Роль «масс-медиа» в современных политических технологиях и основные формы инфомационно-политического менеджмента

Происходящие в наши дни изменения в структуре и характере функционирования СМИ оказывают самое непосредственное воздействие на политику.

Если в период становления индустриальных обществ СМИ, по замечанию А. Тоффлера, выполняя функцию распространителей стандартизированных образов, с помощью которых сплачивались нации и унифицировалась система централизованного управления, сами напоминали огромные фабрики, штампующие идентичные сообщения для миллионов мозгов, то для современной эпохи более характерны совсем другие тенденции. Помимо неуклонного роста технического прогресса, достижения в области информационных технологий, обеспечивающих одновременный и практически мгновенный контакт между собой миллионов людей, изменили во многом характер политических коммуникаций. Благодаря спутниковой связи, компьютерным сетям и системам кабельного телевидения любой участник политического процесса имеет непосредственную возможность отправлять сообщения неограниченному числу реципиентов.

Такая ситуация, например, кардинально повышает шансы маленьких партий, движений и кандидатов от меньшинства на демократических выборах. Новые СМИ избавили от всяких ограничений, связанных с фактором времени, предоставляя индивидам и группам возможность непрерывно общаться друг с другом, не прибегая к большим затратам.

Усиление персонализации и демассификации информационных потоков совпало с глобальными сдвигами в мировой политике. Распад СССР и социалистической системы и резкое снижение международной идеологической конфронтации создали предпосылки для единого информационного пространства, включающего США, Западную Европу, страны Центральной и Восточной Европы, а также страны, входящие в СНГ. Новые проблемы, вставшие перед Россией и другими государствами, осуществляющими переход к плюралистической демократической системе и эффективной рыночной экономике, в немалой степени были связан с проведением новой информационной политики. Роль, которую играли постсоциалистические СМИ, сразу привлекла внимание специалистов к проблеме общих закономерностей и специфики функционирования СМК в разных регионах в различные исторические периоды, равно как и к проблеме сравнительного анализа национальных и региональных моделей журналистики.

Концепция «политического актора» в применении к СМИ и вообще к любой «структурной единице», участвующей в политическом процессе — от государства, партии до индивида — предполагает наличие наблюдаемого действия, имеющего вполне определенную цель. Сами действия и цели могут быть как обдуманными, так и возникать спонтанно. Тем не менее именно их единство позволяет установить, кем является то действующее лицо, которое заинтересовано в реализации именно этой, а не какой-либо иной цели. Анализ концепций политического процесса и политических коммуникаций позволяет сделать вывод о том, что большинство современных специалистов уже давно отбросили мысль о «минимальном воздействии» СМИ и постоянно подчеркивают определяющее значение передаваемой ими информации на формирование представлений о политике вообще и политических приоритетов в частности.

Исследование основных свойств телевидения, радио и прессы в качестве активных участников внутренней и международной политики с неизбежностью ведет к постановке следующих вопросов:

• — в каком именно плане структуры СМИ предопределяют причины и характер развития политических процессов или же их следует рассматривать только в качестве «приводных ремней» более мощных политических сил?
• — являются ли СМИ автономными акторами, осуществляющими влияние на взгляды, мнения и лозунги партий и отдельных индивидов, или же они являются только выразителями официальных или «неформальных» точек зрения, стоящих за ними групп интересов?
• — способствует ли деятельность СМИ в современных, чрезвычайно сложных обществах формированию новых свойств и качеств общественного мнения, могут ли они обеспечить многообразие в информационном поле, создав таким образом «рынок идей», о котором мечтают либеральные теоретики или же речь идет об униформистских тенденциях, превращающих плюрализм мнений лишь в пустую видимость, мишуру, скрывающих стремление правящей элиты манипулировать общественным сознанием, используя возможности современных технологий?

Эти вопросы как бы формулируют определенные концептуальные подходы, в которых так или иначе отражается негативное или позитивное восприятие СМИ. В свою очередь отсутствие единства, свидетельствующее о различных ценностных ориентациях исследователей, направлений и целых школ, само по себе приводит к следующей констатации: СМИ не могут быть нейтральными в ценностном плане, степень их объективности во многом зависит от политических предпочтений представляющих их многообразных структур. Принятие данной констатации в качестве исходной гипотезы влечет за собой постановку вопроса о самих источниках и целях манипуляции, под которой понимается скрытое управление политическим сознанием и поведением людей с целью принудить их действовать (или бездействовать) вопреки собственным интересам, основанное на систематическом внедрении в массовое сознание социально-политических мифов — иллюзорных идей, утверждающих определенные ценности и нормы и воспринимаемых преимущественно на веру, без рационального, критического осмысления.

Исходные импульсы манипуляций ассоциируются в научной литературе и общественном сознании с действиями правительства, политических партий, заинтересованных групп, криминальных группировок и, наконец, с владельцами отдельных СМИ, которые могут входить или не входить в любую из упомянутых выше структур. Эмпирические социологические исследования уже давно выявили, например, совершенно определенное соответствие редакционных статей в газетах и журналах, телепередач и радиорепортажей (особенно в период выборов) интересам участвующих в избирательных кампаниях политических партий, правительственных чиновников, отдельных влиятельных лидеров и т. д.

Сам факт, что правительственные чиновники часто являются основным источником сведений для журналистов и стремятся контролировать информационные потоки также всегда считался бесспорным.

Например, в 1973 г. американский политолог Л. Сигал установил, что около половины сообщений и аналитических материалов, регулярно появлявшихся на первой странице таких крупнейших газет, как «Нью-Йорк Тайме» и «Вашингтон Пост» выражали мнение правительства, превращая сами издания в разновидность официозов. В 1992 г. другой американский политолог Д. Хэллин подтвердил статистическую неизменность отношений чиновников с американской прессой, показав на многих примерах проправительственную ориентацию СМИ, проявившуюся, в частности, во время войны в Персидском заливе (1991 г.). «Достаточно только подумать о том, — писал он, — как изменялся образ режима Саддама Хусейна по мере того, как этот образ окрашивался из союзнических во вражеские тона, чтобы понять, насколько официальная политика все еще определяет характер новостей. Более того, американские журналисты пока еще чувствуют себя более комфортно скорее в роли репортера, чем комментатора» .

Впрочем, нередко отношения «независимых СМИ» и правительства могут приобретать весьма причудливые формы.

Например, это случилось во время «буддистского кризиса», внезапно разразившегося в США летом 1963 г. Поддерживаемое администрацией Д. Кеннеди южновьетнамское правительство Иго Динь Дьема организовало вооруженный рейд против своих противников, укрывавшихся в буддистских пагодах, вызвав тем самым столь острый внутриполитический кризис, что американские чиновники не успели организовать сколько-нибудь связное изложение новостей об этом событии. Американское посольство в Сайгоне приписывало рейд самому Нго Динь Дьему и его брату, госдепартамент США оправдывал Дьема, обвиняя южновьетнамскую армию. Американская пресса оказалась в неловком положении, ссылаясь на два «объективных» правительственных источника, излагавших совершенно разные версии одного и того же события. В конце концов «Нью-Йорк Тайме» не нашла ничего лучшего, как опубликовать 23 августа 1963 г. обе версии на первой полосе, извинившись перед читателями за возникшую несообразность.

Этот прецедент на протяжении долгих лет обсуждался журналистами и учеными в рамках дискуссии вокруг так называемой «теории монополии», согласно которой газеты, журналы и телепрограммы — это только орудия правительственной пропаганды, а предоставляемая ими информация — лишь поверхностью, под которой «лежит более глубокая реальность» .

" Теория монополии" разделяется, конечно, далеко не всеми специалистами. Признавая бесспорность самих фактов зависимости передаваемой СМИ информации от государственной политики, противники этой теории ссылаются на специфику «логики сбора новостей»: недостаток времени, «узость» доступных источников и т. д., предопределяющих их видимую неполноту, а часто и необъективность. Другим аргументом, часто приводимым против упомянутой выше теории, является субъективное чувство автономии, которым обладают многие журналисты, работающие даже в проправительственных изданиях.

По мнению одного из наиболее авторитетных исследователей американских СМИ Б, Пейджа, само по себе право главных редакторов нанимать, продвигать, увольнять журналистов и, естественно, надзирать за ними, переделывать представленные ими материалы или просто не допускать их в печать, равно как и право владельцев и менеджеров нанимать самих редакторов в соответствии с собственными политическими предпочтениями, обеспечивая таким образом соответствующий подбор журналистской команды — все это «может быть полностью совместимо с журналистским чувством автономии, особенно если журналисты выбираются, прежде всего, в соответствии с принципом политической совместимости или же они быстро выучивают и интернизируют то, чего от них ожидают» .

Концепция «четвертой власти», равно как представление о главной функции СМИ быть «сторожевой собакой общественных интересов», «главным арбитром» в конфликтах государственного аппарата с политическими партиями и гражданами, возникла вследствие самого факта существования многочисленной оппозиционной прессы, а впоследствии — радиои телекомпаний, деятельность которых в демократическом государстве гарантирована законом. В современный период «оппозиционными функциями» нередко наделяются все СМИ (за исключением откровенных официозов) в силу теоретического постулата о «четвертой власти» .

Данный постулат имеет сегодня прочное основание в общественном сознании, будучи подкреплен не только философскими и социологическими аргументами, но и самим бесспорным фактом превращения СМИ в промышленно развитых странах в гигантские комплексы, в которых иногда заняты десятки тысяч работников. В последние десятилетия эти комплексы приобрели экономическую самостоятельность и стремятся к наращиванию мощи и политического влияния, добившись совершенно определенной независимости как от государственного контроля, так и от многих рекламодателей.

В итоге в развитых странах экономический и политический факторы оказались, особенно после Второй мировой войны, глубоко взаимосвязанными. В США влияние прессы, ее место в обществе были определены еще к 1791 г. принятием первой поправки к конституции, которая, в частности, запрещала издание любого закона, ограничивающего свободу слова или печати. Используя эту поправку, журналисты фактически уравняли себя с правительственными чиновниками в правах, предпринимая самостоятельные расследования и требуя от государства доступа к информации, недоступной для рядовых граждан. Реализация этих прав стала, однако, практически возможной только с приходом эры телевидения, в течении нескольких десятилетий превратившегося в мощный инструмент воздействия на политическую жизнь.

Можно выделить несколько наиболее важных факторов, благодаря которым именно эта страна превратилась в своеобразный полигон, на котором первоначально прошла успешную проверку модель политического процесса, ориентированного преимущественно на телевидение: 1) относительная слабость политических партий; 2) особая роль телевидения в американской жизни; 3) наличие трех основных телевизионных сетей — ABC (Американская радиовещательная корпорация), CBS (Радиовещательная система Коламбия) и NBC (Национальная радиовещательная корпорация).

Прогрессирующая фрагментация политических партий, утрата местными партийными организациями влияния, усиление враждебности между президентскими структурами и Конгрессом США усиливали персональный фактор в американской политике. Кандидаты на выборах в конгресс стремились самостоятельно организовать и провести собственную политическую кампанию, нередко действуя независимо от партийного аппарата.

В этих условиях СМИ становились практически единственной опорой кандидатов, в первую очередь тех, которые были способны изыскивать для своих кампаний крупные финансовые средства. Телевидение оказалось почти идеальным гарантом реализации этих планов. В дальнейшем оно в значительной степени облегчило президентам возможность обращаться непосредственно публике «через головы» лидеров конгресса, дав будущим кандидатам новый способ привлечения избирателей без обращения к старым партийным окружным лидерам.

В определенном плане общественная коммуникация или, если угодно, пропаганда стала играть более важную роль в политическом процессе.

Впервые телевидение было использовано для освещения президентской кампании еще в 1952 г. Но подлинным началом его триумфального шествия можно считать 26 сентября 1960 г., когда впервые организованные теледебаты между претендентами на президентское кресло — Р. Никсоном и Д. Кеннеди — собрали от 70 до 75 млн зрителей. Воздействие телевидения, бесспорно, стало одним из решающих факторов победы Кеннеди. Проведенные опросы подтвердили, что около 57% избирателей так или иначе признали воздействие на них теледебатов. Около 6% избирателей, представлявших 4 миллиона голосовавших на выборах, открыто решили бросить свои бюллетени на основе телевизионных передач и их вердикт равнялся трем голосам к одному за Кеннеди.

Признание воздействия СМИ на политический процесс стало всеобщим.

Окрыленные первоначальным успехом, три ведущие коммерческие телевизионные сети — ABC, CBS и NBC удвоили в 1963 г. продолжительность основных передач новостей, доведя их до 30 минут. В том же году они в течение четырех дней вели непрерывные прямые передачи в связи с трагической гибелью президента Кеннеди, причем эти передачи шли даже в самые отдаленные районы США. В этом смысле 1963 г. стал поворотным. Сетевое телевидение отныне превратилось в основной источник новостей и информации, доказав на практике свою способность сплотить нацию перед лицом внезапно обрушившейся беды.

К 1970;м гг. опросы стали стабильно показывать, что большинство американцев рассматривали телевидение в качестве главного источника информации. Все наиболее влиятельные газеты и журналы стали переходить к обороне и готовиться вести длительную конкурентную борьбу.

К настоящему времени телевидение по-прежнему является доминирующим в США, где практически 100% населения имеют телевизоры. Большинство американцев имеют два и более телевизора, более 75% имеют в своем распоряжении видеомагнитофоны, владельцы компьютеров составляют более трети населения. Почти каждый американец проводит перед телевизором до семи часов в день, что превышает на три часа среднемировой уровень. Престиж телекомпаний необыкновенно возрос, особенно после того, как всем политикам стало абсолютно ясно, что без доступа к телесетям уже невозможно наладить отношения ни с электоратом, ни даже с истеблишментом.

Обращения президентов к населению стали важнейшим оружием в борьбе с оппозицией в конгрессе, а теледебаты между претендентами на президентский пост превратились в ритуальную схему. В 1980 г. теледебаты помогли Р. Рейгану ликвидировать четырехпроцентный разрыв в президентской гонке с Дж. Картером, а в дальнейшем и опередить его на 5%. Они играли большую роль в последующих избирательных кампаниях, когда между собой боролись Р. Рейган и У. Мондейл (1984), Дж. Буш-старший и Б. Дукакис (1988), Дж. Буш-старший и Б. Клинтон (1992), Б. Клинтон и Р. Доул (1996) и др.

Телекомпании стали играть важную роль в мобилизации общественного мнения. Именно с 1960;х гг. симбиоз политиков и СМИ поднимается на новую ступень. По мере его нарастания укреплялся, с одной стороны, престиж центральной исполнительной власти, а с другой — усиливалось влияние главных телеканалов, руководители которых стали делать вид, что они проводят вполне самостоятельную политику, хотя сам факт их доминирующей ориентации именно на президентские структуры оставлял телебоссам совсем немного поля для маневра.

Американским президентам было гарантировано появление на экране во время вечерних новостей. Президенту Л. Джонсону удалось поставить дело так, что телевидение предоставляло ему время немедленно, как только он принимал решение обратиться вечером к народу. Благодаря такой практике, уже с 1960;х гг. общение президентов с аудиторией сделалось обычным и предсказуемым явлением, телевизионные дебаты (а в дальнейшем и партийные съезды, на которых происходит выдвижение кандидатов в президенты) превратились в масштабно организованные и широко рекламируемые в СМИ шоу.

Аналогичную роль в американской политике постепенно стали играть пресс-конференции, проводимые в Вашингтоне. Институционализация пресс-конференций как средства информационного влияния правительства на общественное мнение произошла еще в начале XX в. при президенте В. Вильсоне. После Второй мировой войны рост конкуренции между различными газетами, журналами и радиокомпаниями, которые вскоре начало теснить телевидение, превратил процесс добывания информации «из первых рук» в предприятие, требовавшее изобретательности и азарта. Естественно, наиболее легкие пути получения информации открывались в столице.

В настоящее время в Вашингтоне аккредитовано более 16 000 корреспондентов и было бы очень странным, если бы центральная власть не стремилась этим воспользоваться. Уже Д. Кеннеди придал своим пресс-конференциям ярко выраженный публичный характер. Проводимые в «часы пик» телевизионных передач собирали весь корпус журналистов, аккредитованных при Белом доме. В период президентства Рейгана пышные пресс-конференции и помпезные обеды стали чередоваться с сериями неформальных встреч главы государства с небольшими журналистскими группами, состоящими из 8—10 человек. Неформальность таких мини-пресс-конференций подчеркивалась отсутствием магнитофонов и видеоаппаратуры (off the record sessions).

Благодаря такому многообразию средств привлечения масс-медиа на свою сторону, правительство получало широкие возможности для распространения благоприятной для себя информации и дезинформации, а журналисты все больше преисполнялись той мыслью, что «лучше быть полностью осведомленным, чем полностью честным» .

Подобному изменению взглядов в немалой степени способствовали огромные средства, расходуемые американским правительством на рекламу: при Никсоне только Пентагон ежегодно тратил на рекламу 80 млн долл., а в настоящее время общие годовые расходы правительства на эти цели превышают 200 млн долл.

Хотя главным потребителем правительственных средств является телевидение, немало их перепадает также и крупнейшим газетам, вынужденным, естественно, оказывать ответные услуги.

Американская исследовательница Д. Дэйвис подробно описала процесс установления «особых отношений» между правительством и газетой «Вашингтон пост». В качестве благодарности за доброжелательное освещение официальной политики газете широко предоставлялась интересующая ее информация. В 1970—1990;е гг. в подобный процесс взаимного обмена были втянуты практически все американские СМИ, идентифицирующие себя с истеблишментом и, по замечанию леворадикального американского политолога М. Паренти, «продававшие частицу своей честности за допуск к источникам, который помогал им выполнять свои задачи по сбору информации» .

Конечным результатом симбиоза власти и СМИ явилось не только увеличение манипулятивных возможностей первой, но и значительное возрастание самомнения последних, уверовавших в свою способность определять характер политической жизни, диктуя власти приемлемые для обоих решения. Подобная уверенность была небезосновательной, прежде всего потому, что без телевидения было уже невозможно организовать и проводить последовательно сколько-нибудь масштабную политическую кампанию.

Благожелательно настроенные СМИ были необходимы и для закрепления победы президентской власти над оппозицией в конгрессе, оттесненной на задний план и к 1970;м гг. ставшей почти незаметной. Такая ситуация возникла вследствие того, что конгресс не имел возможности реагировать на выступления президента, транслируемые телевидением на всю страну. Если оппозиции и давали такую возможность, то обычно не в «час пик», когда уже не приходилось рассчитывать на большую зрительскую аудиторию. К тому же ответы оппозиции практически никогда не передавали по всем каналам. В этих условиях руководители телекомпаний считали для себя возможным брать на себя роль арбитра, попеременно выступая то в роли «лояльной оппозиции» президентской власти, то полностью переходя на ее сторону. Тем самым СМИ становились весьма влиятельным участником политического процесса, причем далеко не беспристрастным.

Все это, естественно, не могло устраивать оппозиционные силы, особенно консервативно настроенную часть истеблишмента.

Впервые решительный голос протеста прозвучал в 1969 г. в речи вице-президента С. Агню, обвинившего СМИ в «либеральных перекосах», возникшись вследствие того, что они оказались в руках небольшой группы предубежденно мыслящих выходцев из северо-восточной части страны, не имеющих связей с простым народом, высокомерно себя ведущих и практически прибравших к рукам общий контроль за всей системой телевещания в США.

Эта речь имела большой резонанс. Тем не менее только к середине 1980;х гг. оппозиция в конгрессе обрела возможность регулярно возражать президенту по телевидению. Усилению роли оппозиции в этот период способствовала в немалой степени и постепенная утрата ведущими коммерческими телесетями монополии на телевещание в результате стремительного расширения поля деятельности альтернативных кабельных сетей.

Появление многочисленных каналов кабельного телевидения (в настоящее время более 60% американских семей охвачены его системами и могут выбирать любой из десятков каналов) привело к утрате влияния политических новостей и шоу, передаваемых центральными телекомпаниями. Если в 1960;е гг. президентские выступления смотрели до 90% избирателей, то в 1990;е гг. уже менее половины.

Во время президентской кампании 1992 г. появилось выражение — «старые» и «новые» СМИ. Новые СМИ, т. е. кабельные и компьютерные сети больше ориентировались на различные возрастные и профессиональные группы, многие представители которых были весьма скептически настроены к политическим лозунгам республиканцев и демократов. Теперь вместо ожидания встречи с аудиторией на телеканалах, политики оказались вынужденными сами заняться ее поисками. Например, президент Б. Клинтон стал первым, кто рискнул использовать новые СМИ, несколько раз появившись перед аудиторией сети MTV (передающей преимущественно музыкальные видеофильмы для молодежи) и на других специфических каналах. Во время его второй президентской кампании этот апробированный сценарий повторялся уже сотни раз.

Переориентация политиков на новые СМИ не означала автоматической утраты влияния центральным телевидением, но лишь свидетельствовала о постепенно развивающемся процессе фрагментации избирательных кампаний, их перемещении из центра в провинцию. Работа кандидатов с местными станциями снижала начальное напряжение, открывая возможность для более широких маневров. Такого рода смещение политического процесса оказалось еще более оправданным после того, как был установлен эмпирически, а в дальнейшем подвергся более глубокой теоретической проверке факт крайней амбивалентности отношений между президентской властью и СМИ.

Проявляя явно выраженную заинтересованность в установлении тесных отношений с любым правящим президентом вне зависимости от его партийной принадлежности, будучи сторонниками сильной «президентской вертикали», СМИ одновременно не проявляли ни малейшей заинтересованности в том, чтобы допустивший грубые промахи президент излишне долго засиживался на своем посту.

Последняя четверть XX в., ознаменованная в США громкими политическими скандалами, связанными с действиями центральной власти, дала немало свидетельств преследования крупнейшими СМИ тех президентов, которые, по их мнению, не имели шансов поднять свой рейтинг в общественном мнении.

Так, вовлеченный в Уотергейтский скандал Р. Никсон стал объектом повышенного критического внимания со стороны центральных телеканалов и газет, что в немалой степени способствовало его быстрой отставке. Столкнувшийся с проблемой заложников в Иране, Д. Картер до конца своего президентства уже не мог избавиться от негативной телевизионной критики, превратившей неудачную попытку вооруженного освобождения заложников в крупнейший политический скандал. Одержавший две победы на выборах, Р. Рейган к концу второго президентского срока оказался втянутым в скандал, получивший название «Иран-контрас» и быстро ощутил на себе последствия охлаждения СМИ к своей персоне. В итоге в феврале 1988 г. три ведущие телекомпании США отклонили просьбу Белого дома предоставить Р. Рейгану возможность выступить по их каналам на том основании, что его речь наверняка не будет содержать ничего нового и приведет к пустой трате эфирного времени и денег.

Наконец, грандиозный шум, поднявшийся вокруг любовных похождений Б. Клинтона (так же, как Никсон и Рейган избранного на второй срок) вполне может рассматриваться как своеобразный апогей в отношениях президентской власти и центральных СМИ. Особенность этого скандала состояла в том, что он разразился в период стремительного прогресса новых электронных масс-медиа. В результате стараниями прокурора К. Старра и республиканской оппозиции в конгрессе весьма объемистое «дело Моники Левински» (более 400 страниц печатного текста) оказалось запущенным в сеть Интернет, а показания самого президента сделались достоянием телевизионной аудитории, тем самым приблизив в перспективе уже апробированную в 1970;е гг. дилемму «импичмент или добровольная отставка» (которой Клинтону, впрочем, все же удалось избежать).

Анализируя основные тенденции освещения политики американских президентов в СМИ, специалисты установили совершенно четкий, постоянно воспроизводящийся график: весьма позитивный подход в начальный период, условно называемый «первые сто дней» и вполне благожелательное отношение в первый год президентства. К третьему году можно уже предугадать менее благожелательный подход, если деятельность президента на своем посту не вызывает энтузиазма в общественном мнении. В случае же существенного «прокола» сдержанное отношение легко может превратиться в обвинительный шквал, играющий на руку оппозиции.

Обрисованная выше система отношений СМИ и политической власти возникшая в США после Второй мировой войны, как нельзя более контрастно выявила основные элементы той информационной модели, которую в политической науке принято называть частной или коммерческой.

США, безусловно, являются страной, где эта модель получила особенно сильное развитие. Основные телеи радиокомпании, крупнейшие газеты и журналы находятся в руках частных владельцев. Например, к 1970;м гг. центральные каналы телеи радиовещания ABC, CBS и NBC контролировались десятью промышленными и финансовыми корпорациями. В их же распоряжении находились 34 вспомогательные телестанции, 201 система кабельного телевидения, 62 радиостанции, 20 компаний звукозаписи, 59 журналов, включая такие крупнейшие журналы, как «Тайм» и «Ньюсуик», 58 газет, включая «Нью-Йорк Тайме», «Вашингтон Пост», «Уолл-Стрит Джорнэл», «Лос-Анджелес Тайме», 41 издательство и различные кинокомпании, в том числе — «Коламбия Пикчерс» и «Твенти Сенчури Фокс». Крупнейшие банки, такие как «Чейз Манхеттен», «Морган гэрэнти траст», «Ситибанк» и «Бэнк оф Америка» имели в своем распоряжении три четверти акций главных американских телекомпаний.

В этот же период десять крупнейших газет получали половину доходов от газетного бизнеса во всей стране. 5 конгломератов контролировали 95% выпуска пластинок и магнитофонных кассет. 8 голливудских студий получали 89% доходов от кинобизнеса. Три телевизионных сети контролировали 2/3 доходов телевизионных студий США. На книжном рынке доминировали семь крупнейших издательств.

Представители крупнейших банков и корпораций были так или иначе представлены в редакционных советах ведущих газет, журналов и правлениях телекомпаний. В свою очередь многие директора на радио, телевидении, руководители газет и издательств являются партнерами банков, страховых компаний, юридических фирм, университетов и всевозможных фондов. Например, компания «Форд Мотор Компании», годовой доход которой составлял в 1970;е гг. 43 миллиарда долларов, имела своих представителей в советах директоров таких газет, как «Нью-Йорк Тайме», «Вашингтон Пост» и «Лос-Анджелес Тайме» .

К концу XX в. тенденция к превращению американских СМИ в собственность крупнейших промышленных и финансовых корпораций не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Такого рода эволюция информационных комплексов приводила непредвзято мыслящих специалистов к выводу, о том, что политика, проводимая центральными и большей частью местных СМИ, отвечала, в первую очередь, интересам крупного бизнеса, напрямую установившего над ними контроль или же навязывавшего свою точку зрения через размещение рекламы.

Для большинства стран Западной Европы, где развитие политического процесса осуществлялось на основе сохранения традиций парламентской демократии с ярко выраженной ориентацией больших групп избирателей на мощные политические партии, каждая из которых имела в своем распоряжении партийную прессу, обладавшую влиянием и престижем, ориентация на американскую модель таила немалые угрозы.

Большую роль в стремлении западноевропейских правящих кругов встать на путь поиска новых организационных форм сыграло то важнейшее обстоятельство, что к началу 1990;х гг. Западная Европа постепенно стала утверждаться в новой роли мирового лидера в области развития СМИ. Система передачи международных новостей, собственно, и возникла в Европе в течение XVII—XVIII вв. первоначально в виде «зарубежной корреспонденции», присылаемой, например, в лондонские газеты в виде писем корреспондентов, живших в других европейских городах и бравших материал из местных газет. Постепенно появляется обширная корреспондентская сеть, связывавшая ведущие европейские газеты. В настоящее время Европейский союз радиовещания (European Broadcasting Union) является только одним из многочисленных механизмов, объединяющих передачу новостей по всей Европе (включая теперь страны Центральной, Восточной Европы и СНГ) и всему миру.

Первый международный европейский (франко-британский) картель, организовавший передачу новостей, возникнув в 1870 г., до сих пор сохраняет свое влияние. В Германии к числу крупнейших относятся DPA (Немецкое пресс-агентство) и ZDF (Второй канал немецкого телевидения). В последнее время эти корпорации значительно укрепили влияние в Центральной и Восточной Европе. Испанские агентства новостей, например, RTVE (Испанское радио и телевидение) имеют прочные корни и в странах Латинской Америки. К концу 1990;х гг. значительно упрочили свое влияние итальянские телеи радиокомпании, например, такие как ANSA (Объединенная национальная ассоциация прессы) и RAI (Итальянское радио и телевидение).

В условиях краха СССР и распада биполярного мира в 1990;е гг. европейский континент становится тем основным фокусом, на который перемещается интерес мировых информационных комплексов. В 1990 г. 944 информационных агентств были представлены в США, 606 — в Брюсселе, 599 — в Великобритании, 562 — в Италии и 558 — во Франции. Из 20 стран, возглавлявших группу лидеров в сфере СМИ, 14 представляли Европу.

Хотя американская пресса и телевидение сохраняют достаточное число заказчиков своей продукции, западноевропейские телекомпании с начала 1990;х гг. успешно начали теснить американских конкурентов на Ближнем Востоке и в Африке.

В настоящее время нельзя с полной определенностью ответить на вопрос: какие именно причины предопределяют успешную экспансию западноевропейских СМИ — успешное освоение ими новых технологий или же специфический характер их национальной организации. Например, британская компания ITN (Independent TV News) — Независимые теленовости эффективно использовала возможности, открываемые спутниковым телевидением, компания Visnews является ведущей в распространении видеофильмов, компания Reuters была пионером в области компьютеризации международных новостей и т. д.

На наш взгляд, процесс интернационализации телеи радиовещания, создание гигантских европейских медиа-картелей скрывает в себе потенциальную опасность подчинения национальных структур исключительно коммерческим интересам и утраты тех бесспорных демократических завоеваний, достигнутых во многих странах Западной Европы. Даже если существующее положение вещей и не дает оснований для слишком пессимистических прогнозов, тем не менее можно констатировать постоянное нарастание противоречий между ориентацией на коммерческий успех и демократическим политически процессом в этом регионе.

В отличие от американской коммерческой модели, в Западной Европе утвердились общественно-правовая (Великобритания, ФРГ, Италия, Швеция) и государственная организация СМИ. До недавнего времени образцом последней была голлистская Франция.

Установление государственной монополии на телеи радиовещание и контроля над наиболее крупными газетами и журналами при Ш. де Голле и Ж. Помпиду обосновывалось тем теоретическим доводом, что в многопартийной, плюралистической стране свобода печати реально возможна, если только она подконтрольна правительству. Государство в рамках этой философии рассматривалось преимущественно в качестве влиятельного политического арбитра, гарантирующего плюрализм взглядов. Подлинной причиной контроля центральной власти над информационными процессами было стремление ограничить влияние левых сил — социалистов и коммунистов, изменив таким образом баланс в пользу правых партий. В результате журналистская свобода была существенно ограничена. Давление на СМИ правительство пыталось компенсировать практикой льготных тарифов и налогообложения для прессы и информационных агентств, дополняемой прямыми субсидиями из бюджета.

Пришедшие в 1981 г. к власти социалисты, несмотря на декларативные обещания усилить три основных канала государственного телевидения и ликвидировать частный сектор, на деле стали проводить совершенно противоположную политику: сохранив два общенациональных канала (А2 и Fr3) и культурный канал (La7), они создали систему телевещания со смешанным капиталом (Canal Plus), допустив также возникновение двух новых коммерческих каналов — La5 и Мб. В результате к 1986 г. из 7 каналов частному капиталу стало принадлежать 4,5. Принятие в 1982 г. нового закона о СМИ значительно расширило свободу журналистов.

Благодаря такой политике (ни социалисты, ни вернувшиеся к власти в 1990;е гг. правые не отменили практики финансирования СМИ за счет госбюджета, т. е. налогоплательщиков), Франция к концу XX в. является обладательницей одной из наиболее развитых в техническом отношении коммуникационных структур.

В связи с этим некоторые французские ученые (например, Д. Вольтон) выдвигают гипотезу о своеобразном «обратном эффекте», смысл которого заключается в том, что новая государственная политика в отношении СМИ и значительное расширение журналистской свободы способствовали ускорению модернизации и в конечном итоге постепенному исчезновению столь характерного для французской истории противостояния левых и правых. Однако следует отметить, что изменение политического климата во Франции на рубеже XX—XXI вв. происходило параллельно деформации информационной модели, которая в настоящее время уже не может считаться вполне государственной, поскольку она приобрела некоторые элементы коммерческой и общественно-правовой форм организации СМИ.

Для общественно-правовой модели, существующей в Великобритании, ФРГ и Италии, прежде всего характерны самоуправление, юридически оформленная независимость от государства и частных лиц. СМИ финансируются за счет специального налога с граждан и контролируются общественными советами, в которые входят представители важнейших общественных групп, организаций и профессий. Гарантами независимости СМИ выступают парламенты.

Формы общественно-правового регулирования, конечно, различны. В Великобритании оно опирается на нормативные юридические акты, восходящие еще ко временам «Славной революции» 1688 г., окончательно утвердившей верховенство парламента. В Швеции принцип свободной прессы был утвержден в конституции 1766 г., а самоуправление и подконтрольность общественным интересам гарантированы специальными организациями — от Совета по делам прессы (1916) до специального должностного лица Press Ombudsman (1969), в обязанности которого входит рассмотрение жалоб граждан на публикации журналистов.

Выделяя «идеальные признаки», свойственные модели СМИ, немецкий политолог Г. Траутман дает следующую характеристику:

• — свобода от государства: государство не оказывает финансового, кадрового и организационного влияния на телевидение и радио;
• — финансовая независимость: телевидение и радио не получают никаких государственных субсидий, финансирование идет путем абонентной платы и рекламы;
• — участие общественно важных сил в кадровой политике и в оформлении программ (в ФРГ в этом принимают участие профсоюзы, церковь, университеты и т. д.);
• — объективность сообщений — отделение фактов от мнений, проверенная информация, наличие противоположных мнений;
• — надпартийность — не должно преобладать ни мнение правительства, ни мнение какой-либо партии или союза.

Выделяя эти признаки в качестве наиболее характерных для стран, где утвердилась традиция самоуправления, Г. Траутман тем не менее, вынужден признать, что общественно-правовая модель в настоящее время является скорее нормативным идеалом, который лишь отчасти представлен в политической практике ряда западноевропейских стран. На самом деле и в Великобритании, и в ФРГ, и в Италии сложилась «дуальная система» (сосуществование общественного и частного телевидения и радио), внутри которой идет постоянная борьба между тенденцией к полной коммерциализации и тенденций к контролю со стороны общественных организаций и групп. Существование в ФРГ огромного количества местных каналов кабельного телевидения или же возникновение в Италии информационной империи финансового магната и нынешнего премьера С. Берлускони также являются серьезными симптомами размывания «идеальной модели» .

Одной из наиболее важных причин, способствующих усилению коммерческого начала и, следовательно, американизации европейских масс-медиа является сам стремительный процесс их модернизации, резко увеличивающий стоимость, например, видеопрограмм и трансляции новостей. Перекладывание расходов, связанных с необходимостью постоянно использовать технические новшества, на плечи рядовых граждан чревато серьезными социальными и политическими осложнениями. Повсеместно проявляющийся (как в США, так и в Западной Европе) кризис доверия к СМИ и журналистам не может в этой связи рассматриваться как случайный. Недоверие возрастает прямо пропорционально росту потребления телеи радиопрограмм и оно напрямую связано со все увеличивающимся недовольством, которое вызвано «эффектом вездесущности» новостей, с одной стороны, и попытками европейских СМИ выступать в роли «четвертой власти» — с другой.

Как и в США, эти попытки также отражают крайнее усиление телевидения в общественно-политической жизни. Само понятие «ориентированная на телевидение политика» вошло в обиход в США вследствие того, что телевидение стало практически претендовать на роль посредника между властью и основной массой избирателей.

Первоначально его коммуникационная роль была весьма ограниченной, поскольку основной целью большинства телепрограмм было создание фона для выступлений политиков разного ранга, претендующих на различные должности. Несмотря на периодическое появление более или менее обширных журналистских комментариев и аналитических обзоров, в новостях и политических программах в целом преобладали речи государственных мужей, на которых потом журналисты могли ссылаться.

С 1980;х гг. ситуация изменилась самым радикальным образом. Слова политиков превратились теперь в «сырой материал», который комбинировался с другими звуками и видеообразами, а затем уже вставлялся в соответствующим образом сформированную «нарративную программу». Естественно, сам процесс подготовки программ к эфиру и новая «упаковка новостей» усилили роль журналистской инициативы и телевизионной журналистики в организации предвыборных кампаний и «гонок» противоборствующих претендентов. Но в конечном итоге такая «посредническая миссия» привела лишь к превращению «имиджмейкерства», т. е. создания специалистами соответствующего популярного образа, в одну из главных функций всего политического процесса, отодвигая реальные политические проблемы и дискуссии на задний план.

Изменение характера освещения избирательных кампаний как в США, так и Западной Европе вновь вызвало к жизни вопрос, периодически возникавшей еще в период превращения прессы в важнейший элемент политического дискурса: насколько самостоятельной и независимой может быть роль СМИ?

В послевоенные годы уже вполне проявилась следующая закономерность: возрастание самомнения владельцев газет, журналов, радиои телекомпаний было прямо пропорционально их фактическому подчинению как интересам различных политических и финансовых группировок, так и логике избирательных процессов, определяемой этими группировками.

В последние десятилетия экономическое развитие фактически стерло грани между журналистикой и коммерческим предприятием, деятельность которого основана на продаже аудитории, т. е. непосредственных потребителей СМИ, рекламодателям. В этом заключается причина неуклонного падения доверия к СМИ, которое в особенности коснулось стран, позднее других вступивших на путь технической модернизации средств телеи радиовещания. Например, во Франции число зрителей, доверяющих телевизионной информации упало с 1983 по 1988 гг. с 47% до 40%. Превращение центральных и особенно местных телепрограмм в чрезвычайно доходные предприятия вызвало между ними конкуренцию, которая особенно ожесточилась с появлением компьютеров и кабельного телевидения.

Конкуренция сделала серьезные программы, посвященные обсуждению сложных политических и социальных вопросов невыгодными экономически. Степень их выживаемости стала теперь определяться стремлением не потерять окончательно «серьезную аудиторию». Но все эти заботы о престиже не могли помешать бурному росту нового типа передач на телевидении, очень скоро получивших в США название «халтурного телевидения» .

Причины распространения этого явления скрывались в самих новых технических возможностях, ставших немедленно объектом коммерческой эксплуатации, которая в итоге, изменила лицо современной журналистики, причем не в лучшую сторону. Технические возможности позволили передавать «живые репортажи» с места событий, трансляция которых не оставляла, как правило, времени для серьезного анализа и комментирования передаваемой информации. В итоге живые передачи, которые в течение столетия были идеалом для всех новостей, произвели карикатуру на самих себя, как только они сделались общим правилом. Карикатурность усиливалась вследствие конкуренции и потребности производить сенсации.

Негативный аспект, связанный с новым информационным бумом, проявился в самом факте вездесущности новостей, транслируемых отныне в соответствии с принципом: «важно только то, что может быть показано». В данном принципе скрывалась определенная политическая и идеологическая позиция, являвшаяся результатом своеобразной ультра-либеральной интерпретации свободы: поскольку телевидение навязывает взгляд — существует только то, что можно увидеть — следует предположить, что свобода выражения является одинаковой везде, а не только на Западе; авторы и редакторы телепрограмм одновременно пребывают в уверенности, что благодаря телеэкрану возможно быть в курсе всех наиболее важных событий, происходящих в мире.

В этой уверенности, однако, изначально скрывалась серьезная психологическая и идеологическая аберрация. Пресса и телевидение стремились приучить аудиторию к тому, что ни один из существенных вопросов, ни одно из событий не могут произойти без того, чтобы они немедленно не попали в эфир или на первые полосы газет. Между тем элементарное рассуждение легко может привести к выводу, что каждый день происходит множество событий, о которых СМИ не сообщают. Даже если предположить, что они действительно в состоянии это сделать, мы можем с уверенностью утверждать, что большая часть передаваемой информации может нас и не заинтересовать. Вездесущность новостей, таким образом, порождает у людей, склонных с полным доверием относиться к внешне убедительным доводам масс-медиа, иллюзию о постоянно открытой для восприятия реальности. При этом совершенно упускаются из виду те, скрытые от камеры или глаз репортера причины, которые порождают события, становящиеся объектом для телерепортажа.

Ориентированная на телевидение модель новостей провела резкую, хотя и невидимую на первый взгляд, грань между информацией, ориентированной на понимание события, и информацией, ориентированной на его воспроизведение и трансляцию.

Некоторые политологи утверждают, что такого рода переориентация связана не с новым характером и концепцией производства новостей, но с природой самого телевидения, для которого характерен приоритет визуального показа над идейной подоплекой того или иного события. События, люди, например, национальные лидеры и различные кандидаты на выборах, имеют внешнюю сторону, тогда как проблемы и политический анализ этим качеством не обладают. Поэтому тележурналисты вынуждены фиксировать внешнюю сторону, «скользить по поверхности», не углубляясь в причины и содержание новостей. Тем самым пустота и поверхностность возводятся в принцип и путем ссылки на технику ставится под сомнение сама возможность аналитической работы, основанной на методологии политического анализа.

Подобные доводы, конечно, несостоятельны, но они фиксируют наше внимание на действительно серьезных изменениях, происходящих в современных СМИ. Новости в традиционном их понимании всегда предполагают существование определенного исторического континуума, в рамках которого каждое событие имеет свою причину и, следовательно, нуждается в историческом истолковании. Метод теленовостей отдает предпочтение выборочному показу отдельных, нередко не связанных друг с другом фактов, которые, будучи объединенными воедино, создают искусственную телереальность, артефакт.

В связи с этим не выглядит случайностью резко возросшая в последние десятилетия роль многочисленных опросов общественного мнения. В США в настоящее время действует более 200 фирм, специализирующихся на зондаже взглядов различных групп избирателей. Во Франции насчитывается около 150 аналогичных организаций, где заняты около 10 тыс. человек. Наиболее типичными являются опросы, проводимые знаменитым институтом Гэллапа, использующего метод выборочной проверки 1500 избирателей из различных общественных слоев. Поскольку за последнее время качество и техника опросов доведены в США и Западной Европе до очень высокого уровня, а их результаты немедленно передаются по телевидению и радио и попадают на страницы газет, большинство избирательных кампаний и текущая политическая жизнь оказались насквозь пронизанными многочисленными предсказаниями, с которыми вынуждены считаться все без исключения политики.

Данные опросов становятся, таким образом, важнейшей составной частью политического имиджа государственного деятеля. Оказавшись под двойным прицелом телекамер и проводящих опросы фирм, как правило, сотрудничающих с хозяевами СМИ, политик приучает себя к крайней осторожности, демонстрируя в своих речах уравновешенность и консерватизм. Сохранить имидж и душевный комфорт часто оказывается более предпочтительным, чем предпринимать рискованные решения, чреватые нежелательными последствиями.

Политики постоянно «зондируют» общественное мнение накануне выдвижения своих кандидатур, законодательных инициатив или выступлений в телеэфире. Тем самым для политических противников открываются широкие возможности давления друг на друга путем манипуляций данными опросов, которые по заказу могут проводить коммерческие компании, не считая заказов от самих СМИ. Политики приучаются думать прежде всего о «внешней» стороне своей деятельности. Подобная позиция полностью совпадает с ориентированной на коммерческий успех позицией владельцев телекомпаний и крупнейших газет.

Таким образом, возникает и укрепляется иллюзия, согласно которой в мире современной политики полностью доминирует «стратегия» современных СМИ. Следствием этой иллюзии являются заметные театрализация и тривиализация политического процесса.

" Посредническая" функция телевидения увеличивает заботы организаторов политических кампаний об их внешней и технической стороне. Имиджмейкерство становится центром политики, отодвигая реальные политические проблемы и дискуссии на задний план. Основной темой телерепортажей является «успешное продвижение» тех или иных кандидатов.

Американский политолог Д. Хэллин, проводя в еще в 1988 г. сравнительный анализ освещения журналистами из различных СМИ политических дебатов, пришел к выводу, что 82% их репортажей и статей были посвящены темам «лошадиных бегов». «Важно подчеркнуть, — отмечал он, — что подобное освещение в духе „скачек“ … фокусирует внимание на эффективности техники кампаний. Как будто по контрасту появлялись некоторые статьи, в которых техническая сторона кампаний рассматривалась как этическая проблема: можно ли считать благом для демократии тот факт, что само проведение кампаний становится слишком негативным и слишком поверхностным? Но этот вид журналистской деятельности составлял в пропорции очень небольшую часть по отношению ко всей печатной продукции…» .

Стремление к театрализации политической гонки, т. е. к превращению ее в занимательное зрелище становится составной частью «стратегии» телевидения. «Развитие СМИ, особенно телевидения, — отмечает К. С. Гаджиев, — усилило тенденцию к стиранию линии разграничения между программами новостей и развлекательными программами. Там, где важность информации определяется и оценивается ее рекламными качествами, неизбежно растет разрыв между реальным миром и миром, предлагаемым СМИ. Составители информационных программ, озабоченные соображениями развлекательности, предпринимают все возможное для превращения реальности, которая лишена развлекательности, в нечто развлекательное. Они могут выдумывать материал, искажать факты, опускать ключевую информацию. И это естественно, поскольку, когда главная задача телевизионной программы состоит в том, чтобы завоевать и сохранить аудиторию, существует большой соблазн отбросить или изменить „скучные“ факты, людей, события, соответствующим образом подправив и „упаковав“ их. Все это способствовало увеличению значения „символической политики“, „политики театра“, основанных на образах, или „имиджах“ политических деятелей, специально сконструированных на потребу господствующим умонастроениям и вкусам» .

Стремление к развлекательности — не единственный стимул для создателей политических шоу. Основной целью всегда является использование любых технических приемов для поддержки тех группировок, с которыми в тот или иной момент владельцы телекомпаний вступают в альянс. Наибольший успех имеют такие программы, в которых сенсационность соединяется не только с тактическим умением наносить противнику упреждающие удары, но и с гибкостью, проявляющейся, в частности, и в том, чтобы уметь вовремя отодвинуть действительно важную информацию на задний план, акцентируя внимание на множестве второстепенных деталей — манере поведения, обстоятельствах семейной жизни, любимом хобби и т. п.

Нередко политические кампании начинаются с обсуждения тривиальных вопросов, и сам характер новостей, передаваемых по радио и телевидению, не располагает к обсуждению серьезных проблем. СМИ отдают предпочтение «чувствительным укусам», наносимым противниками друг другу в ходе теледебатов или просто во время публичных митингов и интервью. Острые реплики и высказывания занимают минимальное количество времени, а вслед за этим следуют пространные комментарии тележурналистов.

В Западной Европе и США большинство населения получает информацию именно из поверхностных телепрограмм. В научной литературе уже давно обсуждается вопрос о фрагментации аудитории, как правило, по социальному признаку. Существует серьезные программы новостей, которые смотрят преимущественно представители элиты — правительственные чиновники, крупные бизнесмены, университетские преподаватели и, наконец, сами журналисты. Средний избиратель получает сильно урезанную и упрощенную версию того, что видит элита.

Большинство специалистов оценивает такую тенденцию негативно: «Фрагментация аудитории, являющейся потребителем новостей, — отмечает Д. Хэллин, — не обязательно может быть плохим явлением. Можно представить себе систему, в которой, к примеру, возникнут различные формы журналистики для среднего класса или рабочего класса (и его подгрупп), отражающие различные вкусы и пристрастия разных аудиторий, но обеспечивающие для каждой из них серьезное обсуждение мира политики в самом широком значении этого слова… К сожалению, по всей вероятности, произойдет совсем другое. Вместо этого, вероятно, возникнет разделение аудитории на одну, наиболее зажиточную и образованную, часть, „потребляющую“ новости, возможно, более высокого качества, чем мы до сих пор видели, и небольшую часть более бедных, менее образованных, преимущественно выходцев из этнических меньшинств, которые не потребляют ничего, кроме „Текущего События“ и разновидности местных новостей, отличающихся умеренно бульварным стилем. И это означало бы не только увеличение культурных барьеров, но и интенсификацию разрыва в знании» .

В настоящее время ведущие политические программы в западных странах ориентированы на основную массу представителей среднего класса, находящихся под влиянием повседневной пропаганды и по своим политическим предпочтениям разделяющих взгляды истеблишмента. Серьезные аналитические программы, которые смотрит элита, не могут решительным образом повлиять на результаты выборов. Поэтому главная задача организаторов предвыборных кампаний состоит в том, чтобы с помощью запрограммированных сенсаций, делающих явными «слабые места» противника, окончательно склонить чашу весов в пользу того из конкурентов, к которому основные СМИ в настоящий момент благоволят.

Типичным примером подобного политического спектакля была президентская кампания в США 1988 г., в ходе которой важные проблемы растворились в тривиальных, что повлияло на мнение избирателей.

Когда советники будущего президента Дж. Буша-старшего стали выяснять, что он попал в затруднительное положение в связи с выдвижением губернатором штата Массачусетс М. Дукакисом своей кандидатуры, были созданы специальные аналитические группы для изучения ситуации по всей стране. В результате советниками Дж. Буша был обнаружен целый ряд проблем, создававших для М. Дукакиса серьезные трудности. Речь шла не об идеологии предвыборной программы последнего, но об одной, инициированной губернатором местной пенитенциарной программе содержания заключенных, которая предусматривала отдельным из них, отличившимся безупречным поведением, возможность проводить часть срока в кругу своей семьи. Когда обнаружилось, что один афро-американец, получивший такой отпуск, совершил убийство нескольких людей, советники Буша пришли к заключению, что спекуляция на этом инциденте может принудить Дукакиса перейти к обороне. В появившейся коммерческой передаче У. Хортона был очень умело использован страх избирателей перед преступностью и их латентные расовые предубеждения. Этот эпизод и другие, преданные огласке, «компроматы» действительно заставили М. Дукакиса уйти в глухую оборону. Тем самым исход выборов в пользу Дж. Буша был предопределен.

Другим типичным примером создания атмосферы массовой истерии было инсценирование 10 октября 1990 г. одним американским агентством насилия над 15-летней кувейтской девочкой. Отснятый по заказу фильм, «героиней» которого, как выяснилось позже, была дочь кувейтского посла в Вашингтоне, был показан 53 млн американцев, став важнейшим фактором формирования общественного мнения и повлияв на решение президента Буша-старшего начать военные действия против Ирака.

Невозможно, разумеется, утверждать, что методы, применяемые современными СМИ, имеют абсолютно «автономную» природу и никак не связаны с интересами господствующих в западных странах экономических и политических групп. Свойственная телевидению тенденция возвышать «персону» над проблемой, событие над содержанием и т. п. может быть напрямую связана с характером работы журналиста с камерой, ограниченностью времени показа материала, денежных лимитов, потребностью рынка акцентировать сенсационные моменты, слабой образованностью, вызывающей психологическую потребность свести сложное явление к поверхностной его интерпретации. Но все эти действительно существующие факторы не свидетельствуют о том, что используемые СМИ селективные методы являются независимыми от групповых и классовых интересов. Вне учета глубинных связей, существующих между крупным бизнесом, политической верхушкой и руководителями СМИ, используемые газетами, радио и телевидением приемы, целью которых является представить деятельность правящей элиты в самом благоприятном свете, были бы не только непонятными, но и казались бы просто абсурдными и ненаучными.

К числе наиболее распространенных приемов препарирования действительности относится несбалансированная обработка журналистского материала.

В соответствии с каноном хорошей журналистики, освещение любого вопроса должно учитывать разнообразие подходов к нему. Тем не менее СМИ редко проявляют заинтересованность обслуживать «обе стороны». Ссылки на ограниченность эфирного времени (газетных полос), необходимость срочного «запуска» материала нередко таят в себе стремление представить интересы сильных мира сего, отодвинув мнение оппозиции на задний план. Даже если недовольство становится слишком явным, представителям оппозиции предоставляется минимум времени для выражения протеста.

Другим известным приемом является метод обрамления, т. е. использование различного рода акцентировок, нюансов, косвенных намеков и инсинуаций, приуменьшений или преувеличений для создания нужного впечатления, не прибегая к откровенной апологетике и сохраняя видимую объективность.

Фабрикация нужного материала достигается путем его соответствующей «упаковки», в том числе путем его перемещения с первых страниц газет на последние, использование различного рода стилистических приемов, видеоэффектов и т. д. Немецкий политолог Э. Ноэль-Нойман приводит в своей книге «Общественное мнение. Открытие спирали молчания» следующие результаты исследований ученых Майнцкого университета, проводивших опрос телеоператоров, которые снимали политиков различного ранга в период выборов: «78% операторов считали «вполне возможным» и 22% «возможным», что чисто оптическими средствами они могут добиться положительного или особо отрицательного впечатления о том или ином человеке…, две трети операторов стали бы снимать политика, которого они высоко ценят, на уровне глаз (фронтальная съемка), потому что… это вызывает «симпатию» и создает впечатление «спокойствия», «непринужденности». Однако никто не стал бы снимать его «со строго вертикальной позиции сверху» («перспектива птичьего полета») или «строго горизонтально снизу» («перспектива лягушки»), так как это вызывает скорее «антипатию», создает впечатление «слабости», «пустоты» «.

Многие СМИ с целью создания впечатления «нейтральной позиции» прибегают к приему серого изображения реальности путем использования различных эвфемизмов и пассивных фраз. Так, например, комментируя много лет спустя события, связанные с военным переворотом в Чили в сентябре 1973 г., газета «Нью-Йорк Тайме» сообщала, что президент Сальвадор Альенде «умер» во дворце Монеда, хотя на самом деле он был убит ворвавшимися туда военными.

Карикатуры, рисунки, фотографии политических лидеров, снабженные соответствующими комментариями, могут вызывать заранее запрограммированные эмоции. Например, рисунки, постоянно помещаемые в американских газетах в период «холодной войны» с изображением серпа и молота, как свидетельствовали данные социологических опросов, вызывали у читателей резко отрицательные эмоции. Телевизионные новости об СССР часто сопровождались мелодиями, вызывавшими у зрителей агрессивные настроения.

Отношения СМИ и правящей элиты отнюдь не всегда безоблачны.

Формально независимый статус, трудности осуществления прямого контроля приводят к появлению «нежелательной информации». Нередко сами редакторы не могут предвидеть последствий публикации отдельных материалов. Серьезные противоречия между финансовыми и политическими группами всегда сопровождаются выбросом в СМИ разоблачительных материалов в конечном итоге наносящих ущерб правящей элите в целом. Принципы журналистской этики, в число которых входит и сохранение конфиденциальности источников информации, также порождают постоянные конфликты журналистов с властями и владельцами газет и телекомпаний, хотя последние предпочитают, конечно, осуществлять не прямой, а косвенный контроль.

Специфическая институциональная функция СМИ выражается и в том, что они не только служат интересам истеблишмента, но и обеспечивают создание информационного пространства, совместимого с современными демократическим процессом. Анализ роли СМИ в качестве гарантов демократии является в настоящее время одним из самых перспективных направлений в современной политологии.

Еще в 1926 г. американский философ Д. Дьюи рассматривал такие новые средства массовой коммуникации, как радио, телефон в совокупности с массовой прессой в качестве важнейшего средства интеграции плюралистической политики. В опубликованном в 1940 г. эссе американский политолог Б. Фуллер предложил схему «электрифицированного голосования» с целью интенсификации деятельности демократических институтов. Но только с приходом эры телевидения появились проекты «теледемократии», предусматривавшие создание специальной сети, обеспечивающей возможность «голосования на дому». «Препятствия прямой демократии, — отмечал в 1970 г. другой американский политолог Р. Вольф, — являются только техническими и мы можем поэтому предполагать, что в наши дни планируемого технического прогресса возможно их преодолеть» .

С развитием кабельного телевидения и компьютеров появились проекты, авторы которых предлагали преодолевать свойственные современному обществу тенденции к приватизму и партикуляризму путем организации опросов и прямого участия граждан через систему Интернет и электронную почту в обсуждении наиболее злободневных проблем и голосовании. Появилась даже специальная терминология, с помощью которой описывались новые возможности прямой демократии (демократии участия) —" телекоммуникационное пространство", «виртуальное сообщество», «кибернетический полис», «коммуникационная демократия» (networked democracy).

Согласно прогнозам многих ученых, обеспечиваемая через компьютеры коммуникация могла бы помочь решению многих проблем, современной демократии, связанных с существованием жесткой политической иерархии и способствовать возрождению такого типа социальных отношений, которые существовали в древнегреческом полисе. «Форма демократии, существовавшая в древнегреческом городе-государстве, в киббуце и способах общения в городах Новой Англии, которая предоставляла каждому гражданину возможность прямого участия в политическом процессе, — отмечалось в одном из американских проектов 1990;х гг., — стала непрактичной в американском обществе… Существуют, однако, технологические средства, при помощи которых миллионы людей могут вступать в диалог друг с другом… и формировать аутентичное согласие, необходимое для демократии» .

Представление о том, что современная аудиовизуальная техника поможет возродить демократический идеал и вызвать гражданский пафос и демократические чувства, являются чрезвычайно распространенным, порождая у ряда ученых убеждение во всеспасительной миссии современных СМИ. Помимо ностальгии по простоте отношений, существовавших в древнегреческих полисах или средневековых городах Италии, в этом убеждении подспудно скрывается мысль о том, что граждане в современных демократических обществах уже не в состоянии спасти себя сами и надежда может быть возложена только на помощь извне, т. е. на технический прогресс. Но ведь создание компьютерных коммуникационных сетей стало вполне закономерным следствием усложнения условий жизни, а не упадка демократических институтов. Кроме того, надежда с помощью компьютеров создать новую версию прямой, «дискурсивной» демократии постоянно опровергается теоретически многочисленными оппонентами, полагающими (и далеко небезосновательно), что посредническая миссия компьютерной техники ведет в противоположном направлении, усиливая манипулятивные возможности капитализма, способствуя созданию нового вида иерархии, «патриархии», а отнюдь не прямой демократии.

Если не впадать в какую-либо разновидность современного луддитства, то можно согласиться с точкой зрения ученых, утверждающих, что новые технологии, будучи составной частью существующего социального порядка, используются, прежде всего, для его поддержки и вряд ли могут стать основой для новых радикальных социальных экспериментов. Мнению теоретиков, считающих, что использование компьютерной техники усиливает интимность социальных и гражданских отношений, их дискурсивность, а также повышает роль небольших коллективов, открывающих новые возможности интерактивной идентификации интересов, противостоит убежденность других специалистов в том, что «кибердемократия» или «модемная демократия» таят в себе немалую угрозу. В частности, анонимность общения через Интернет, снижая роль межличностной дискуссии, нередко провоцирует «виртуальное насилие», стремление «провести атаку» на безымянного партнера, порождает акты сексуальной агрессии и способствует распространению явления получившего название «нетикет» (пейаиеиё).

К общению через Интернет особенно склонны подростки, преимущественно, мужского пола. Исследования общения различных групп, оформивших подписку на Интернет, свидетельствует о возникновении новых форм «неравенства». Например, попытки женщин устанавливать контакты с анонимными пользователями компьютерных сетей часто порождают «эффект отторжения»: их мнение отвергается или просто игнорируется. Участники общения «группируются» по интересам, как правило, игнорируя мнения, которые оставляют их равнодушными. Гигантское количество информации, циркулирующее в компьютерных сетях, может вызвать стрессы, порожденные нервной перегрузкой, чувство отчуждения, которое связано с явлением, называемым учеными «информационным шоком». Во всяком случае, Интернет не создает атмосферы «электронной агоры», о которой с таким восторгом пишут ее поклонники.

Мнение противников этой концепции бывает не менее категоричным: создание «кибернетического пространства» не только не способствует улучшению стандартов современной демократии, но и создает дополнительные преграды демократическим процессам.

Может ли быть принята такая точка зрения? Очевидно, нет. Без информационного и технического обеспечения функционирование современных демократических институтов может быть существенно затруднено. Компьютерные системы могут значительно улучшить качество информации, особенно для тех политических партий, которые более склонны к самообману и поддаются манипуляции. Обеспечение равного доступа к сетям может способствовать закреплению демократических стандартов на уровнях межличностного и межгруппового общения. Но для этого сами средства массовой коммуникации должны быть демократически ориентированными. Только тогда контакты через Интернет могут принести дополнительный педагогический и политический эффект.

Таким образом, если посредническая функция компьютеров не обеспечивает с необходимостью гарантии спасения демократии, она не должна также рассматриваться как препятствие для демократической жизни. Как и любые технологии, компьютерные сети включают в себя разнообразнейшие виды социальной практики. Если эти виды стимулируют публичные дискуссии и споры, тогда кибернетическое коммуникационное пространство на самом деле может усиливать демократические чаяния. Компьютеры не могут быть причиной расширения или расцвета демократии, но они могут быть особенно полезны, улучшая наши демократические качества, облегчая открытость политического дискурса и способствуя формированию процессов публичной политики, которая ассоциируется с демократическими институтами.

Для достижения подобного эффекта СМИ, конечно, должны прекратить рассматривать себя в качестве необходимого властного противовеса, «четвертой власти». Подобно тому, как нельзя рассматривать политическое действие и информацию о нем как тождественные явления, поскольку они представляют собой определенный вид политического континуума, СМИ не должны считать себя равными основным институтам государства по своим политическим возможностям и властным полномочиям из соображений некоей абстрактной симметрии. В демократическом обществе политическая власть и политический процесс ориентированы на принцип выборности.

К СМИ этот принцип неприменим. Санкционирование их деятельности в общественном сознании и практике очень далеко от процедуры выборов. Как показывает опыт, доверие к ним может резко снижаться, если журналисты и владельцы СМИ переходят тот невидимый предел, который разделяет партнерское участие и грубый диктат. Для большинства политиков сильным сдерживающим фактором является страх перед поражением на выборах. В деятельности СМИ такой страх, естественно, отсутствует. Тем выше должны быть этические стандарты, гарантирующие важнейшее место новостей и коммуникационных технологий в современных концепциях и практике массовых демократий.