Прямые инвестиции Китая за рубежом

Прямые зарубежные инвестиции (ПЗИ) Китая стали привлекать к себе внимание с начала 1990;х гг., а с вступлением КНР в 2001 г. в ВТО и принятием в 2002 г. на XVI съезде КПК государственно-политической стратегии «выхода за рубеж» потоки китайских ПЗИ начали стремительно нарастать. Последовательно воплощая в жизнь политику «реформ и открытости» в период мирового финансово-экономического кризиса 2007;2009 гг., сопровождавшегося почти двукратным падением мировых инвестиционных потоков, Китай стал одним из наиболее мощных экспортеров капитала. Это обусловило серьезные изменения позиций страны на мировой политической арене, ее роли в глобальном экономическом развитии и послекризисном преобразовании мирохозяйственных связей.

Центральное место в таком преобразовании принадлежит ПЗИ, поскольку именно инвестиции выступают основным средством трансформации капитальной основы воспроизводственных циклов, а также одним из главных внешнеэкономических инструментов реализации выдвинутой еще в 2003 г. премьером Госсовета КНР Вэнь Цзябао политики «мирного возвышения» страны путем «внесения соразвития» в мир. Такой «развивающий» эффект, вносимый китайскими ПЗИ, можно проследить в странах Африки, Латинской Америки и Азии, в которые в отличие от преимущественно финансовых вложений Запада Китай привносит доступные и современные индустриальные технологии, тем самым способствуя развитию промышленной и социальной инфраструктуры этих стран.

Однако помимо возможностей китайские ПЗИ сопряжены и с потенциальными рисками. Соотношение между первыми и вторыми критическим образом зависит от характера их взаимодействия с национальным капиталом принимающей страны, а также от эффективности ее инвестиционной политики. Исследование сложного характера подобного взаимодействия, а также природы, масштабов, динамики и направленности вывоза капитала из КНР, как с теоретических, так и практических позиций являются задачей данного диссертационного исследования.

Эффективность решения поставленной задачи критическим образом зависит от возможностей и надежности используемой для этого теоретико-модельной основы, при этом ее возможности должны позволять единообразно описывать и анализировать динамику инвестиционных процессов, как на микроуровне фирмы так и макроуровне страны-инвестора в их интерактивной взаимосвязи и взаимодействии с условиями и особенностями принимающей стороны. В конечном итоге в центре внимания исследования оказываются объективные и субъективные особенности, интересы и мотивы основных участников транснационального инвестиционного процесса.

Развитый мировой экономической наукой и обычно применяемый для подобных исследований теоретико-модельный инструментарий основывается на обобщении инвестиционного опыта преимущественно западных торгово-промышленных компаний, ставших транснациональными в процессе «традиционной индустриализации». Их капиталы вывозились из более промышленно развитых стран «Севера» к развивающемуся «Югу», формируя глобальные потоки ПЗИ движущиеся по направлению «Запад-Восток» и «Север-Юг». Между тем феномен ускоренного индустриального развития продемонстрированный Японией в 1960;1980е гг., а вслед за ней и другими странами-«восточноазиатскими тиграми», обусловил возникновение модели «новой индустриализации». Успех ее реализации привел к появлению потоков капитала направляемых в противоположную сторону «Восток-Запад» и «Север-Север» из «новоиндустриальных» к промышленно развитым и развивающимся странам. В связи с этим возникла потребность в соответствующей модификации моделей ПЗИ, при сохранении их существующей неоклассической концептуально-методологической основы. Однако особенности проведения индустриализации в Китае, появление феномена быстрорастущих и переходных экономик, а также стремительное возникновение китайских ТНК, называемых некоторыми исследователями ТНК-драконами, обусловило перераспределение потоков движения международных капиталов с учетом новых направлений по линии «Юг-Север» и «Юг-Юг». Появление этих направлений с трудом укладывалось в логику как традиционного индустриального, так и «новоиндустриального» подходов. Тем самым был брошен вызов существующим инвестиционным моделям, а нарастающая динамика экспорта инвестиций поставила под сомнение целесообразность использования неоклассической основы для описания подобных зарубежных вложений. Более того, устойчивое и опережающее аналогичную динамику ведущих стран мира нарастание объемов экспорта капитала из Китая, приобредшего в послекризисный период характер глобальной инвестиционной экспансии, способствовало возникновению вопроса о целесообразности создания или модификации существующей теории (или теоретической модели) для китайских ПЗИ.

С учетом ключевой роли в таких моделях субъекта-инвестора, ТНК, задача теоретического описания и анализа ее инвестиционного поведения сводится, прежде всего, к исследованию инвестиционной формы и корпоративной мотивации ПЗИ, а также механизма принятия и реализации соответствующих управленческих решений. И если в случае западных компаний результатам подобных исследований посвящена довольно обширная научная литература, то по отношению к вывозу капитала компаниями из развивающихся стран и переходных экономик, в том числе Китая, такие попытки стали предприниматься только в два последних десятилетия. Между тем, в случае зарубежных вложений КНР особый интерес вызывают также и сформированные в недрах китайской культурно-этической традиции глубинные внутренние инвестиционные мотивы китайских компаний, особенно их стратегически-ориентированные приоритеты. В силу исторической новизны, нарастающих масштабов и усиливающегося влияния таких инвестиций на глобальное экономическое развитие, а также по причине неполноты посвященных их анализу работ, исследование инвестиционной мотивации и корпоративных стратегий «выхода за рубеж» Китая его наиболее конкурентоспособных предприятий представляет собой актуальную и малоизученную проблему. Интенсивная трансформация мирохозяйственных связей, присущая посткризисному времени и демонстрирующая возрастающую роль КНР все более актуализирует эту проблему, особенно, с учетом опережающего роста новых сетевых форм интернационализации производства и сбыта, а также глобализации инфраструктурно-коммуникационных, траспортно-логистических, финансово-инвестиционных и сервисно-технологических (в т.ч. аутсорсинговых) систем продвижения и обращения.

В свою очередь, от адекватности используемых для анализа китайских ПЗИ теорий и моделей непосредственно зависит качество получаемых научных выводов и рекомендаций, служащих основанием для выработки инвестиционной и промышленной политики принимающей страны. Между тем, в российской научной литературе до сих пор отсутствует консолидированное мнение по поводу потенциальной роли и возможностей таких инвестиций для решения модернизационных задач России, а также связанных с их привлечением угроз, причем, как в кратковременном плане, так и в долгосрочной перспективе. И поскольку максимизация таких возможностей при одновременной минимизации рисков составляет одну из главных целей инвестиционной политики государства-реципиента, то в этом контексте изучение китайских ПЗИ представляет собой весьма актуальнуюпроблему, прежде всего для России.

Из вышеизложенного следует, что в силу качественно новых не укладывающихся в индустриальную и «новоиндустриальную» логику процессов и явлений, сопровождающих вывоз капитала из КНР, основная задача данного исследования не могла быть удовлетворительно решена путем простого применения известных теоретико-модельных подходов к изучению и интерпретации соответствующих статистических данных. Более того, существующие модели ПЗИ сами должны были подвергнуться критическому анализу на предмет их применимости к зарубежным вложениям Китая. Результаты такого анализа были положены в основу выработки комплексного теоретического и эмпирического (практического) подхода к анализу китайских ПЗИ с единых научно-методологических позиций, с использованием методологии ЮНКТАД. В результате были установлены объективные экономические предпосылки (детерминанты), определены основные движущие силы (драйверы), а также обозначена специфика корпоративных мотивов вложений китайскими ТНК своих инвестиций за рубежом.

Все вышеизложенное подчеркивает актуальность данной работы. Применение полученных результатов и выводов проведенного в данном диссертационном исследовании анализа китайских прямых инвестиций к российско-китайскому инвестиционному сотрудничеству может существенно упростить решение ряда задач, которые ставит перед собой российское правительство, например в модернизации российской экономики.

Тематика прямых зарубежных инвестиций Китая была рассмотрена в ряде работ западных, китайских и российских ученых. В числе западных аналитиков эту тему разрабатывали П. Бакли, А. Кросс, Дж. Клегг, К. Савант, И. Алон, Фр. Ву, К. Браун, Т. Барк, Т. Реол, Б. Йен, С. Понсетг, Ф. Туглер, Б. Бойе, Дж. Чайлд, С. Родригес, Дж. Мэтьюз, Р. Стоун, Е. Келлер, Р. Морк, С. Алом, Дж. Кантвелл, Г. Барнард, Г. Восс, М. Родс, Ч. Макрабарт, Ч. Бартлет, Ф. Николас, С. Томсен, Ч. Эрднер и др. В числе китайских экономистов: Цзин Бэй, Ли Чжого, Фу Липин, Ван Чжилэ, Ли Инин, Лю.

Вэйган, Чжан Вэйинь, Лу Тунь, Мао Юйши, Го Тэмин, Чжан Лицинь, Хуа Шэнь, Сяо Циньфу, Чжан Ювэнь, Ван Чжиминь, Ба Цзиньсинь.

Данная тематика затрагивалась и в работах известных российских китаеведов М. Л. Титаренко, Е. Ф. Авдокушина, В. Г. Гельбраса, В. В. Карлу сова, Н. Н. Котлярова, Л. В. Новоселовой, А. В. Островского, Э. П. Пивоваровой, ВЛ. Портякова, Т. Г. Терентьевой, правда лишь в контексте исследования других, более общих синологических проблем.

Однако в силу новизны исследуемой тематики целый ряд ее аспектов — как теоретико-методологических, так и научно-практических — еще не были объектом фундаментального исследования. Это, в частности, касается инвестиционной мотивации и корпоративной стратегии ТНК КНР, форм организации ими инвестиционного процесса. В российской научной литературе до сих пор фактически не разработан вопрос о максимизации экономического эффекта от привлекаемых из азиатских стран инвестиций, при одновременной минимизации связанных с этим рисков, в том числе посредством сопоставительного анализа конкурентных преимуществ и мотивации поведения на российских рынках таких глобальных игроков, как Китай, Япония и Южная Корея.

Недостаточная, на наш взгляд, степень разработанности исследуемой темы послужила одним из основных мотивов для проведения данного диссертационного исследования.

Объектом исследования выступают прямые инвестиции Китая за рубежом.

Предметом исследования является инвестиционная деятельность ТНК КНР за рубежом, ее масштабы, динамика, формы, механизмы реализации и особенности воздействия на страны-реципиенты, а также возможности и перспективы привлечения китайских прямых инвестиций в российскую экономику.

Хронологические рамки исследования охватывают весь период пореформенного Китая с 1978 г. по начало 2011 г.

Целью диссертационного исследования является системный анализ теории и практики прямых инвестиций КНР за рубежом, включая Россию.

Реализация поставленной цели обусловила необходимость решения следующих конкретных задач:

— анализ современных теоретических моделей прямого иностранного инвестирования с учетом их применимости для китайских ТНК;

— оценка места Китая как страны-инвестора и динамики вывоза им капитала в форме прямых инвестиций с 1978 г. до настоящего времени;

— выявление объективных экономических закономерностей в современной китайской стратегии «выхода за рубеж»;

— анализ и концептуализация форм, моделей, методов, институциональных механизмов и нормативно-правовых процедур экономического и политического стимулирования и регулирования экспорта капитала из Китая;

— разработка и применение метода оценки сравнительной эффективности китайских и российских инвестиций на примере ведущих китайских ТНК в Российской Федерации;

— исследование основных направлений прямых инвестиций китайских ТНК в Российской Федерации;

— сравнительный анализ возможностей и рисков, связанных с привлечением китайских инвестиций в российскую экономику.

Методологической и теоретической основой исследования послужили фундаментальные работы по международному движению капитала.

В числе зарубежных исследователей следует выделить таких авторов, как Э. Хекшер, Б. Улин, Р. Вернон, К. Коджима, Т. Озава, С. Хаймер, А. Рагман, М. Кассон, Дж. Даннинг, Р. Нарула, М. Портер, Т. Хорст, С. Хиршем, Э. Пенроуз, Л. Хокансон, Дж. Д'Круз, А. Вербик, Р. Ходжет, Х. Мун, К. Чен, Д. Тамм, Г. Сонн. Среди российских ученых заметный вклад в изучение исследуемой проблематики внесли В. Д. Андрианов, А. С. Булатов, В. Б. Буглай, А. А. Дынкин, В. Ю. Катасонов, Г. М. Костюнина, А. В. Кузнецов, Н. Н. Ливенцев, Я. Д. Лисоволик, В. А. Мельянцев, Н. А. Хвалынская и некоторые другие.

Из использованного в ходе работы инструментария и методологии следует, прежде всего, выделить системный подход к объекту и предмету исследования, компаративный, факторный и ситуационный анализ, экономические и математические модели, а также методы рефлексии, декомпозиции, сравнения, аналогии, синтеза и обобщения.

Информационная и статистическая база настоящего исследования включает в себя официальные данные международных организаций, в частности Всемирного Банка, ЮНКТАД, МВФ, ОЭСР, а также национальных ведомств КНР, в частности Министерства по делам торговли КНР, Народного банка Китая, Государственного управления валютного контроля КНР, Государственного комитета развития и реформ КНР, Государственного статистического управления Китая. Часть материалов сформирована на основании данных Федеральной службы государственной статистики Российской Федерации, Банка России, а также международных конференций, форумов, симпозиумов и семинаров. В работе использовались нормативно-правовые акты КНР и Российской Федерации, а также результаты фундаментальных аналитических исследований зарубежных и российских авторов, материалы периодической печати на русском, китайском, английском и других иностранных языках, включая интернет-ресурсы.

Научная новизна исследования состоит:

— в сравнительном анализе существующих теоретических моделей прямого инвестирования и степени их применимости к китайским ПЗИ, в формулировании на данной основе вывода о необходимости модификации этих моделей, учитывающей институциональную природу вывоза капитала из быстрорастущих экономик в современных условиях;

— в анализе экономических и политических подходов, используемых при описании и моделировании зарубежных инвестиций КНР, в рамках которых автором были установлены существенные концептуальные различия, обусловившие особенности структуры и более сильную стратегическую ориентированность китайских ТНК, отличающую их от западных корпораций;

— в оригинальном авторском подходе к прогнозированию количественных и качественных оценок ожидаемой инвестиционной активности КНР на ближайшие годы;

— в сравнительном анализе эффективности зарубежных инвестиций ведущих китайских ТНК, показавшем, в частности, их более высокую (на 30−60%) капиталоотдачу по сравнению с внутренними капиталовложениями;

— в выявлении определяющей роли институционально-административного регулирования в формировании конкурентных преимуществ китайских компаний в процессе реализации ими государственной стратегии «выхода за рубеж»;

— в изучении нарастающего отставания динамики инвестиционной активности КНР в России от глобальных трендов экспорта капитала из Китая, а также в формулировании на этой основе вывода о преимущественно субъективном характере причин такого отставания;

— в выявлении потенциальных потребностей российской экономики в китайских прямых инвестициях и соответствующих им возможностей китайского инвестиционного потенциала, осуществленном на базе предложенных автором моделей и механизмов их реализации;

— в комплексном анализе выгод и рисков для корпоративных интересов российского бизнеса и российской экономики в целом, связанных с привлечением китайских ПЗИ, а также в разработке научно-практических рекомендаций по минимизации таких рисков.

Теоретическая и научно-практическая значимость диссертационного исследования обусловлена учетом и раскрытием автором применительно к объекту исследования институциональной специфики китайского общества, проявляющейся, в частности, в более диверсифицированном и стратегически ориентированном характере мотивов китайских ПЗИ по сравнению с инвестициями западных ТНК. Полученные в диссертации выводы, обобщения и рекомендации могут быть использованы в работе научных и практических организаций, в частности в разработке инвестиционной политики на федеральном и региональном уровне, в научно-методологическом обеспечении корпоративных стратегий и приоритетов российско-китайского инвестиционного сотрудничества, а также в совершенствовании теоретических моделей прямых инвестиций. Материалы исследования могут также быть использованы в преподавании экономических дисциплин по вопросам инвестиционной деятельности, в частности в курсе современной экономики Китая, моделировании пространственного инновационно-инвестиционного развития регионов и территорий России и стран СНГ.

Структура диссертации определяется целью и задачами исследования. Диссертационная работа состоит из введения, трех глав, заключения,.

Заключение

.

Вывоз капитала в форме прямых зарубежных инвестиций — новый этап в экономической истории Китая, возникший в результате проведения эффективной политики реформ и открытости посредством синергетического взаимодействия поздней индустриализации, институциализации и стратегически-управляемой интернационализации китайской экономики.

Такой характер взаимодействия обеспечивался за счет комплексности, постепенности и экспериментальной выверенное&tradeнаправлений и динамики институциональных преобразований на основе собственной китайской модели управляемого рынка. Благодаря ей удалось синхронизировать и оптимизировать взаимодействие децентрализованного рыночного трансформирования «снизу» с централизованными, политически скоординированными экономическими реформами «сверху», модернизацию промышленности с инноватизацией экономики, внутренние реформы с внешней открытостью. В результате подобной специфики выработанная в КНР стратегия рыночных преобразований и экономического развития, реализованная в новых исторических условиях, существенным образом отличается от традиционного пути пройденного западными странами, в основу которого заложена классическая модель свободного рынка. Такие различия исторических путей экономического развития Китая и стран ОЭСР обусловили принципиально важные для учета в современных моделях ПЗИ последствия.

Во-первых, поздняя индустриализация не только открыла доступ к использованию заимствованных экономических моделей и более эффективных средств производства (механизмов и инструментов) по низкой социальной цене, но и повлекла за собой возможность параллельного, а не только последовательного, как в традиционном подходе, прохождения ее этапов.

Во-вторых, поэтапность и постепенность экономического реформирования обусловили постоянную изменчивость используемых в процессе реформ рыночно-регуляторных механизмов и процедур. Эта динамичность также отличает китайскую модель институциональных преобразований от традиционных западных подходов, краеугольным камнем которых является универсальность и неизменность институтов свободы рынка и представительской демократии. В свою очередь подобная неизменность предопределяет институциональную стабильность главного субъекта.

ПЗИ — корпорации, основу преимуществ которой формируют права корпоративного владения. Следовательно, динамический подход к институциональной трансформации в процессе которой «выращиваются» китайские предприятия-лидеры («национальные чемпионы») предполагает в общем случае также и выход за пределы ОП-преимуществ, лежащих в основе конкурентоспособности традиционных ТНК.

В-третьих, экспорт капитала из КНР осуществляется в совершенно иных условиях зрелой глобализации с ее развитыми институтами и механизмами и соответствующим международным нормативно-правовым режимом. В отличие от традиционных ПЗИ осуществляемых западными компаниями в транснационализацию промышленного производства и торгового сервиса, осуществляемых на этапе ранней глобализации, выходящие за рубеж китайские предприятия должны были либо вписываться в установившиеся в мире инвестиционные «правила игры», либо изменять их в собственных интересах. Изменение этих правил в собственных инетерсах китайскими ТНК очень характерно для послекризисного времени, что предполагает и наличие геостратегической компоненты при вывозе капитала из Китая в форме ПЗИ.

Сегодня для описания китайских ПЗИ используются подходы основанные на традиционных неоклассических моделях, разработанных на базе обобщения инвестиционного опыта накопленного ТНК в период «ранней» и «новой» индустриализации. В таких моделях главным «игроком» является промышленно-торговая корпорация индустриального типа, а территория, на которой расположено ее производство, выполняет сервисную функцию ресурсного обеспечения и местного рынка сбыта готовой продукции.

Теоретическая модель инвестиционного поведения традиционной ТНК хорошо укладывается в неоклассическую ОЫ-логику преимуществ корпоративного владения, локализации и интернализации, а корпоративные мотивы ее зарубежных инвестиций сводятся к поиску рынков сбыта, ресурсов, эффективности и стратегических активов. В общем случае такая корпорация выходит за рубеж с целью реализации своих конкурентных преимуществ и усиления позиций на глобальном рынке. Между тем глобальная конкурентоспособность ТНК зависит не только от ее сравнительных преимуществ на микроуровне (СПФ), но и сравнительных преимуществ страны (СПС) на макроуровне. Такое взаимовлияние учтено в рамках портеровской модели «конкурентных преимуществ наций». В случае движения капитала между странами с существенно различающимися уровнями индустриального развития приходится определять свой набор СПС и СПФ описываемый «бриллиантом Портера», как для инвестора так и реципиента. Так получают модель «двойного бриллианта» (ББмодель), а с учётом взаимозависимости экономик на институционально-регуляторном поле международной экономики, — и обобщённую БББ-модель, учитывающую интерактивный характер взаимодействия между двумя «бриллиантами» в пространстве глобализации.

Между тем, при переходе к постиндустриальному экономическому развитию изменяется институциональный формат основного субъекта экономической деятельности и характер его интернационализации (транснациональной бизнес-организованности). Из локализованной, индустриальной, жестко структурированной производственно-технологической организации корпоративного совладения, такой субъект начинает принимать кластерную, распределенную в пространстве форму территориальной системы кооперативной самоорганизованности основных, вспомогательных и сервисных предприятий и фирм, близкой к корпорации социального типа.

В таком типе пространственно-производственной (кластерной) самоорганизации принципиально новым игроком в процессах транснационального движения капитала становятся инфраструктурно и институционально обустроенные территории, конкурентоспособность которых решающим образом зависит от характера и диверсификации их пространственного капитала. При этом развитие инфраструктурных возможностей территории повышает и ее конкурентоспособность и пространственную капитализацию способствуя тем самым увеличению стоимости активов дислоцированных на такой территории предприятий. Подобная интеграция внутренних территорий страны в международную экономику существенно осложняет картину теоретического описания самой ТНК и ее инвестиционной деятельности. Ситуация еще более осложняется в случае участия компании в глобальных производственно-сбытовых сетях, когда производство и сбыт перестают носить локально-концентрированный или даже территориально-распределенный (кластерный) характер. Ведь если для описания традиционной транснационализации инвестиционной деятельности существует развитый неоклассический модельный инструментарий, то в случае подобной интернационализации, осуществляемой компаниями из развивающихся и переходных экономик, наблюдаются большие теоретико-аналитические разрывы даже в моделировании их зарубежного производства, а при переходе к глобальному сетевому его формату, какие-либо инвестиционные модели отсутствуют вообще. Это предопределяет потребность в создании более общей модели ПЗИ, выходящей за пределы двумерной логики индустриализации/институализации" в системе координат которых формируются традиционные модельные представления о конкурентных преимуществах фирмыинвестора. При этом уровень индустриализации экономики определяет ее структуру промышленности и отраслей, формируя основу СПС, а характер институализации отражает более динамичные аспекты, связанные с эффективностью внутренней производственно-технологической бизнес-организации фирмы, уровня ее инвестиционного развития и других составляющих СПФ. Конкурентоспособность таких фирм определяется «операционной эффективностью» как способностью с минимальными издержками производить конкурентоспособный на национальных рынках продукт и использовать «домашние» корпоративные стратегии максимизации цены, дифференциации ценового предложения и диверсификации типомодельного ряда выпускаемой продукции)168. Под возрастающим воздействием выталкивающих" импульсов внутренней конкуренции происходит «выход за рубеж» их капиталов в формате «мультилокальной транснационализации». В этом случае в качестве базовых используются «домашние» стратегии позиционирования в национальном конкурентном поле, экстернализация которых путем «подгонки» к требованиям внешних рынков обеспечивает приемлемую для ТНК конкурентную позицию за рубежом. При этом на каждом из зарубежных рынков производятся свои адаптированные к местным условиям товары, а конкурентные позиции не зависят 169 друг от друга .

В условиях развитой глобализации ситуация принципиально меняется, поскольку соответственно глобализируются и конкуренция, и корпоративные стратегии. В этом случае в отличие от «мультилокальности» традиционной транснационализации, формируются глобальные цепочки добавленной стоимости («цепочки ценности»), глобальные отрасли и производственно-сбытовые сети. В рамках глобальной.

168 Портер М. Э. Конкуренция / Пер. с анг. М.: Вильяме, 2000. С. 17−18.

169 Там же. С. 315, 317, 318. системы бизнес-деятельиостиые рыночные позиции ТНК в разных странах взаимозависимы, создаваемое на их основе «целое» обладает синергетическим эффектом, а производимый такой «целостностью» «мировой продукт» превышает сумму мультилокальных составляющих. При этом изменяется прежнее значение сравнительных преимуществ, как на уровне СПС (их определяют не столько ресурсно-структурные факторы производства, сколько гуманитарно-институциональные, а также способность создавать новые виды бизнес-деятельности), так и на уровне СПФ (за счет освоения глобальных стратегий). Если на этапе транснационализации и использования локальных стратегий (ценовой дифференциации и видовой диверсификации товаров) наличие стратегии глобальной конкурентоспособности не было обязательным, то теперь ее наличие становится императивом, а в фокусе внимания подобной стратегии оказываются не товары сами по себе, а новые виды бизнес-деятельности и глобальная рыночная позиция ТНК. Как следствие, конкурентоспособность такой глобальной системы определяется конфигурацией пространственно-распределенных производственно-сбытовых сетей и координацией (начиная с установления корпоративных стандартов, системы обмена информацией, дифференциации ответственности и т. п.) различных видов бизнес-деятельности. Уникальность конфигурации и своевременность переконфигурирования обеспечивает конкурентную позицию на глобальном рынке, а последовательность и скоординированность ее занятия и удержания является основой глобальной конкурентоспособности ТНК. Это отличает целеориентированные стратегии повышения глобальной конкурентоспособности от экспансии и расширения традиционных локальных аналогов, нередко приводящих к противоположному результату170. По сравнению с традиционными, такие стратегии пространственно-распределенного глобального позиционирования применяют нетрадиционные подходы, включая инвестирование операционных проектов с нулевой и даже отрицательной прибыльностью, создание производственных мощностей в странах как с высокой, так и низкой стоимостью рабочей силы и других факторов, а также другие ПЗИ, смысл которых становится ясным только с позиций их.

V/171 места и роли во взаимосвязанности глобальных «ценностных цепочек» и сетей. Это.

170 Там же. СС. 318, 321, 326, 328, 338, 351, 382.

171 Там же. С. 296. означает, что в условиях развитой глобализации при описании динамических потоков движения капитала между различными странами, характеризующимися собственными барьерами «входа» и «выхода» для инвестиций, а также спецификой сочетания СПС и СПФ, необходимо учитывать наличие еще одного, в общем случае интерактивного, пространства интернационализации. Эта интерактивность является следствием взаимозависимости различных составляющих в рамках глобальных систем бизнес-деятельности взаимообразно влияющих, как на локализованную ПЗИ-активность (в случае «двусторонней» интерактивности портеровской БОБ — модели), так и на ее пространственно-распределенные («кластеризованные») версии. В последнем случае основанные на локализованных представлениях и правах корпоративного владения ОЫ-преимущества как бы рассеиваются в кооперационном пространстве кластера, а в глобальных системах и вовсе виртуализируются. В подтверждении этому последний доклад ЮНКТАД 2011 года полностью посвящен развитию некорпоративных форм глобального бизнеса и указывает на них, как на самый быстрорастущий сегмент мирового рынка.

Таким образом китайские ПЗИ, сформированные в разных «слоях» многоуровневой и комплексной экономической реальности КНР, выходя за рубеж в условиях развитой глобализации, оказываются фактически в «трехмерном» инвестиционном пространстве. Такая «трехмерность» требует также и соответствующей теоретико-модельной основы для описания полного цикла инвестиционной деятельности. С этих позиций применение существующих традиционных моделей ПЗИ и их модификаций к анализу новых послекризисных особенностей движения капитала обедняет фактическое содержание современных инвестиционных процессов и не позволяет вскрыть весь спектр присущих такому случаю корпоративных мотивов, прежде всего это касается глубинных цивилизационно-культурных и геостратегических составляющих инвестиционной деятельности ТНК из быстрорастущих, а также переходных экономик. Из этих соображений следует вывод о необходимости разработки специальной («трехмерной» и «сетевой») модели ПЗИ, универсально применимой для ТНК не только из развитых, но и всех развивающихся и переходных экономик.

Отсутствие такой универсальной теоретической «трехмерной» инвестиционной модели с учетом сложного характера смешанной экономики Китая, сформированного поздней индустриализацией" и производящего не менее сложный спектр китайских ПЗИ, ставит исследователя перед необходимостью использовать комплексные теоретико-эмпирические методы анализа их реальных потоков. Методологическую основу такого анализа в данном исследовании составил обобщающий подход, представленный в докладе ЮНКТАД 2006 года. Этот подход базируется на идентификации и структурировании 3-х основных блоков, общих и специфических, объективных и субъективных причин на макрои микроуровне обуславливающих вывоз капитала. К ним относятся объективные экономические причины (детерминанты), внешние политико-экономические стимуляторы «выхода за рубеж» (драйверы) и внутренние мотивы принятого в результате сложного согласования интересов владельцев и менеджеров ТНК управленческого ПЗИ-решения (мотивы).

Однако этот подход исходил из сводимости специфики инвестиционной мотивации таких корпораций к неоклассической ОП-логике и мультилокальному характеру корпоративных инвестиционных стратегий рыночной экспансии, реализующему СПФ на микроуровне. На макроуровне СПС определялись на основе детерминантов в рамках модели «пути инвестиционного развития» и слегка модифицированных, но все же «двумерных» политико-экономических драйверов, сформированных в национальном институционально-правовом поле одной страны. Между тем, переход к глобальным (сетевым) формам производства и инвестирования с неизбежностью ставит вопрос как в отношении иной, глобальной и сетевой «конструкции» детерминантов и драйверов, так и соответствующей модификации корпоративных ПЗИ и их инвестиционных мотивов.

В то же время недостаточность существующей теоретико-модельной основы для анализа современных процессов вывоза капитала из КНР, неполнота функциональных данных по китайским ПЗИ, не говоря уже об их скрытой, как «перекрашиваемой» через офшорные центры, так и транслируемой через сети межкитайских взаимоотношений («гуанси») части, формирует потребность в углубленном, секторально и пространственно дифференцированном эмпирическом анализе всей совокупности как официальных, так и оценочно-аналитических результатов. В рамках такого комплексного подхода удается вычленить соответствующие детерминанты, драйверы, а также корпоративные мотивы таких инвестиций, особенно, — стратегического характера. Это позволяет спрогнозировать, как будущие глобальные потоки и направленность зарубежных вложений Китая, так и оценить наиболее перспективные направления привлечения китайских инвестиций для потребностей модернизации и повышения конкурентоспособности российской экономики. Результаты такого анализа, предпринятого в настоящем исследовании, дают основания для нижеследующих выводов.

1. Существующая и резко усилившаяся в посткризисное время тенденция неуклонного усиления позиций Китая в качестве страны-экспортера капитала, объясняется соответствующим набором объективных и субъективных предпосылок. Прежде всего переизбытком мощностей в традиционной промышленности, ужесточением конкуренции внутри Китая и снижением рентабельности внутренних инвестиций в совокупности с государственным стимулированием и масштабной финансовой помощью, оказываемой предприятиям со стороны правительства КНР. Характер таких экономических предпосылок фактически выступает в роли детерминантов быстрого наращивания объемов китайских ПЗИ в мире. В целом эта динамика носит понятный и ожидаемый, в рамках модели пути инвестиционного развития, характер, усиленный воздействием достаточно динамичного и диверсифицированного арсенала институционально — политических драйверов.

2. Большинство китайских ТНК демонстрируют внешне понятную классическую ПЗИ заинтересованность в увеличении зарубежных рынков сбыта, диверсификации доступа к мировым запасам сырья, развитию инфраструктуры добычи и транспортировки природных ресурсов, доступе к передовым промышленным технологиям и поглощению глобальных торговых марок (брендов). При этом многие авторы при исследовании китайских ПЗИ отмечают незначительность для них мотива поиска эффективности. Однако наш взгляд, анализ эффективности ПЗИ ведущих ТНК в кризисно/послекризисный период показал, что это не совсем так. Количественный эффект превышения эффективности зарубежных вложений Китая по сравнению с внутренними, — достаточно серьезный и достигает 30−60% и более. Объяснение этого явления, очевидно, связано с более совершенным технологическим и управленческим уровнем развития зарубежных предприятий-реципиентов, а также более диверсифицированной и разветвленной инфраструктурой соответствующих рынков. Другими словами, с лучшим качеством факторов производства. Кроме того, по мере роста доходов китайского населения в послекризисные годы, значение мотива повышения эффективности зарубежных активов, несомненно, будет возрастать и с традиционной (количественной) точки зрения (стоимости факторов производства).

3. Значительная часть ПЗИ-возможностей КНР находится в непроявленном (потенциальном) состоянии. Действительно, если оценить глобальные ежегодные потоки ПЗИ на уровне 3% от мирового ВВП (что примерно соответствует докризисной общей мировой тенденции) и перенести эту аналогию на Китай, то только текущие годовые объемы китайских зарубежных капиталов должны бы находиться на уровне, как минимум 150−180 млрд долл., т. е. в три раза выше существующих. И это без учета ПЗИ, накопленных в форме избыточного производственного («физического») капитала. Приведенные оценки свидетельствуют, как минимум, о существенной, сравнимой по своему порядку с официальной, долей неучтенных (скрытых, «перекрашенных») инвестиций. Кроме того о не менее серьезном потенциале роста китайских ПЗИ.

4. В качестве нового глобального инвестора Китай начал обращать на себя внимание с 2002 года, на этапе реализации стратегии «выхода за рубеж». В рамках этой стратегии предусматривается интенсификация вложений китайских ПЗИ и быстрая транснационализация инвестиционной деятельности наиболее конкурентоспособных компаний КНР. Уже в 2004 году последовал ряд громких сделок связанных с приобретениями компаниями «Lenovo», «Hair» и «TCL» крупных активов зарубежом. Именно в этот период начинается ускоренное наращивание зарубежной инвестиционной активности китайскими ТНК. Так, если за период 1995;2005 гг. Китай в среднем инвестировал 3,8 млрд долл. в год, то в предкризисном 2006 году его инвестиции составили 21,2 млрд долл., в первом году начала кризиса (2007г.), -22,5 млрд долл., в тяжелом 2008 г. — 52,2 млрд долл. и 68,0 млрд долл. по итогам 2010 г. В результате относительная доля Китая в глобальном экспорте капитала в кризисно/посткризисный период выросла почти в 4 раза по сравнению с 2006 г. (с 1,83 до 7,27% в общемировых потоках ПЗИ)172.

5. Анализируя масштабы и эволюционную динамику китайских ПЗИ предкризисного периода, многие исследователи проводили аналогию с соответствующими трендами, продемонстрированными Японией в 1968;1982 гг. и.

172World Investment Report 2011. P. 187−189. URL: http://www.unctad.org/templates/WebFlyer .asp?intItemID=6018&lang= 1.

Южной Кореей в 1980 гг. В сочетании с универсальными детерминантами, определяемыми в рамках модели пути инвестиционного развития, это дает формальные основания для использования существующих теоретико-модельных аналогий. Однако более углубленный сравнительный анализ масштабов и динамики зарубежных инвестиций Китая подтверждает их принципиальные отличия как от западных, так и от японских и корейских. Проявляются они, как в характере институирования и ОЫ-структуре китайских компаний-инвесторов, так и в беспрецедентной динамике их роста, а главное, — в геостратегической устремленности корпоративных мотивов ПЗИ (с определенной дифференциацией в зависимости от формы собственности капитала).

При этом наиболее характерная особенность китайских компаний состоит в том, что они выходят на глобальные рынки, будучи изначально в той или иной форме государственными и осуществляют свои ПЗИ, как правило, за счет государственных средств. Дальнейшее изменение формы собственности таких ТНК происходит позднее, когда с помощью государства они наберут достаточную экономическую силу.

Другой отличительной особенностью инвестиционной динамики Китая стала количественная и качественная экспансия китайских ПЗИ в кризисно/послекризисный период. В отличие от ниспадающих трендов подавляющего большинства других стран, КНР в этот период количественно наращивает свою зарубежную инвестиционную активность. Так, если за четыре предшествующих кризису года, начиная с 2003 г., китайские ТНК реализовали 464 инвестиционных проекта, то за два кризисных года 2007;2008 гг. — 488, а за последующих два послекризисных — 674 173. При этом самые масштабные проекты (по числу создаваемых за рубежом рабочих мест), приходятся также на 2006;2010 гг., с максимумом в более чем 83 тысяч новых рабочих мест, который пришелся на наиболее тяжелый кризисный 2008;й год.

6. На протяжении всех этапов реализации политики открытости вплоть до кризиса, основные, поддерживаемые правительством КНР направления китайских ПЗИ были нацелены на: 1) обеспечение доступа к зарубежным природными ресурсам, 2).

173 FDI from China, January 2003 to August 2011 // Cross border Investment Monitor. 10.11.11 / FDI Intelligence from Financial Times Ltd. 9 December 2011. URL: http: / www.fDiMarkets.com получение и передачу в Китай передовых технологий, 3) повышение экспорта 4) приобретение лучшего зарубежного управленческого опыта. При этом в роли основного экономического драйвера кризисного и послекризисного периода выступает государственная финансовая поддержка зарубежных инвестиций направленных на: 1) разработку природных ресурсов за рубежом- 2) увеличение экспорта оборудования, технологий и товаров, произведенных в КНР- 3) в создание за рубежом новых производственных мощностей (предприятий, цехов) — 4) сооружение инфраструктурных объектов- 5) постройку зарубежных исследовательских центров- 6) строительство центров маркетинга и гарантийного сервиса- 7) приобретение стратегических активов. Таким образом, к традиционным базовым мотивам (поиск эффективности, поиск рынков сбыта, доступ к стратегическим активам, доступ к мировым брендам) добавляется три качественно новых пункта.

7. Появление этих дополнительных мотивов и их характер свидетельствует, фактически, о завершении фазы адаптации китайской экономики к условиям международных рынков капитала. Более того, — о начале вполне ожидаемого перехода инвестиционной деятельности Китая в качественно иную фазу своей стратегически управляемой транснационализации и глобализации, соответствующую новой роли КНР в качестве одного из ведущих полюсов посткризисного мира. Другими словами, речь идет о быстрой смене (менее чем за десятилетие) этапов глобальной стратегии «выхода за рубеж» от пассивно — адаптивной, приспосабливающей экономику страны к новым условиям членства в ВТО в докризисный период, реагентной в годы кризиса и проактивной инвестиционной экспансии на послекризисном этапе развития мировой экономики. При этом, если предыдущие два этапа были ориентированы на «вписывание» Китая в мир на условиях, сформированных глобализацией, то послекризисный период характерен устремленностью КНР на реализацию собственной стратегии «мирного возвышения» с помощью политики «мягкой силы». Ее отличает глубинная цивилизационно-культурная направленность и постепенное внедрение китайских «правил игры» в международную экономику и стратегических приоритетов «соразвития» в новый мирохозяйственный порядок.

8. С точки зрения динамических изменений структуры и географии китайских ПЗИ, на этапе реализации стратегии КНР «выхода за рубеж», наблюдается вполне модельно объяснимая (с точки зрения логики пути индустриального развития), внешняя проявленность внутренних потребностей быстрорастущей китайской экономики. Однако, такие потребности, по самой сути индустриализации, должны бы ограничиваться своим ресурсно — структурным характером. Между тем, китайская динамика опережающего наращивания ПЗИ в третичный сектор, огромная доля неучтенных («перекрашенных») инвестиций в других странах, свидетельствует о выходе за пределы чисто индустриальной логики и наличии более скрытой, чем официально декларируемая, собственной «стратегии интернационализации».

Пространственная дифференциация глобального секторального, отраслевого и пространственного распределения китайских ПЗИ на уровне макроанализа, в своих основных докризисных трендах укладывалось в логику модели «пути инвестиционного развития», однако с поправкой на последовательно — параллельное прохождение ее этапов с учетом специфики «поздней индустриализации» Китая. В рамках этой логики прослеживается устойчивость динамики нарастания экспортных потоков капитала, а также пространственная и структурная дифференциация концентрации зарубежных инвестиций более геостратегичная в случае государственных и регионально-мотивированная для частных ТНК. 9. На докризисном этапе реализации стратегии «выхода за рубеж» в 2003;2007 гг. в структуре экспорта китайских капиталов наблюдаются серьёзные изменения, нацеленные на опережающие вложения инвестиций в третичный сектор глобальной экономики. Так, по итогам 2010 г. из 18 мониторируемых официальной статистикой направлений в тройку лидеров по вложенным ПЗИ вошли: лизинг и бизнес-сервис (30,3 млрд. д. и годовой прирост 47,9%) — финансово — посреднический сектор (8,62 млрд. д., падение 1,2%), торговля (6,73 млрд. д., прирост 9,6%)174. Такие инвестиционные приоритеты ориентированы не только на сервисное обеспечение более широкого экспортного продвижения производимых в КНР потребительских и капитальных товаров, но и на более эффективное, а то и стратегическое, позиционирование Китая на глобальных финансовых и фондовых рынках.

Среди наиболее объемных зарубежных вложений Китая в послекризисный период лидируют сделки по слияниям и поглощениям (СиП), ориентированные, преимущественно, на первичный сектор глобальной экономики. Их доля в 2010 г.

174 Чжунго тунцзи няньцзянь [Статистический ежегодник Китая] 2011. р.731. достигла 40% в структуре экспорта капитала, а 3 из 4-х наиболее масштабных, по версии журнала «Wall Street Journal», мировых сделок года были осуществлены китайскими ТНК. Одновременно на менее заметном плане обнаруживаются усилия по расширению каналов доступа к стратегическим активам и быстрорастущим ПЗИ в сфере высоких технологий. Причём, не столько прямо (как это видно по характеру инвестиций ТНК из КНР на территории США, Японии и ЕС), сколь более обходными путями, — через Канаду, Австралию и другие страны ОЭСР. При этом вложения в программирование, ИТ-сервис и нетрадиционную энергетику нарастают среднегодовыми темпами, превышающими 150%, в производство электронных компонентов и бизнес-сервис — более 100, в связь и автомобилестроение — более 50%, при стабилизировавшихся инвестициях в сырьедобывающую сферу. Между тем, проведенная в рамках настоящего исследования оценка текущего потенциала экспорта китайского капитала свидетельствует о том, что реальные его потоки должны быть, как минимум, в 2−3 раза выше официально заявленных.

10. В целом совокупный анализ имеющихся эмпирических данных, а также объективных и субъективных предпосылок с учетом стратегически — ориентированной мотивации китайских ПЗИ позволяет сделать уверенный прогноз о быстром и устойчивом наращивании их потоков в послекризисный период, причем темпами и масштабами, позволяющими говорить об инвестиционной экспансии КНР.

Несомненно, глобальный характер такой экспансии будет являться стержнем вызова, формируемого посткризисным временем как перед наиболее развитыми странами мира, так и перед целыми континентами и ближайшими соседями Китая, включая Россию.

11. Динамика китайских вложений на территории России становится заметной лишь на этапе реализации стратегии «выхода за рубеж». Начиная с практически полного отсутствия инвестиционной активности в российском направлении, по накопленным на конец 2009 года инвестициям в России, КНР становится 6-м по значимости инвестором российской экономики. При этом, если отбросить входящие в первую «пятерку» офшорные зоны (такие как Кипр, Люксембург), то Китай фактически занимает четвертое место в этом списке. Однако общий объём накопленных в России китайских прямых инвестиций, немного превышающих 10 млрд долл., определяет относительную долю в российском списке стран — инвесторов на уровне менее 4%.

Эти данные, а также динамика роста китайских ПЗИ в России, свидетельствуют о явном отставании российско-китайского инвестиционного сотрудничества, как от масштабов и темпов роста двустороннего товарооборота (приближающегося к отметке в 100 млрд долл.), так и от ближайшей прогнозной перспективы вхождения КНР в тройку крупнейших глобальных инвесторов мира. Такое относительное отставание двусторонних инвестиционных трендов от общемировой динамики требует более глубокого осмысления и анализа.

12. В ходе данного диссертационного исследования была описана и аргументирована объективная заинтересованность Китая в поставках российского природного сырья, а также оценены инвестиционные возможности КНР в техническом перевооружении российской промышленности с позиций нарастающих потребностей китайской экономики в выносе за рубеж излишних производственных мощностей. Сравнительный анализ объективных предпосылок и модернизационных потребностей России показал ее хроническое недоинвестирование. В частности, существующая в реальности норма валового накопления (норма инвестиций) порядка 18−20% значительно ниже уровня 25−30%, минимально необходимого для обеспечения устойчивого экономического развития страны, не говоря уже о рекордно высоком уровне Китая — 48% (в 2010 г.). Все вышеперечисленное обосновывает вывод об огромном объективном потенциале экономической взаимодополняемости экономик России и Китая и наличии объективных предпосылок для интенсивного наращивания объемов взаимного инвестиционного сотрудничества.

13. Проведенный сравнительный анализ детерминантов и драйверов российских и китайских ПЗИ подтвердил их взаимодополняющий характер. Прежде всего это касается детерминантов, как с точки зрения сравнительных преимуществ природно-ресурсного, так и структурно-технологического характера. При этом, в случае китайских ПЗИ, в качестве основного драйвера выступает стратегически ориентированная, политико-экономически интегрированная и синхронизированная в рамках единой динамической модели институционально-направляемого развития, политика реформ и открытости и, в частности, стратегия выхода за рубеж. В России же драйверы такого стратегического уровня и концентрации ресурсно — средственных возможностей отсутствуют.

14. Подобная асимметрия драйверов усиливается на региональном уровне, прежде всего, — из-за недостаточно эффективной инвестиционной политики страны и ее нескоординированности на уровне российских регионов, высокой дифференциации степени развитости их рыночной инновационно — инвестиционной инфраструктуры, а также слабого кадрового обеспечения региональных органов государственной власти и местного самоуправления. Дополнительным отрицательным фактором двустороннего инвестиционного сотрудничества является недостаточный уровень управленческой подготовки предпринимателей на микроуровне местных предприятий.

В целом это свидетельствует о том, что эпицентр проблем, сдерживающих наращивание инвестиционного сотрудничества Китая и России находится, преимущественно, в субъективной плоскости и нуждается в серьезных политических импульсах, стратегическом управлении и формировании мощных дополнительных стимулов с российской стороны.

15. Вышеизложенное обосновывает необходимость значительного улучшения научно — методологического обеспечения запросов политической и экономической практики российско-китайского инвестиционного сотрудничества.

С точки зрения науки, становится актуальной настоятельная необходимость концентрации усилий российских исследователей и аналитиков на создании собственной теоретической модели вывоза капитала из переходных стран (и прежде всего, -из Китая и России). Модели, не просто описательно фиксирующей интегральные тренды потоков их ПЗИ, а способной учесть специфику формирования детерминантов, драйверов и полного спектра инвестиционных мотивов ТНК из подобных быстрорастущих экономик.

С практической точки зрения возникает потребность в тщательном мониторинге и анализе эмпирического материала во всей его полноте на межгосударственном, межрегиональном и локальном уровнях инвестиционных проектов. При этом особенно важны также реальный масштаб и направленность «диффузионных» китайских ПЗИ, осуществляемых на микроуровне в виде формально российских вновь создаваемых предприятий. Однако главной целью такого мониторинга является «диагностика» состояния детерминантов и драйверов экономики и политики России, а также характера корпоративной мотивации российских предприятий в реальном или возможном взаимодействии с китайскими ПЗИ.

16. В то же время, проблемы, возникающие в России в связи с вложением китайскими компаниями на ее территории своих ПЗИ, фактически фокусируются в чрезвычайно важном вопросе: прямые зарубежные инвестиции Китая в российскую экономику, — это шанс или угроза? И следующую его составляющую: чего в них больше, возможностей или рисков?

Ответ на это вопрос зависит, прежде всего, — от стратегической подготовленности принимающей стороны. Учитывая стратегически-ориентированный характер китайских ПЗИ, при неадекватности такой подготовки риски максимизируются. И наоборот, для максимального использования возможностей подобных инвестиций прежде всего технологическии инфраструктурно — ориентированных и нацеленных на модернизацию промышленности России, требуется досформировать необходимый для эффективного взаимного инвестиционного сотрудничества набор скоординированных политико-экономических стимулов (драйверов) для всех уровней российской экономики. Кроме того, — обеспечить соответствующую подготовку кадров, мониторинг и сопровождение взаимной инвестиционной активности сторон на всех уровнях, — от предприятий и территорий до отраслей и регионов. В свою очередь, это объективно ставит ряд непростых задач перед экономической наукой России по обеспечению качественно нового уровня теоретико-методологического обеспечения российско-китайского инвестиционного сотрудничества.