Актер — хозяин, зритель — гость

Вспомните, собираясь в театр (а всякий раз это все же событие в нашей жизни), мы заранее психологически настраиваемся. Мы идем туда, как идут на свидание, не забывая при этом о новой рубашке и отутюженных складках брюк.

Мы пересекаем границу иных владений с их законами и традициями, мы переходим в иное душевное состояние — особой торжественности, приподнятости и какого-то предчувствия необычного.

Сцена театра отделяет нас от уличной суматошности, от повседневного круга собственных мыслей. Но вот раздается третий звонок. Медленно гаснут люстры, и фактически до того, как на сцене впервые поднимется занавес, мы уже взяты в плен, заворожены театральными ритуалами, церемонией коридорных шествий, замирающим гулом зала.

Да, мы согласны верить вместе с актером, что на сцене не свет софитов, а восход солнца, не раскрашенный тюль, а Булонский лес. Мы награждаем аплодисментами иллюзорное полыхание зорь, панорамы моря и звездного неба, хотя на самом деле в обычной жизни человек, аплодирующий, к примеру, морским волнам или лунной дорожке, производил бы по меньшей мере странное впечатление.

Сцена театра, словно на картине импрессионистов, составленная из отдельных мазков и поэтому требующая для своего восприятия определенного расстояния. И зритель согласен в течение трех часов сохранять это самое «расстояние», ибо взамен за свое «доверие» он слегка приоткроет завесу в тот странный и не очень-то объяснимый мир, который на лексике прошлого века назывался сценической магией.