От революции к концессиям

Революция 1917 года и утверждение у власти большевиков стали возможны благодаря активной политической и идеологической агитации населения страны. Основным инструментом «политпросвещения масс» были издававшиеся партией периодические издания, публиковавшие на своих страницах «разъяснения» происходящих в стране событий, таким образом вписывая жизнь каждого гражданина в идеологическую сетку борьбы двух миров: старого капиталистического и новообразовавшегося в результате революции социалистического. В рамках насаждавшейся большевиками марксистко-ленинистской концепции, представители деловых «капиталистических» кругов США и экономическая элита европейских стран являлись прямыми идеологическими противниками молодого советского государства; своих «капиталистов и империалистов» большевики успешно отстранили от власти в результате революции и взяли курс на построение коммунизма, представлявшегося абсолютной идиллической формой существования трудового и крестьянского населения. Борьба с капиталистическими режимами имела целью установить социалистическую форму управления обществом во всем мире ради благоденствия пролетариата, и до этого счастливого момента, по мнению революционного лидера В. И. Ленина, в 1917 году оставалось совсем немного времени. Однако капиталистический мир не рухнул в результате классовой борьбы — ожидавшейся большевиками волны революций в Европе не случилось, и молодой советской России пришлось приспосабливаться к предлагаемым обстоятельствам.

Первоочередной проблемой новообразованного социалистического государства оказалась доставшаяся ему «в наследство» от Российской империи подорванная Первой мировой войной экономика; начавшаяся в результате революции гражданская война лишь усугубляла положение. Действия большевистской власти на международной арене и внутри страны (в первую очередь, национализация предприятий) привели к тому, что США еще в 1917 году объявили большевикам экономическую блокаду, к которой через год присоединились Англия и Франция. Полная экономическая изоляция вкупе с проводимой большевиками политикой «военного коммунизма» поставили Россию практически на грань экономического краха. Вопросы установления торговых отношений с «враждебными» капиталистическими странами и привлечения иностранного капитала для восстановления пострадавшей экономики и в целом для жизнедеятельности страны оказались критически важными. Уже в 1918 году В. И. Ленин в «Очередных задачах Советской власти» начал аккуратно перенаправлять курс «диктатуры пролетариата» в более спокойное русло по отношению к капиталу: «Несмотря на то, что капитал нами, несомненно, не добит и что продолжать наступление на этого врага трудящихся безусловно необходимо, такое определение было бы неточно, неконкретно, в нем не было бы учета своеобразия данного момента, когда в интересах успешности дальнейшего наступления не надо было бы „приостановить“ сейчас наступление» .

Эта мера была, безусловно, вынужденной: поскольку советское правительство отказывалось признавать царские займы и компенсировать частным компаниям убытки от национализации предприятий большевиками, инвестиционный климат в России после Октябрьской революции оценивался западными бизнесменами как крайне неблагоприятный, и на кредиты большевикам рассчитывать не приходилось. Выход был найден в форме концессий — передаче во временное пользование иностранным капиталистическим предприятиями государственного имущества с целью извлечения концессионером дохода; так советское правительство надеялось заработать положительную кредитную репутацию, «возместив» таким образом частным компаниям убытки от национализации, а после окончания срока концессии большевики намерены были воспользоваться инфраструктурой, которая была бы построена концессионером для своего предприятия. Интерес к природным ресурсам России (в первую очередь, к нефти) и возможности получить монополию на крупном рынке делали риск вложений в случае успеха более чем оправданным; более того, в деловых кругах США на тот момент существовали серьезные сомнения относительно возможности большевиков удержаться у власти .

Кульбит от кровавой войны пролетариата с капиталистическим миром к принятию от него экономической помощи (и допущению врагов-капиталистов на территорию только что отвоеванной у царского режима социалистической республики) необходимо было обосновать идеологически. На страницах периодики в начале 1920;х гг. развернулась целая кампания по «продаже» идеи концессий.

Само понятие «концессия» не было незнакомо читателям газет: на страницах «Правды» оно фигурировало еще при царской власти (в основном в отрицательном ключе), а в «Известиях» — как бытовой общеупотребимый термин, например при описании условий Брестского мира (по которому, кстати, немцам полагались хозяйственные концессии). Но до 1920 года на страницах официальной советской прессы это понятие встречалось не часто, и логичным образом представляло «чуждое идеологически» явление. Характерной в этом смысле является полемика, отраженная на страницах «Правды» 1919 года между коммунистом М. Лигиным и его партийными товарищами Ломовым и Далиным, которые считали, что «пролетариат сумеет в своих интересах использовать эстонскую концессию, не боясь, как невинная институтка, потерять свою невинность». Лигин подчеркивает, что Ломов и Далин по этому вопросу остаются в меньшинстве: «Представитель Всероссийского центрального союза профсоюзов сказал: „Никакая концессия не может быть допустима при произошедшей национализации промышленности. Нельзя допускать проникновения европейского и американского империализма в Россию!“ Представители Ком. Земледелия, Путей Сообщения и Финансов и тов. Суханов также горячо высказались против концессии Поддерживали концессию только Л. Б. Кафенгауз, Г. М. Файнберг, В. И. Вельман. Вряд ли это коммунисты!», — цитирует Лигина «Правда». Позиция отрицания каких-либо связей с капиталистическим миром и в принципе с формой организации производства на капиталистический манер совершенно совпадает с сформулированным В. И. Лениным в так называемых «Апрельских тезисах» 1917 года утверждении о необходимости «полного разрыва на деле со всеми интересами капитала». Эта мысль подкрепляется в более позднем «Государстве и революции» аргументом о том, что «чудовищное угнетение трудящихся масс государством, которое теснее и теснее сливается с всесильными союзами капиталистов-эксплуататоров, становится все чудовищнее», из чего следует, что борьба с всяческими проявлениями капитализма должна вестись до победного конца. Тем не менее, уже через два года идеологически верные коммунисты должны будут по вопросу концессий — т. е. характера коммуникации с представителями капиталистического мира, — придерживаться совершенно противоположной точки зрения.

Публичный процесс поворота советской власти «лицом» к американским крупным предпринимателям активизировался в начале 1920;х в связи с началом переговоров по вопросу о концессии на Камчатке с американским бизнесменом Вашингтоном Б. Вандерлипом. Он якобы представлял синдикат, в который входили крупнейшие бизнесмены-республиканцы Лос-Анджелеса, такие как: железнодорожный магнат Томас И. Гиббон, главный редактор газеты «Лос-Анджелес Таймс» Гарри Чандлер, топливный магнат Эдвард Л. Догени, председатель «Юнион Ойл Кампани оф Калифорния» Уильямс Стиворт, директор отделения Федерального Резервного Банка в Лос-Анджелесе Джозеф Сартори, член правления Торговой палаты Лос-Анджелеса Марко Хельман и другие. По разным источникам, количество участников синдиката варьировалось от 12 до 25 человек. Маленький нюанс состоял в том, что свидетельство о праве ведения деятельности синдикатом было зарегистрировано лишь 28 января 1921 года, тогда как начал переговоры В. Вандерлип с советским правительством еще летом 1920;го года. В историографии нет единого мнения, действительно ли В. Вандерлип имел право представлять синдикат, и существует теория о том, что В. И. Ленин ошибочно принял Вашингтона Вандерлипа за его тезку — миллиардера, банкира Фрэнка Вандерлипа, и поэтому начал переговоры о концессии (не в последнюю очередь потому что В. Вандерлип намекнул, что имеет передать В. И. Ленину послание от кандидата в президенты США Уоррена Гардинга) .

Первая информация об этих переговорах просочилась в РСФСР через зарубежную прессу. 13 ноября 1920 года на страницах «Известий» появилась небольшая заметка о том, что японская миссия в Лондоне опубликовала заявление относительно слухов о концессии в Сибири: «Согласно недавно полученным японским правительством сведениям, американская финансовая группа, находящаяся в контакте с неким Кандлиппом, заключила соглашение с Советским правительством и получила от последнего в арендное пользование на 60-летний срок территорию в Восточной Сибири протяженностью в 400 тыс кв. миль, включая Камчатку… Так как Советское правительство не признано Соединенными Штатами, то японское правительство не окажет никакой поддержки означенному договору». В заметке также отмечалось, что концессия предполагает монополию американского синдиката на угольные копи, нефтяные и рыболовные припасы на весь срок действия концессии.

О факте переговоров вскользь упомянул В. И. Ленин в своей речи на Московской губернской конференции РКП 24 ноября, отметив, что «договора еще нет, а есть только проект его, по концессии с группой американских капиталистических акул из самых свирепых, возглавляемых миллиардером, рассчитывающим собрать целую группу миллиардеров». При этом, по утверждению В. И. Ленина, разговор о сделках с капиталистическими державами никак не является «доказательством полного краха коммунизма», а означает ровно обратное: «моральную и материальную победу Российской Советской республики над капиталистами всего мира», поскольку «державы, ополчившиеся против нас за наш террор и за весь наш строй, вынуждены вопреки желанию, вступить на путь торговых сношений, зная, что этим они укрепляют нас». Такая интерпретация концессии — от ярого идеологического отрицания, через «откуп» (в газетных публикациях 1918;1919 гг. концессии нередко понимались чем-то вроде репараций) к победе социализма над капиталом посредством концессии — являлась широким шагом вперед от предыдущих «эволюционных ступеней» определения такой формы существования частной собственности на территории бывшей Российской империи.

Сразу после этой речи В. И. Ленина и публикации принятого в срочном порядке 23 ноября 1920 г. Постановления Совнаркома «Об общих экономических и юридических условиях концессий», на страницах газеты «Правда» в период с 28 ноября до 10 декабря появился ряд публикаций за авторством партийного деятеля, близкого к В. И. Ленину, теоретика марксизма И. И. Скворцова (печатался под псевдонимом И. Степанов), разъясняющих новую концессионную политику Советского государства. Сперва И. Степанов подчеркивал, что пролетариату РСФСР следует «возвыситься до Бреста» и расценивать привлечение капитала как аналогичную мирному соглашению с Германией на тяжелых условиях уступку ради грядущего блага, поскольку «с Морганами и Вандербильтами договариваются не Савиковы и Черновы», а истинные коммунисты. Концессия описывалась автором как еще одно бремя, которое придется взвалить на себя многострадальной стране. Затем вышли две статьи «Зачем им нужны концессии?» и «Зачем нам нужны концессии?». В них пояснялось, что иностранный капитал не упустит шанс «извлекать незаурядную чистую прибыль», так как такая мощная экономика, как США, в самый короткий срок окупит все капитальные затраты на постройку необходимой для концессии инфраструктуры; со стороны же России целью является обеспечить быстрейшее воссоздание и развитие собственных производств: промышленности, земледелия и транспорта, — чужими руками .

Через несколько дней после подтверждения В. И. Ленина факта переговоров французское правительство заявило английскому министерству внутренних дел протест против получения американцами и англичанами концессий у советского правительства. Японская пресса заявляла, что сибирская политика большевиков отстаивает «узкие милитаристические интересы», обвиняя советскую Россию в том, что последняя хочет развязать войну между Японией и США, и также указывала на бездеятельность японских капиталов в Сибири. «Известия» цитировали американского социалиста Столмана, прогнозировавшего, что последствием вандерлиповской концессии будет вмешательство Англии на стороне Японии в конфликт с Америкой из-за Сибири, «тогда Россия выступит на стороне Америки и будет сражаться за освобождение Индии; таким образом, Англия будет вынуждена предоставить Японию своей участи, в результате чего в Японии вспыхнет революция». Такие теории были вполне созвучны ленинской концепции о грядущих революциях в капиталистических странах и могли оцениваться как желательный ход событий.

После начавшейся шумихи в прессе следующая пара статей И. Степанова под заглавиями «Кому не следует выдавать концессии!» и «Кому можно выдавать концессии?» подчеркнули вывод экономического вопроса в политическую плоскость: не следует давать в аренду территории промышленникам тех стран, что могут перейти в военное наступление против советской России, а необходимо найти таких бизнесменов, которые будут в первую очередь рассматривать этот вопрос «с чисто деловой, коммерческой точки зрения». Такими бизнесменами признавались американские промышленники, которые выгоду, по мнению автора, ценили превыше всего. В следующей статье «Не упрочат ли концессии капиталистического строя?» дополнительно объяснялось, что желательно при выдаче концессий обострять международную ситуацию для активизации революционной ситуации на территории капиталистических стран (пример тому Япония), поскольку концессии — «продолжение той же войны между капиталистическим и социалистическим мирами, только другим способом». В статьях этого периода других авторов также предлагалось использовать концессии с точки зрения политической контрреволюционной агитации, в связи с чем советским гражданам следует быть особенно бдительными по отношению к приезжающим в Россию бизнесменам из США. «Нет сомнений, — писал публицист Г. Бергман, — что вместе со знатными иностранцами к нам попытаются пожаловать и агенты российской реакции; вместе со своими инженерами, женой и ящиком сигар американский предприниматель может привести за пазухой парочку-другую эсеров». Но при условии, что вкупе это приносит существенные экономические выгоды РСФСР, партией считалось возможным «предоставить на время опорный пункт одному из противников».

Концессии на Камчатке начали активно комментировать видные партийные деятели. «Известия» опубликовали речь тов. Троцкого по этому вопросу, который подчеркивал положительные аспекты заключения концессии: «Передавая Камчатку американскому миллиардеру Вандерлипу — Камчатку, которая от нас так далеко, мы этим создаем политическую комбинацию, которая может дать только положительный результат. Богатства Камчатки от нас слишком далеки и нам не добраться до них, а железные дороги, которые там будут построены, не принесут нам вреда». В своей статье уполномоченный РСФСР на Дальнем Востоке В. Д. Виленский-Сибиряков назвал Вандерлипа «полномочным представителем американского капитала», упомянув череду торжественных встреч и банкетов, которые устраивались американскому бизнесмену на Дальнем Востоке, а также процитировал сказанные американским бизнесменом слова о том, что его «синдикат ставит себе задачей восстановить как можно скорее торговые отношения Америки с Россией и ускорить снятие торговой блокады Англией». В. Вандерлип, по словам В. Д. Виленского-Сибирякова, не сомневается, что «русское правительство вполне в состоянии выполнить всякий торговый договор с американскими гражданами». Газеты также сообщали о массовых митингах в поддержку концессий, где выступающие указывали на «недопустимость спекуляции в этом вопросе со стороны врагов Советской власти и коммунистической революции» .

Поддержка партийных деятелей и массовая агитация за концессии позволили сделать еще один логический шаг в пропаганде пользы привлечения иностранного капитала. В завершающей цикл статей И. Степанова заметке под названием «Концессии, новая техника и социализм» указывалось, что концессии — «отнюдь не средство выбраться из теперешних затруднений, добыть деньги на текущие расходы»; «концессии — отмечалось автором — это прежде всего средство укрепить и ускорить наше социалистическое строительство». Это объяснялось тем, что доход от концессий ни в коем случае не должен пойти «на дальнейшее потребительство: приобретение на Западе одежды, обуви, пищевых продуктов», а исключительно на построение промышленности молодого советского государства «на новых началах». Гражданам социалистического общества не следовало надеяться о сиюминутном улучшении своего материального положения за счет иностранного капитала; необходимо было придерживаться курса на построение коммунизма посредством такого оригинального способа борьбы с капиталом как концессии.

После такой целенаправленной и активной пропаганды концессий на страницах печати советский читатель стал готов по-новому взглянуть на «врага-капиталиста». «Известия» опубликовали в рубрике «Международная жизнь» короткое интервью с самим Вандерлипом, а также сопроводительную заметку с броским заголовком «Величайший контракт в мировой истории». Заметка цитировала британское издание «Daily chronicle» и сообщала подробности договора, план о заключении которого, со слов самого Вандерлипа, вынашивался им 22 года, а также красочный рассказ о похождениях американского промышленника по Дальнему Востоку России. «Еще в 90-х годах, когда я был молодым горным инженером, — рассказывал корреспонденту „Daily chronicle“ Вашингтон Вандерлип, которого редакция „Известий“ настоятельно просила не путать с известным банкиром Фрэнком Вандерлипом, — мне было предложено стать во главе изыскательной экспедиции в Сибирь. В то время был раскрыт Кей-Ном в Аляске, и все воображали, что по ту сторону канала находятся такие же богатства. Я отправился, имея с собой собак, оленей и все необходимое, и провел около 2 лет в экспедиции. Пройдя таким образом около 5000 миль, я не нашел ничего кроме нефти, угля и рыбы. Тогда нефть имела небольшую стоимость, и когда я рассказал об этом председателю нефтепромышленной компании „Стандарт-Ойль“ Рокфеллеру, то он мне ответил, что нефти слишком много везде, и ее придется выливать. Я замолчал и держал это в секрете до теперешнего момента, когда весь мир нуждается в нефти. И в результате — эта русская концессия». Образ горного инженера, преодолевающего невзгоды в суровых условиях Сибири, а затем дожидающегося правительства рабочих и крестьян, чтобы наконец в унисон построению ими социалистического общества работать на благо развития Сибири, несколько не вязался с привычной картинкой капиталиста-эксплуататора, но тем проще советскому гражданину было воспринимать его в качестве экономического контрагента. Дополнительно подчеркнутое размежевание Вашингтона Вандерлипа от президента «National City Bank of New York» создавало некоторую иерархию деловых кругов Америки, в которой разделялись те бизнесмены, с которыми вообще-то можно иметь дело, и идеологически враждебные «капиталистические акулы». В своем интервью В. Вандерлип также поделился личными впечатлениями о Москве, в которой он провел около двух месяцев, отметив, что вопреки заявлениям других путешественников, столица РСФСР — один из самых оживленных городов мира. «Население — подчеркивал В. Вандерлип, — хотя получает немного пищи, не голодает и большинство выглядит здорово. В Москве нет ни пьянства, ни проституции, ни волнений, хотя гуляя по городу встречаешь полицейских, только по одному на каждую милю». В завершение В. Вандерлип выразил уверенность, что не позже, чем через 10 дней Англия возобновит торговые отношения с Россией.

Вслед за этими откровениями В. Вандерлипа в «Известиях» стали публиковаться короткие информационные заметки о начавшемся движении в сторону если не установления официальных торговых отношений между странами, то хотя бы о заметном потеплении на этом фронте. Отмечалось, что хотя американское правительство не готово дипломатически признать советское правительство, но оно может не возражать против возможности торговли с частными фирмами, которые в свою очередь даже сами готовы проявить инициативу: «Представители некоторых значительных американских фирм проектируют создание Американско-Русской Торговой палаты, задачей которой явилось бы процветание торговли с Советской Россией». Подобные инициативы были очень на руку советскому правительству, поскольку способствовали привлечению все большего количества заинтересованных предпринимателей, которые могли бы повлиять на американский истеблишмент в положительную для России сторону. Для рядовых советских граждан дипломатическое признание сулило выгоду в том же идеологическом контексте, как и от привлечения концессий: капиталистическое правительство Соединенных Штатов под давлением своих же деловых кругов, помимо своего желания, признает советскую Россию и таким образом лишь упрочит и революцию, и построение коммунизма.

28 декабря 1920 года на первой полосе «Известий» появилось огромное интервью с наркомом внешней торговли Л. Б. Красиным о Камчатской концессии. Тон этого интервью существенно отличался от всех предыдущих агитационных статей — деловой, намного больше походящий на сплетни из кулуаров высотки на Уолл-Стрит, он настраивал читателя на абсолютную естественность ведения подобных переговоров с американскими предпринимателями. Более того, совершенно нормальным и очевидным в нем представлялся факт инициативы московского представителя в США в этих переговорах, которые, как выясняется, начались задолго до разворота курса партии на концессии: «Фактически, — сказал Красин, — я первый начал переговоры с Вандерлипом во время моего вынужденного бездействия в Стокгольме, когда я возвращался из Москвы прошлым летом. Пока я ждал там возможности ехать в Лондон для возобновления переговоров с британским правительством, я встретил Вандерлипа, который развил передо мной план разработки богатств северо-восточного края Сибири. Его план показался мне очень интересным, и я предложил ему переговорить с Литвиновым в Копенгагене, чтобы обсудить политическую сторону дела, а затем отправиться в Москву. Я счастлив, что Москва сразу поняла величайшие возможности, заключающиеся в схеме развития отдельных областей России, хотя в то же время ясно, что концессия таких размеров должна была поднять страсти и оппозицию среди различных партий, а также задеть финансовые и промышленные интересы. Теперь, в дополнение к прежним обсуждениям в японской и французской прессе, мы имеем новую страстную кампанию в русских заграничных газетах всех оттенков, которые вопят во всю мочь, что большевики продают Россию иностранным капиталистам. Неужели наши оппоненты не могут понять, что наши деяния, направленные к разработке естественных богатств России, хотя бы посредством иностранной инициативы, заслуживают всяческой похвалы даже с их точки зрения? Величайшее преступление прежнего режима состояло именно в политике полного пренебрежения к развитию громадных естественных богатств России. Если синдикат Вандерлипа примет, как ожидается, американские методы исследования и разработки, то он, конечно, много заработает сам, но Россия от этого выиграет не меньше.», — непринужденно поясняет Л. Б. Красин ход истории с Камчатской концессией. К началу 1921 года уже нет ничего удивительного в том, что Наркомом внешней торговли встречается с классовым врагом, ведет с ним переговоры и приходит к соглашению, затрагивающему интересы населения страны, не уведомляя пролетариат о своих действиях: цель и необходимость концессий понятна, капиталист-контрагент оказался горным инженером, выгода от делового соглашения очевидна. Л. Б. Красин также отмечает, что В. Вандерлип будет подчиняться всем законам, правилам и распоряжениям советского правительства, и слухи о передаче якобы суверенных прав бизнесмену над Сибирью сильно преувеличены. Вопрос журналиста об обязательстве концессионера предоставить правительству РСФСР товаров на сумму 600 миллионов рублей Л. Б. Красин аккуратно оставляет без ответа. «Как американские деловые круги будут смотреть на открытие торговых сношений с Россией? — Я убежден, — сказал Красин, — что возобновление торговли России будет приветствуемо в Америке, как экономической стороной, так и политической. — Верно ли, что республиканская партия благосклонно смотрит на план Вандерлипа? Верно ли, что Вандерлип привез с собой письмо от Гардинга? — Вы знаете, что Гардинг отрицал посылку письма Ленину через Вандерлипа. Это совершенно правильно. Если бы Гардинг сказал, что ничего не знает о поездке Вандерлипа в Россию, то это было бы менее правильно. Во всяком случае, нет дыма без огня», — комментирует в заключении интервью нарком внешней торговли слухи о якобы начавшихся неофициальных переговорах между советским и американским правительствами. В этом интервью Л. Б. Красин ничего, конечно же, не упоминает о высказанной на переговорах инициативе В. Вандерлипа передать опцион на владения Камчаткой и прилегающими островами правительству США (при совместном с русским представительством эксплуатации угольных и нефтяных месторождений), сделать их затем американской территорией и построить там американскую военно-морскую военную базу, в обмен на что В. Вандерлип обещал большевикам похлопотать в отношении дипломатического признания, которое, «в указанных обстоятельствах, могло бы произойти очень быстро» .

Договор о концессии был подписан в форме частной аренды на 60 лет, а вопрос о военной базе остался «подвешен в воздухе», так как советская сторона дала понять, что не против переговоров о ее создании, но только «если обращение по этому поводу будет сделано правительством Соединенных Штатов». Большевики дали В. Вандерлипу «испытательный срок» до 1 июля 1921 года, который предполагал вступление договора о концессии в силу (с вытекающими обстоятельствами постройки военной базы) при условии установления к этому моменту «нормальных сношений» с правительством США. Поскольку за обещаниями В. Вандерлипа не стояла реальная политическая сила (У. Гардинг не имел никаких контактов с В. Вандерлипом и не оказался заинтересован в подобной авантюре, эта инициатива была сугубо личная), то концессия так и осталась на бумаге. Тем не менее во время «испытательного срока» на страницах газет печатались обнадеживающие сообщения о том, что В. Вандерлип не только готов приступить к работе, но и обещает в самое ближайшее время «поставить русскому правительству 100 океанских пароходов, 2000 речных моторных и буксирных лодок, 100 аэропланов, 500 электропаровозов, 5000 простых паровозов, 2500 пассажирских и 50 000 товарных вагонов, 5000 трамвайных вагонов, 3000 комплектов телеграфного и телефонного устройства, 5000 автоматических специальных аппаратов, 800 паюсов, 250 машин для промывки золота, 350 паровозов для узкоколеек». К лету 1921 года никаких особенных подвижек в вопросе дипломатического признания не было заметно, и советское правительство перенесло «испытательный срок» В. Вандерлипу на 1 февраля 1923 года. Однако уже тогда было понятно, что этот процесс так быстро не закончится, и вера в политический вес и связи В. Вандерлипа стремительно угасала.

В 1923 году концессионная политика советского государства была чрезвычайно активна, и роль переговорщика с правительством США была переложена с В. Вандерлипа на другого американского нефтепромышленника Гарри Форда Синклера, с которым был подписан, «помимо общего концессионного договора о разведке и добычи нефти, секретный протокол о необходимости признания Соединенными Штатами Советской России к 1927 году». После произошедшей «рокировки» ответственного за дипломатическое признание бизнесмена в прессе очень оперативно появилось интервью корреспондента «Правды» с «добронамеренным американским финансистом» Г. Ф. Синклером, который к тому же является председателем правления и директором синклеровской объединенной нефтяной компании, которая является «самой крупной нефтяной компанией в мире». Г-н Синклер рассказывал о своих впечатлениях о Советской России, подчеркивал «честность и искренность» советского правительства и «желание народа работать и трудиться». «Мое посещение России было очень приятным, — резюмировал нефтяник в заключение интервью, — члены правительства оказали мне любезный прием, и я с удовольствием буду ожидать возможности вторичного приезда, ко времени которого, я уверен, признаки прогресса будут пополнены восстановлением соответствующего положения России в мире» .

Что же касается оставшегося «за бортом» г-на В. Вандерлипа, он с еще большей оперативностью превратился в «подлого вруна» и «авантюриста». Однако при этом, в силу того, что переговоры с ним вел сам В. И. Ленин, В. Вандерлип на страницах газет 1923;его года получил очень интересный образ, который ярко отражен в художественном красочном описании бизнесмена и истории с Камчатской концессией. Интересно отметить, что по сюжету художественного замысла автора, лидер большевиков отказался от концессии с В. Вандерлипом еще в 1920;м году! «Ему шестьдесят лет этому старому Вандерлипу, но жажда долларов не дает ему остановиться, перевести дух, подумать о спасении своей запыхавшейся души… И вот старый надуватель, корректный и набожный, сидит и торгует у гения революции заповедные лесные трущобы Сибири, саженную осетрину, пространство и время немереных русских дорог, и нефть, и соль, и уголь… Что между ними говорено — этого, собственно, никто хорошенько не знает. Как они сидели друг против друга, этот большой, большущий разбойник в оболочке добродетельного квакера, с поджатыми бритыми бабьими губами, с вместительным, коротко остриженным седым черепом бухгалтера, подсчитывающего все расходы и приходы… Вероятно Вандерлип не сразу понял, что такое Ленин. Врал, грубо соблазнял, заманивал, может быть даже разложил на письменном столе с золотыми печатями аттестации своих трестов, украшенные надписями королей и принцев, величеств угольных, суконных, пушечных. Но когда Ильич наконец засмеялся, тогда старый американец вдруг почувствовал, что сидит в своем кресле голый, как король из сказки Андерсена, до того голый, что его собеседнику видны все цифры и тайные выкладки, — тогда Вандерлип перестал врать. Стал прост, огромен, как его огромные предприятия и откровенен», — повествует российская революционерка, писательница Лариса Рейнснер. В изложении 1923;го года, предложение В. Вандерлипа заключалось в том, чтобы «купить голод» России — передать достижения революции в кабалу американского капитала, потому что иного выхода построить советскую Россию в условиях гражданской войны у В. И. Ленина все равно нет. В. Вандерлип, согласно данному тексту, обещал осуществить придуманную В. И. Лениным электрификацию, обещал «вместе построить вам рай, вашу Россию». Но гордый Ильич даже не удостоил наглого американца ответом, лишь рассмеялся ему в лицо. «Вандерлип встал, поклонился, как после оконченной дуэли, взял со стола шляпу и трость… Всегда спокойный, прямой, чисто выбритый и немного пыльный с дороги. Скорость движения и размах мировых авантюр не мешает ему посасывать трубку, прочитать послеобеденную газету и совершить послеобеденную прогулку», — добавляет Л. Рейнснер образ будничного предпринимателя после полученного отказа. В заключении статьи читателю изящно объясняется причина, по которой мудрый В. И. Ленин не согласился иметь дел с авантюристом: В. Вандерлип просит перевести михмандера название улицы «Истикляль», по которой он едет в «старомодной, чудовищно неповоротливой карете» в Стамбуле. Название переводится как «улица Независимости», однако из очерка не ясно, понял ли в итоге сам В. Вандерлип этот «большевистский принцип» в качестве ответа на мучающий его вопрос или нет.

Камчатская концессия открыла большевикам возможность «не с пустыми руками» разговаривать с другими влиятельными бизнесменами Америки. В. Вандерлип предоставил Советской России шанс доказать всему миру, что несмотря на национализацию частной собственности в первый год после Октябрьской революции, большевики не являются нестабильными экономическими контрагентами, что они способны аккуратно выполнять условия договора, приносящего обоюдную выгоду. Дополнительной гарантией устойчивости концессии представлялось рассуждение о том, что «всякое правительство, которое сменило бы коммунистов, было бы послушным ходоком мировой буржуазии, и ни на каких условиях не нарушило бы святости прав, приобретенных концессионерами». Подобные доводы очевидным образом были направлены скорее вовне, чем на внутреннюю аудиторию, поскольку как большевики тщательно следили за публикациями в иностранных СМИ, так и за рубежом чрезвычайно интересовались тем, что происходит в таинственном недавно возникшем государственном образовании. Несмотря на то, что Камчатская концессия в результате провалилась, большевистское правительство, работая на внешний имидж страны советов на пути к столь желанному признанию Америкой, в конце 1920;го года начало формировать внутри страны относительно «дружелюбный» образ не таких уж чуждых русскому народу американских бизнесменов, готовых поддержать молодое государство и пролоббировать его дипломатическое признание в истеблишменте США.