Переживание человеком бездны мироздания и бренности своего бытия
Культура философского ума нашептывает мне: с этим можно не соглашаться, но это надо знать. Мне смутно вспоминается: когда-то и у кого-то я читал, что долгие и напряженные размышления на эту тему (чрезвычайно интересную, но гнетущую нашу душу) для некоторых кончаются неладно в их умственном отношении. Г. Гегель как бы вторит Паскалю, говоря: «Поскольку рассудок постигает бесконечное лишь как нечто… Читать ещё >
Переживание человеком бездны мироздания и бренности своего бытия (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Теоретической мысли была давно ведома — в качестве философского вывода из достижений научного знания — бесконечность мироздания, вмещающего безмерность миров и мировых систем: «В человеческой жизни есть мгновения, когда мы забываем, что обитаем лишь в одной точке неизмеримой Вселенной»[1]. Однако сами попытки постижения сути этого феномена вызывали далеко неоднозначные чувства у мыслителей с различным душевным складом. Так, для Б. Паскаля сама идея бесконечности, которой человек окружен в пространстве и во времени, явилась источником тоскливого, угнетенного состояния души. Он говорил, что человек — всего лишь мыслящая былинка, затерянная в страшной, неуютной и даже враждебной ему бездне. Весь видимый мир, по Паскалю, не что иное, как незаметный штрих на безмерно обширном иоле сущего. Никакая мысль не может охватить эти безмерные пространства и времена. Сколько бы мы ни напрягали мысль, у нас получаются все-таки только атомы в сравнении с действительностью. Это бесконечная сфера, у которой центр всюду у, а окружности нет нигде… Возвратившись к самому себе, продолжает Паскаль, пусть человек подумает, что такое он сам в сравнении с тем, что есть в природе; пусть он представит себе, как он потерян в этом отдаленном уголке природы. Пусть из этой маленькой темницы, отведенной ему для жительства, — я разумею видимый нами мир, — научится давать настоящую цену земле, городам, государствам, самому себе… Кто рассмотрит себя подобным образом, гот, без сомнения, ужаснется, увидев, что он как бы висит между двумя безднами — между бесконечностью и небытием; он содрогнется при виде этих чудес. Он бесконечно удален от крайних пунктов: конец и начало вещей для него бесспорно скрыты в непроницаемом мраке; он одинаково неспособен видеть то ничто, из которого он извлечен, и то бесконечное, которое должно его поглотитьх.
Г. Гегель как бы вторит Паскалю, говоря: «Поскольку рассудок постигает бесконечное лишь как нечто отрицательное, а тем самым как потустороннее, то он полагает, что оказывает бесконечному тем больше чести, чем больше отодвигает его от себя как нечто чуждое»[2][3].
Время — та форма, в которой, по словам А. Шопенгауэра, ничтожество вещей открывается перед нами как их бренность, ведь это оно, время, иод нашими руками превращает в ничто все наши наслаждения и радости, и мы потом с удивлением спрашиваем себя: куда они девались? Самое ничтожество это является, следовательно, единственными объективным элементом времени, другими словами, только оно, эго ничтожество, и есть то, что соответствует времени, а во внутренней сущности вещей то, чего оно, время, является выражением. Вот почему время и служит априори необходимой формой всех наших восприятий: в нем должно являться все, даже и мы сами. И оттого наша жизнь прежде всего подобна платежу, который весь подсчитан из медных копеек и который надо все-таки погасить. Эти копейки — дни, погашение — смерть, ибо в конце-концов время это — оценка, которую делает природа всем своим существам: она обращает их в ничто. Таковы воззрения Шопенгауэра, развиваемые в работе, само название которой преисполнено мрачного пессимизма: «О ничтожестве и горестях жизни».
Культура философского ума нашептывает мне: с этим можно не соглашаться, но это надо знать. Мне смутно вспоминается: когда-то и у кого-то я читал, что долгие и напряженные размышления на эту тему (чрезвычайно интересную, но гнетущую нашу душу) для некоторых кончаются неладно в их умственном отношении.