Теория структурно-семантического метода: Построение терминосистемы, критический анализ концептов, интерпретация методики

В начале XX столетия произошло одно примечательное изменение в сознании ученых-гуманитариев: если вся предшествующая филологическая традиция была внутренне связана как общим объектом, так и известной общностью самого подхода к объекту (который, при всех частных различиях между школами, был преимущественно интуитивным: даже такой древний жанр, как комментирование текста, не предполагал теоретической рефлексии, а это позволяет усомниться в научной «объективности» полученных с его помощью результатов), то с появлением формальной школы в России начался принципиально новый этап, характеризующийся переносом исследовательского внимания с «проблемы литературы» на «проблему метода изучения литературы». Поэтому неудивительно, что в XX веке так часто ставились под сомнения достижения всех предшествующих научных направлений: подобный «деконструктивный» пафос соединялся с поиском «универсального» метода, при помощи которого стало бы возможным «последнее» прочтение всех предшествующих текстов. В конце 50-х гг., когда «поиск метода» достиг своего апогея, начала свое формирование школа, научный метод которой в течение тридцати лет считался эффективным филологическим оружием (при помощи этого метода участниками школы были созданы десятки работ, вошедшие в сокровищницу мировой филологии). Однако за все это время ни самими членами школы, ни учеными иных направлений не было создано систематизированного описания основных теоретических положений метода. Считаем подобную ситуацию недопустимой, поскольку совокупность методологических установок школы (если рассматривать ее как текст), является «главным текстом» («метатекстом»), с помощью которого структуралисты подходили к анализу всех текстов культуры. Без знания этого «текста» мы не можем не только оценить, но даже понять ни одного исследования, проведенного в рамках тартуской школы. Все вышесказанное определяет актуальность теоретического описания структурно-семиотического метода в целом и его терминологии в частности.

Актуальность темы

диссертационной работы определяется как почти полной неизученностью избранной проблемы (наиболее близкими нашей теме представляются работы ряда участников школы [30, 51, 135], а также стоящая особняком монография А. Шукман), так и особенной ее ценностью и важностью для изучения структурно-семиотического движения в целом. Предлагаемое исследование можно считать первой попыткой системного анализа и феноменологической критики метода тартуской школы.

Цель диссертационного исследования состоит в систематизирующем описании и интерпретации структурно-семиотического метода (который включает в себя терминологию и методику анализа текста), его «верификации» (т.е. определении пределов его научной применимости и эффективности), а также моделировании альтернативных путей изучения художественной литературы.

В соответствии с поставленной целью в работе формулируются и решаются следующие задачи:

1) выявление новизны «тартуских» идей посредством эксплицитного, имманентного описания терминов, проецируемых на исторический фон и описываемых в инвариантных значениях посредством контекстуального анализа;

2) описание и критический анализ структурно-семиотической методики;

3) выявление основных презумпций, лежащих в основе «тартуского» метода;

4) моделирование возможностей развития структурно-семиотического метода, а также альтернативных (антисциентистских) путей изучения литературы и текстов, сущностно соответствующих механизму естественного восприятия.

Целый ряд терминов используется в работе в окказиональном значении. Так, под «восприятием-1» понимается рецепция текста в читательском режиме, под «восприятием-2» — рецепция текста в научном (аналитическом) режиме. «Картина» — образно-концептуальное представление, возникающее в сознании реципиента в процессе чтения. Значения других терминов раскрываются по ходу исследования.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Структурно-семиотический метод использовал способ «внешнего наблюдения», моделируя культурные феномены как объекты, слабо связанные с внутренним опытом субъектов культуры (игнорировалась специфика текстов, проявляющаяся при функционировании текста в ментальном мире субъекта). Тексты выключались из контекста порождающего/воспринимающего сознаний, что лишало эти тексты процессуальности. Таким образом, данное направление неадекватно отражало «реальное» семиотическое существование изучаемых объектов, последовательно «натура-лизовывая» «текст», «язык», «литературу» и др. Тартуская школа описывает культурные объекты (специфика которых состоит в том, что они включают сознание наблюдателя в качестве условия собственного функционирования) вне соотнесения с сознанием субъекта, и, следовательно, вне корреляции с восприятием-1. Вследствие того, что структурно-семиотический метод основывался на восприятии-2 (соответствующем собственным представлениям метода о «правильной рецепции»), механизм «реальной» эстетической рецепции не анализировался и не объяснялся.

2. Терминология тартуской школы неадекватно отражает семиотическое существование изучаемых объектов и является логически небезупречнойпренебрежение ролью субъекта при описании культурных феноменов помешало созданию непротиворечивых и исчерпывающих дефиниций. Данная терминология представляла многоэтапную и многорежимную процессуаль-ность познания культурного объекта в виде синхронно наличествующих «свойств» этого объекта, что искажало «истину» взаимодействия субъекта и объекта в культуре и редуцировало описываемые культурные объекты.

3. Методика структурно-семиотического анализа представляет собой искусственную грамматику, претендующую на универсальное истолкование специфики организации всех вторичных сообщений. В действительности же данная методика, являясь своего рода «метаязыком», полностью переорганизовывала (унифицировала) все описываемые культурные языки/тексты — она приписала им единый пространственно-диаграмматический тип упорядоченности, что привело к легитимизации единственного (структурно-семиотического) пути нахождения (реконструкции) культурно значимых смыслов. Предпочтение парадигматических отношений синтагматическим при анализе текста (моделирующем его по типу языка, а не речи) сводило все многообразие способов генезиса вторичных значений к единственному би-нарно-оппозитивному механизму. Помимо этого, структурно-семиотическая методика, рассматривая художественный текст как язык/речь одновременно, использовала при изучении этих (взаимодополнительных) планов единый (сциентистский) путь исследования, что приводило к «топологизации» речи, превращая ее в «результат» и затушевывая ее темпоральный характер.

4. Методика структурно-семиотического характера моделирует текст как иконический знак (диаграмматического типа). Диаграмматическое представление о тексте не возникает в восприятии-1 (т.е. противоречит природе художественной литературы), оно (диаграмматическое представление) не уделяет должного внимания синтагматическому аспекту сообщения и не исследует концептуального моделирующего влияния плана содержания на план выражения, приписывая тексту пространственность в качестве «онтологического» признака. Подобная (диаграмматическая) модель вторичного сообщения напрямую обусловлена письменной зафиксированностью текстов и невозможна вне нее, что свидетельствует о культурно-исторической детерминированности структурно-семиотического метода.

5. Структурно-семиотический анализ построен на «абсолютных» принципах (системность, синхронность, оппозитивность, «монограмматичность»), а это как противоречило декларируемой релятивности любого закона, так и обедняло анализ, упрощая объект за счет акцентирования одного из аспектов его целостности. Множество взаимопротиворечащих операций исследования не было органически синтезировано в некое новое единство, что позволяет говорить о «фрагментарности» («неупорядоченности») структурно-семиотического метода как системы. Аксиология структурно-семиотического направления, основанная на единственном (формальном) критерии, не отражает «реальной» ценностной иерархии текстов в культуре.

Научная новизна исследования заключается в систематизирующем описании, интерпретации и критическом анализе теории структурно-семиотического метода. Впервые всесторонне интерпретируется терминология тартуской школы (составляется микрословарь), характеризуется и оценивается методика анализа текста. Выявляются сущностные противоречия структурно-семиотического метода: «разрыв» с объектом исследования, «разрыв» с субъектом восприятия-1, несоответствие декларируемых принципов анализа возможностям их последовательной реализации. Эксплицируется культурно-историческая обусловленность «тартуской» точки зрения на семиотические объекты (в частности, детерминированность письменной зафиксированностью текстов). Предлагаются альтернативные и/или синтетические пути развития «гуманитарных методов», учитывающих особую роль субъекта и «малой истории» восприятия культурного объекта, которая эксплицирует сам механизм эстетической коммуникации.

Теоретическая и методологическая базы исследования. В диссертации использовались следующие методы: описательный, системно-типологический (общенаучные) — феноменологический, семиотический, эволюционный, сравнительно-исторический, контекстуального анализа.

Теоретической основой (а точнее, «толчком») для авторских аналитических построений послужили исследования В. Гумбольдта, Э. Гуссерля, М. Фуко, Ж. Женетта, А. М. Пятигорского, В. Н. Топорова.

Материалом исследования послужили теоретические (преимущественно) работы участников тартуской семиотической школы Ю. М. Лотмана, Б. Ф. Егорова, Б. М. Гаспарова и других, а также их московских коллег В. Н. Топорова, А. М. Пятигорского, Вяч.Вс.Иванова, Б. А. Успенского и других. Учитывая «центральное» положение Ю. Лотмана (см., например: «Ю.М. (Ю.Лотман. — И.Ч.) явился одним из создателей литературоведческого структурализма. Он взял основные методологические и методические предпосылки лингвистических новаторов: разделение изучаемого текста на два „плана“ (содержание и выражение), а планов на систему „уровней“ <.>- в пределах одного уровня четкое разделение („сегментация“) на соотносящиеся и противостоящие друг другу элементы.»: 51, 18−19), особенное внимание уделялось его трудам. Базовые для генезиса структурно-семиотического метода монографии {" Лекции по структуральной поэтике", «Структура художественного текста», «Анализ художественного текста») анализировались в первую очередь. Что касается обширного списка приведенных в библиографии работ, то одна их часть была необходима при решении частных вопросов (например, 80, 81, 82, 84, 85, 87, 93, 95, 104), а другая послужила «нормативным контекстом», позволяющим интерпретировать константные идеи школы в верной перспективе (см., например: 103, 105, 106, 107, 108,110, 112, 123, 125).

Практическая значимость диссертации состоит в том, что основные положения работы могут использоваться в базовых курсах по теории и методологии литературы, в курсах по науковедению и методологии гуманитарного знания, а также в спецкурсах, посвященных методам исследования литературного произведения и анализу художественного текста.

Апробация основных положений работы осуществлялась в различных формах. Автор выступал с докладами на научных конференциях в рамках Недели науки в Кубанском госуниверситете (1999, 2000). Основные положения диссертации нашли отражение в четырех публикациях соискателя. Диссертация обсуждалась на расширенном заседании кафедры журналоведения и литературно-социологических проблем Кубанского госуниверситета.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка. Первая глава (с учетом предисловия) включает 7 подглав, вторая (с учетом предисловия) — 3 подглавы.

Список литературы

содержит 186 наименований. Общий объем диссертации — 197 машинописных страниц.

Начиная свое развитие в оттолкновении от советского литературоведе ния, основанного на марксизме, тартуский структурализм в ходе своей эво люции «деконструировал» методологию таких направлений, как формализм и компаративизм (отчасти), а также показал ограниченность лингвистического анализа художественного текста. Синтезируя научные достижения таких дисциплин, как теория информации, логика, структурная лингвистика, ки бернетика, тартуская семиотика сконструировала «универсальный» метод, с помощью которого возможно декодировать любой (в принципе) текст (име ются в виду тексты, «написанные» на любом из четырех типов «семиотиче ских» языков) — то есть извлечение определенного «объема» информации при использовании структурно-семиотического метода гарантировано: насколько эта информация будет соответствовать запросам «читающего» — это уже дру гой вопрос. Введенные Ю. Лотманом новые термины (такие, как внетексто вые структуры, минус-прием и др.), а также новаторское понимание тради ционных концептов (таких, как текст, культура, функция, произведение, система, структура) обогатило литературоведение не только возможностью «точного анализа», но и «нетрадиционной» точкой зрения, благодаря которой стало возможным логическое изучение сверхсложных гуманитарных объек тов. Повышенное значение, приписываемое семиотикой языку, как «первич ной и основной» знаковой системе, позволяет увидеть связь между структур но-семиотическим и постструктуралистским изучением литературы. Пост структурализм в этом контексте может рассматриваться как второй «член оп позиции»: он работает с понятиями, введенными в научный оборот структу рализмом, «отменяя» их как бы со структуралистской точки зрения, «взятой наоборот» .Обусловленность структурно-семиотического подхода, очевидная с вре менной дистанции, позволяет более или менее объективно оценить вклад ШКОЛЫ в гуманитарные науки, избегая крайностей, неизбежных при изучении явления с «близкой дистанции». С этих позиций возможно рациональное ис пользование всего «позитивного», привнесенного в науку тартуской школой. Сформулируем основные выводы данного диссертационного исследова ния: 1. Структурно-семиотическое направление не менее зависимо от окру жающего культурно-исторического контекста, чем описываемые им объекты, что онтологически и аксиологически уравнивает точку зрения метода и точку зрения анализируемого культурного феномена, исключая «авторитарную» претензию структурализма на «метапозиционность» .2. Структурно-семиотический метод, усматривающий свою задачу в вы явлении скрытого механизма, лежащего в основе культурных объектов («че ловеческая деятельность, представляющаяся тем, кто действует, независимой и сознательной, на самом деле детерминируется некоторыми скрытыми, вне сознательными структурами. Исследователь же должен выйти на внешнюю точку зрения по отношению к анализируемой деятельности, для того, чтобы на уровне метаописания рационализировать неосознаваемое на уровне объ екта» (2, 81−82- ср.: 186, 97), использовал способ внешнего наблюдения, иг норирующий внутреннюю точку зрения и внутреннюю специфику текстов. Это проявилось и в терминологии (определения «текста», «литературы», «культуры» и др., основанные на формальных признаках, выводимых «извне» • см., например: 83, 84, 85, 87, 102), и в методике (сообщения анализируются в режиме восприятия-2, без учета уже существующих содержаний культур ных феноменов, возникающих при восприятии-1, производимом субъектами.

культуры). Данный подход конструировал сложнейшие объекты («культура», «литература» и т. п.), используя «овнешненные» продукты — результаты се миотической деятельности (т.е. «тексты»)-и исключая из рассмотрения созна ние (и его активность), имплицитное присутствие которого на «другом конце системы» обеспечивает семиотическое бытие этих объектов и привносит в него процессуальность (тексты выключались из контекста порождающего и воспринимающего сознания, редуцируемого до «объективной» языковой «предпосылки» [кода] - «сущность личности можно трактовать как индиви дуальный набор социально значимых кодов»: 93, 78). Не изучались ни пред текстовые семиотические состояния творящих субъектов (грамматика гово рящего на художественном языке), ни внеязыковые конвенции реципиентов (феноменологическая «грамматика восприятия»), что приводило к «непрояв ленности» недостаточности поэтической (и иных культурных) систем (т.е.текстов/кодов), всегда асимметричных по отношению к субъекту (ср. с идеей синсемантии, предложенной в концепции А. Марти).3. Структурно-семиотический метод не приспособлен для выявления концептуальных различий культур (литератур, текстов и др.), объединяя не тождественные культурные объекты в искусственное целое на основании формального сходства (структурной общности языков) и тем самым нивели руя их специфику. Качественное своеобразие культурных объектов, прояв ляющееся в способности этих объектов быть носителями точки зрения субъ ектов культуры и непосредственно отражающееся в плане содержания тек стов, «снимается» благодаря акцентированию сходной организации этих объ ектов. Таким образом, план сообщения (а не кода) не может быть исследован при помощи данного метода. Объединение двух идеологически, эстетически и др. чуждых текстов в некое единство (литературы, культуры и т. д.) отсека ет ту область смыслов сообщения, которая выражает внутреннюю позицию носителей традиции и не допускает (принципиально) синтеза со смыслами.

(текстами), взращиваемыми в иных традициях.4. Тартуская терминология неадекватно отражает «реальное» семиотиче ское существование изучаемых объектов (концепты не соответствуют «исти не» культурных феноменов), последовательно «натурализовывая» «текст», «литературу», «культуру», «язык» и т. д. (данная терминология описывает культурные объекты [специфика которых в том, что они включают сознание наблюдателя в качестве условия собственного функционирования] вне соот несения с сознанием субъекта и, конкретнее, вне корреляции с восприятием 1, что порождает иллюзию их «отдельного» [независимого] и «внешнего» [ос нованного на факте материальной выраженности] бытия). Субъект замещает ся «кодом», выступающим в качестве аналога «коллективного интеллекта» (или условной «общей» точки зрения), моделируемого по типу «искусствен ного разума» (который обладает иным резервом памяти и особыми способа ми хранения информации — ср.: «Доказано, что <…> важные факторы коммуникации <…> относятся к правому полушарию: в таком случае, они должны играть важную роль в понимании коннотаций, в снятии семантиче ских нелепостей, в переработке прагматической информации <…>, то есть энциклопедического знания о мире, переданного иконически. Подобное, иконически переданное знание, составляющее базу ментальных моделей в обработке текста, качественно отличается от форм представления энцикло педического значения, выдвинутых в связи с искусственным интеллектом скрипты, фреймы и т. д.]»: 43, 255). Очевидна близость структуралистского представления о коде (как совокупности всех внетекстовых декодирующих систем, хранящихся в надындивидуальной памяти культуры), литературе (как сумме всех художественных текстов), произведении (как корреляции текста со всей совокупностью внетекстовых связей, которые мыслились преимущественно формально, в виде других текстов с неизмененным [полноценным] планом выражения — а ведь в сознании субъ екта внетекстовое реализовано качественно иным образом) последней («ис кусственной») модели. Культурные объекты рассматривались в отрыве от конструирующего их внутреннего опыта, что приводило не к «строгому опи санию», а субституции (культурный язык, корреспондирующий с текстом, был заменен на универсальный искусственный язык исследователя семиотика, что не приближало к прояснению эстетической природы фактов искусства — ср.: размышления о проблеме метаязыка приводят к «сомнениям В возможности семантической интерпретации метаязыка в качестве чего-либо иного, нежели культурно обусловленного языка исследователя. Из это го следует, что, если нейтральный и универсальный метаязык может быть интерпретирован только как релятивный, то он не может выражать культур ные универсалии»: 186, 97). Тартуская терминология конструировала новые культурные объекты посредством описания результатов собственной науч ной рецепции этих объектов в режиме-2, которая выдавалась за саму «сущ ность» объектов (в этом сказывалось желание скрыто легитимизировать свою точку зрения). Пренебрежение ролью субъекта при описании культурных феноменов помешало созданию логически непротиворечивых дефиниций: даже определения базовых для всей теории терминов (таких как «текст», «произведение», «литература») страдают внутренними несоответствиями, обусловленными непродуманным использованием фигуры субъекта носителя указанных явлений. Так, при дефинировании термина «текст», Ю. Лотман то отождествляет концепт этого термина с концептом другого (имеется в виду «произведение»), то использует наличие плана выражения в качестве доминирующего признака понятия «текст», фактически приравнивая данный семиотический объект плану выражения. Эти несоответствия обу словлены игнорированием «интерпретационной активности» субъекта, от ко торой напрямую зависит специфика семиотического состояния культурного феномена (и особенности состояния определяют характеристики объекта, влияющие, в свою очередь, на дефиницию). Таким образом, внешне кон стантный план выражения текста претерпевает в ходе герменевтических дей ствий столь коренные трансформации, что становится возможным выделить ряд (парадигму) объектов, имеющих общий член (выражение), но находя щихся на разных стадиях «содержательного» удаления от него (общего осно вания), соответствующих этапу процесса восприятия и типу применяемых кодов (субъект, привнося в текст историю собственной рецепции, превраща ет его в динамическое синергетическое образование — ср.: «Суть этого [структурно-функционального. — И.Ч.] направления научного мышления X X в. такова: достигнуто большое продвижение и расширение применения мате матики и абстрактной логики путем формализации знания, но ценой жертвы двух объектов знания, не поддающихся математике, — времени и человека»: 133, 22). Структурно-семиотическая терминология редуцировала описывае мые культурные объекты, лишая их процессуальности и затушевывая их за висимость от субъекта, что переорганизовывало данные феномены по анти антропологическому образцу.5. Методика структурно-семиотического анализа поэтического текста представляет собой искусственную грамматику, предлагающую одно единственное истолкование специфики организации выражения для всех по этических сообщений. Доминирующим аспектом поэтической конструкции признается структурно-позиционная соотнесенность всех элементов выраже ния, которая требует оппозитивного анализа. Подобная точка зрения подчи няет воспринимающего субъекта «логике» плана выражения объекта, которая понимается узко-формально (операция сопротивопоставления — не единст венный «отклик» на повтор и/или смежность элементов), что приводит к соз данию нормативного «свода правил» чтения поэтического текста. Это проти воречит природе художественного сообщения, принципиально не допускаю щего никакой унифицированной (а тем более универсальной) грамматики: «подлинная» грамматика поэтического текста принципиально не может быть написана ни для одного из семиотически функционирующих текстов — культурные коды, соотносимые с такими текстами, находятся в постоянном развитии, что и обуславливает «открытость» поэтических грам матик. Помимо сказанного, существенной является (немыслимая в естест венном языке) синхронная множественность этих грамматик для любого отмеченного сообщения, которая возникает вследствие множественности ин терпретационных стратегий, исходящих от носителей различных вторичных языков и направленных на один и тот же объект. Не следует отождествлять МЫСЛЬ о множественности и «открытости» поэтических грамматик с семио тическим представлением о множественности и саморазвитии художествен ных кодов — тартуская методика анализа приписывала всем вторичным языкам и текстам единый (пространственно-диаграмматический) тип организации: в семантическом и синтактическом отношениях языки/тексты оказывались различными, но в высшем, прагматиче ском измерении (в аспекте точки зрения субъекта на структуру.

языка/текста) они гомогенизировались благодаря единой «мета грамматике» (структурно-семиотический подход узаконил не единственный смысл текста, а единственный путь нахождения культурных смыслов). Художественный текст нуждается в семиотически «свободном» субъекте, способном на качественные «трансформационные скачки» (имеется в виду способность создания «идиограмматики» для каждо го художественного сообщения, требующая преобразования прежнего куль турного опыта). Огромную роль в этом процессе играет влияние эстетическо го кода на все языковые, который дополняет (а нередко редуцирует) «логику объекта», управляя семиотическим восприятием плана выражения (здесь мы сталкиваемся с одним из частных проявлений более фундаментальной про блемы — асимметрии сознания и объекта [восприятия и воспринимаемости], проявляющейся в данном случае в том, что не все, наличествующее в тексте, может быть воспринято сознанием [как и не все, присутствующее в сознании, получает выражение в тексте]). Таким образом, «художественность» не есть свойство сообщения, проявляющееся «в ответ», на ряд «правильных» интер претирующих действий (диктуемых организацией плана выражения), напро тив, природа художественности заключается в том, что даже множество взаимопротиворечащих способов рецепции не препятствует воз никновению эстетического эффекта (Ю.Лотман, описывая правила вос приятия лубочных картинок, проницательно заметил, что лубочный текст «не есть нечто изначально данное, которое следует получить: текст „разыгрывается“, т. е. возникает в процессе игры» (14, 11) — по аналогии с этим можно сказать, что грамматика поэтического текста возникает в процессе воспри ятия-1, при этом существеннейшая роль в ее «построении» отводится субъек ту, который, используя «нежесткость» поэтической структуры, сам устанав ливает правила игры). Структурно-семиотическая методика эффективна для анализа сообщений на естественном и упрощенно-вторичных языках и мало пригодна для анализа культурно функционирующих поэтических текстов, поскольку последний случай требует описания процесса восприятия-1 и не позволяет вывести грамматику непосредственно из текстаисключение со ставляют художественные тексты, написанные на «мертвых» вторичных язы ках, для которых могут быть составлены более или менее «строгие» грамма тики, устанавливающие исторически ценные художественные смыслы.6. Методика структурно-семиотического анализа основана не на воспри ятии- 1 (которое практически полностью исключалось из рассмотрения), а на вторичной рецепции объекта (собственной) в аналитическом режиме. Таким образом, модель поэтического языка/текста не отражала «реальности» семио тического функционирования этих объектов в сознании носителей культуры, конструируя иную, «нормативную» метареальность, вследствие чего меха низм эстетической рецепции не восстанавливался (искажался). Релевантные (для воспринимающего сознания) особенности организации сообщения мо гут быть выявлены только при использовании восприятия-1, которое пред ставляет собой единственное «место» существования-актуализации «эстети ческого» (восприятие-2 исключает из структуры текста сознание-1, подменяя его своим сознанием-2, что не позволяет реконструировать первограмматику восприятия, являющуюся базовым «кодом»). Любопытно сопоставить выска зывание М. М. Бахтина — «В структурализме только один субъект — субъект самого исследователя. Вещи превращаются в понятия (разной степени абст ракции) — субъект никогда не может стать понятием (он сам говорит и отвеча ет)» (13, 393) — содержащее глубокое наблюдение о «моноперсональности» структурализма, с нашей аргументацией, приводяш-ей к аналогичному выво ду: с точки зрения М. М. Бахтина структурализм лишает текст «субъективно сти», превраш-ая его в «вещь» (то есть исследователь познает текст не как «личность», равную познающему, а как «исчисляемый» объект), с нашей же позиции структурализм основан на сознании самого исследователя структуралиста потому, что исключает из анализа все прочие сознания (и прежде всего сознание субъекта восприятия-1), а это приводит к невозмож ности объяснения «эстетического», которое несводимо к закономерностям организации объекта.7. Методика структурно-семиотического анализа основана на предпоч тении парадигматического аспекта организации текста синтагматическому, что, ослабляя «речевую» упорядоченность сообщения, структурно приближа ет его к описаниям языковой системы в лингвистике. Так, анализ лексическо го уровня стихотворения фактически превращает текст в окказиональное се мантическое поле: очевидно, что такое представление поэтического сообще ния резко расходится с моделями текста, получаемыми в восприятии-1, для которого эстетическая рецепция сообщения как семантического поля невоз можна. Описание текста в качестве семантического поля имеет следующие недостатки: 1) используется преимущественно понятийный аспект плана со держания привлекаемых лексических единиц и игнорируются денотативный, коннотативный, синтагматический аспекты значения — ср. «Вопрос и ответ не являются логическими отношениями (категориями) — их нельзя вместить в одно (единое и замкнутое в себе) сознаниевсякий ответ порождает новый вопрос. Вопрос и ответ предполагают взаимную вненаходимость. Если ответ не порождает из себя нового вопроса, он выпадает из диалога и входит в сис темное познание, по существу безличное. <…> Вопрос и ответ с точки зре ния третьего сознания и его „нейтрального“ мира, где все заменимо, неиз бежно деперсонифицируются» (13, 391). Ю. Лотман, постулируя конфликт ность как принцип организации художественного текста, в действительности «снимал» ее в «архиэлементе» (на лексическом уровне — архисема и т. д.), ли шая текст внутренней «диалогичности», которая всегда присутствует в вос приятии-1 и обуславливает эстетический эффект (см. работы Л. С. Выготско го, посвященные анализу эстетической реакции: 25, 111−244) — 2) не привле каются ассоциативные отношения элементов, более существенные для худо жественного текста, чем контрастивные (т.е. не изучается «ассоциативное поле» [Ш.Балли]). Парадигматический анализ несовместим с синтагматиче ским: выстраивание архисем противоречит образованию понятийно-образной «картины» в восприятии-1, которая подчиняется иным (не только оппозитив ным) законам (особенно в денотативном аспекте). Бинарно-оппозитивный принцип исследования художественного сообщения сводит все многообразие способов генезиса вторичных значений в восприятии к единственному меха низму.8. Методика структурно-семиотического анализа допускает смешение двух аспектов (поэтический текст рассматривается как язык/речь одновре менно), применяя при этом способ внешнего наблюдения. Не учитывается тот факт, что текст как язык и текст как речь требует принципиально несов падающих путей исследования: Ю. Лотман, изучая структуру текста, рас сматривал ее в качестве сообщения, а сообщение моделировал по типу языкаэто меняло местами два типа изучения текста (структурно-семиотический и.

герменевтический) — приспособленная только для анализа языка (кода,.

структуры), методика использовала тот же подход при интерпретации сооб щения, что приводило к негативным последствиям (дистанцируясь от инте риоризированных русской культурой текстов [т.е. отчуждаясь от их речевого аспекта], структурно-семиотический анализ не приближался к изучению структуры, поскольку «переводил» внутреннее вовне [сообщение в код], а внешнее вовнутрь [код в сообщение]). Очевидна феноменологическая ошиб ка такого подхода — аспект речи познаваем только посредством «внутреннего наблюдения-участия» («сопереживания»), а аспект кода только при помощи внешнего наблюдения (описанные режимы восприятия несовместимы в еди ном акте, что свидетельствует о несовместимости двух подходов [и двух ас пектов текста по отношению к каждому из подходов в отдельности]- посту лируя единство двух аспектов для художественных текстов, структурализм представлял текст как пространственный «продукт», результат познанияв действительности же эти аспекты не могут восприниматься синхронно ;

текст всегда является речью для восприятия-1 и первочтения, аспект кода ух ватывается только восприятием-2 и [частично] при перечтении — таким обра зом, семиотическое состояние культурного объекта определяется деятельно стью субъекта и является по природе процессуальным). При неразличении плана структуры и плана сообщения правила структурно-семиотического анализа неизбежно входят в грамматику восприятия-1, а это разрушает спо собность эстетически переживать художественный текст — претензия струк турно-семиотического метода на монополизацию всей территории эстетиче ских коммуникаций снижает эффективность этого пути познания: более про дуктивным представляется вариант, предложенный Ж. Женеттом: «Итак, от ношение, соединяющее структурализм и герменевтику, возможно, носит ха рактер не механического разделения и исключения, но взаимодополнитель ности: об одном и том же произведении герменевтическая критика будет го ворить на языке подхвата смысла и внутреннего воссоздания, а структураль ная критика — на языке дистанцированного слова и интеллектуальной рекон струкции. Тем самым обе они будут вскрывать в тексте взаимодополнитель ные значения, и оттого их диалог станет еще более плодотворным, при том лишь условии, что на этих языках никогда нельзя говорить одновременно» (58, 172). Структурно-семиотический метод искаженно представлял культур ные объекты — характеристика текста синхронизировала релевантные призна ки, полученные в процессе познания (текст моделировался ретроспективно, как результат), и не включала саму последовательность возникновения ЭТИХ признаков в сознании, которая входит в структуру культурного объ екта как процесса.9. Методика структурно-семиотического анализа моделирует художест венный текст как знак-диаграмму. При этом знак конструируется преимуще ственно парадигматическими отношениями (позиционной эквивалентностью.

элементов), а план выражения «изображает» план содержания (методика по стулирует одностороннее влияние «выражение содержание»). «Диаграмма тический анализ» противоречит восприятию-1 и природе поэзии: во-первых, он не уделяет должного внимания сиинтагматическому аспекту сообщения, который тесно связан с темпоральным характером восприятия-1, во-вторых он не исследует моделирующее воздействие содержания на выражение, «рас подобляющее» иконичность художественного знака, в-третьих, он приписы вает тексту пространственность в качестве онтологического принципа, ин терпретируя топологическое различие элементов как различное расположе ние частей единой пространственной целостности, а не как последователь ность временных срезов, определяющих «историю восприятия» сообщения.10. Методика структурно-семиотического анализа напрямую обусловле на письменной формой организации художественных текстов и невозможна вне нее — и возникновение и реализация данной методики не могли бы иметь места без графической записи сообщений. Структурно-семиотический анализ уподоблял словесное произведение живописной картине (в идеале ;

текст нужно «видеть» сразу и целиком), а выявление диаграмматичности тре бует внешнего наблюдения (для парадигматических сопоставлений отда ленных на синтагматической оси элементов), которое невозможно при чте нии по памяти или восприятии текста на слух, где субъект всегда восприни мает (актуально) один из фрагментов текста, а не весь текст в целом. «Унич тожение времени» в литературе, последовательно проводившееся в структу рализме, стало возможным только благодаря графической фиксации художественных сообщений, которая породила иллюзию пространственного существования художественного текста, схватываемого глазом как вне временной «рисунок». В действительности же текст продолжал оставаться сущностно временным феноменом — интериоризация сообщения невозможна без последовательного прохождения «пространства» объективированного (выведенного вовне через запись) плана выражения как пути, разрушаю щего пространственную гомогенность выражения, истолковывае мого структурализмом в качестве диаграммы. В реальной структура листской практике чтения и анализа «власть записи» проявлялась в органи зующем воздействии на восприятие/память: постоянство «неисчезающего присутствия» графической формы текста (начало текста как письменного «овнешненного» ] объекта продолжает существовать при «продвижении» процесса чтения к концу) как бы предписывает постоянное возвращение к уже прочитанному как выражению (обязательность оппозиции читаемого актуального] фрагмента с означающим «прошлых» сегментов), что препят ствует трансформации текста как овнешненного означающего в интериори зированный смысловой опыт (все элементы текста остаются равноактуаль ными [в семиотическом смысле] в продолжение чтения, форма «замирает», а это противоречит механизму восприятия-1 [и, следовательно, онтологии тек ста как культурного объекта], в котором позиционное отличие элементов ин терпретируется как временное). Перифразируя лотмановское определение поэзии («Поэтическая структура <. .> поэзии <…>- отношение устного тек ста к письменному, устный на фоне письменного»: 89, 146) можно предло жить иную дефиницию для того «поэтического текста», который скрыто на вязывался структурно-семиотической грамматикой восприятия в качестве универсальной модели любого художественного текста — текст в процессе подобного чтения/анализа = интериоризируемому тексту восприятия-1 на фоне натурализированного (объективированного) текста-записи, при этом первый стремится к последнему как идеальному смыслоносителю. Можно сказать, что эта методика априори не должна применяться ко всем текстам. не предполагающим графической фиксации в качестве обязательного при знака.11. Методика структурно-семиотического анализа построена на «абсо лютных» принципах — в оппозициях системность/бессистемность, структур ность/субстанциональность, иконичность/условность, синхрон ность/диахронность, парадигматичность/синтагматичность, оппозитив ность/неоппозитивность, «монограмматичность» воспри ятия/" полиграмматичность" восприятия и др. всегда доминировал первый член, что противоречило декларируемому релятивизму и ослабляло внутрен нюю «конфликтность» самого метода, который представлял собой «моноло гическое» единство, не нуждающееся в «другом» (таким образом, принцип дополнительности считался организующим только объекты описания). По мимо того, что данный подход, акцентируя один из аспектов, обеднял анализ сложноорганизованных культурных объектов (ср.: «<…> структурализм — это не просто метод, это то, что Кассирер называет „общей тенденцией мысли“, а иные могли бы более резко назвать идеологией, основанной именно на воле вом предпочтении структур в ущерб субстанциям, а потому способной и пе реоценивать их объяснительную силу. Вопрос, собственно, не в том, имеется ли в некотором исследовательском объекте система отношений — ибо она с очевидностью имеется всюду, — а в том, чтобы определить важность этой системы для понимания текста по отношению к другим составляющим этого пониманиятем самым измеряется степень применимости структурального метода»: 58, 167), он не сумел придать множеству используемых операций, приемов и др., находящихся в отношениях взаимной несовместимости, ста тус нового органического целого, т. е. провести качественный синтез.12. Методика структурно-семиотического анализа основана на одном единственном аксиологическом критерии — высшей культурной ценностью признается способность текста (художественного), связанная с порождением «больших» объемов информации, что обусловлено особым формальным устройством механизма смыслопорождения — «многокодовостью». За этим стоит скрытое убеждение в том, что принцип организации сообщения важнее его содержания (фактор «качества» содержания «не работает»), а это приводит к особой «идеологической» индифферентности, которая, уравнивая все пред шествующие традиции, сама является новой идеологией. Перспектива структурно-семиотического метода связана с выходом этого подхода за рамки сциентизма. Любопытны в этом отношении три вари анта «разрыва» с этим направлением, осуществленные «изнутри»: Б. М. Гаспаров реализовал «западную» модель, перейдя на позиции постструк турализма («мотивный анализ»), что выразилось в прямолинейном («антони мическом») пересмотре структуралистских принциповА.М.Пятигорский практически полностью порвал с семиотикой, которая несовместима с ради кальной феноменологией: «Когда я <…> отождествляю мысль с материалом ее выполнения — языком, культурой, „личностью“ и т. д., — то ее там, в моем „пространстве“, уже нет. Вместо мысли остается — талантливое или бездар ное, все равно — оперирование словами как мыслями и вещами как словами. Так упраздняется феноменология, которая заменяется лингвистикой, лин гвистической философией или логическим анализом» (136, 204- см. также: 138, 139, 140) — В. Топоров синтезировал структурно-семиотические идеи с концепциями рецептивной эстетики: «<…> возрастание творения — открытие новых, до того скрытых, точнее, еще не родившихся смыслов» (162, 421), что открывало возможности для «реабилитации» субъекта. Можно заключить, что активное научное функционирование структурно-семиотического метода требует нового, органического синтеза этого подхода с методами антрополо гически ориентированных парадигм.