Террор в идеологии и практике декабристов

Террор в идеологии и практике декабристов

До недавнего времени в отечественной историографии практически не уделялось внимания такому историческому явлению как терроризм. Лишь недавно стали появляться солидные научные работы, посвященные этому феномену. В основном исследователи обращались к изучению террора в русском освободительном движении второй половины XIX-начала ХХ вв. Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX-начало ХХ в.) М., 2000; Городницкий Р.А. Боевая организация партии социалистов-революционеров в 1901;1911 гг. М., 1998; Индивидуальный политический террор в России. XIX — начало ХХ в. М., 1996; Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа. М., 1999; Рязанов Д.В. Образ революционера-террориста 80-х гг. в современной российской историографии // Освободительное движение в России. Саратов, 2003. Вып. 20. С. 279−284; См. также материалы круглого стола: «Террор в русском освободительном движении: от 14 декабря 1825 г. к 1 марта 1881 г.» // Освободительное движение в России. Саратов, 2001. Вып. 19. С. 108−179. Причём в науке до сих пор не существует единого определения самого понятия «терроризм». Нет единства мнений среди историков и по поводу времени возникновения данного явления. Одни находят проявление терроризма в любом политическом убийстве и начало его относят в античные времена, другие считают, что этот феномен свойственен только концу ХХ века.

Некоторые отечественные исследователи полагают, что правомерно говорить о бытовании в русском освободительном движении во второй половине XIX — начале ХХ в. особой формы терроризма, которая получила название индивидуальный террор. Это, по сути, своеобразная модификация такого исторического феномена, как политическое убийство. Пожалуй, очевидно, что истоки его лежат в российской традиции дворцовых переворотов, сопровождавшихся смертью монарха. Рассматривая историю России, можно выделить период зарождения нового вида политической борьбы, который, с одной стороны, уже отличался от устоявшихся форм дворцовых заговоров, а с другой, ещё не приобрел тех качеств, которые позволяли бы определить его как индивидуальный террор. Этот период — эпоха тайных обществ первой четверти XIX века. Именно в это время складывались те черты, которые предопределили характер исторического развития терроризма в России. Такого же мнения придерживаются и современные российские исследователи М. П. Одесский и Д. М. Фельдман Одесский М.П., Фельдман Д.М. Декабристы и террористический тезаурус // Литературное обозрение. 1996. № 1; Они же. Поэтика террора. М., 1997., а также историки движения декабристов В. В. Пугачев Пугачев В.В. Пушкинский замысел цареубийства весной 1820 г. и декабристы // Индивидуальный политический террор в России. XIX — начало ХХ в. М., 1996. и В. С. Парсамов Парсамов В.С. Семиотика террора // Освободительное движение в России. Саратов, 2001. Вып. 19; Он же. Декабристы и французский либерализм. М., 2001.

В своей работе я не ставлю целью дать исчерпывающего определения феномену терроризма. В мою задачу входит научное описание террористической модели, существовавшей в конце XVIII — начале XIX вв. в русской политической культуре. Очевидно, что в разные исторические отрезки данная модель приобретала различные модификации. На рубеже XVIII — XIX вв. она находилась в стадии формирования. Отсюда неустойчивость и расплывчатость основных ее черт. Тем не менее, можно наметить основные элементы террористической модели.

Террор — это способ управления социумом посредством устрашения, он позволяет, как захватить власть, так и удерживать её. Одна из его разновидностей, индивидуальный террор, означает политическое убийство, совершаемое централизованной конспиративной террористической организацией с целью захвата власти. Террористическая модель предполагает наличие трёх агентов: 1) убийцы, 2) жертвы, 3) того, на кого должно быть распространено чувство страха. В качестве первого агента обычно выступает либо тираноборец, готовый принести себя в жертву во имя идеи, либо наёмный убийца, за спиной которого стоят организаторы — члены тайного общества. В роли второго агента (жертвы) выступает, как правило, либо монарх, либо другой официальный представитель власти, которой объявлена война. В роли третьего агента может выступать как социум в целом, так и отдельные представители власти, активность которых «террористы» пытаются парализовать.

Перед тайными обществами начала XIX в. стояла задача захвата власти, и их действия были направлены на формирование как положительного мнения о своей организации и своих действиях, так и на нагнетание атмосферы страха. М. К. Грибовский в своем доносе на Союз благоденствия писал, что «тайная цель главных руководителей — возыметь влияние на все отрасли правительства, чего частные лица отнюдь присваивать не могут. Средства к тому избраны: распускаемые слухи, рассказы в обществах, сочинения, особенно журнальные статьи, как более и скорее расходящиеся, дабы дать направление общему мнению и нечувствительно приготовить все сословия» Записка о Союзе благоденствия, представленная А. Х. Бенкендорфом Александру I в мае 1821 г. // Декабристы в воспоминаниях современников. М., 1988. С. 182; см.: Базанов В.Г. Ученая республика. М.; Л., 1964. С. 34.

Кроме того, управлять обществом и правительством декабристы пытались через распространение мифа о тайных обществах или о всеевропейском революционном заговоре. Смоленская помещица А. И. Колечицкая записала в своем дневнике 1 октября 1820 г.: «Много говорят о каких-то революционных тайных обществах, рассеянных по всей Европе: Тугенбунд в Германии, карбонарии в Италии, Гетерия в Греции, масонов везде, темная молва о каком-то громадном заговоре, имеющем будто бы агентов и в России» Колечицкая А.И. Мои записки от 1820 года // Лица. Библиографический альманах. М.; СПб, 1995. Вып. 6. С. 295. В. Р. Каульбарс штабс-ротмистр лейб-гвардии Конного полка 14 декабря 1825 г. также в дневнике писал, что «еще летом, во время нашей стоянки в Красном Селе (летний лагерь гвардейцев — Д. А.), много было говорено про существующие, будто бы, различные тайные общества и заговоры» Из дневника В.Р. Каульбарса // 14 декабря 1825 года. Воспоминания очевидцев. СПб., 1999. С. 150.

П.И. Пестель, преследуя свои цели и используя свои служебные возможности, стремился убедить императора Александра I не вступаться за Грецию, восставшую против турецкого владычества. Для этого в донесении начальнику штаба 2-й армии П. Д. Киселеву, которое было доставлено царю, он представил освободительную борьбу греков как дело русско-греческого тайного общества, а само это объединение — отраслью всемирного революционного заговора См.: Киянская О.И. Павел Пестель: офицер, разведчик заговорщик. М., 2002. С. 119−144; Пугачев В.В. Декабристы, «Евгений Онегин» и Чаадаев // Оксман Ю.Г., Пугачев В.В. Пушкин, декабристы и Чаадаев. Саратов, 1999. С. 188−189; Благой Д.Д. Душа в заветной лире. М., 1979. С. 314−315. «Возмущение, ныне в Греции случившееся, — писал он, — есть произведение сего Тайного Общества, которое нашло, что теперешнее время соединяет все обстоятельства, могущие содействовать успеху их предприятия» Документы о «бессарабских командировках» П. И. Пестеля // Киянская О.И. Павел Пестель. С. 381.

Тайное общество — это своего рода модель, существующая в культурно-бытовом и политическом пространстве Жуковская Т.Н. Правительство и общество при Александре I. Петрозаводск, 2002. С. 176−211; Она же. Тайные общества первой трети XIX в. и организационные модели декабризма. Часть I // 14 декабря 1825 г. Источники. Исследования. Историография. Библиография. СПб.; Кишинев, 2002. Вып.5. C. 63−94; Она же. Мнимые тайные общества в контексте культуры или Петрозаводский «парламент» 1821 г. // Ситуации культурного перелома. Материалы научно-практического семинара (24−26 апр. 1997). Петрозаводск, 1998; Бокова В.М. Эпоха тайных обществ. Русские общественные объединения первой трети XIX в. М., 2003. До начала XIX в. тайные общества были представлены, в основном, масонскими ложами. В них поддерживался дух замкнутости, таинственности, скрытности, который затем был усвоен как европейскими политическими тайными организациями, так и декабристскими объединениями в России Дружинин Н.М. К истории идейных исканий П. И. Пестеля // Дружинин Н. М. Избранные труды: Революционное движение в России в XIX в. М., 1985. 305−329.. Так, князь С. П. Трубецкой, характеризуя первое декабристское тайное общество «Союз Спасения», разъяснял в своих записках: «Масонские формы, введенные в заседаниях и в принятии членов, затрудняли действие общества и вводили какую-то таинственность…» Трубецкой С.П. Материалы о жизни и революционной деятельности. Иркутск, 1983. Т. I. С. 234.

Для осуществления своей цели декабристам было необходимо уничтожить монарха, что являлось главной составляющей их намерений в деле организации вооружённого переворота и проведения преобразований. Поэтому в недрах тайного общества на протяжении всего их существования периодически возникали многочисленные и детальные планы цареубийства. В разное время убить монарха вызывались многие из декабристов: М. С. Лунин, И. Д. Якушкин, Ф. П. Шаховской, А. З. Муравьев, Ф. Ф. Вадковский, И. В. Поджио, П. Г. Каховский, А. И. Якубович и др. Для успешного проведения захвата и последующего удержания власти, по мысли крупнейшего идеолога декабризма П. И. Пестеля, было важно истребить всю царскую семью. Уничтожение царствующей династии предполагалось осуществить при помощи специального отряда цареубийц, получившего название «une cohorte perdue».

Политические убийства неизбежно ведут к устрашению общества и власти, тем более такого масштаба, какие планировались декабристами. Они, по всей видимости, не только не скрывали возникавшие в их среде планы цареубийства, но сами распространяли о них соответствующую информацию. Так слухи о вызове И. Д. Якушкина довольно скоро распространились в обществе, и о нём узнало правительство. Об этом красноречиво свидетельствует одна из заметок Николая I на полях рукописи М. Н. Корфа о событиях 14 декабря 1825 г.: «По некоторым доводам я должен полагать, что государю еще в 1818-м г. в Москве после богоявления сделались известными замыслы и вызов Якушкина на цареубийство; с той поры весьма заметна была в государе крупная перемена в расположении духа, и никогда я его не видал столь мрачным, как тогда» Заметки Николая I на полях рукописи М. Н. Корфа // Междуцарствие 1825 г. и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М.; Л., 1926. С. 41. Исследовательница О. В. Эдельман отмечала, что император и его окружение «находились под влиянием идеи об особом метафизическом ужасе намерения цареубийства» Эдельман О.В. Квантитативный подход к изучению материалов следствия над декабристами // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. СПб.; Кишинев, 2001. Вып. IV. С. 57.

Мысль о благотворности политических убийств была популярна в обществе. М. И. Пущин вспоминал: «Мне случалось в то время … слышать за обедом, что один пистолетный выстрел в Петербурге подымет всю Европу и деспотам придется искать убежища в Азии или в свободной Америке» Пущин М.И. Из «записок» // Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. Т. I. М., 1980. С. 232.

Для формирования определённого настроя общественного мнения использовались не только предполагаемые, но и реально свершившиеся покушения, такие, как убийство немецким студентом К. Зандом известного писателя А. Коцебу и убийство во Франции наследника престола герцога Беррийского, предпринятое седельщиком Л.-П. Лувелем. Современникам было очевидно, что эти убийства очень напугали власти. Так П. А. Вяземский писал М. Ф. Орлову в середине марта 1820 г.: «Занды, Лувели … мерещатся всем правительствам…» Архив братьев Тургеневых. Вып. 6. Переписка А. И. Тургенева с кн. П. А. Вяземским. 1814−1823 гг. Пг., 1921. Т. I. С. 378. В массовом сознании эти события представлялись чем-то вроде террористических актов, совершенных неведомой никому всеевропейской революционной организацией.

Поставив перед собой задачу «истребления» монарха, декабристы неизбежно должны были следовать авторитетным моделям, позволяющим наиболее эффективно и, что тоже важно, эффектно провести свою акцию и оправдать свои действия перед современниками и потомками. Наиболее подходящей для этого была террористическая модель. Следует отметить, что модель дворцового заговора уже исчерпала себя и была признана не удовлетворяющей основным целям переворота, так как планировалось не только устранение императора, но и смена политического устройства государства. Об этом красноречиво свидетельствует высказывание М. С. Лунина и Н. М. Муравьева: «В 1801 году заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни, без пользы для России» Лунин М.С. Письма из Сибири. М., 1988. С. 81.

Но есть основания предполагать, что последний дворцовый переворот, закончившийся смертью императора Павла I, использовался в целях пропаганды необходимости политических преступлений для блага отечества. Так декабрист М. И. Муравьев-Апостол вспоминал: «В 1820 г. Аргамаков в Москве, в Английском клубе, рассказывал, не стесняясь многочисленным обществом, что он сначала отказался от предложения вступить в заговор против Павла I, но великий князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекал его и просил не за себя, а за Россию вступить в заговор, на что он и вынужден был согласиться» Муравьев-Апостол М.И. Воспоминания и письма // Мемуары декабристов. Южное общество. М., 1982. С. 170. Подобные беседы с участниками дворцового переворота 1801 г. среди многолюдного общества, видимо, широко практиковались и преследовали вполне определённые цели. В воспоминаниях Н. И. Греча есть эпизод, в котором он рассказывает, как К. Ф. Рылеев его вербовал в общество, приводя примером дворцовый переворот 11 марта 1801 г.: «Подумайте, если бы заговор был составлен для блага и спасения государства, как, например, против Павла Первого» Греч Н.И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 262−263. К. Ф. Рылеев совместно с А. А. Бестужевым для агитационных целей написали песню, стилизованную под народную:

террор декабрист социум.

Ты скажи, говори,

Как в России цари

Правят.

Ты скажи поскорей,

Как в России царей

Давят Рылеев К.Ф. Сочинения. Л., 1987. С. 218..

Кроме того, распространение слухов о покушениях на царствующего императора, которые предполагалось совершить или уже, якобы, свершившихся, тоже способствовало возникновению страха в обществе, страха перед будущим и неизвестностью. Особенно широкое хождение подобные слухи получили в 1825 г. незадолго до реальной смерти Александра I Чернов С.Н. Слухи 1825−1826 гг. (Фольклор и история) // Чернов С.Н. У истоков русского освободительного движения. Саратов, 1960. Их декабристы учитывали в своих планах и поддерживали ими существование страха. К примеру, князь Д.А. Щепин-Ростовский, офицер Московского полка, член тайного общества распространял записку следующего содержания: «Государь император… был в опасности в Таганроге, и … двое каких-то отважных людей готовились отнять жизнь у него» (XVIII, 294) Восстание декабристов. Материалы. М.; Л., 1925 — 2001. Т. I — XX. (Здесь и далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием римскими цифрами томов, арабскими — страниц).

Сплочённость тайного общества также поддерживалось страхом. Страх — залог единства, а в единстве сила. Принятие членами тайного общества такой главной цели как установление в России республики и согласие на физическую ликвидацию монарха отрезало им пути отступления. Покинуть общество, не опасаясь определённых последствий для себя, было практически не возможно. Так же в случае раскрытия общества никто не смел надеяться на какое-либо снисхождение к себе, тем более никто бы не рискнул выдать его правительству. По свидетельству С. Г. Волконского: «цареубийство должно было быть в Южной думе принято основным правилом как старых, так и при приеме новых членов», потому что «эта мера в основании своем имела не безусловное приведение в действие, но как обуздывающее предохранительное средство к удалению из членов общества; согласие, уже не дававшее больше возможности к выходу, удалению из членов общества, полной ответственностью за первоначальное согласие» Волконский С. Г. Записки. Иркутск, 1991. С. 366−367. П. Пестель не зря настойчиво добивался отражения в уставе и программе согласия членов общества на цареубийство.

Практиковались и прямые угрозы не пощадить ни кого из малодушных и предателей. Полковник П. М. Леман, принятый в члены Южного общества, показал на следствии, что ему при вступлении грозили: «малейшая измена или нескромность наказаны будут ядом или кинжалом. Некоторые из членов общества точно также уверяли принимаемых ими, что яд и кинжал везде найдут изменника» (IV, 182). По словам И. Д. Якушкина, П. Пестель «объявил, что если их дело откроется, то он не даст никому спастись, что чем больше будет жертв, тем больше будет пользы»Якушкин Е.И. Замечания на «Записки» («Mon Journal») А. М. Муравьева // Мемуары декабристов. Северное общество. М., 1981. С. 143.

Действенные способы захвата и удержания власти декабристам подсказывала история Французской революции XVIII в., когда и была создана террористическая модель политической борьбы. Как было отмечено выше, подобная модель в России в первой четверти XIX в. находилась в стадии своего формирования, и декабристы не могли её полностью использовать. Дело в том, что террористические методы управления обществом скомпрометировали себя в эпоху Французской революции. Открыто обращаться к опыту и примерам якобинской диктатуры было политически нецелесообразно. Поэтому ориентация на якобинский террор если и подразумевалась, то явно не афишировалась. К примеру, Пестель, как воспоминал Трубецкой, допустил большую ошибку, сказав на одном из заседаний Союза спасения, при прочтении своего проекта устава этой организации, «что Франция блаженствовала под управлением Комитета общей безопасности. Восстание против этого утверждения, — отметил мемуарист, — было всеобщее, и оно оставило невыгодное для него впечатление, которое никогда не могло истребиться и которое поселило навсегда к нему недоверчивость» Трубецкой С.П. Указ. соч. С. 218−219; См.: Нечкина М.В. Движение декабристов. М., 1955. Т. 1. С. 165; Ланда С. С. Дух революционных преобразований. Из истории формирования идеологии и политической организации декабристов 1816—1825. М., 1975. С. 306; Рудницкая Е.Л. Феномен Павла Пестеля // Annali. Sezione storico-sociale. XI-XII. 1989;1990. Convegno italo-russo. «Constituzioni e rifofme amministrative in Russia e in Europa occidentale nel secolo XIX» Mosca, 6−7 aprile 1994. Napoli, 1994. P. 107; Одесский М. П., Фельдман Д.М. Поэтика террора. С. 95−96; Киянская О.И. Павел Пестель. С. 77−78; Парсамов В.С. Декабристы и французский либерализм. С. 160−163. В последующем Пестель старался не совершать подобных промахов, и в разговорах о Временном правлении и республике в обоснование своих взглядов ссылался на историю Соединённых Штатов Америки (IX, 254).

Само слово террор, будучи калькой с французского, практически не употреблялась декабристами и заменялось в разговорах о революции XVIII в. русским словом «ужас» Одесский М.П., Фельдман Д.М. Поэтика террора. С. 89−102. Понятие «террорист» однозначно связывалось с якобинской диктатурой и порой носило негативный оттенок. Так К. Ф. Рылеев, рассказывая на следствии о своей встрече с П. И. Пестелем в 1824 г., писал: «Всех предметов о коих шла речь я не могу припомнить. Помню только, что Пестель вероятно желая выведать меня; в два упомянутые часа был и гражданином Северо-Американской республики, и Наполеонистом, и террористом, то защитником Английской Конституции, то поборником Испанской» (I, 178). Наиболее вероятно, что «террорист» в данном случае означает «якобинец».

Поэтому не совсем верным представляется утверждение М. П. Одесского и Д. М. Фельдмана, что понятия «цареубийца» и «террорист» следователи (памятуя о судьбе Людовика XVI и его семьи) полагали синонимами См.: Там же. С. 103. Как пример они приводят цитату из донесения следственной комиссии, составленного, как известно, Д. Н. Блудовым См.: Калашников М.В. Д. Н. Блудов — автор «Донесения следственной комиссии по делу декабристов» (к вопросу об авторской стилистике) // Духовная сфера деятельности человека: Межвузовский сборник научных статей аспирантов и соискателей. Саратов. 2001. С. 96−113.: «Александр Бестужев и Каховский показывали себя пламенными террористами, готовыми на ужаснейшие злодейства. Первый признается, что сказал, «переступаю за рубикон, а руби-кон значит руби все, что попало»… Каховский кричал: «С этими филантропами не сделаешь ничего: тут просто надобно резать, да и только…» (XVII, 51). Отсюда видно, что Д. Блудов не связывал термин «террорист» ни непосредственно с поручением П. Г. Каховскому убить императора, ни вообще с цареубийством. Слово «террор» прочно ассоциировалось с массовыми убийствами в якобинской Франции, поэтому русские инсургенты, призывавшие к резне, и названы Блудовым террористами.

Много позднее И. И. Горбачевский в своих воспоминаниях, говоря об отношении членов «Общества соединённых славян» к одному из лидеров Южного, употреблял этот термин несколько в другом значении: «Артамон Муравьев, — писал он, — произносил беспрестанно страшные клятвы — купить свободу своею кровью. Славяне видели в нем не только решительного республиканца, но и ужасного террориста» Горбачевский И.И. Записки, письма. М., 1963. С. 19. Таким образом, террорист у И. Горбачевского — это не только республиканец, якобинец, но ещё и тираноборец. «Купить свободу своею кровью» буквально означает принести себя в жертву, что соответствует уже тираноборческой модели.

Тираноборчество, пожалуй, единственная модель из тех, которые применялись французскими революционерами См.: Лотман Ю. М. В перспективе французской революции // Великая французская революция и пути русского освободительного движения. Тезисы докладов научной конференции 15−17 декабря 1989 г. Тарту, 1989. С. 3−4., сохраняла привлекательность для декабристской пропаганды. Она лучше всего подходила для обоснования необходимости цареубийства. В отличие от террористической, она направлена не на устрашение общества, а на консервацию или восстановление исконно справедливых форм правления (ср. идеализацию декабристами древнерусских городов-республик Новгорода и Пскова, являющихся в их глазах доказательством незаконности самодержавия в России См.: Волк С. С. Исторические взгляды декабристов. М.; Л., 1958. С. 321−347; Lьbke Christian. Novgorod in der russischen Literatur (bis zu den Dekabristen) // Giessener Abhandlungen zur Agrarund Wintschaftsforschung des europдischen Ostens. Band 130. Berlin, 1984.). Тираноборец лишь наказывает узурпатора власти. Эта модель, в принципе отличная от террористической, нередко используется самими террористами в пропагандистских целях.

Традиция тираноборчества имела глубокие исторические корни и являлась авторитетной моделью как в Европе, так и в России См.: Трейман Р. Тираноборцы. СПб., 1906; Гессен В. М. Проблема народного суверенитета в политической доктрине XVI века. СПб., 1913. С. 238−326. Она очень хорошо подходила для оправдания цареубийства. Этой модели должна была соответствовать определённая система поступков и знаков, целый ритуал. Тирана надлежало поразить собственноручно, в идеале — кинжалом, убийце следовало остаться на месте преступления и принять заслуженную кару: самопожертвование — отличительная черта тираноборца. В конце XVIII — начале XIX вв. тираноборческая модель под воздействием новой террористической модели получила несколько расширительное значение и была востребована декабристами.

Таким образом, террористическая модель декабристов питалась различными идейными истоками и отнюдь не сводилась лишь к замыслу цареубийства. Физическое устранение же монарха могло мыслиться и как акт самопожертвования героя-одиночки и как политическое убийство, устраняющее конкурента в борьбе за власть. Планы покушений, соблюдая в основных чертах ритуал тираноборческого акта, в то же время соответствовали террористической модели. Декабристы старались использовать разнообразные методы управления общественным мнением, в том числе и террористические. В целях давления на правительство и устрашения общества они манипулировали наиболее распространенными политическими мифами.