Вторая половина 1920-х — середина 1990-х гг

Этот этап отличается интенсивным научным поиском различий в понятиях «уголовное наказание» и «уголовная ответственность», расширением и углублением дискуссии о содержании понятия уголовной ответственности, моменте ее возникновения и окончания, целях и формах реализации, все более полным включением в уголовное законодательство норм, в которых фигурирует термин «уголовная ответственность», без определения, что под этим термином понимается.

Так, в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г., а затем в УК РСФСР 1960 г. и в действующем УК РФ понятие «уголовная ответственность» хотя и употреблялось в значении, отличном от наказания, а из сравнения институтов освобождения от уголовной ответственности и освобождения от уголовного наказания следовало, что уголовная ответственность — более широкое понятие, в то же время его правовое содержание не раскрывалось.

В поисках существенных различий между уголовной ответственностью и наказанием некоторые участники данной дискуссии даже разрабатывали весьма интересные концепции двух аспектов уголовной ответственности: позитивного и негативного (ретроспективного) (3. А. Астемиров, В. А. Елеонский, Р. А. Сабитов, А. Н. Тарбагаев и другие), поощрительного и принудительного (Б. Т. Разгильдиев).

Убежденным сторонником понимания уголовной ответственности только в негативном плане являлся А. И. Марцев. В своих работах он отмечал, что признание факта существования позитивной уголовной ответственности или се позитивного аспекта есть призыв к изучению ответственности в более широком плане — с точки зрения долга, ответственного поведения человека в обществе. Однако долг — категория не правовая, а психологическая, поэтому ее изучение способствует не столько пониманию самой уголовной ответственности, сколько уяснению психологических моментов в поведении человека, которые удерживают его совершения запрещенных уголовным законом деяний.

Несмотря на то что попытки обосновать наличие позитивной уголовной ответственности предпринимаются до сих пор, в результате возобладала точка зрения, что любая юридическая ответственность, в том числе уголовная, является разновидностью негативной социальной ответственности, и сущность уголовной ответственности сводится нс к обязанности претерпевать какие-либо правоограничения, закрепленные в законе, а к ущемлению (дискредитации) правового статуса лица, совершившего преступление, на основании государственного осуждения (порицания), выраженного в обвинительном приговоре суда. При этом многие ученые солидарны во мнении, что уголовная ответственность возникает и реализуется в рамках уголовноправовых отношений, но не тождественна им, а является лишь одним из средств (методов) разрешения конфликта между государством и лицом, преступившим уголовно-правовой запрет. В контексте понимания сущности уголовной ответственности как ограничения правового статуса преступника более убедительной выглядит позиция тех ученых, которые отводят ей роль не содержания, а объекта уголовно-правовых отношений, т. е. гой социальной ценности, по поводу которой субъекты правоотношения реализуют взаимные права и обязанности (В. П. Божьев, Е. А. Фролов, С. Н. Сабанин, В. В. Мальцев, В. Д. Филимонов и другие). Причем, если в конце 1980;х гг. преобладало мнение, что уголовная ответственность — это процесс «применения и реализации уголовного наказания» (А. И. Марцев), то в последующем прослеживается тенденция к расширению ее содержания. Одни ученые считают, что уголовная ответственность — это все меры уголовно-правового воздействия, применяемые к лицу, совершившему преступление (А. В. Наумов), другие определяют се как предусмотренные законом негативные последствия, налагаемые судом на лицо, совершившее преступление (К). М. Ткачевский). Следует подчеркнуть, что указанные подходы не противоречат приведенной точке зрения относительно сущности уголовной ответственности, поскольку их авторы допускают реализацию уголовной ответственности уже самим фактом осуждения преступника.