«Черный араб» (1910)

Очерк-поэма «Черный араб» — вершина дооктябрьского творчества писателя. Здесь сказались не только его «глазной» талант, удивительная зоркость, умение подметить характерное, едва уловимое: он раскрылся и как писатель-философ, ищущий у природы ответы на вековечные вопросы духа. Произведение пронизано идеей о единстве и целостности всего живого. Это не сюжетная в обычном смысле слова проза: для нее характерны временные смещения, постоянно звучащий голос автора, комментирующего виденное; отдельные картины чередуются с авторскими воспоминаниями и размышлениями. Внимание писателя равномерно распределяется между собой и окружающим его миром, частью которого он себя считает.

Бытовой материал превращен в восточную сказку. Очерк построен на фантастическом преображении путешественника и местности. Степь, по которой путешествует Черный Араб (человек, принявший обет молчания), с одной стороны, реальная, в которой живут кочевники, с другой — волшебная. Путешественника сопровождают слухи и миражи, он скрывает свое имя, неизвестно, куда и зачем едет, размыты границы времени и пространства. Здесь нет социальных контрастов, герои очерка живут в гармонии с миром, с природой. Лейтмотивом через все произведение проходит тема поиска земли обетованной, истинной правды.

Описания природы в «Черном арабе» очень поэтичны:

" И рассказывают, будто земля лежит без травы и новостей серо-красная, и такая там тишина, что звезды не боятся и спускаются на самый низ"; «Небо открывается нам на всю ночь. А месяц, будто венчик святого, показывается на краю степи»; «Земля серо-красная. Звезды спускаются и лежат. Мчится желтое облачко диких коней Звезды колышутся, поднимаются и опять опускаются, как искры, потревоженные лодкой на море» .

Картины природы написаны яркими красками, полными глубокого символического смысла. Цвет у Пришвина — это и фон, и часть действия. Символика — фольклорная, библейская, «природная», цветовая, наконец, символика чисел — играет существеннейшую роль в поэтике «Черного араба». Многократные повторы деталей портретов, описаний действий и природных явлений, а также отдельных слов придают произведению ритмичность. Например, приветствие: " Хабар бар? (Есть новости?) — Бар] (Есть!)", две короткие киргизские фразы, становятся «паролем» Длинного Уха, одним из лейтмотивов поэмы. Очерк поражает своей живописной силой и музыкальностью.

В пришвинском художественном методе сочетаются черты реализма и символизма. От реализма — точность в изображении народного быта и верность действительности, осмысление жизни России, освещение ее в разных ракурсах: экономики, религии, философии, культуры, политики. От символизма — эстетизм, субъективизм, культ формы, ориентация на чужое сознание, убежденность в значимости искусства и жизни, в высокой миссии художника слова. Впрочем, сам Пришвин всегда называл себя реалистом. Настоящий реалист, по словам писателя, — это тот «кто сам видит одинаково и темное, и светлое, но дело свое ведет в светлую сторону и только пройденный в светлую сторону путь считает реальностью»^[1].

Современные исследователи считают Пришвина неореалистом. Часто цитируются слова З. Н. Гиппиус, назвавшей Пришвина «легконогим странником с глазами вместо сердца», «описателем», равнодушным к общественным проблемам^[2]. В аполитизме Пришвина обвиняли и модернисты, и реалисты. Упреки были небеспочвенны: художник отказался от участия в политической борьбе, выбрав для себя путь Слова во имя утверждения жизни. По признанию Пришвина, он «носил любовь к бытию с детства»^[3]. Склонный мыслить образами, он верил в «край непуганых птиц», прекрасную сказочную страну «без имени и территории» как свою настоящую родину, а закон своего жизнеделания определил как «накопление любви в слове»^[4]. «Сила излучения добра», которую несет творчество подлинного художника, считал Пришвин, такова, что может преобразить жизнь человека, сделать ее достойней.

* * *

Художник настороженно отнесся к Октябрьской революции: «самозванный захват власти» большевиками для пего — стихийное бедствие, мировая катастрофа. Позиция писателя отразилась в повести " Мирская чаша" (1922), напечатать которую Пришвину не удалось как «сплошь контрреволюционную», по определению Л. Д. Троцкого. Писателю, отразившему в ней всеобщую озлобленность, раскол в крестьянстве, сопротивление «старого мира», насилие со стороны представителей новой власти, самым страшным казалась потеря личного начала и торжество «легиона»^[5] (не случайно в одном из первых вариантов название было «Раб обезьяний»), В главе «Мистерия», где описывается бред больного Алпатова, видна перекличка с поэмой А. Белого «Христос воскрес», в которой Октябрь предстает в виде «мировой мистерии», окрашенной в эсхатологические тона. В ряду произведений, написанных в начале 1920;х гг., повесть выделяется своеобразием поэтики: здесь нет четко очерченного событийного стержня, авторские размышления прихотливо сочетаются с яркими зарисовками быта, портретами персонажей, библейские притчи — с записями разговоров крестьян. Значительную роль в раскрытии идейно-художественного замысла играет символика, что характерно для всего творчества писателя.

Желая быть печатаемым, Пришвин настойчиво искал путь в новую (советскую) литературу. Своеобразной попыткой диалога с эпохой было создание «производственных» очерков «Башмаки» и «Торф». Поворот к реальности повлек за собой изменения в области жанров, проблематики, образной системы. Пришвин писал очерки, рассказы, роман, эссе, миниатюры; рассказывал о недавнем прошлом и о современной жизни.

В 1920—1930;с гг., когда в его творческой позиции назревал перелом, вызванный стремлением полнее отображать действительность, усилилось внимание Пришвина к традициям русской классической литературы. Гениальность Пушкина он видит в том, что под его пером «правда является в образе поэзии»^[6]. Пришвин научился у поэта восприятию природы в движении, утверждению мира в гармонии и простоте, а роман «Евгений Онегин» подсказал ему мысль «написать „Кащееву цепь“ в двух планах: герой действует, а переживания самого в себе этого героя автор судит»^[7]. Раздумья о творческом пути А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского помогали Пришвину определить важнейшие составные части понятия " творческое поведение". В его эстетике мысли об искусстве как поведении едва ли не определяющие. Речь идет и об общественной позиции писателя, его отношении к миру и человеку.

В 1923 г. началась публикация автобиографического романа Пришвина " Кащеева цепь" ^[8], но сама тема, традиционная для русской классики: рассказ о детстве и юности, формировании внутреннего мира человека — многим рецензентам казалась несвоевременной. " Родники Берендея" (1926) утвердили писателя в убеждении, что можно высказать свои (расходившиеся с общепринятыми) мысли через тему природы. В книге воспроизводится природный цикл наступления весны в движении, в разных фазах развития, в переходных состояниях. Глубокое внутреннее ощущение этого движения является источником поэтического переживания: писатель показывает и природу, обладающую самостоятельной ценностью, и душевное состояние лирического героя. В то же время здесь присутствует философское осмысление законов жизни человека и природы.

Пришвин нс примирился с действительностью, но, осознав, что писать о «распятой личности» человека ему не по силам, выбрал тему, которую считал не менее важной: жизнь на земле — счастье. Эта тема воплощена в детских и охотничьих рассказах; в повестях " Жень-шень" (1933), " Неодетая весна" (1940), " Повесть нашего времени" (1945), в сказках. В 1930;е гг. появляется целый ряд пришвинских сборников для детей: «Зверь-бурундук», «Журка», цикл «Лисичкин хлеб», а также рассказы, позже составившие цикл " Золотой луг" . Пришвин становится признанным классиком детской литературы.

В творчестве писателя есть произведения, воспевающие созидательный труд человека в природе. Следует вспомнить не только знаменитый «Жень-шень», но и очерки об устройстве заповедников, охране и разведении соболей, песцов, оленей. В 1951 г. печатается очерк «Заполярный мед», где обстоятельно рассказывается о смелом опыте перевозки пчел в Заполярье. Однако, воспевая творческое преобразование жизни, Пришвин в отличие от современников никогда не писал о коллективном труде; он отказывался от конкретных примет времени, раскрывая свои идеи в общефилософском аспекте. Духовно-нравственной доминантой всего его творчества была тревога за судьбу нравственных ценностей в катастрофическом мире, за личность.

Считая любовь «двигателем нравственного поведения»^[9], Пришвин много внимания уделил этой теме. Он создал настоящую поэму любви, и не только в своей «песне песней» — " Фацелии" (1940), отразившей его личные переживания, но и во многих других произведениях, и в дневнике. Пришвин своеобразно писал о любви — как исследователь собственных ощущений и как поэт одновременно:

" Любовь — это чувство вселенной, когда все во мне и я во всем, а история любви все равно, что история светила, — говорят, что бывает какой-то толчок, падение одного небесного тела на другое, сгущение эфира и так возникает новое светило, оно пламенеет, горит и гаснет и после мертвое светит чужим светом — этот мертвый свет луны в душе человека есть то, что остается после любви"^[10].

Пришвин воспевая красоту чувства и славил любовь как дело человеческой жизни: «Всякое дело на свете должно быть делом любви»^[11].

В сказке-были " Кладовая солнца" (1945), повести-сказке " Корабельная чаща" (1953), романе-сказке " Осударева дорога" (1938, 1953) писатель выразил свои сокровенные мысли о взаимоотношениях человека с окружающим миром. Пришвин обладал «даром непрямого говорения» (?. М. Бахтин), и путь изображения действительности через иносказание позволил ему выразить свои мысли. Он намеренно романтизирует действительность. Реальный материал преображен, пронизан светом сказки. Содержание и проблематика этих произведений характерны для жанра романа (взаимоотношения личности и общества, рождение нового сознания человека, духовное и нравственное созревание героя и т. д.), но они обогащаются «памятью» жанра сказки, заключающей в себе народную философию, концентрирующей нетленные ценности, или «интимно-вечное человечества», как сказал бы Пришвин. Его называют создателем «новой мифологии», существенно отличающейся от официальной советской мифологии с ее апологетикой государства, коллектива, умалением личностного начала.

Своим вкладом в общее дело жизнетворчества Пришвин считал создание современной «правдивой сказки». Мучительно переживая разделение жизни на человеческое начало («как самому хочется») и на общественное («как надо»), он рассказал в дневнике о том, как из соображений внутренней цензуры и под давлением рецензентов вынужден был подстраиваться к требованиям «заказчиков» и, несколько раз переделывая «Осудареву дорогу», едва не потерял «свое лицо», репутацию честного человека. Пришвину казалось, что роман-сказка — жанр, который позволит ему «сохраниться в своем мастерстве», однако он понял, что в тоталитарном обществе художник не может быть свободным, ибо «жизнь не дает свободы писателю»^[12].

В дневниках и книгах, составленных из лирико-философских миниатюр, в совокупности раскрывающих темы «человек — природа — творчество» («Родники Берендея», «Лесная капель», 1943; «Глаза земли», 1953), в автобиографическом романе «Кащеева цепь» (1953) наиболее полно отразилась пришвинская художественно-философская концепция мира и человека, сформировавшаяся под воздействием русского космизма, и прежде всего идей В. С. Соловьева. Именно здесь наиболее полно раскрываются представления писателя о сфере разума. По мысли Пришвина, человек, обладающий рефлексией, сознанием и свободой, является уникальным природным феноменом: «…Человек в природе — это разум великого существа, накопляющий силу, чтобы собрать всю природу в единство» («Корабельная чаща»). Пришвин образно рисует процесс созидания разумом, трудом человека отдельных компонентов ноосферы:

" Мысль человека обернулась к природе как ее господин и мало-помалу стала ее переделывать: леса стали садами и парками, появились домашняя птица, домашние животные; вода, огонь, ветер стали служить человеку"^[13].

" «Природник» Пришвин являет примеры того, что можно было бы обозначить как ноосферное мышление" - к такому заключению приходит исследователь^[14]. Поэтические раздумья писателя о природе и месте человека в ней корреспондируют с научно-философской концепцией В. И. Вернадского о ноосфере. По мнению Пришвина, глубинное единство мира открывается с помощью и науки, и искусства. Одна из определяющих черт его художественного мышления — органическое видение Космоса, предполагающее признание самостоятельности бытия целого и индивидуального. Размышления о «бесконечной цельности жизни» пронизывают не только дневниковые записи, но и творчество писателя. Пришвина нельзя назвать последовательным материалистом: отстаивая объективность, независимость мира природы от восприятия, он в то же время утверждал, что мир всегда остается таким прекрасным, каким видят его дети и влюбленные. Представление о том, каких неимоверных личных усилий требует от человека выработка способности видеть мир «сотворенным», т. е. совершенным, сложилось у него во время Первой мировой войны:

" …Неудачей, мукой, трудом начинается в природе человек, и только если всю муку грядущую принять на себя вперед, можно говорить о прекрасном мире быть готовым даже на смерть, через смерть видеть мир сотворенным"^[15].

Эти слова писатель мог бы повторить и в конце жизни — в середине столетия. Многое не принимая в советской действительности, Пришвин всегда стремился находить положительное, воспевал радость, коренящуюся в основах бытия, заострял внимание на обыденных и потому незаметных для привычного глаза явлениях, наполнял новым смыслом то, что, казалось бы, давно известно, и сумел донести до читателя свое убеждение о возможности жить прекрасно. ?. М. Пришвин относится к тем художникам слова, кто творил Космос из Хаоса.

Анализ отдельных произведений ?. М. Пришвина

Повесть «Жень-шень» (1933)

Повесть, первоначально опубликованная под названием «Корень жизни» с подзаголовком «Жень-шень» в 1933 г. в журнале «Красная новь», выросла из наблюдений писателя во время путешествия на Дальний Восток. Очерковый материал превращен в лирико-философскую романтическую поэму, овеянную романтикой «благословенного труда» и любви, чувством родственности между человеком и природой. Современная историческая эпоха не отражена в содержании повести: действие происходит в начале XX в. на Дальнем Востоке, герои — русский и китаец — создают заповедник для оленей. Главная задача писателя — донести мысль о «как бы утвержденной свыше нераздельности правды и красоты». В книге воплотились раздумья художника о месте человека во Вселенной, о творчестве как сущностном проявлении человека.

Каждый образ произведения обретает поэтическое, философское наполнение, дополнительные смыслы, метафоризируется. Центральный образ — Жень-шень, корень жизни. Это и реликтовое растение, источник здоровья, молодости, и духовный источник, помогающий человеку определить свой жизненный путь:

" …Сколько миллионов несчастных людей приходят и уходят, не поняв свой Жень-шень, не сумев раскрыть в своей глубине источник силы, смелости, радости, счастья" .

Символизирует связь человека с миром природы и образ камня-сердца, а образ прекрасной оленихи Хуа-Лу сливается с образом потерянной возлюбленной, которую герой не смог удержать. В повести звучит мотив, имеющий биографический исток: говорится об утраченной первой любви. Силу этой любви герой старается перенести на природу; встретив Хуа-Лу, он поражен ее красотой, в нем борются охотник, желающий убить олениху, и поэт, наслаждающийся ее красотой. Побеждает поэт. Лирический герой повести тоскует, вспоминая любимую женщину: «Охотник, охотник, зачем ты упустил ее…» Утраченная любовь оставила чувство прекрасного мгновения, и при воспоминании о ней появляется «как будто смертельная боль». Но труд спасает от личной трагедии, приходит новая любовь, зарастает рана. И лишь каждый год весной, когда все живое охвачено чувством любви, «является все прошлое со всей его болью, и тогда как будто совсем ничего не нажил…» .

Пришвину явно тесно в рамках реализма: пейзаж долины реки Засухэ импрессионистический, в нем преобладают цветовые контрастные пятна (красный, оранжевый, желтый, белый, черный, синий; к этой палитре следует добавить подразумеваемый зеленый цвет — фон и золотой — слепящее солнце). Пришвин называет цветы нескольких родов и семейств, насекомых разных отрядов и видов. Здесь же художник имплицитно выразил мысль о месте человека в социуме. Таким образом, несколько важнейших тем (экологическая, социальная, эстетическая) настолько тесно связаны, что почти невозможно отделить одну от другой. В стиле повести «Жень-шень» обнаруживаются сочетание поэзии и прозы, научности описаний — с живописью словом, философичность и лиризм.

• [1] Пришвин Μ. М. Собр. соч. Т. 3. С. 8.
• [2] Крайний А. [Гиппиус З.]. О «Я» и «Что-то» // Новая жизнь. 1913. № 2. С. 168.
• [3] Пришвин Μ. М. Собр. соч. Т. 8. С. 22.
• [4] Пришвин Μ. М. [Из дневниковых записей] // Воспоминания о Михаиле Пришвине: сб. М., 1991. С. 27.
• [5] «Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много» (Мк. 5:9).
• [6] Пришвин Μ. М. Собр. соч. Т. 8. С. 243.
• [7] Там же. С. 313.
• [8] В первой полной редакции, включавшей десять «звеньев», роман опубликован в собрании сочинений Пришвина в 1927;1930 гг. В конце жизни писатель создал вторую, обновленную редакцию романа, дополнив его новыми «звеньями» и видоизменив жанровую структуру.
• [9] Пришвин Μ. М. Собр. соч. Т. 8. С. 489.
• [10] Там же. С. 125.
• [11] Там же.
• [12] Пришвин Μ. М. Леса к «Осударевой дороге», 1931;1952: Из дневников // Наше наследие. 1990. № 2. С. 79−80.
• [13] Пришвин Μ. М. Собр. соч. Т. 7. С. 432.
• [14] Смирнов Г. С. Ноосферное сознание и ноосферная реальность: философские проблемы ноосферного универсума. Иваново, 1998. С. 66.
• [15] Пришвин Μ. М. Дневники, 1914;1917. М., 1991. С. 169.