Инквизиция в Сицилии, в Неаполе и в Гранадском королевстве. — Отношение к маврам. — Восстание. — Война в Альпухаре

Смерть Торквемады ничего не изменила в ходе инквизиции. Его преемник, доминиканец Диего Деза, утвержденный в своей должности папской буллой от 1 декабря 1498 г., ни на волос не ослабил преследований.

Наоборот, он даже издал ряд новых распоряжений, долженствовавших оживить деятельность Сант-Оффицио, и есть полное основание предполагать, что он превзошел бы даже самого Торквемаду, — если бы это было возможно.

Им выработано также несколько новых статей касательно конфискации имущества, что составляло предмет неусыпных забот испанских королей и их инквизиторов.

Он предложил также введение инквизиции в Сицилии и в Неаполе и добился того, что обе эти страны были изъяты из юрисдикции Рима и подчинены власти великого инквизитора в Испании.

Сицилия оказала энергичное сопротивление, и войскам инквизиции пришлось долгие годы бороться с поднявшим оружие населением.

Покоренные, наконец, сицилийцы восстали еще раз в 1516 году, освободили всех узников и изгнали инквизиторов. Но вскоре Сицилия подпала вновь под ненавистное иго доминиканских монахов, подавленная могуществом Карла V.

Неаполитанскому королевству более посчастливилось, и его сопротивление учреждению Сант-Оффицио увенчалось успехом.

Фердинанд V принужден был уступить и просил только в виде компенсации, чтобы неаполитанцы согласились на изгнание из своей страны всех новых христиан, бежавших из Испании и укрывшихся в Неаполе.

Даже в этой просьбе ему было отказано, и так называемые «мараны» остались в Неаполе.

Деза искупил это поражение тем, что получил от короля разрешение на учреждение Сант-Оффицио в Гранадском королевстве.

Это противоречило формальным обещаниям, данным маврам, которым было клятвенно подтверждено при покорении Гранады, — являвшейся их последним убежищем в Испании, — что они не будут подчинены надзору Сант-Оффицио.

Но, как известно, короли не имеют привычки сдерживать свои обещания, да кроме того католическая церковь всегда к их услугам, чтобы рассеять всякие сомнения в этом отношении, если бы таковые возникли.

Таким образом Деза успокоил угрызения совести королевы Изабеллы, и с ее согласия инквизиторы в Кордове распространили свою юрисдикцию и на территорию старинного мусульманского Гранадского королевства.

Главным инквизитором в Кордове был дон Родригец де Герреро.

Основным его свойством была необыкновенная жестокость, благодаря которой он получил название «Tenebrero» (Сумрачный). Эта жестокость вскоре вызвала восстание мавров.

Восстание было подавлено, и вслед за этим был издан декрет, по которому всем некрещеным маврам предписывалось в трехмесячный срок покинуть Испанское королевство.

Эта насильственная эмиграция, в связи с имевшим место незадолго перед тем изгнанием евреев (в 1492 г.), заставила Испанию в несколько лет потерять до трех миллионов жителей.

Большинство мавров предпочло креститься, чем покинуть страну, но как для них, так и для евреев крещение не послужило действительной гарантией от преследований Сант-Оффицио.

И вот, начиная с того момента как инквизиция захватила в свои кровавые сети несчастные остатки этого побежденного народа, все провинции Испании, где проживали мавры, сделались театром непрекращающейся гражданской войны.

Восстания вспыхивали одно за другим, и кровь лилась рекой.

При Карле V, в 1526 г., восстали мавры в Валенсии. Их мечети были закрыты, и они принуждены были креститься.

В это время все южные города, от Валенсии до Малаги, были переполнены маврами.

Высылки и изгнание не уменьшили их числа.

Это был энергичный, живой народ, деятельный и умный; он вырастал под секирой палача, как трава под косою крестьянина.

Инквизиция не теряла их из виду и была всегда готова послать на костер всякого, кто хоть на йоту уклонился бы от исполнения малейшей формальности внешнего культа.

Так дело шло до Филиппа II.

В это время, в 1566 г., архиепископ гранадский Герреро, фанатикизувер, готовый на самые страшные насилия и репрессии, подал королю меморандум с перечнем отступлений от веры этих новых христиан.

Филипп поручил рассмотрение этого вопроса особому совету под председательством великого инквизитора Эспиноза.

Было решено единогласно прибегнуть против отступников к огню и мечу и восстановить действие декрета, изданного Карлом V в 1526 году, но оставшегося без применения в виду опасных последствий, какие он мог вызвать.

Вот текст этого декрета:

«Строго воспрещается маврам говорить и писать на арабском языке как публично, так и у себя дома. Предписывается говорить и писать только по-кастильски, выдать свои арабские книги для сожжения, отказаться от всех обрядов, костюма, имен и обычаев мавританского происхождения, равно как от пользования горячими банями, сделавшимися необходимостью в их жизни. Свадебные обряды у мавров должны совершаться публично по христианскому обряду, причем двери дома, где совершается бракосочетание, должны целый день оставаться открытыми, чтобы каждый мог убедиться в том, что не совершается запрещенных обрядов. Мавританские женщины должны ходить по улицам с открытым лицом».

Таким образом не пощадили ни одного из самых дорогих для мавров обычаев, даже тех, которые основывались на их национальных свойствах. Не знаешь, чему здесь более удивляться: мерзости или безумию! Ведь целому народу предписывалось забыть свой национальный язык, т. е. вырвать самую основу своего бытия, и выучиться в три года новому языку, противному самой сущности его национального наречия. В этом тираническом законе не было недостатка и в наказаниях: «Первое нарушение карается месяцем тюрьмы, двухлетним изгнанием и штрафом от шестисот до десяти тысяч мараведисов; при втором нарушении наказание удваивается; при третьем, помимо указанных наказаний, виновный подвергается пожизненному изгнанию^[1].

Подобный декрет мог только вызвать последнее, самое страшное восстание.

Он был провозглашен с большою торжественностью на площади Гранады особым герольдом при звуке труб и барабанов.

Мавры слушали чтение этого распоряжения со слезами стыда и бешенства. Ужас, отвращение и негодование овладели всеми сердцами.

Восстание вспыхнуло бы немедленно, если бы мавры, живущие в городе, развращенные и изнеженные роскошью, не сдержали своих соотечественников, живущих в горах.

Начались переговоры с королем, длившиеся целый год и оказавшиеся совершенно бесполезными.

Наоборот, были произведены новые акты насилия, исчерпавшие, наконец, терпение самых выносливых и самых умеренных.

Было предписано маврам отдавать своих детей от трех до пятнадцати лет на воспитание в христианские школы.

Еще в XVII столетии Людовик XIV поступил совершенно так же по отношению к французским протестантам, до такой степени крепок дух насилия, пропитавший католическую церковь.

Это было уже слишком!

Мавры решили сопротивляться. Был составлен обширный заговор, охвативший все мавританское население; при этом достойно удивления, что тайна была сохранена целым народом в течение девяти месяцев, без единой измены, без единой нескромности; ничто не возбудило подозрений христианских властей.

К несчастью, излишняя поспешность погубила дело.

Горные жители восстали раньше горожан, и необходимая для восстания солидарность была нарушена.

Восстание не удалось в Гранаде, но в горах все население единодушно взялось за оружие, и восстание в одну минуту перекинулось на Альпухару, составляющую нижний уступ Сиерры-Невады, и распространилось к югу по всей долине Ксениля.

В три дня от Алхамы до Алмерии все было в огне восстания.

Повстанцы прежде всего избрали себе главу в лице Мулей-Мохаммеда, последнего потомка Омайядов, бывших эмиров Гранады.

Он был провозглашен королем.

И вот началась ужасающая по своей жестокости война, война без пощады, без жалости, война диких зверей, подогреваемая с обеих сторон религиозным фанатизмом.

Христиане, рассеянные среди мавров, первые начали собою на этот раз список жертв.

Церкви, куда спрятались жертвы, обреченные на истребление, не спасли их. Алтари были разграблены и залиты кровью своих служителей. Паства из мавров, обращенных в католичество, собиралась вокруг священника, как в те дни, когда он властвовал над нею, его заставляли вызывать каждого бывшего прихожанина по очереди, тот подходил с напускной покорностью и наносил ему удар или оскорбление; затем жертва переходила в руки палача, изощрявшего над нею свое искусство, под восторженные крики толпы. Наконец, искалеченное, но еще живое тело передавалось или женщинам, вонзавшим с наслаждением иглы в это живое мясо, или детям, забавлявшимся стрельбою в него из лука. Если христиане спасались в башнях домов, стоявших отдельно в горах, то, пользуясь тем, что эти башни были деревянные, их поджигали, и христиане предпочитали сгореть в пламени, чем сдаться мусульманам.

В одном монастыре все монахи были брошены в кипящее масло. Один мавр, связанный дружбой с христианином, сумел доказать ему свою дружбу только тем, что пронзил его собственноручно шпагою со словами: «Получи это от меня, друг, лучше тебе быть убитым мною, чем кем-нибудь другим…» Истязания доходили до особой утонченности: жену насиловали на глазах мужа, дочь — на глазах матери, причем бесчестие не спасало от убийства.

Три тысячи христиан погибло таким образом.

Они сняли жатву, посеянную инквизицией. Эти убийства нельзя не оправдать холодным варварством монахов: ведь зверства были совершены народом, доведенным до отчаяния, до последнего предела бешенства, решившимся в один день отмстить за целый век пыток. Поэтому поведение мавров, казалось бы, не нуждается в смягчающих вину обстоятельствах.

Да, кроме того, репрессии христиан превзошли все эти насилия, и в конце концов маврам было чему у них в этом отношении научиться.

Подавление восстания было возложено на маркиза Мандехар — генерал губернатора Андалузии.

Это был искусный человек, и что было особенно редко в то время, человек гуманный; если бы он был хозяином положения, то восстание было бы скоро и успешно подавлено.

Но человечность этого генерала возбудила негодование инквизиции и советников Филиппа И.

Маркиз Мандехар не допускал грабежей, насилий над пленными женщинами и избиения детей и стариков; деятельность его подверглась суровой критике.

Было решено на основании существующих будто бы постановлений Толедского собора, что всякий пленный мавр, мужчина или женщина, как повстанец, обращается в рабство.

Поэтому все пленные были проданы с публичных торгов.

Пленные женщины, отданные Мандехаром на поруки в свои семьи, были потребованы обратно и выданы, с честностью, особенно бросавшеюся в глаза по сравнению с вероломством, неизменно сопровождавшим сношения христиан с неверными.

Мавры поклялись, что выдадут пленных женщин, отпущенных на поруки, и сдержали свою клятву.

Все женщины были проданы в рабство вместе с остальною массою пленников.

Солдат-Мандехар их пощадил, а инквизиторы ввергли их в бесчестье и рабство.

Жалобы на гуманные действия Мандехара приняли такие размеры, что он решил заткнуть рот тем, кто обвинял его в излишнем милосердии.

Осадив какое-то укрепленное место, он приказал уничтожить все население этого пункта.

Старики, женщины, дети — все были избиты.

Но этого оказалось мало, и ему назначили сотрудника.

Этот новый сотрудник был маркиз Лос-Велец, человек вполне отвечающий вкусам инквизиторов.

Его жестокость вновь оживила восстание, почти ликвидированное гуманными мерами Мандехара, и кровь снова полилась.

Мавры, давно знавшие Лос-Велеца, прозвали его «Дьяволом с железной головой». На этот раз война приняла еще более дикий характер.

Все сражения превращаются в ужасающие бойни.

«В сражении при Филипсе^[2] женщин, принимавших участие в битве, было больше мужчин, причем они сражались с той же бешеной храбростью; здесь погибло более шести тысяч мавров обоего пола и, кроме того, две тысячи детей. Избежавшие смерти в сражении подвергались травле в лесах и среди скал, как дикие звери; чтобы не давать себе труда их убивать, их зачастую просто сбрасывали со скал в пропасть, а иногда женщины сами бросались с крутизны вместе со своими детьми, чтобы избежать насилий хуже смерти. Солдат Гинец Перец де Хита, описавший историю этой войны, рассказывает, между прочим, что под Филиксом он лично видел израненную мертвую женщину, окруженную шестью детьми, умиравшими от ран; своим телом женщина защитила своего седьмого ребенка, еще не отнятого от груди; хотя копья, пронзив тело матери, проткнули также и пеленки младенца, последний был жив и здоров и, привязанный к груди матери, продолжал сосать уже не молоко, а кровь из этой груди. Растроганный солдат унес его с собою и спас его жизнь. Этот пример человеческого милосердия — может быть единственный среди этих войн, «ужасы коих нельзя описать никаким пером», по словам того же Хита.

Среди этой резни повсюду видна рука католической церкви.

Повсюду убийцы тщательно доказывают, что они действуют во имя царства небесного, в согласии с велениями религии, и что сам бог сражается их руками и благословил их оружие.

Историк Хита в двух словах резюмировал эти страшные войны: «Мы грабили всех (todos robabamos)», — скромно заявляет он. Но крестовый поход не только выгоден, он также спасителен для души и содействует отпущению грехов как прошлых, так и будущих. Для этих «воинов христовых» нет греха ни в чем, все им отпущено заранее. Перед сражением вся армия становится как один человек на колени в молитве; церковные праздники, процессии, молебны чередуются со сражениями. В сражении при Оганеце кровь текла рекой, испанцы не могли найти источника, чтобы напиться — все они были смешаны с кровью, и что же: победители окончив сражение празднуют сретение как самые набожные монахи в своем монастыре. Маркиз Лос-Велец со своими офицерами, со свечами в руках, идет во главе процессии. Священники, с мечом у пояса и со щитом за спиною, поют хвалебные гимны. Затем, по выходе из церкви, когда отношения с небом приведены в порядок, на место христианина является дикий зверь со всею грубостью аппетитов, разнузданных победой. Город Оганец предается правильному грабежу, тысяча шестьсот женщин отделяется специально для насилий, худших чем смерть, — в течение пятнадцати дней они служат для удовлетворения похоти солдат-крестоносцев. Лагерь, где только что раздавалось церковное пение, полон оргийным воем перепившихся людей и криками жертв, бьющихся в руках своих палачей. Вот что представляет собою в Испании священная война в шестнадцатом столетии.

В наш план не входит подробное изложение истории мавританского восстания.

Оно закончилось полным изгнанием этого энергичного народа, который обеспечил бы благосостояние и величие Испании; изгнание его привело эту страну к нищете и полному упадку на много веков.

Наша цель заключается в том, чтобы показать на лишнем примере результаты системы, принятой инквизицией, и то состояние одичания и упадка, к которому инквизиция привела целый героический народ, полный мощной жизненной силы.

Приведем еще одну подробность.

Действие происходит в Гранаде в то время, как неприятельские армии занимаются истреблением друг друга в горных ущельях.

Вдруг, в середине ночи, со сторожевой башни Альгамбры раздается набат, призывающий жителей к оружию. В одну минуту все на ногах и ищут неприятеля, но неприятель, если и есть где-нибудь, то только в тюрьме. Алькад, командующий войсками в городе, дает сигнал к резне своим солдатам и испанским преступникам, сидящим в тюрьме, специально им вооруженным. Мавры были безоружны, не мало среди них было инвалидов и стариков, но отчаяние придало силы даже самым слабым. Они баррикадируются в своей тюрьме и оказывают осаждающим отчаянное сопротивление: скамьи, кружки, даже камни, вырванные из стены окровавленными руками — все идет в дело защиты; эта неравная борьба продолжалась не менее семи часов, и в конце концов все арестованные погибли, дорого продав свою жизнь. Двое из них только были пощажены, это были отец и брат Абен Хумейа, главари восстания, которые должны были служить заложниками. По рассказам Мармоля, последние оставшиеся в живых мавры, отчаявшись в спасении, соорудили костер из обломков мебели, зажгли его и бросились в пламя, решившись лучше сгореть, нежели сдаться испанцам.

Мы нарочно остановились на этой страшной сцене, потому что она лучше всякого описания сражений показывает дух ненависти, возбуждавший испанцев против этого гонимого народа. Сама Спарта никогда не обращалась со своими илотами с такою холодною жестокостью.

• [1] Россёв Сент-Илер. История Испании, т. VIII. — Прим, автора.
• [2] Россёв Сент-Илер. История Испании. — Прим, автора.