Гадяче 120 великороссиян пали под ножами убийц; воеводы стародубский и новгород-северский погибли, защищаясь; в некоторых других городах воеводы были захвачены в плен, остальные успели отбиться. Но Брюховецкий не долго пожил после этого; казаки его передались Дорошенке, который велел убить Брюховецкого.

Дорошенко, ставши гетманом обеих сторон Днепра, действовал удачно против московских войск на левой стороне, но не мог долго пробыть здесь сам и оставил наказанным гетмана Многогрешного. Следствием удаления Дорошенка было то, что восточная сторона опять потянула к Москве. Многогрешный завел сношения с государем, настаивая, чтобы воеводы московские были выведены из всех малороссийских городов, ибо от их присутствия здесь все зло. Многогрешного сильно поддерживал архиепископ Лазарь Баранович. Но, с другой стороны, нежинский протопоп Симеон Адамович давал знать, что никак нельзя выводить воевод, что весь народ вопиет, под казацкой работой жить не хочет, что все говорят: «за государем живучи, в десять лет того мы не видали, что теперь увидим в один год за казаками». В марте 1669 года созвана была рада в Глухове, где Многогрешный был избран гетманом, после чего постановлено было, чтобы воеводам московским и ратным людям быть только в Киеве, Переяславле, Нижнем, Чернигове и Остре, и не должны они мешаться в дела малороссийские; доходы в казну будут собирать малороссияне, как было при Богдане Хмельницком; из этих доходов получают жалование старшины и казаки, которых остается 30.000; гетман будет жить в Батурине. И двух лет не пробыл Многогрешный на гетмановстве: старшины вдруг напали на него, схватили, сковали и отослали в Москву, обвиняя его в сношениях с Дорошенком, в намерении поддаться султану. Свергнутого гетмана сослали в Сибирь, и в июне 1672 года избран был на его место Иван Самойлович.

Между тем, вследствие подданства Дорошенкова Турции, новая опасная война стала грозить обоим государствам, Московскому и Польскому, ибо султан, принимая в свое покровительство Дорошенка, не думал ограничиваться одной той областью, где господствовал последний, но объявил себя повелителем всех казаков, всей Украйны, поделенной между Москвой и Польшей. В августе 1672 года гроза разразилась; султан Магомет IV, окончивши войну с венецианцами, устремился на Украйну, в то время когда в Польше царствовала страшная смута между королем и вельможами, мешавшая быстрому и общему действию; крымский хан и Дорошенко присоединились к султану, который взял Каменец, оплот Польши с юга: церкви христианские были обращены в мечети, улицы мостили образами. В Москве царь созвал собор из духовенства, бояр и думных людей, известил его об успехах султана, о замыслах его идти под Киев и спрашивал, что делать. Назначили чрезвычайный собор, царь объявил намерение принять лично начальство над войском; но до этого не дошло: король Михаил Вишневецкий, преемник Яна Казимира, поспешил заключить мир с султаном, отдавши ему казаков, Каменец и обязавшись платить ежегодную дань. Но сейм отказался утвердить постыдный договор короля своего: война продолжалась, тут-то прославился своими подвигами коронный гетман Ян Собеский.

В 1673 году умер король Михаил. Противная Яну Собескому сторона предложила престол польский сыну царя Алексея, царевичу Феодору, но сам царь хотел быть избранным в короли; дело, как и прежде, не могло состояться, потому что поляки не хотели иметь королем некатолика. Избран был Ян Собеский. Между тем в конце 1673 и в 1674 году московские войска вместе с восточными малороссийскими казаками вели счастливо войну с Дорошенком и татарами на западной стороне Днепра. Но плоды этих успехов были потеряны, когда в другой раз явился турецкий султан в Украйне: московские войска ушли на свою сторону Днепра, и несчастная западная сторона подверглась страшному опустошению; когда султан ушел, московские войска опять начали утверждаться на западной стороне; но в это время, 20 января 1676 года, умер царь Алексей Михайлович на сорок седьмом году от рождения.

От первой жены, Марьи Ильиничны Милославской (умершей в марте 1669 года), он оставил двух сыновей, Феодора и Ивана, и пять дочерей; от второй, Натальи Кирилловны Нарышкиной (на которой женился в январе 1671 года), сына Петра, родившегося 30 мая 1672 года, и двух дочерей. Наследником своим царь в 1674 году провозгласил царевича Феодора.

• 13. Подготовка к преобразованию в царствование Алексея Михайловича; Симеон Полоцкий. Мы видели, как и в царствование Михаила Феодоровича чувствовалась потребность в науке, в сближении с иностранцами, которые могли принести в Россию науку и искусства свои. В царствование Алексея Михайловича эта потребность чувствовалась все сильнее и сильнее. В начале царствования боялись перемены старых обычаев на новые иностранные; этой перемены не последовало, время еще не пришло для того, перемена эта или так называемое преобразование только подготовлялось. Чувствовали сильную потребность в науке для церкви и государства; но из опасения за чистоту веры православной боялись прямо обратиться за нею к иностранным иноверным и обратились сначала к западной православной Руси, в которой школьное образование, как мы видели, распространилось вследствие борьбы с католицизмом. Для перевода книг вызваны были в Москву из Киева ученые монахи, Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, при дворе явился ученый белорус Симеон Полоцкий, которому государь поручил воспитание своих сыновей. Таким образом, впервые сыновья Московского царя получили школьное образование; Симеон Полоцкий был писатель неутомимый; писал против раскольников (Жезл Правления, 1668 года), писал похвальные стихи или вирши, проповеди, драматические сочинения, предметы для которых брал из священной истории, собирал из иностранных древних и новых сочинений нравственные правила, изречения, описания добродетелей и пороков и все это переводил на русский язык виршами для того, чтобы привлекали приятностью к частому чтению и легче удерживались в памяти. Пример из дворца начал действовать: вельможи также начали учить детей своих иностранным языкам, на что Симеон Полоцкий указал в своих виршах: «Был король французский, именем Франциск первый; так как он любил писание и мудрость (а родители его не любили их, но, подобно варварам, жили в простоте), то немедленно дети знатных людей стали учиться, угождая королевской склонности; таким образом, по примеру королевскому, мудрость распространилась во всей стране. Обычай есть у людей подражать царю, все любят то, что ему любезно; благо тому царству, в котором царь приемлет благие нравы для исправления всех». Вследствие присоединения Малороссии и беспрестанных сношений с Польшей в Москве начало распространяться знакомство с польским языком и литературой. Черниговский архиепископ Лазарь Баранович, посвящая царевичам изданные им на польском языке книги, писал государю: «Знаю, что царевич Феодор Алексеевич не только на нашем природном, но и польском языке читает книги; знаю, что и бояре этим языком не гнушаются, но читают книги и истории польские в сладость».
• 14. Ордин-Нащокин. В деле этой подготовки к преобразованию из вельмож царя Алексея Михайловича более других замечательны бояре — Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин и Артамон Сергеевич Матвеев. Сын незначительного псковского помещика, Нащокин стал известен во время шведской войны как храбрый воевода и вместе как человек искусный в ведении переговоров; из дипломатических поручений, исполненных Нащокиным, самым важным было заключение Андрусовского перемирия. Нащокин сильнее других стал провозглашать о необходимости преобразований и указывать на то, как делается в других европейских государствах; начал говорить о необходимости преобразования в войске, о необходимости поднять торговое сословие, высвободить его из-под тяжкой власти воевод, дать ему возможность действовать сообща, богатым поддерживать бедных. Ставши заведовать иностранными сношениями с титулом «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегателя», Нащокин указывал царю на необходимость преобразования Посольского приказа, наполнение его людьми чистыми, которые были бы достойными представителями России перед иностранцами; обращая внимание на положение России, Нащокин хотел, чтобы она была средоточением торговли между Европой и Азией: с этой целью был заключен договор с Армянской компанией в Персии, по которому эта компания обязалась доставлять в Россию весь шелк, добываемый в Персии; для усиления торговли Нащокин хотел завести флот на Каспийском море, и на Оке, в селе Деднове, построен был первый русский корабль Орел; но, спущенный на Волге в Астрахани, он был сожжен там во время Разинского бунта. Нащокин учредил почты для заграничной переписки; сперва известия о событиях за границей московское правительство получало через своих послов и гонцов, которым наказывалось проведовать, что делается в Европе; понятно, что эти известия отрывочны, несвоевременны и черпались часто из мутных источников; при царе Михаиле иностранные резиденты доставляли в Посольский приказ сведения о текущих событиях; но странно было бы долго оставаться в зависимости от иностранцев, которые могли сообщать только то, что им нравилось: и вот теперь, при Ордине-Нащокине, стали передавать известия об европейских событиях из иностранных газет, и эти первые русские рукописные газеты, назначавшиеся исключительно для правительства, назывались курантами. Как человек, требовавший преобразований, улучшений, Ордин-Нащокин, разумеется, должен был вступить в борьбу с людьми, которым выгодно было поддерживать старое дурное, ибо при новом лучшем они уже не годились; эти люди, эти дьяки, от которых он хотел очистить Посольский приказ, не упускали случая делать ему неприятности, когда он находился в отсутствии на посольских съездах, при дворах иностранных, лишали его милости царя; это удавалось тем легче, что Нащокин, как человек незнатного происхождения, не имел поддержки, да и по характеру своему не мог заслужить их расположения. Узнавши чужое лучше, Нащокин стал порицать свое худшее; но, порицая дела, он порицал и лица, принял на себя роль учителя, выставляя свое превосходство, тогда как много было людей сильных, которые не хотели признавать этого превосходства, не хотели быть учениками Нащокина. По свидетельствам иностранцев, Нащокин был человек неподкупный, воздержный, неутомимый, великий политик, не уступавший, быть может, ни одному из европейских министров, подражатель иностранным обычаям. При конце жизни Нащокин постригся в монахи.
• 15. Матвеев. Артамон Сергеевич Матвеев был сын дьяка, в молодости приблизился к царю Алексею и скоро стал его любимцем; вследствие незнатного своего происхождения, Матвеев только при самом конце царствования Алексея Михайловича добился боярского сана; несмотря на то, пользуясь полной доверенностью царя, он участвовал в важнейших событиях царствования и, по удалению Ордина-Нащокина, заведовал внешними сношениями и делами малороссийскими. И этот-то самый близкий человек к царю отличался приверженностью к новым европейским обычаям: дом его был уже убран по-европейски картинами, часами; но важнее этих внешних изменений были внутренние: к Матвееву гости съезжались на разговор, а не для того только, чтобы есть и особенно пить, как обыкновенно бывало тогда у других, и, что важнее, жена хозяина не была затворницей, выходила к гостям и занимала их. В этом-то преобразованном уже доме и семействе Матвеева воспитана была Наталья Кирилловна Нарышкина, вышедшая отсюда замуж за царя Алексея. Вследствие влияния Матвеева при дворе явились сценические представления; «Комедийным делом» заведовал иностранец магистр Яган Годфрид, под руководством которого разучивали роли подьячие и дворовые люди Матвеева; при Ягане Годфриде находился также «перспективного письма мастер». В 1673 году у Яна Годфрида в Немецкой слободе заведена была школа: учились комедийному делу 26 мальчиков, набранных по приказанию Матвеева, из мещанских детей. Предметы комедий брались из священной истории.
• 16. Ртищев. Наконец из ближних к царю Алексею Михайловичу людей замечателен постельничий его, Феодор Михайлович Ртищев. Он устроил подле Москвы монастырь (теперь Андреевская богадельня), где из малороссийских монахов основал ученое братство с училищем; в этом монастыре Ртищев иногда целые ночи просиживал в разговорах с учеными монахами. Он устроил также на свой счет богадельню. Продавая одно из своих сел, Ртищев уменьшил цену с условием, чтобы покупатель хорошо обходился с крестьянами; подарил землю городу Арзамасу, узнавши, что она нужна жителям, а купить ее они не в состоянии; при смерти умолял наследников об одном, чтобы хорошо обходились с крестьянами.

Из описаний Московского государства в царствование Алексея Михайловича особенно замечательны: 1) подьячего Григория Котошихина, который бежал в Швецию и здесь написал любопытное сочинение о России; 2) барона Мейербера, императорского посла, бывшего в Москве в 1661 году.