Переводческая деятельность. 
Экспрессия В. Маяковского

Интерес к переводам и Йиржи Тауфера возник еще в детстве. В школьные годы он в качестве игры переводил на чешский язык стихи французского поэта, одного из основоположников символизма Артюра Рембо, собрание сочинений которого он нашел в отцовской библиотеке. В ранние же годы он пытался перевести стихи из «Шехерезады» Тристана Клингсора. А его перевод «Ворона» Эдгара По даже вышел в свет в школьном издательстве в Братиславе.

Более серьезный интерес к переводам пробудил у Й. Тауфера его друг Б. Вацлавек в тридцатых годах, когда он принес ему книги немецкого поэта В. Меринга. В это время Й, Тауфер был уже плодотворным поэтом, некоторые его сборники к этому времени успели увидеть свет. Б. Вацлавек, который переводил Й. Тауферу довольно странные стихи Меринга, пробудил в нем желание соединить («сдружить») немецкий язык его произведений, полный жаргонизмов, старонемецкой лексики и слов из других языков, с чешским языком поэта Й. Тауфера. После Б. Вацлавек пригласил Й. Тауфера для переводов стихотворных цитат книги Г. Манна. С тех пор переводы становятся неотъемлемой частью его творческой деятельности.

Сам Й. Тауфер, говоря о своем отношении к переводческой деятельности, «считает перевод не профессией, а скорее чудаческим и безрассудным увлечением, которое превращается в своеобразную одержимость, имеющую что-то общее со страстью к азартным играм, никотину или алкоголю». [Taufer 1973: 11].

Переводчик неоднократно подчеркивает, что он отрицает теоретические обоснование переводческой деятельности: «Я не верю ни в какие «теории перевода», которые начали выстраиваться в виде попыток найти для любого человеческого действия формулу, рецепт, ключ… все втиснуть в схемы, все — и даже простое чувство восхищения и преданности — вскрыть, разложить на части, а оптом снова сложить вместе и наконец заморозить, и связаться с ледяной «теорией». [Taufer 1973: 11].

Его убежденность в отказе от теорий подтверждается и такими высказываниями Йиржи Тауфера: «У меня нет никакой теории, и если бы она была, вероятно я бы никогда в жизни ничего не перевел». [Taufer 1973: 11].

Переводчик считает, что «выше всяких технических находок, формул, схем стоит чувство ритма поэзии. Прежде всего, необходимо взволнованное чувство восхищения, уважения и даже влюбленности в творчество и его автора, чтобы человек был увлечен этой странной и безумной деятельностью, которая стремится только к тому, чтобы поэт, до сих пор молчавший в чешской словесности, превратился в поэта, заговорившего в ней». [Taufer 1973: 11].

Й. Тауфер приступал к переводу того или иного поэтического произведения как к «какому-то обряду, имеющему сознательную культурно-просветительскую задачу». [Taufer 1973: 11].

Сначала речь шла о сугубо личной заинтересованности и удовольствии от этой азартной игры, в которую вступал переводчик. Потом это становилось личной радостью в случае хорошего выигрыша. «И только после у меня появилось желание разделить свою радость, свой восторг с теми, кто способен на такую же радость и восторг. Переводить было для меня стремлением к наслаждению от опьянения и блаженства, ради которого вы готовы пожертвовать всем, если однажды его испытали» [Taufer 1973: 13].

Тем не менее Й. Тауфер приводит некоторые принципы перевода, которых он придерживался в своей переводческой работе:

• * Перевод есть и должен быть словесной работой чешской, и именно дух переводимого языка должен обращаться к духу чешской речи, а не буква оригинала к букве чешской;
• * Перевод строится по законам языка, на который делается перевод, а не наоборот;
• * Дословный перевод должен «подвергаться принципу отбора», так как при переводе в каждой строчке и в каждом слове переводчик должен увидеть то, что необходимо сохранить («неизбежное») и то, что можно опустить («вторичное»).