Принцип правовой определенности в гражданском процессе

Состав и система принципов гражданского процессуального права не являются застывшей догмой. По мере развития общественных отношений и отрасли права их состав, содержание, сфера применения, гарантии реализации могут претерпевать определенные изменения. Главное здесь — избежать двух крайностей, которые очень верно подметил В. М. Шерстюк: необдуманного и неоправданного расширения состава принципов и сужения состава принципов^[1]. Первое может привести к «обесцениванию» и размыванию весьма значимой в социальном и правовом плане категории правовых принципов. Второе чревато снижением гарантий судебной защиты прав граждан и организаций.

По нашему мнению, в современных условиях можно ставить и рассматривать вопрос о наличии в гражданском и арбитражном процессах принципа правовой определенности (res judicata) в качестве, во-первых, международного принципа права (по уровню признания), во-вторых, общеправового принципа (по сфере действия). Рассмотрим аргументы «за» и «против» выделения данного принципа.

По мнению Д. А. Фурсова, правовая определенность не должна именоваться отраслевым принципом гражданского процессуального и арбитражного процессуального права. При этом он приводит два аргумента: 1) правовая определенность не имеет нормативного правового закрепления, не служит фундаментом отраслевого процессуального регулирования; 2) идея правовой определенности связана с законотворче;

ством, понятийным аппаратом, а не с построением процессуальной отрасли права как порядка деятельности, нацеленного на гарантии защиты нарушенного права в заявленных фактических условиях^[2].

С указанными аргументами трудно согласиться по следующим основаниям.

Совершенно очевидно, что принцип правовой определенности на сегодняшний день не является принципом-нормой, поскольку не имеет нормативной формулировки в ГПК и АПК. Но означает ли это, что правовая определенность вообще не закреплена в действующем российском законодательстве? Полагаю, что ответ на данный вопрос должен быть отрицательным, исходя из следующих соображений.

Во-первых, как отмечалось выше, закрепление принципов может осуществляться двумя способами — текстуальным и смысловым. Во-вторых, говоря о нормативном закреплении правовой определенности, нельзя не учитывать специфику этого принципа как имеющего одновременно международный и общеправовой характер. Сочетание двух этих характеристик в одном принципе присуще, пожалуй, только принципу правовой определенности. Два других общеправовых принципа, выделяемых в системе принципов гражданского процессуального права: законность и равенство всех перед законом и судом, — едва ли можно рассматривать как международные.

Как известно, Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод инкорпорирована в правовую систему России. Согласно Федеральному закону от 30.03.1998 № 54-ФЗ Российская Федерация в соответствии со ст. 46 Конвенции признает ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию ЕСПЧ обязательной по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней в случаях предполагаемого нарушения Российской Федерацией положений этих договорных актов, когда предполагаемое нарушение имело место после их вступления в действие в отношении Российской Федерации. Таким образом, Российская Федерация признает компетенцию ЕСПЧ по вопросам толкования и применения Конвенции и Протоколов к ней, осуществляемые на основе разрешения конкретных споров, исходя из норм прецедентного права ЕСПЧ.

Принцип правовой определенности сформулирован ЕСПЧ в ряде постановлений («Рябых против Российской Федерации» (Ryabykh v. Russia), «Брумареску против Румынии» (Brumarescu v. Romania) и др.), которые базируются на официальном толковании положений Конвенции, в частности ее преамбулы и ст. 6, закрепляющей право на справедливое судебное разбирательство. Следовательно, можно говорить о смысловом способе закрепления принципа правовой определенности в международном праве, а значит, и о косвенном (опосредованном) нормативном закреплении принципа правовой определенности в российском праве в целом и в гражданском процессуальном праве в частности.

Относительно второго аргумента против выделения принципа правовой определенности считаем необходимым отметить следующее. Действительно, основная идея принципа правовой определенности обращена к законодателю, а не к правоприменителю: норма права должна быть сформулирована таким образом, чтобы лицо, применяя данную норму, могло с разумной степенью обоснованности предвидеть последствия своего поведения и применения нормы права^[3]. Очевидно, такое понимание правовой определенности лежит в основе вывода ЕСПЧ, согласно которому принцип правовой определенности представляет собой неотъемлемую составляющую верховенства права (rule of law), или законности (lawfulness), которая предполагает, что, если судом вынесено окончательное решение по делу, оно не должно оспариваться.

Но как любой общеправовой принцип, правовая определенность имеет специфическое выражение в различных сферах правового регулирования, в том числе и в сфере гражданского судопроизводства. Вопрос в том, насколько значимой является сфера правосудия по гражданским делам для реализации принципа правовой определенности. В конечном счете от ответа на данный вопрос, по нашему мнению, должно зависеть включение или невключение принципа правовой определенности в систему принципов гражданского процессуального права.

В связи с этим представляется весьма показательным следующее высказывание бывшего экс-председателя, ныне судьи ЕСПЧ Кристоса Розакиса, в котором, на наш взгляд, нашла отражение не только социальная ценность правовой определенности, но и значимость данного принципа для сферы отправления правосудия: «…Правовая определенность — не теоретический постулат, а ожидание того, что окончательное решение будет уважаться. Когда решение, вступившее в законную силу, субъективно, необоснованно аннулируется, то не только страдают правовая определенность, эффективность, но и становится иллюзорным право на суд»^[4].

Схожие соображения высказывались известным представителем отечественной науки уголовного процесса И. Я. Фойницким, который справедливо отмечал, что во имя достижения практических интересов общежития, которыми судебный порядок вызван к жизни и которым должен удовлетворять прежде всего, судебные дела должны производиться быстро, им должен наступать когда-нибудь конец, хотя бы даже ценой внутренней правды. «В связи с этим, — писал И. Я. Фойницкий, — для построения судебного пересмотра, отвечающего требованиям быстроты и внутренней правды, открывается задача, состоящая в том, чтобы устойчивость и прочность правопорядка не были им поколеблены, чтобы сила и значение судебных решений уважались и не были пустым звуком, задача непоколебимости судебных решений»^[5].

Судебная практика (позиция ЕСПЧ): Несмотря на возможность принятия того, что Договаривающиеся Стороны при исключительных обстоятельствах и пользуясь своей свободой усмотрения могут вмешаться в производство по делу для приведения в исполнение судебного решения, вследствие такого вмешательства исполнительное производство не должно быть лишено юридической силы, ненадлежащим образом задержано или, тем более, не должна быть подорвана суть решения (Постановление ЕСПЧ от 01.04.2010 «Маргушин против Российской Федерации» (Margushin v. Russia)).

В литературе также отмечается, что автоматическое предоставление возможности обжаловать решение, множественность способов обжалования и широкий объем проверки судебного решения могут нанести ущерб реальности правовой защите и эффективности реализации решений, принимаемых судами всех инстанций^[6], привести к злоупотреблению заинтересованных лиц правом обжалования в интересах затягивания окончательного разрешения дела, исполнения судебного решения^[7].

Одной из основных предпосылок действия принципа правовой определенности в сфере правосудия в целом и в гражданском судопроизводстве в частности является двойственная юридическая природа права обжалования судебных актов, которая очень точно подмечена Е. А. Борисовой: «Предоставление возможности обжалования (проверки) судебного акта находится в зависимости как от частных интересов заинтересованных в обжаловании судебного решения лиц, так и публичных интересов, связанных с соразмерностью требования и необходимостью дальнейшего судебного разбирательства, своевременностью предоставления судебной защиты, эффективностью судебной защиты»^[8].

Содержание принципа правовой определенности, исходя из анализа рекомендаций Кабинета министров Совета Европы, постановлений ЕСПЧ (в частности, по делам «Никитин против Российской Федерации», «Рябых против Российской Федерации») и КС РФ, включает в себя следующие положения:

• 1) ни одна из сторон не может требовать пересмотра окончательного и вступившего в законную силу постановления только в целях проведения повторного слушания и получения нового постановления;
• 2) полномочие вышестоящего суда по пересмотру дела должно осуществляться в целях исправления судебных ошибок, неправильного отправления правосудия, а не пересмотра по существу;

Судебная практика (позиция ЕСПЧ): …Отменив окончательное решение районного суда по вновь открывшимся обстоятельствам только со ссылкой на «официальное» толкование закона без обоснования, «почему первоначальные выводы суда должны считаться такой „судебной ошибкой“, чтобы оправдать пересмотр, внутренние органы государственной власти нарушили принцип правовой определенности и право заявителя на доступ к суду» в соответствии с п. 1 ст. 6 Конвенции, а также право заявителя на получение пенсии в размере, определенном судом (ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции) (Постановление ЕСПЧ от 05.07.2007 «Николай Жуков против Российской Федерации» (Nikolay Zhukov v. Russia)).

• 3) пересмотр не может считаться скрытой формой обжалования;
• 4) одно лишь возможное наличие двух точек зрения по одному вопросу не может являться основанием для пересмотра;

Судебная практика (позиция ЕСПЧ): Суд подчеркнул, что одним из фундаментальных аспектов верховенства права является принцип уверенности в торжестве правовых норм, требующий, помимо прочего, вынесения судом окончательного решения по делу, которое не должно вызывать необходимости пересмотра. При этом под фундаментальными нарушениями понимаются, например: ошибка в установлении юрисдикции, существенные нарушения норм процессуального права, злоупотребление полномочиями.

Право вышестоящих судов отменять или изменять вступившие в законную силу и подлежащие исполнению решения суда должно применяться для исправления фундаментальных нарушений. Простое наличие двух точек зрения на существо вопроса не является основанием для пересмотра. Отход отданного принципа является обоснованным только тогда, когда это необходимо в силу обстоятельств значимого и вынужденного характера.

Судебное решение, вынесенное в пользу заявительницы, было отменено вышестоящим судом на том основании, что нижестоящие суды неточно применили нормы материального права. Данное основание не являлось фундаментальным нарушением в соответствии с прецедентной практикой Суда и не могло оправдать отход от принципа правовой определенности (Постановление ЕСПЧ от 17.01.2008 «Лучкина против Российской Федерации» (Luchkina v. Russia)).

5) отступления от этого принципа оправданы, только когда являются обязательными в силу существенного и непреодолимого характера.

На основе перечисленных постулатов правовой определенности можно выделить несколько ключевых подходов к правовому регулированию права обжалования и системы пересмотра судебных актов, образующих, на наш взгляд, своего рода идеальную модель воплощения принципа правовой определенности в гражданском процессе в той его части, которая касается права обжалования судебных актов:

1) право на обжалование (проверку) судебных актов (право на доступ в суд проверочной инстанции) может быть ограничено федеральным законом, поскольку Конституция не предусматривает право каждого на обжалование судебных решений, а основополагающие принципы и нормы международного права, международноправовые стандарты такое ограничение в принципе допускают.

В контексте признания возможности ограничения права на обжалование судебных актов представляются обоснованными три правовые позиции КС РФ, а именно:

• — законодательное регулирование пересмотра не вступивших в законную силу решений мирового судьи, в соответствии с которым такой пересмотр производится районными судами в апелляционном порядке, причем районные суды рассматриваются законодателем в качестве второй судебной инстанции (как и суды, осуществляющие пересмотр в кассационном порядке решений иных судов первой инстанции), конституционные права граждан не нарушает (Определения КС РФ от 15.05.2002 № 110- О, от 20.10.2005 № 359−0 и др.);
• — законодатель вправе определить судебную инстанцию, решения которой в правовой системе РФ не подлежат обжалованию, что не противоречит конституционной обязанности государства обеспечивать каждому доступ к правосудию, в том числе для исправления судебной ошибки (Определение КС РФ от 05.10.2000 № 218−0);
• — существование производства по проверке не вступившего в законную силу судебного акта судом второй инстанции является необходимым, поскольку является одной из гарантий реализации права на полное, справедливое и эффективное судебное разбирательство.

КС РФ в своем Постановлении от 17.11.2005 № 11-П по делу о проверке конституционности ч. 3 ст. 292 АПК, развивая данный постулат, вытекающий из принципа правовой определенности, указал следующее: «Действие принципа правовой определенности предполагает стабильность судебных актов, вступивших в законную силу, перенос основного бремени пересмотра решений судов на ординарные судебные инстанции — апелляционную и кассационную» .

Необходимость существования второй инстанции как одной из составляющих права на справедливое судебное разбирательство не исключает возможности ограничения права апелляционного обжалования. В связи с этим Комитет министров Совета Европы в Рекомендациях от 07.02.1995 № R (95) 5 относительно введения в действие и улучшения функционирования систем и процедур обжалования по гражданским и торговым делам дал следующее разъяснение: «Если будет сочтено целесообразным предусмотреть какие-либо изъятия из права обжалования в суд второй инстанции судебного акта суда первой инстанции, то любые такие изъятия должны быть основаны на законе и должны соответствовать общим принципам справедливости» .

Представляется, что предпринятая в 2010 г. попытка реформирования российской системы проверки и пересмотра судебных актов судов общей юрисдикции в целом отвечает принципу правовой определенности, особенно в той ее части, которая касается апелляционного способа проверки судебных постановлений, поскольку предусматривает радикальное расширение объекта апелляционной проверки (ст. 320 ГПК). Признавая именно апелляционную инстанцию единственной ординарной (т.е. проверяющей не вступившие в законную силу судебные постановления), законодатель переносит «центр тяжести» в части проверки судебных актов с кассационной инстанции на апелляционную: именно на этапе апелляционной проверки, по логике законодателя, должны устраняться судебные ошибки в подавляющем большинстве случаев;

2) предоставление средств правовой защиты, позволяющих осуществить проверку вступивших в законную силу судебных актов, также может быть ограничено.

Пересмотр судебных актов, вступивших в законную силу, подразумевает преодоление этой законной силы, а значит, воздействие на окончательно разрешенное дело. Думается, поэтому Комитет министров Совета Европы, ЕСПЧ и КС РФ придерживаются единой позиции, согласно которой пересмотр судебного акта, вступившего в законную силу, хотя и возможен, но должен носить исключительный характер.

Пересмотр судебных актов в порядке надзора, в первоначальной редакции гл. 41 ГПК, признавался не соответствующим принципу правовой определенности по целому ряду позиций, причем не только доктриной^[9], но и КС РФ^[10]. Федеральный закон от 09.12.2010 № 353-?3 делает очередной шаг в направлении ограничения возможностей для реализации права обжалования судебных актов в порядке надзора и одновременно приведения российской системы проверки и пересмотра судебных актов в соответствие с европейскими стандартами: резко сокращается количество надзорных инстанций (с трех до одной) и сокращается срок на подачу жалобы (с шести до трех месяцев).

Говоря об изменении подхода законодателя к кассационному способу проверки судебных актов в связи с принятием Федерального закона от 09.12.2010 № 353-?3, нельзя не отметить его неоднозначный характер. С точки зрения обеспечения принципа правовой определенности дополнительная процедура проверки приемлемости, которая вводится этим законом (ст. 381 ГПК), может быть признана оправданной. При ответе на тот же вопрос, но с точки зрения реализации права на доступ к суду кассационной инстанции, права кассационного обжалования как элемента права на судебную защиту возникают обоснованные сомнения (in dubio). Поэтому, думается, говорить о том, что в данном вопросе достигнут разумный компромисс, пока преждевременно.

Подводя итоги, хотелось бы сделать некоторые выводы, не претендующие на окончательную истинность.

Идея правовой определенности связана не только с законотворчеством и понятийным аппаратом. Она находит выражение в целом ряде важных норм и институтов гражданского процессуального права, и прежде всего в нормах, касающихся построения системы пересмотра судебных актов по гражданским делам, в нормах, определяющих содержание законной силы актов правосудия. Не вызывает сомнений и наличие связей принципа правовой определенности с другими принципами гражданского процессуального права, такими как законность, доступность судебной защиты, разумность сроков производства, диспозитивность. Отсюда с неизбежностью следует вывод о том, что правовая определенность влияет на построение процессуальной отрасли права как порядка деятельности, нацеленного на гарантии защиты нарушенного права в заявленных фактических условиях. Ведь проверка судебных актов вышестоящими судами нацелена не только на устранение судебной ошибки, обеспечение стабильности гражданского оборота и авторитета судебной власти, но и на обеспечение гарантий реализации права на судебную защиту.

• [1] Шерстюк В. М. Развитие принципов арбитражного процессуального права. М., 2004. С. 8.
• [2] Фурсов Д. А. Современное понимание принципов гражданского и арбитражного процесса. М., 2009. С. 48.
• [3] Такое понимание сущности данного принципа вытекает, в частности, из Постановления ЕСПЧ от 08.06.2006 «Корчуганова против Российской Федерации» (Korchuganova v. Russia). В зарубежной литературе анализу правовой определенности посвящены, в частности, следующие труды: 1) THdimas Т. The General Principles of EC Law. Oxford: Oxford University Press, 1999; 2) Usher J. A. General Principles of EC Law. L.: Longman, 1998; 3) Arnull A. The General Principles of EEC Law and the Individual. N. Y.: St. Martin’s Press, 1990; 4) Raitio J. The Principle of Legal Certainty in EC Law. Dordrecht; Boston; L.: Kluwer, 2003.
• [4] Нешатаева Т. Н. Соответствовать требованиям европейских стандартов // Современная доктрина гражданского, арбитражного процесса и исполнительного производства: теория и практика. Краснодар; СПб., 2004. С. 79−80.
• [5] Хрестоматия по уголовному процессу России / авт.-сост. Э. Ф. Куцова. М., 1999. С. 238.
• [6] Экспертное заключение Ж. М. Кулона на проект ГПК РФ // Путь к закону (исходные документы, пояснительные записки, материалы конференций, варианты проекта ГПК, новый ГПК РФ) / под ред. М. К. Треушникова. М., 2004. С. 602−603.
• [7] Борисова Е. А. Проверка судебных актов по гражданским делам. М., 2006. С. 38.
• [8] Борисова Е. А. Проверка судебных актов по гражданским делам. С. 40−41.
• [9] Подробнее об этом см.: Борисова Е. А. Проверка судебных актов по гражданским делам. М., 2006. С. 247−280; Терехова Л. А. Система пересмотра судебных актов в механизме судебной защиты. М., 2007. С. 132−151.
• [10] Прежде всего это касается правоположений, закрепленных в ст. 376 (ч. 2), 377 (ч. 2), 381 (ч. 6), 383 (ч. 2), 387, 389 ГПК. На это обратил внимание и КС РФ в своем Постановлении от 05.02.2007 № 2-П.