Лечебник на иноземцев

О недоверии и даже вражде к иностранцам, приезжавшим на Русь, свидетельствует «Лечебник на иноземцев», создание которого связывают с московским посадом, поскольку в произведении как компонент одного из снадобий упоминается «москворецкая вода». Истоки неприятия людей иной национальной культуры видят в неуважительном отношении иностранцев к русским обычаям и православным обрядам, которые воспринимаются ими как олицетворение варварского прошлого Руси; к тому же среди приезжих «специалистов» было много авантюристов и шпионов.

Смех в «Лечебнике» — это, но утверждению А. М. Панченко, «смех отчуждения». Он был призван разграничить «свое» и «чужое», придав последнему признаки алогизма, абсурдности. " Лечение" иноземцев выводится за пределы закона здравого смысла: чтобы облегчить боль в руке, надо «проверт?ть здоровую руку буравом»; чтобы «немецкие ноги» не болели и бегали так же быстро, как русские сани, следует приготовить отвар из полозьев.

Автор «Лечебника», соблюдая формальные правила жанра, подменяет комбинации целебных средств реально несуществующими элементами. Например, от боли в сердце рекомендуется лекарство, для приготовления которого требуется «взять мостового б? лаго стуку 16 золотников, м? лкаго вешнаго топу 13 золотников, св? тлаго тел? жнаго скрипу 16 золотников». Принимать снадобье надо после трех дней голодания, а потом три дня потеть «на морозе нагому» .

Основной стилистический прием в «Лечебнике» — комический оксюморон, когда совмещают несовместимое («девичье молоко»), измеряют неизмеримое («пол четверика вешнаго в? тру»), придают предметам и явлениям несвойственные им признаки и свойства («сухая толченая вода»). Последние фрагменты произведения напоминают раешный стих: «Есть и бить доволна, чего у кого не приволна…»; «дается ему зелья, от котораго на утро в землю» .

" Сказание о крестьянском сыне"

В XVII в. актуальной становится тема «отцов» и «детей» , что нашло свое отражение в русской сатире. Размышлению о молодом поколении, чье желание жить собственным умом приводит к нарушению общепринятых норм морали, посвящено «Сказание о крестьянском сыне», ранний список которого восходит к 1620-м гг. Герой сатиры, не желая терпеть тягот учения и принимать побои за «великое непослушание и за лениство», становится вором, чтобы иметь «денешку скорую и горячую». Через крышу он проникает в жилище богатого крестьянина и обворовывает его, сопровождая свои действия цитатами из Священного Писания. «Отверзитеся, хляби неб? сныя, а намъ — врата кресьянская!» — говорит он, проникая ночью на чужой двор; «Чашу спасения прииму, имя Господне призову» , — выпивая нс для него приготовленное пиво; «Одеяся свстомъ, яко ризою» , — надевая новую шубу крестьянина; «Чист есми домъ… окроме праведнаго» , — покидая место разбоя. Комизм ситуации возрастает благодаря сопоставлению действий «татя» с хорошо знакомыми древнерусскому читателю библейскими сюжетами: «Сниде царь Соломонъ во адъ, и сниде Иона во чрево китово, а я — в клеть кресьянскую». В одном из вариантов «Сказания» пародийность ситуации усилена тем, что крестьянского сына сопровождают 12 товарищей, как некогда Христа 12 апостолов.

Объектом сатиры в произведении выступает такой общечеловеческий порок, как глупость: богатый крестьянин принимает «ночного татя» за ангела. Кроме того, в «Сказании» сатирически заостряются проблемы социального расслоения русской деревни, обнищания крестьянства и роста преступности. В воровстве и разбое человек, потерявший связь со своей средой, ищет спасения от бед. Крестьянского сына можно поставить в один ряд с персонажами европейской плутовской литературы, а жанровое своеобразие «Сказания» усматривать в его новеллистичности. С переводной новеллистикой русскую сатиру XVII в. сближает внимание к житейским коллизиям и прозаической личности, занимательность и неожиданность сюжетных ходов.